Глубокое погружение. часть 1. рыжая

               
                ЧАСТЬ 1.    РЫЖАЯ

Когда-то, давным-давно, когда в мою серую, одинокую, почти монашескую, жизнь, вошел Алексей, мужчина совсем не моей мечты,  я написала эти строки, запечатлев себя наивной, слегка разочарованной, где-то растерянной, женщиной-девочкой, подчинившейся воле сильного человека и судьбы.

                Глупышка. Женщина без прошлого.
                Нагая пошлость бытия.
                Граница пройдена беспошлинно
                Меж трёх аспектов жития.

                Заблудшая овца. Наложница
                В гареме будничных идей.
                Судьбы невинная острожница.
                Немой укор календарей.*

                *      *      *

-- Моя жизнь началась с этого сна.
Сидевшая напротив меня женщина в молчаливом удивлении вскинула тонкие дуги бровей. Пришлось пояснить.
-- Я начала помнить себя в жизни с этого сна. Ну, когда впервые его увидела. Мне было три года. На следующий день мама должна была повести меня в детский сад.
-- Это нормально. – С мягкой улыбкой произнесла она. – Я читала про какую-то знаменитость, тот утверждал, что помнит себя с года. В принципе, при желании, можно вспомнить и свое прохождение по родовым путям матери. Когда-то тема полученной при этом младенцем психической травмы весьма занимала психиатров. – Потом не спеша  отхлебнула чай из изящной чашки с затейливым рисунком и пояснила. – А тут – первый реальный стресс.
-- Стресс был потом. Даже кошмар, года на три-четыре, пока в садик ходила. В школе было легче.
--Почему?
Я не отрываясь смотрела на свою собеседницу, красивую, ухоженную даму, никак не беря в толк, зачем ей все это нужно? Почему она, занятая бизнеследи, отложив свои дела, выкроила время для встречи со мной, до этого ей совершенно не знакомой женщиной, и сейчас терпеливо задает вопросы о моем детстве, слушает не самые вразумительные ответы, пытаясь разобраться в моей проблеме. И дать, дать хоть какую-нибудь надежду.
Меня смущало, как она меня слушала – с каким-то отстраненным видом. Позже  поняла, это была специально выработанная манера, своего рода защита от чужых несчастий таких бедолаг как я -- делать вид, что она не вникает в услышанное. Но тогда, при первом разговоре, мне это мешало.
-- Дети со мной не дружили. Воспитательницы смотрели, как на какое-то недоразумение.
-- Вы были некрасивым ребенком?
-- Не я. Мама. Она была горбунья. Маленькая, квадратная, с нелепыми кудряшками и огромным горбом. В детстве она перенесла туберкулез позвоночника. Кем меня только не обзывали.
-- На Руси всегда сердобольно относились к калекам. – Осторожно возразила она.
-- Не знаю. Я не заметила. Может быть соседи, особенно соседки, не любили ее из-за моего отца. Он был моложе ее на десять лет и очень интересный.
Рассказывать дальше не хотелось. Я никогда не любила вспоминать свое детство. Она же продолжала расспросы, спокойно, глоток за глотком, прихлебывая чай. А у меня почему-то не было никакого желания прикоснуться к своей чашке.
-- Завидовали ей?
Я пожала плечами.
-- Все считали, что он женился на ней из-за московской прописки. Вы фильм «Афоня» помните? Там Куравлев играет непутевого сантехника. Типичного такого. Мой отец тоже был сантехником. Но когда он приходил по вызовам, жильцы долго не могли понять, кто он и для чего  позвонил им в дверь.
-- Неужели такой видный был? И как же его угораздило?
Да, вопросы она задавала прямые.
-- Он из Читы приехал. Окончил там институт, а потом рванул в Москву поступать в театральный или ВГИК. Наверное, думал, что с такой внешностью проблем не будет. Но провалился. Обратно домой возвращаться не стал. Устроился сантехником.
-- Что ж? История банальная. Но сантехникам служебное жилье давали.
-- Давали. Когда им работаешь. А когда увольняют, то жилье просят освободить.
-- Пить начал?
Я молча кивнула головой. Она права, история, в самом деле, банальная.
-- Он раз пять поступал. А когда понял, что все, артистом никогда не станет, как с катушек сорвался. В ЖЭКе ему, правда, сроки исправительные давали, но ничего не помогало. Тут его мать и подобрала.
-- В переносном смысле или прямо на улице?
-- У своих дверей. Она с утра сантехника вызвала – кран у нее сорвало. А его все нет и нет. Ей уже на работу уходить во вторую смену (она швеей на трикотажной фабрике работала), а вода хлещет. Открыла дверь, чтобы к соседям за ключом сходить. А он лежит у ее дверей, пьяный. Что делать? Затащила к себе. Его инструментами воду перекрыла, а самого заперла в квартире. И на работу ушла. Через два месяца они расписались. Все думали брак фиктивный. Сами подумайте, красавец мужчина, правда пьющий, и женщина уродина. А когда я родилась, у всех челюсти поотвалились. Тем более что он в то время пить меньше стал. Матери, наверное, все косточки перемыли.
-- Неужели, вы думаете, что у всех только и дел было о вашей матери судачить?
-- Вы не понимаете. Мы хоть и в Москве жили, но в доме от фабрики. Садик в том же доме располагался, потому что был от той же фабрики. Все друг друга знали. А уж мама одна такая была. Пока одиноко жила, все ее жалели, как вы правильно заметили. А как...
-- Он гулял? Изменял ей?
-- Не знаю. Из-за  ревности у них никогда ссор не было. Он умер, когда мне тринадцать лет было. От цирроза. Допился. Когда его положили в больницу, мне опять тот сон приснился. Я поняла, больше он домой не вернется.
-- Вы его любили?
-- Очень. Он когда трезвый был...  Он знал много, интересно рассказывал. Любил стихи наизусть читать. После его смерти два чемодана книг осталось, с пометками. Заучивал, должно быть, для вступительных экзаменов.
-- Он был из интеллигентной семьи?
-- Я его родителей, своих бабушку и дедушку, только на его похоронах впервые увидела. Оба врачи. Дед -- профессор, бабушка – заведывала отделением в больнице. А у сына вот так судьба сложилась. Но если бы не они,  я не стала бы в институт поступать. Мать пить начала. Так они мне ежемесячно переводы присылали, только бы учебу не бросала.
-- А у мамы были родители?
-- Нет. Она сиротой считалась. С шестнадцати лет на фабрике.
-- Что значит «считалась»?
-- Когда она заболела, родители от нее отказались.
-- Отец вас любил?
-- Да. Маме ведь нельзя рожать было. У нее и почки плохие были. Но отец очень ребенка хотел. И она, не смотря на все запреты, меня родила. Беременность долго скрывала, чтобы не заставили аборт сделать. Я об этом потом узнала, когда его уже не стало. Мать с ним, когда он жив был, не пила. А после его смерти пристрастилась. Поставит его фотографию перед собой, нальет и пьет молча. Потом  ревет. Я на нее сердилась страшно.
-- Сердилась? Не жалела?
-- Она же специально спивалась, чтобы побыстрее к нему уйти. Обо мне не думала. Всё «Боренька, Боренька...» Однажды я не выдержала, мне тогда лет шестнадцать было, крикнула ей от обиды: «Что ты по нему убиваешься? Все знают, что он на тебе из-за прописки женился. Все над тобой смеялись!» А она уставилась на меня мутными глазищами, а потом грубо так, по пьяному, на отмаш: «Что ты, дура, знаешь? Я от него семнадцать абортов сделала! Если бы не он, и тебя бы на этом свете не было». Она умерла, когда я на третьем курсе училась.
-- Тогда тоже этот сон был?
Я задумалась, стараясь припомнить.
-- Нет. – Ответила совершенно уверенно, все больше и больше сердясь на себя, что ввязалась в эту авантюру.
-- Странно. Как несложно понять, он вам снится перед какими-то трагическими событиями. Смерть матери не было таким?
Я пожала плечами. Господи, ну зачем ей это нужно? И при чем здесь моя мать? Мама. Мамочка. Как же я хотела ее любить.  Разве нормальный человек может  вот так просто признаться: я не люблю свою мать? Я – нормальный человек, поэтому даже подумать такого не могу. Правда, стыдилась, когда она, смешно выбрасывая ноги из-под несуразного обрубка тела, размахивая сильными жилистыми руками и с трудом  ворочая кудрявой головой на короткой шее, хромоного пересекала  огромный двор, в центре которого находился детский сад. Она делала только первый шаг из-за угла дома, со стороны трамвайной остановки, как со всех сторон, во все свои картавые глотки  мне кричали: «Голбунья! Голбунья!» И им никогда не надоедало  бежать к забору и, намертво прилипнув к нему, смотреть, как я ухожу с ней, с чудищем. Наверное, они и в самом деле думали, что меня каждый день уводит мама баба-яга. Если бы она знала, сколько носов я разбила, сколько расцарапала детских нежных щечек, сколько сама получила синяков и тумаков, доказывая всем этим глупым детям, что у меня самая лучшая, самая красивая в мире мама.
Любила ли она меня? В детстве, когда был жив отец, да. Потому что любил он. Если бы он ей перед смертью приказал: «Люби Женьку!» Она бы не любила – обожала. Если бы просто попросил... А он не успел, а может, не догадался. Что уж теперь вспоминать?
-- Вы давно в Израиле? – Прервала собеседница мои мысли.
-- Восемь лет. Месяц назад, после того, как мужа прооперировали, мне опять тот сон приснился. Мы, собственно говоря, из-за его болезни, сюда и перебрались. – Наконец-то  разговор подошел к интересующей меня теме. -- Я вам потому и позвонила.
Подумала, сейчас разревусь от бессилия. От обиды на эту любопытную женщину. На себя – надо же быть  такой глупой и наивной! На судьбу. Горло сжал спазм, такой же широкой сильной рукой, какая была у моего мужа. Но так же, как и он, в последний момент отпустил. Потому что  в этот миг поняла, что плачу совсем не из-за Лешки. Нет, конечно, жалко его. Но еще больше жалею  себя. Мне страшно снова остаться одной, как после смерти матери. Поэтому и хватаюсь за любой шанс, самый призрачный. Хотя знаю, ничего изменить уже невозможно.

Телефон Катерины Михайловны мне дала соседка, когда я судорожно металась между работой, домом и больницами, куда посылали мужа на всевозможные обследования. Такова, к сожалению, израильская дествительность – в больнице долго не держат. Снимут приступ, если нужно, сделают операцию, и через пару дней домой. Так получилось и с Алексеем. У него было редкое заболевание. Слава Богу, диагноз был поставлен давно. Поэтому врачи быстро нашли причину внезапно развившегося приступа удушья. Удачно прооперировали. А вот после этого начались наши мытарства и страхи: ультрасовременные обследования, проверки,  консультации. От нас не скрывали причину врачебных действий. Их интересовало,  перешло ли заболевание ту черту, за которой уповать можно только на чудо.
А тут еще мой сон. Мой вечный кошмар. Я хотела убедить себя, что он приснился мне с перепугу. Поэтому с готовностью вылила на случайно встретившуюся в магазине приятельницу все свои проблемы, ожидая от нее обычного женского сочувствия и сострадания. Она, как и положено, прицокнув пару раз языком, в конце разговора, когда мы уже прощались, спросила:
-- Хочешь, телефончик один дам?
-- Гадалка? Целительница? – О ее пристрастиях я хорошо знала.
-- Нет. Ни то, ни другое. Я ее еще по Москве знаю. Она до самой сути болезни твоего Алексея может докопаться.
-- До какой сути? Она, что, диагноз точнее врачей ставит?
-- Диагноз. Только другой. Ты что-нибудь про кармические регрессии слышала? Про прошлые жизни, реинкарнации? Да не смотри на меня как на ненормальную. Катерина Михайловна – большой в этом деле мастер. Она, правда, в Израиле не живет. Но к сыну частенько наведывается. Ты позвони, а вдруг повезет.

Мне повезло.
-- Вы мне свой сон так и не рассказали. Что вы видите? – Продолжила расспрос Катерина Михайловна.
-- В том-то и дело, что ничего не вижу. Я бегу. Бегу в сплошной темноте.
-- За вами гонятся?
-- Да. Мне дышат в спину. Много, много людей. И мы бежим от них из последних сил.
-- Вас настигают?
-- Нет. Вернее, я не знаю -- от страха просыпаюсь. Когда он приснился мне в первый раз, я орала как полоумная. Родители долго не могли меня успокоить.
-- Вы только что сказали «Мы бежим». Вы знаете, кто бежит с вами?
-- Нет. Я никогда не думала об этом.
-- Может быть, ваш муж?
 Лешка? Мой неуемный, веселый, бесшабашный Лешка? Мой непонятный, а иногда страшный Лешка? Неужели все так просто? Боже, он и в самом деле часто мечется и стонет во сне. Я-то свой редко вижу, всего третий раз. Может нам и в самом деле одно и тоже снится? Вот было бы занятно – Тиль и Метиль. Глупости, совсем не за синей птицей я бегу что мочи в кромешной тьме своего ужаса.
-- Не могу сказать. – Вздохнув, ответила я.
Теперь задумалась она. Но ненадолго.
-- Хорошо. Сейчас мы попробуем выяснить, что это за сон. Если он связан с какой-то из предыдущих жизней, вам ее покажут. А заодно посмотрим, присутствовал ли в ней ваш муж. Может нам  повезет – и мы узнаем  причину его болезни.

Все произошло довольно быстро. Сначала она попросила представить то место, где я бегу. Это оказалась ночная пустынная дорога, в белой пыли которой мягко пружинят мои ноги. Босые? Нет, в странных башмаках с серебряными пряжками. Откуда мне известно, что с серебряными? Я просто это знаю – при каждом шаге они быстро-быстро мелькают, тускло светясь в лунном свете. Да-да, прямо передо мной, огромный диск луны. Но это впереди. А сзади… Сзади ровный, монотонный топот толпы, нагоняющей ужас своим приближением. И стук, частый-частый зловещий стук метронома. Это же мое сердце! Сейчас оно разорвется от страха. Они уже близко! Вот сейчас догонят меня… А-а-а…
И вдруг команда -- увидеть начало истории... и я увидела себя. В странном, незнакомом, темном доме.
-- Я стою перед стариком. Это мой отец. Мне страшно… - Картинки и чувства были столь четкими и реальными, что мне не представляло большого труда передавать их.
-- Почему? Чего вы боитесь? Он ругает вас? – После некоторых раздумий спросил голос Катерины Михайловны.
-- Нет. Говорит, что решил выдать меня замуж.
-- Вам не нравится ваш жених?
-- Он намного старше.
-- Вы можете сказать, какая это страна, какое время?
-- Англия. Йорк. – Сказала я совершенно уверенно. -- Отец славит короля Генри, который по доброму относится к евреям и защищает их интересы в судах.
-- В каких судах?
-- Через суды мой отец взимает деньги с должников. Король берет за это десятую часть от вырученной суммы.
-- Ваш отец -- ростовщик? А жених?
-- Ювелир. Он вдовец. Его жена умерла при родах вместе с младенцем. Он долго не женился. А теперь выбрал меня. Ему нравятся мои рыжие волосы.
-- Тогда тоже была рыжей?
-- Да.
-- Почему вы плачете?
-- Меня должны обрить, а потом одеть парик. Так велит наш закон. Но...
-- Что случилось?
-- Мне одевают парик прямо на волосы. Мать шепчет, что мой жених заплатил кучу денег, чтобы меня не обстригали. Я говорю ему, что это плохо, это – обман. А он смеется – никакого нарушения нет. Теперь только он, мой муж, может любоваться ими.
-- Вы счастливы?
-- Да. Очень. Он большой, сильный. Обожает меня и дочку. Но...  У меня предчувствие страшной беды.
-- Почему?
-- Все изменилось. Добрый король Генри умер. Король Ричард в постоянных походах. В Палестине. Начались погромы. В Йорке все боятся человека по фамилии... Мейблис.
-- Мейблис? Вы уверены?
-- Да. Меня зовут Ревека. Моего мужа – Джозеф. А этого мерзавца – Мейблис. Он зачинщик всех жестокостей. Он ненавидит евреев. Толпа во главе с ним схватила моего отца. Он издевался над ним, таскал за бороду, заставил есть свинину. А потом... потом отца убили.
-- А что с вами?
-- Мы с мужем и дочкой бежим из дома. Нам обещали спасение в замке за городом. Многие евреи укрылись там. Но мы не успеваем. Погоня близка. Они дышат нам в спину. Джозеф разрезал мешок с серебром и раскидал его по дороге. Слава Богу, они отстали.
-- Вы спаслись?
-- Мы в маленькой церквушке. Священник сделал вид, что не заметил нас. Дочка. Она еще мала. Она заплакала. Нас нашли. Нет! Нет!! Они выхватили ее и растерзали. Муж борется с ними, защищая меня. Страшная боль в спине... Все! Темнота!

Вот он, мой сон. Мое предчувствие опасности и смерти. Я лежала, без сил, боясь шелохнуться. Все увиденное казалось моей собственной выдумкой. И все было так похоже на правду. Слезы лились из глаз, но вытереть их не было сил. Катерина Михайловна приказала сделать пару  глубоких вздохов, через какое-то время я успокоилась, ожидая ее команды выйти из гипноза. Но она дала другое указание, показавшееся мне странным:
-- Спросите, кто из душ, из той жизни, сейчас с вами в этой?
Удивительно, но знания пришли сразу.
-- Мой отец. Он и в той жизни был моим отцом. Моя мать. О, Боже! Нет!! Это Мейблис! Убийца!
-- А Алексей? Он не был Джозефом?
-- Нет. Его в той моей жизни не было.

Катерина Михайловна не спешила с объяснением. Долго курила, обдумывая услышанное.
-- Вы в Англии бывали? – Начала она с вопроса, удивившего меня.
-- Нет.
-- А историей английской увлекались? – Я снова отрицательно замотала головой. – Меня смутило, что вы называете конкретные имена и города. В моей практике такое впервые.
-- Великобритания меня никогда не интересовала. Несколько лет назад вместе со всеми переживала гибель принцессы Дианы. А исторические познания весьма скромны: ограничиваются школьной программой. Помню, в детстве «Айвенго» с большим трудом «домучила».
-- Не удивительно – ваша душа не хотела снова окунаться в неприятные для нее воспоминания. Кстати, вас звали так же как и героиню Вальтера Скотта.
-- А сейчас ей, моей душе, полезно? Это были не самые приятные минуты в моей жизни.
-- Видимо, пришло время исцеления души и тела.
-- Тела? Какое отношение мое теперешнее тело имеет к тому, другому?
-- У вас есть проблемы со спиной? Боли? Сколиоз?
-- И то и другое. В детстве даже несколько лет провела в «лесной школе», ходила в корсете. Мама боялась, что бы у меня, как и у нее, горба не было.
-- Ну вот, видите. А теперь припомните свои последние ощущения в только что виденной вами жизни.
-- Сильнейшая боль в спине между лопатками. Вспышка света и темнота.
-- По всей видимости, вас ударили дубиной по спине. Перебили позвоночник.
-- А может быть, это мои фантазии? Я вообще-то, большая фантазерка. – Это была попытка отстраниться от виденного кошмара. Но она права, я специально ношу длинные распущенные волосы, чтобы скрыть свою, не слишком ровную, спину. – А моя мать? Почему она была горбатая?
-- Думаю, это Мейблис нанес вам смертельный удар. Ваша мать заболела в раннем детстве, не так ли? В этом возрасте идет отработка кармы за прошлые жизни. Она осталась калекой, чтобы своим уродством искупить свои грехи. Это очень тяжелый урок. Иногда, даже не знаешь, что лучше: смерть или вот такие мучения. Так часто наказываются убийцы. Но в данном случае была и другая отработка. Она полюбила и связала свою жизнь с евреем, которого в той своей жизни ненавидела. Даже от него ребенка родила. Знаете, почему?
-- Почему?
-- Она должна была дать жизнь вашей душе, загубленной ею же.
-- А остальные? Она ведь столько сделала абортов.
-- Ее душе предстоит еще долгая и трудная работа. Ничто не пройдет бесследно. За все будет заплачено.
-- А мой отец? Почему он так страдал? Он потому и спился, что не состоялся нигде.
-- Вы зря так думаете. У него очень светлая душа с изначально высоким кармическим потенциалом. Судите сами, родился в обеспеченной, образованной семье. Получил высшее образование, мог сделать карьеру. Имел привлекательную внешность. Видимо, в этом воплощении его душа захотела пройти определенные уроки, но не справилась с этим. Вот тогда в его жизни появилась ваша мать, и он помог  отработать ее долги. Его душе зачтется.
-- А Алексей?
Она виновато пожала плечами, мол, от нее мало что зависит.
-- Поверьте моему опыту, спешить не стоит. Сначала прочувствуйте полученные знания, сопоставьте их со своей жизнью, разглядите новые нюансы, которые многое объяснят в судьбе  родителей и вашей -- мысли, поступки.

Как оказывается глупо считать себя «женщиной без прошлого», в прочем также как и мужчиной. Как намертво наше прошлое связано с настоящим, как много в теперешней жизни зависит от него. И как же настойчиво стучалось оно в мое сознание страшным сном.

                Зыбучие пески воспоминаний
                И тлен времён -- останки  прошлых знаний.
                И поражённые потомки,
                Заблудшие высокомерно.
                Мерно
                Отстукивает метроном
                Непознанного  горестные миги.
                Явь оказалась вещим сном...
                Грядёт конец интриги.

*) Стихи Полины Лаланевой.