Письмо из рая

    Сегодня я получил от неё еще одно письмо. Нежное и прозаичное. Я нашел его стоящим в томном ожидании на почтовом ящике. Она опять забыла указать номер квартиры получателя. Даже не удивило, её рассеянность всегда умиляла, и без неё она бы наверно и не была настолько уникальной. Добрый тот почтальон, который не отправил его в задний ящик дубового стола с пожизненным «без получателя». Поднимаясь по лестнице я чувствовал какой длинный путь оно проделало пока дошло ко мне. Я долго смотрел на него, зайдя в квартиру, я не сразу вскрыл конверт, подержал в руках, размял грязные углы, провел по сторонам, подушками пальцем прощупывая плотность. Видимо пытаясь для себя определить важность содержимого. От него веяло её нежностью, на минуту мне показалось, что она сейчас появиться в дверном проёме, и будет смотреть на меня стоя, как это было прежде. Закурил, бросил тлеющую спичку рядом с конвертом. На нём как всегда не было обратного адреса, много красивых и цветных марок, размазанные печати разных цветов. Вспомнил последнюю встречу, где-то защемило, как тисками зажало сердце. Тиски прекрасны тем, что не обязательно зажимать полностью, до последнего, пока не лопнет, прекрасны тем, что их в любой момент можно подкручивать до тягучей ноющей боли. Её переживать сложнее.
    Пальцы держали пожелтевшую, исписанную тонкой кистью, бумагу сложенную пополам. Буквы ложились ровно, с теми же характерными ей колкими завитушками. Они врезались в глаза своей каллиграфией, что уже по ним было понятно - у неё всё хорошо.

    «Здравствуй мой милый и ласковый друг. Я надоела тебе своими письмами? Скажи, ведь возможно они застают тебя в самый не уместный момент. Я снова в дороге, куда сейчас и где буду завтра, не могу сказать, но намекну, что здесь прекрасные горы, упирающиеся в облака, и когда выдыхаешь воздух, идёт легкий и струящийся пар. В каждом вздохе чувствуешь невероятно успокаивающую свежесть, тут даже пахнет морем, если закрыть глаза и вдыхать очень часто, кажется, что море совсем у ног или хотя бы за спиной, а вечерами воздух превращается в тлеющий туман и с востока ветер приносит запах дождя. Наверно где-то далеко он и идёт, проливной, но сюда так и не доходит. Один минус – всегда холодный нос. Помнишь, как ты зимой всегда грел его губами? И как только ты убирал их, мне становилось еще холоднее. И с ними неудобно, но и без них еще хуже.

    Я стала взрослеть, и на руках появились морщинки. Я давно не расплетала косу. Уже даже не помню себя с теми волосами, в которые ты так любил путать свои пальцы. А еще я начала замечать, что уголки моих губ уже не тянуться к вверху, как прежде. Но, не смотря на эти нюансы, я прекрасно живу. Иногда мне хочется закричать в радости от мира, который я вижу, хватаю каждый миг и почему то, я хочу кричать тебе на ухо. В такие моменты я оказываюсь в эмоциональной суете.

    Если раньше я просыпалась от теплоты твоего мирно спящего рядом тела, то сейчас меня будит пробивающееся сквозь высокие сосны солнце. Оно здесь холодное, белое и немного скучное. Оно неумолимо отрывает меня от крылатых сновидений. Это единственное за что его можно ненавидеть, хотя чувство ненависти здесь не испытывает никто. Здесь даже время идём медленно. Оно здесь тянется и иногда замирает, давая насладиться моментом и пропитаться ним. Наверно, если бы ты был рядом, ты со свойственной тебе цепкости к словам спросил «и как часты в твоей жизни такие моменты?», и я бы не задумываясь, ответила «с тобой бы они были чаще». Мне часто тебя не хватает. Но в этом нет, ни капли пошлого, скорее так: just love.

    Помнишь, как мы познакомились? Тот момент, когда я рыдала перед свежее закапанной могилкой моей умершей морской свинки. Горе семилетней. Ты помог мне донести лопатку до подъезда и даже предложил помощь в поиске нового любимца. А на следующий день принёс мне своего домашнего хомяка. Ты, скрипя зубам, всегда молчал, когда другие дети дразнили тебя за столь трепетное отношение ко мне.
    А помнишь, как ждал меня у дверей музыкальной школы? Часами, слушая игру моей скрипки, которая так и осталась для тебя «скрипом». Моё детство было замечательным, и в этом я благодарна только тебе.
    Недавно, я сидела на улице, в мягком пушистом кресле, похожим на облако, закутавшись с ногами в плед, и ко мне подсел молодой парень. На его лице, смуглом и уставшем, искрился юношеский веселящий взгляд. Пробивался сквозь небесный цвет глаз. Он показался мне совсем молоденьким, но в силу воспитания возраст я постеснялась спросить. Он своей наивностью напомнил мне тебя. Мы долго разговаривали с ним о сущности мира, о любви, о настоящей и купленной. У него на шее я заметила странный шрам, вроде как и не глубокий, но и не совсем старый. Он был как будто живой. Или живущий своей жизнью. Отметив мой любопытствующий взгляд, он сам счел нужным рассказать свою историю.
Когда ему было 16 лет, он поехал в столицу к своему двоюродному брату, очень хотел поступить в медицинский, так как считал, что призвание детского хирурга ему дано свыше. Прибыв на вокзал, он позвонил брату, тот оказался весьма занят и не смог помочь ничем более существенным, как объяснить подробную дорогу к университету. Весь день он пробегал по кабинетам, не припомню всех подробностей, но приёмная комиссия после долгой консультации сделала выбор в его пользу, среди еще 6 мальчишек. По возвращению с университета он спустился в метро, предварительно созвонившись с братом. Тот же попросил погулять его по городу около 3-х часов, а далее он как-то сам его найдет. Сел в вагон, и увидел её: струящиеся темные волосы, пухлые чувственные губы, глубокий синий цвет глаз затмил для него всех в вагоне, он видел только её. Каким-то образом, он с ней разговорился, познакомился, и, пропустив свою станцию, решил проехать с ней до конца её пути. Тем более время позволяло ему немного по фривольничать. Девушка улыбалась, неловко, то ли неохотно поддерживала разговор. Рассказала о том, что была на учёбе, живёт с родителями и в настоящее время едет домой. Выйдя из метро, он вызвался её провести до самого дома. Девушка отнекивалась, говорила, что неудобная развязка и в целом они могли бы обойтись обменом номеров. Но он был не умолим, и как по мне просто навязчив. Настолько сложно было ему проститься с ароматом её волос. Они продолжали говорить, проезжали мимо автобусных остановок, мимо гуляющих аллеями людей, скверов с беспризорно бегающими собаками и остановились возле моста, ведущего в парковую зону. Уже вечерело, солнце стремительно закатывающиеся за горизонт, напоминало ему о заканчивающемся для него свободном времени. Они постояли возле входа в подъезд, она оставила свой домашний номер телефона и скрывалась в парадное после поцелуя её руки. Он был окрылен. Понимая, что необходимо позвонить брату, он отыскал автомат, но так и не сдержался и набрал номер, записанный шариковой ручкой ею на его тыльной стороне руки. Трубку никто не снял. Он набрал около трех раз, но опять, же безответно. Он даже и подумать не мог, что на самом деле она сидела рядом со звонящем телефоном, и понимая кто может являться автором звонка, не снимала телефонную трубку. Он же подумал, что видимо она, ушла к соседке, или элементарно в ванной.

    Немножко протрезвев от нахлынувшей волны влюбленности, он оглянувшись вокруг и вдруг понял, что совершенно не знает, где он находиться и куда ему идти. Набрал рабочий номер брата, но тот, видимо, так и не дождавшись звонка, ушёл с работы, и теперь стоит подождать, когда он доедет домой. На улице было мало людей, да и вечер не располагал особой теплотой, ранняя весна порой сурова, особенно когда за неё с летом еще борется зима, только пару человек выгуливали собак. Люди как будто просто спрятались, как чуть ранее это сделало солнце. Он, натянув плотнее к шее воротник, решил идти в обратную сторону и перешёл через мост. Дорожки парка сначала разбегались, переплетаясь и в итоге образовали одну сплошную узкую тропу, которая вела в глубину. Около получаса он шёл, и остановился только тогда, когда закончилась та самая тропа. Перед ним возникло старое заброшенное депо, поржавевшие вагоны, старые рельсы образовывали небрежную свалки металлолома, ветер гонял металлические цепи и ударял их друг об друга. Во всём здании были выбиты стекла, видимо пьяными студентами или просто вандалами, хотя судя по зданию, оно было весьма старо и вандалом мог быть как и дождь, так и сильный ветер. Он оглянулся по сторонам, темно и зябко, но не страшно. Просто прохладно. В одном из окон заброшенного здания горел свет, даже не горел, а отражался, видимо от разожженного внутри костра. Он решил, что будет лучше, если он поинтересуется у более местных людей, как ему добраться до центра или хотя бы просто узнать, где он находится сейчас. Подойдя ближе к мелькающему окну он увидел двух людей, не молодых, возможно даже бродяг, сидевших возле бака, в котором они что-то жгли. Он крикнул приветствие, показав в окне своё лицо, они обернулись, и как только он встретился с ними взглядом он понял, что оказался совершенно не званным гостем...

    Дальше он отказывался вдаваться в подробности, убеждая меня, что я девушка и такие вещи никак не способствуют улучшению настроения. Но дав провести пальцем по сморщенному шраму, объяснил, что был убит, сначала неудавшимся им удушьем, а потом проткнувшей шею заточкой… либо за то, что увидел не то, что следовало, либо за снятый, подаренный на шестнадцатилетие мамой, золотой крестик. Мы продолжали разговор, и он был трогателен в своих воспоминаниях о детстве, о старших сестрах и о матери, наверно так же наивен, как и я когда делюсь с кем-то о тебе. Но мои непроизвольно выступившие слезинки, превратились в маленький иней на моих щеках, это заставило его учтиво улыбнуться мне, скрепить знакомство рукопожатием и, попрощавшись отправить меня домой согреваться.
    Не знаю зачем рассказала тебе именно эту историю. Ведь здесь я часто встречаю людей с подобными судьбами, мы сидим часами, смотрим на увядающий закат и говорим о прошлом. Наверно для того, что бы в очередной раз убедиться в случайности судеб. И для того, что бы ты наконец-то прекратил ощущать чувство вины, которое преследует тебя. Ведь и моя судьба – случайность. И твоих ошибок в неё нет, ты только теплота и сгусток любви внутри меня».

    Ресницы ощутимо подергивались и начали пропускать свет. Он понял, что настало утро и он проснётся ровно через 5 минут, за 10 минут до звонка будильника. Открыл глаза, уставился в потолок, взгляд по инерции словил фото в серванте. Её фото. Говорили, что один из нижних краёв фото необходимо было обвязать чёрной лентой. Он просто не смог этого сделать. Ему не позволила мысль и чувство, что тогда ему придется окончательно осознать, что её больше нет рядом и никогда не будет. Пока его устраивало то, что он практически каждую ночь получал от неё письма, в которых она рассказывала как она там, в каждом новом письме она рассказывала ему новую историю, новый рассказ, она каждый раз была в новом месте с новыми эмоциями. Об одном он жалел,… что ему так ни разу не удалось отправить ей ответ, но он знал: всему своё время.