Серебристые крылья

                Серебристые крылья.
    Тёплый сентябрьский день заканчивался, уступая место вечеру. Сумерки бесшумно обволакивали небольшой военный городок, сохраняя остатки дневного тепла и приглушая вечерние звуки. Природа медленно готовилась к ночи, наступление которой также не минуемо, как приход утра.
    Двенадцатилетний темноволосый кареглазый парнишка шёл по городку. Нет, он не просто шёл, он кого-то искал, судя по тому, как крутил головой из стороны в сторону. Свернул в скверик и  нашёл то, что искал, точнее, кого.
    Это был Толька Ласточкин, сын Ласточкина Ивана, лётчика – истребителя, капитана. При заходе на посадку на допотопном МИГ-15 не вышли стойки шасси. Замкомандира эскадрильи покружил над аэродромом, пока не закончилось топливо, и посадил машину на брюхо в поле рядом со взлёткой. Сломал несколько рёбер и позвоночник. Жена, старшая медсестра госпиталя, дни и ночи проводила у постели мужа. После длиннющих часов, дней и месяцев капитана списали в службу по обеспечению полётов. Ивана разлука с небом сломила. Он отчаянно хотел махнуть сыну серебристым крылом. Когда твои друзья летают, а ты еле ползаешь по земле – это невыносимо. Капитан запил.
     Вот и сейчас Толя уже не в первый раз разыскивал по городку, мягко говоря, нетрезвого отца и тащил его домой. Зинаида Ивановна возилась с мужем, будто с малым ребёнком, обстирывала, отмывала от грязи, и, надушив одеколоном, отправляла на службу. Сын очень любил папу и тоже хотел летать. Нет, он знал, что будет летать. В один из последующих хмурых дней Ивана привели домой сослуживцы. За пьянство капитана разжаловали. А через три дня он умер от сердечного приступа – сердце офицера не выдержало.
     После смерти мужа Зинаида Ивановна поседела, надолго слегла и не оправилась окончательно. А у парнишки залегла меж бровей складка, придавая ему не по-мальчишески серьёзный  и немного хмурый вид. Несмотря на то, что львиная доля домашних забот легла теперь на сына, Ласточкин хорошо учился. Но одной пятёрки всё-таки не хватило до золотой медали. И вот Толе пришла пора поступать в институт. Когда сын заявил, что собирается в лётное училище, мать упала на колени:
    - Сыночек... Умоляю тебя!..  Только не в лётное…
     Толя обнял мать и попытался успокоить:
    - Мам…  Ну что ты, в самом деле… Не плачь… Снаряд в одну воронку дважды не попадает… Всё будет хорошо!.. - Несчастная женщина долго рыдала в плечо возмужавшего сына.
    Учёба давалась легко. И вскоре руководитель, наблюдая за полётами одного из лучших курсантов, отмечал с удовольствием: «Молодец Ласточкин! Сажает машину без «козла». Видно, лётчиком родился!». В истребительном полку, куда направили молодого лейтенанта, своим пилотажем на МИГ-21 он удивлял многих бывалых.  За риск и лихачество постоянно получал нагоняи от начальства. После полётов, обливаясь потом, умолял техника сбросить зашкалившую стрелку перегрузок. И на следующий день снова вытворял в небе захватывающие дух фигуры высшего пилотажа, а тело размазывало по кабине. Взмахнув крылом, серебристая птица отрывалась от бетонки и стремительно взмывала в небо.
    «Наш малыш», как уважительно называли в полку молодого пилота, досрочно получил звание старшего лейтенанта. Однажды его спросили, не хотел бы он поехать в командировку в далёкой жаркой республике. В то время об Афганистане уже шептались на кухнях многих домов. Ласточкин возражать не стал. И, видимо, родился в рубашке: дважды «духи» сбивали его самолёт, но он катапультировался и выбирался к своим. А вот в третий раз Ласточкину не повезло – похоронку всё-таки успели отправить матери. Зинаида Ивановна умерла от страшной вести на пороге собственного дома. Молодой командир эскадрильи  снова отрывал от взлётки многотонную серебристую птицу. Вот только складка на лбу майора стала глубже…
     На танцах в доме офицеров многие девушки по нему вздыхали, но Толя остановил свой взгляд на стройной блондинке с броской внешностью. Лена, белокурая и голубоглазая, казалась такой летящей, неосязаемой… Заместитель и друг Андрей Мазур пытался отговорить майора: «Не связывайся ты с этой девкой, а то рога будут, как у оленя!». Но кавалер двух орденов лишь улыбался в ответ. Сослуживцы организовали пир на весь гарнизон и желали новобрачным бесконечного счастья.
     Домой к молодожёнам часто, как это бывает у служивых, запросто и без повода заходили сослуживцы. Устраивались посиделки до утра, с танцами и песнями под гитару. Лена часто танцевала с друзьями мужа, позволяла себе кокетливо положить белокурую головку на плечо чужому мужчине. Толя не обращал внимания на эти мелочи, по-прежнему считая себя самым счастливым.
     Шёл второй год семейной жизни. Ласточкин, смущаясь, спрашивал жену, не тошнит ли её по утрам. Лена отшучивалась, мол, тот много облучался на службе. Анатолию хотелось иметь сына, чтобы учить его летать, или доченьку, с носиком кнопочкой…

      Эскадрилья Ласточкина возвращалась с очередных полётов. Анатолий нахмурился, углубляя складку меж бровей, – стрелка датчика топлива стремительно приближалась к нулю. Родной аэродром был совсем рядом, но и до него топлива не хватало. Майор доложил РП (руководителю полётов):
      - Триста двадцать восьмой Камеруну: аварийный остаток топлива…  Иду на вынужденную... Посадку рассчитываю на поле… Азимут сто тридцать восемь, удаление тридцать пять…
       Лётчик внутренне сжался, предчувствуя грубую посадку. Удар об землю. Машину начала скрести брюхом об землю. Неожиданно впереди показалась незамеченная ранее лётчиком мелиоративная канава. Машинально оттолкнул от себя рычаг управления уже «мёртвого» двигателя. Раздался оглушительный скрежет, а перед широко раскрытыми в ужасе глазами лётчика ослепительно вспыхнуло небо…
 
    Густая, вязкая темнота… По ней  плывёшь или летишь. Тоннель. То ли вверх, то ли вниз… Алый ослепляющий свет… Анатолий летел со сверхзвуковой скоростью куда-то ввысь, и вдруг понял, что не летит, а падает – куда-то очень глубоко, так быстро, что охватил ужас. Потом всё прекратилось. Некоторое время не было ничего. Он снова возвращался с полётов и  приземлялся на поле…  Постепенно становилось светло, и появились звуки – кто-то звал его по имени. Затем опять стало темно и тихо.
      Ласточкин медленно открыл глаза. Дневной свет ослеплял. Перед ним было что-то белое. Стена. Нет, потолок. Побелка. Попытался встать, но не смог.
      - Как вы себя чувствуете? – спросил низкий мужской голос. Лётчик повернул голову вправо, над ним склонился богатырского телосложения светловолосый человек в белом халате. На вид лет тридцати пяти. – Вы можете говорить?
     Анатолий пошевелил сухим языком и прохрипел:
     - Да.
     - Я – ваш лечащий врач, подполковник Васильев. Вы попали в аварию, помните?
     Ласточкин кивнул, попытался пошевелиться и встать, как вдруг отчётливо понял, что ощущает всего себя, кроме ног. С затаённой надеждой, посмотрел на врача, не веря своим ощущениям,..  Подполковник утвердительно кивнул:
     - У вас перелом позвоночника. Пока ничего прогнозировать не можем… - Почти приговор.
   Первой мыслью было: «Хоть мать до этого не дожила…». Майор поднял взгляд к потолку и произнёс только одно слово:
    - Пить…
    Майор остался один в палате, всё ещё не веря в случившееся. Такое известие невозможно сразу осознать. Это надо понять, почувствовать, смириться с ним и решить, что делать дальше. Любая беда всегда бьёт, прежде всего, в твоё одиночество. Но какая бы боль не пронзала твою жизнь, нужно жить. Анатолий чувствовал себя так, будто его топливозаправщиком переехало раз двадцать. Он был один, придавленный страшной вестью. Очень захотелось разделить горе с близким человеком, поэтому попросил вошедшую медсестру:
    - Можно ко мне жену мою пропустить?
 На что светловолосая барышня пожала плечами:
    - Ваша жена вчера приходила и два дня назад, а сегодня её ещё не было…
 Если бы Толя стоял, у него бы случился оползень всего организма, а так как он лежал, оползень всё-таки случился, но маленький.
    - А когда же она…
 Медсестричка снова недоумённо пожала плечиками:
    - Откуда я могу знать. – Но увидев, как майор расстроился, поспешила его успокоить. – Не волнуйтесь, может быть, она попозже придёт. Вдруг что-то её задержало… Мало ли что бывает…
    Ласточкин немного успокоился. Откинул простынку, а там –худющие белые, как мрамор, ноги. А Лена всё не приходила. В голову полезли разные ужасы: «Вдруг она заболела? Или  её машина сбила?..». Толя пытался отогнать от себя неприятные предчувствия, но тоска все равно грызла, не спрашивая разрешения. Жена пришла только на следующий день. Держалась она как-то холодно и отстранённо. Наверно, просто не знала, как себя стоит вести, только иногда улыбалась.
     Честно говоря, поначалу хотелось застрелиться. Только от этого в мире ничего не изменилось бы – всё также встанет солнце, согреет землю своим теплом. Всё также времена года будут сменять друг друга, только Ласточкина уже не будет. Друзья сначала, конечно, опечалятся, но продолжат жить, как и прежде. У них родятся и вырастут дети и внуки, но без него. От этого почему-то стало совсем тоскливо… Хотелось всё это увидеть самому. Может, ещё и свои дети будут – хоть кто-то на могилку цветочки принесёт, друзья ведь не вечные.
     В конце концов, Ласточкин смирился со своей травмой и решил бороться – попытаться восстановиться на столько, на сколько это будет возможно. Расспросил врача о лечении. Казалось, подполковник обрадовался, воодушевляюще объяснил: «Поколем вам витаминчики, будете лечебной физкультурой заниматься – разработаете суставы и связки, массаж поделаем, физиотерапию, в санаторий два раза в год будете ездить…».
     Ночами изводили жуткие боли, до остервенения, до искр в глазах – хоть на стену полезай. Если б ещё было чем... Самый тяжёлый момент – перед рассветом. Внутри ты уже умер, а рассвет всё ещё не приходит. Однажды увидел в окне кусочек неба и самолёт, оставляющий белый след в бездонной синеве... Офицер изо всех сил сжал кулаки  и поклялся себе: «Буду летать. Обязательно!..». Друзья и сослуживцы навещали часто, особенно Андрей Мазур, принявший эскадрилью вместо Ласточкина. Глядя на осунувшегося от этой новости майора, Андрей сказал:
    - Прости, Толька, если б мог…
    Он всё понимал, а вот исправить ничего было нельзя. Лена сначала приходила в госпиталь почти каждый день, потом через два-три. Одиночество брало в клещи, душило и обступало со всех сторон. Не было рядом любимой женщины, которая окружала спокойными хлопотами и дарила ласковую улыбку -  тогда всё намного проще. Когда тебе хуже некуда, нужно, чтобы в тебя верили твои родные и близкие, с ними всё можно преодолеть…
      Время стало резиновым, вязким. Дни тянулись бесконечно  и однообразно. Тоскливо до слёз становилось в сумерках. В это время как-то особенно хочется солнца. И счастья. В сумерках сильнее всего ощущается собственная беспомощность перед приходом ночи и тем, что уже нельзя изменить. За ними следовала ночь, в которой ты каждый раз умираешь, усиливающая в тысячи раз твою душевную боль, и рассвет, неизменно приносящий свет, надежду на лучшее и чувство воскрешения. Каждый вечер в сумерках стояла боевая задача – дожить до рассвета и заново обрести веру в себя.
   Ласточкину пришлось выбираться из своей беды самому - денно и нощно изводил худющие ноги упражнениями, массажем и тренажёрами. Чувствительность в ногах постепенно возвращалась.  Когда в один прекрасный день смог встать на ноги, хоть и с поддержкой, майор готов был кричать от счастья на весь белый свет. А поделиться радостью с женой не мог – в этот день Лена опять не пришла. Со временем начал ходить, но медленно и осторожно. Домой из госпиталя Анатолия забирали друзья…
     Снова лечение, обследования и списание в службу обеспечения полётов – всё это уже было когда-то в его жизни. Каждый день Ласточкин осторожно хромал на новое место службы с тростью. Складка меж бровей стала значительно глубже. Жена иногда приходила ночевать, иногда нет.
     Анатолий ни о чём её не расспрашивал. Обожание закончилось, осталось безразличие. Ещё недавно горячо любившие друг друга  муж и жена стали совершенно чужими людьми, сосуществующими в одной квартире. Их больше ничего не объединяло - нить, связывавшая двоих, разорвалась.  Душа превратилась в безжизненную пустыню. Ходили мимо друг друга, изредка перебрасываясь ничего не значащими фразами, оставляющими после себя отчуждение, как пограничники вдоль полосы.
     Однажды утром, когда на плите закипел чайник, Ласточкин резко повернулся по привычке - как здоровый. В спину тут же вонзился раскалённый меч, из глаз посыпались искры со слезами вперемешку. Оглушённый жесточайшей болью майор медленно, очень медленно - миллиметр за миллиметром, микроскопическими шажочками, держась за стену, добрался до постели. Лёг и провалялся до рассвета в полузабытьи от физической и душевной боли, чувствуя себя рыбой выброшенной приливом далеко от воды – ни поплыть, ни вздохнуть. Оставалось только медленно умирать без неба…
     Утром, крадучись, в квартиру вошла Лена:
     - Там новый командир полка приехал. Ребята сказали, что он хочет тебя видеть. – Сказала безразлично, будто в пустоту, и опять ушла куда-то.
     Ласточкин кое-как поднялся, тяжело доковылял до нужного кабинета и неожиданно попал в объятия Славы Орлова, с которым вместе горели в Афгане… Посиделки затянулись до глубокой ночи или до утра – кому как угодно. На прощанье боевой друг сказал:
     - На следующей неделе готовь стол. Сашуля приезжает, сестрёнка моя. Помнишь, в училище меня навещала?
     Майор просветлел, вспомнив миниатюрную школьницу с лучистыми серыми глазами. «Интересно, какая она сейчас?..». Александра сразила офицера светлым взглядом, некоторой строгостью, добротой и искренностью. Простая девушка: русые волосы, серые глаза, приятный голос, но было в ней ещё что-то непередаваемо прекрасное – не объяснить словами. Говорили на самые обычные темы и не могли наговориться. Иногда просто молчали, и от этого тоже было радостно. Время пролетало со сверхзвуковой скоростью. Гуляли по городку до рассвета, а утром бодрый майор торопился на службу, чтобы потом поскорее оттуда сбежать…
         В один из тех дней, когда окрылённый с неба взявшимся чувством Ласточкин летал на встречи с Александрой, Слава вызвал на разговор Лену, которая тут же попыталась обаять его своими обычными уловками, схватил за точёную ручку так, чтоб ей стало больно, и без лишних сантиментов предупредил:
     - Если ты, гулящая девка, не оставишь Тольку в покое – я размажу твою смазливую мордашку по бетонке…
     В глазах красотки вспыхнул страх, но она постаралась взять себя в руки, и, натянуто улыбнувшись, нагло спросила:
     - Ты мне угрожаешь?
  Офицер коротко ответил:
     - Да. – И ушёл.
     Никому доподлинно неизвестно, что именно повлияло на Лену, но больше её в гарнизоне никто не видел. Поговаривали, что она уехала с какой-то шишкой – видимо, нашла здорового и более перспективного…
     А Ласточкин, впервые за долгое время, не чувствовал себя одиноким и покинутым. Появился внутренний свет, который должен сопровождать человека каждую секунду его жизни. Складка меж бровей стала менее заметной. Боли в спине ослабели и стали почти не заметными. Неожиданно Анатолий узнал, что снова может бегать потому, что скорость, с которой он спешил на встречи с Александрой, шагом назвать уже было нельзя…
     Однако отпуск не может длиться вечно. Пришла Сашеньке пора уезжать. Бедный майор чуть не сгрыз свой китель от горя. Александра оказалась самым важным в жизни человеком, боевой подругой. Она, возможно, не была сногсшибательно красива, не красила ногти пять часов подряд, не строила «вавилоны» на голове, но была простой и скромной, отдушиной, тихой пристанью в бурном океане жизни. Внешняя красота – это упаковка. А если под упаковкой нет ничего стоящего, то никакой блеск снаружи не поможет…
    
     Майор Ласточкин сел в кресло пилота, вспоминая ощущение машины вокруг себя, её запах. Провёл пальцами по приборной доске, словно пытаясь убедиться в реальности происходящего. Непривычно закрыл над собой колпак фонаря кабины и выкатил на взлётку самолёт. Глаза радостно расширились, сердце забилось в предвкушении. От складки на лбу осталась едва заметная белая полоска. Тело заполнял давно забытый, но такой привычный восторг полёта…
 
     На детской площадке городка Александра в песочнице лепила куличи с двухлетним мальчишкой. Услышав рёв истребителя, она подняла повыше сына и, улыбаясь, показала на самолёт:
     - Смотри, Ванечка, папа летит! - который, нарушая все инструкции, пронёсся прямо над их головами. Малыш, как это умеют только дети, широко раскрыв глазёнки и разинув рот, пытался найти взглядом отца. Огромная птица махнула серебристым крылом и стремительно исчезла в бездонной синеве…