Главы 3-4

3

Неожиданно зазвучало волшебное рондо Людвига ван Бетховена. Играл на фортепьяно тот же пьяненький тапер, но теперь его исполнение было выше всяческих похвал.

 Такое мастерство не часто услышишь и на международных конкурсах. Это был тот случай, когда великолепное исполнение слилось с божественным талантом композитора, и  составили единое целое.

Пораженный Зепс замер с поднятой стопкой граппы в руке.
 
Но изумительная музыка произвела ошеломляющее впечатление не только на него. Гермина и Герман прекратили питие, переглянулись и замерли.

 Их трудно было узнать – большие карие глаза блондинки стали умные и грустные, а Герман теперь походил на измученного трудной сессией студента, парня интеллигентного и застенчивого. И без очков его уже невозможно было и представить.

А чудесная музыка все набирала силу. И не было на свете ничего кроме нее. Рондо околдовало, заворожило людей, взяло их в плен, не прибегая к насилию и оружию.

Впрочем, это тоже было вооруженное нападение, только оружие музыканта оказалось не из стали, но владел он им виртуозно. Затем к фортепьяно подключилась скрипка. Когда ее душераздирающий плач проник в каждого слушателя, эстафету приняла ироничная флейта, и музыка приобрела новые оттенки и краски. И тут вступил в дело здоровяк – контрабас и ударные. Это уже был  музыкальный шквал, который сметал все на своем пути.
 
И когда музыкальная тема рондо достигла апогея, вдруг все инструменты резко замолчали, и лишь пьяный тапер продолжал небрежно перебирать черно –белые клавиши. Музыкант шмыгал фиолетовым носом и поигрывал нехотя и лениво, словно что – то искал, не мог найти и пробирался наугад в поисках верного пути.

И чудо произошло. Маэстро нащупал верные ноты.

 Вначале робко, а затем все увереннее он плавно сменил рондо на сонату № 2 си-бемоль минор Шопена.

Нестройным звучанием он пробирался по извилистой дорожке от одного диссонанса к другому, все увеличивая напряжение. Потом искусно сместил акценты и вновь повторил тему.

И была в музыке патетика и величие, и героическая борьба. В то время как правая рука пьяного пианиста мощно брала аккорды на верхнем регистре, главную тему подхватил контрабас.

Тут седой маэстро сделал паузу и со знанием дела хлопнул рюмку итальянской водки, которая стояла – дожидалась своего часа на крышке инструмента, крякнул от удовольствия и, нахально пропустив вторую часть сонаты № 2 - скерцо, перешел к третьей и самой значительной ее части – похоронному маршу.

 Равномерные басовые аккорды прорезались колокольным звоном.

 И от этого звона невозможно никуда спрятаться, и бесконечная череда длинных рядов сгорбленных людей хлынула черной волной через шумный балаган ресторана насквозь, из двери в дверь.

 Казалось, не будет конца этим скорбным путникам. И все утонуло в этой волне, которая накрыла Зепса с головой, и он не мог более дышать и, сорвавшись, выбежал на улицу.

4



...Ветер трепал волосы Зепсу, посыпая их мягким ноябрьским снегом.

 Он сидел на скамейке в зимнем парке.

 «А что дальше? Куда пойти?» – вяло подумал Зепс, прекрасно отдавая себе отчет, что идти домой, где его ждет не дождется  гроб, он просто боится.

 Он боялся идти к себе домой. Он чувствовал, что пока там, на его обеденном столе, стоит гроб, это уже не его дом.

– В церковь! Вот куда надо сейчас идти! Как это не понятно было сразу! В церковь, в церковь, а не в кабак! – раздался голос за спиной. Зепс нервно оглянулся, но никого ни увидел.

«Правильно, надо сходить в храм, свечи поставить, помолиться! Как я сразу не сообразил!?» – раздраженно подумал Зепс.

Собор Святой Троицы встретил Зепса ласково и гостеприимно, словно давно поджидал .

Старушки попрошайки у входа, в предвкушении милостыни, учтиво – притворно поклонились Зепсу в пояс, и он, найдя в кармане гору мелочи, которую получил от кондукторши в трамвае, не замедлил ее раздать.

 Он купил двенадцать больших восковых свечей, поставил их все за здравие и долго молился у иконы Божьей матери. За упокой свечей Зепс ставить не стал. Он хотел сходить к священнику, причаститься, но не решился и покинул храм не столько с облегченной душой, а скорее с чувством выполненного долга.

 Выходя, он перекрестился и опять щедро одарил попрошаек медяками.

– Вот ты где? А мы тебя с братом обыскались! – шагнула на встречу Зепсу Гермина. – Ты что, в церковь ходил? Вот даешь! – и, не дождавшись ответа, сменила тему.

 – Ухажер, называется! Даже не поцеловал ни разочка! Мне как женщине это очень даже обидно! – надула она накрашенные яркой помадой губы.

– Пригласил бы в гости! Или ты женат? И дети дома плачут? – навязчиво продолжила Гермина.

Зепс долго пытался прикурить сигарету, но у него ничего не получалось – ветер задувал огонь, бросал в лицо липкий снег, и прикурить не было не малейшей возможности.

Наконец Зепс понял  бессмысленность своих попыток, бросил незажженную сигарету в снег и сказал Гермине, что пригласить ее домой не может, хотя не женат и детей у него нет. На то, мол, есть веские причины, о которых Гермине знать совсем ни к чему. Но так как на улице холодно, снег и ветер, то предложил переночевать в гостинице, если, конечно, это предложение ее, Гермину, не смущает.

– Что мне смущаться! – повела плечами сероглазая Гермина и кокетливо откинула назад длинные черные волосы.

– Что я, девочка!? Конечно, я согласна! Только давай возьмем с собой Германа!  Поверь, он нам не помешает! Уверяю тебя!