Бог умер. Ницше

"Иногда, мне хочется его убить. Я сделаю это наверное. Когда-нибудь.
Я не знаю, кто он такой. Откуда он здесь? Почему все-все обо мне знает? Сколько ему лет? Тринадцать? Тридцать? Почему вечно так по-дурацки одет? Совершенно ужасные широченные черные штаны, ни рубашки, ни ботинок. На улицу только пальто надевает, так и ходит босиком по снегу. Волосы его рыжие... лохматые, что расческа ломается! Патлы почти по пояс.
Он не отстает третий месяц, с тех самых пор, как я здесь. Он ужасный, иногда я боюсь его. Играет со мной в свои дурацкие игры, где правила знает только он. Взрывается по любому поводу. То скалит зубы, то кричит, как бешенный. Он засыпает меня бредовыми вопросами, тормошит меня, вытаскивает на улицу бродить по сугробам, всю засыпает снегом. Потом вдруг становится тихим и ласковым, наливает горячий чай и снова несет какой-то ужасный бред. Он гримасничать и хамит. Разбивает мои чашки и разрывает книги. Хорошо, что еще не добрался до писем.
Он пропадает на несколько дней, так, что я не сплю ночами и ищу его по всей округе. Появляется утром, когда сон, наконец, сморит меня, ложится на краешек матраса и смотрит, как я сплю. Открываю глаза, а его бесстыжая конопатая физиономия прямо у моего носа!
И смеется! Смеется-смеется-смеется постоянно! Псих!
Когда вечерами я сажусь у телефона, он сидит в темноте в коридоре, прямо за стенкой, и слушает, как я плачу. Грозиться перерезать провод.
Когда я срываюсь на него, сначала хамит, зубоскалит, пока не доведет до того, что я брошу в него чем-нибудь. Он всегда легко отскакивает, делает вид, что смертельно обижен, и уходит бродить по деревне, оставляя меня совершенно опустошенной.
Я его ненавижу!
Он снова ушел вчера и я не знаю, где его искать!
Дэн, я все это говорю тебе..."
- Соединение невозможно. Набранный номер не существует, - в трубке раздаются только гудки.
Я опускаю ее на рычаг, забыв поставить очередной крестик на бумаге, закутываюсь в одеяло и отхожу к окну. Уже совсем стемнело и на снегу играет свет двух лун, затянутых тонкой пленкой рыжеватых облаков. На сугробах у дома - следы. Это я трижды бросалась его искать. Я лукавлю, да. Он нужен мне. Зачем?
- Хай!
Я оборачиваюсь. Он стоит в дверях, раскрасневшийся от мороза и улыбается во весь рот.
Я молчу. Он смотрит на погасшую еще днем печь.
- Замерзаешь?
Я гляжу на него. Жаль, что нельзя убить взглядом.
- Рут...
- Соскучилась хоть? - обиженно спрашивает он и тут же улыбается еще шире.
Я срываюсь. Швыряю в него скомканным одеялом и падаю на матрас, задыхаясь от слез. Все как обычно. Мне нужно бы уже привыкнуть.
Рут подходит к краю матраса, бросает на меня расправленное одеяло, плюхается рядом и сгребает в охапку, прижимая к себе.
- Дура. Чего ревешь опять? Никто не умер.
Я бормочу что-то cквозь слезы.
- Бог умирает каждый день и никто не плачет об этом.
Я затихаю.
- Он смотрит людям в сердце и в легкие, видит, чем они живут и дышат, и умирает от тоски и отвращения, - продолжает он.
- Как же он потом оживает? Чтобы умереть на следующий день.
Рут задумывается, поглаживая своей тощей рукой рыжие лохмы.
- Он смотрит на море... и на кошек, пожалуй тоже. И оживает.
- Как же он смотрит, если он мертв? - черт с ним, я согласна поиграть с ним сейчас в эту бредовую игру.
- Он же Бог, - напоминает Рут обиженным голосом. - У него все не как у людей. Правда.