Обыкновенная история

  Обыкновенная история. К онкологу не обращались?
На скамейке перед подъездом 12-ти этажного дома сидит человек. Это бывший хирург областной больницы-института неотложной хирургии, кажется кандидат медицинских наук, ныне пенсионер. Ходить он может, лишь, семеня очень мелкими шажками, почти не отрывая подошв от земли, и только от подъезда до лавочки, на которой, если погода хорошая, сидит часами. Руки его  не очень сильно, но непрерывно дрожат. Около него всегда собирается небольшое “Вече” из двух-трёх женщин, чаще всего пожилых. Иногда к ним подсаживаются и мужчины пенсионеры. Некоторые немного “под градусом” и теперь “отдыхают”, горя желанием поделиться своим мнением по любому вопросу, другие, которым, “не хватило на горючее…”, не слишком разговорчивы, но и они готовы сидеть “за компанию”. Обсуждаемые проблемы весьма разнообразны: от цен на базаре, до “что нового слышно о Путине, (Ющенко и Тимошенко, на Украине, в то время), как он (они) там управляется?” Всё, что кто-то услышал, увидел, узнал — всё это пополняет общую копилку дворовых сведений. На днях умерла старая женщина, которая часто днём или ночью, высунувшись из окна на 12 этаже соседнего подъезда, выкрикивала бессмысленные фразы, отдельные слова, часто матом. Месяца три назад её забирали в психиатрическую больницу. Она пробыла там пару месяцев, после чего её выписали. Жила она одна. Её взрослый сын жил в другом районе города со своей семьёй и раз в два-три дня, иногда и реже, наведывался к ней, завозил продукты, оказывал, так сказать, “гуманитарную помощь”.
Хирург (на лавочке) говорил, он, почему-то был в курсе всех событий, что если бы вы её встретили ещё совсем недавно на улице, то вряд ли признали её за сумасшедшую. Раньше, когда она ещё выходила из дома на прогулки, то здоровалась с людьми, соседями по подъезду, разговаривала, отвечала на вопросы, но всегда, куда то спешила, извинялась и быстро уходила. А вот одна дома, она становилась совершенно другой.… Теперь её не стало. Это обнаружил сын, придя в очередной раз к матери.… В другой квартире ночью был скандал, никто, правда, не слышал, но, говорят, что и милицию вызывали.… На третьем этаже купили потрясающий кондиционер, вон видите, торчит снаружи внешней стены.… С тем же интересом и “компетентностью” обсуждалась и проблема вступления Украины в НАТО и, “и почему же это Юлечка не воюет против повышения тарифов в ЖКХ!”. Тут же, “а почему никто из жильцов не явился на собрание”, проводимое ЖЭКом и председателем кооператива, по вопросам новых ожидаемых коммунальных платежей…
Я иду мимо этих милых людей и вдруг слышу: “Сосед! Подойдите-ка сюда, пожалуйста!”— Это ко мне обращается наш хирург. Подхожу. “Можно мне на Ваш нос посмотреть поближе? ”— “А в чём дело?” — Вижу, как к моему лицу, точнее к носу, тянется его палец, очевидно, с целью прикоснуться к небольшому уплотнению на правой стороне моего носа. Успеваю отклониться. А бывший хирург обдаёт меня словно ушатом холодной воды — “Вы, я чувствую, к онкологу ещё не обращались? А надо, батенька. И не тяните с этим”. Что я ответил, уж и не помню. Но на  душе стало сразу так тягостно, неуютно и грустно.… Поднялся в свою квартиру, а по радио, как это раньше называлось, в рабочий полдень, звучит романс “Гори, гори моя звезда”. Очень кстати! Светила бы ты, милая, лучше, пока я живу ….                НА РЫМАРСКОЙ. И пошло.…По-новому пошло моё время. Районная поликлиника, “родная терапевт”, направление.…И вот я на Рымарской в лечебно консультационном центре… Широкая, почти монументальная металлическая лестница прошлого, а может быть и позапрошлого века, наверное, с кованым орнаментом ступеней, таких сегодня не делают, ведёт на второй этаж. К такой солидной лестнице, таким ступеням хороши были бы и кружевные чугунные перила. Но чего нет, того нет. Поставили простые трубы, покрашенные красной краской. Держись и поднимайся, так как регистратура находится этажом, выше. По-французски, это всего лишь первый этаж (наш же “первый” — это вообще не этаж, а “редшоссе”: уровень земли, нижний этаж, подвал), но подниматься то всё равно нужно. Кто виноват, что у тебя костыли? Регистрация начинается, для удобства больных, уже в 7 утра, а приём, врачей, с 9. При себе необходимо иметь паспорт, чистую тетрадку и направление на консультацию, выданное районной поликлиникой. Паспорт с городской или областной пропиской — это понятно, это защита харьковчан от посягательств на нашу медицину посторонних. А то понравится, москвичам или одесситам, например, постоянно к нам ездить лечиться. И чистые тетрадки — это правильно! Вот у меня оказался № 63355. И что же на все эти тысячи и тысячи больных давать бесплатные государственные бланки для заполнения  историями болезней? А ведь не все выздоравливают, а бланкам, что же пропадать? Позже около 1-го кабинета (кабинет дерматологии) появляется маленькая, хрупкая и изящная, но, почему-то, со жвачкой во рту, девушка в белом халатике, и объявляет негромким голоском, что ещё обязательно необходимо иметь и медицинские перчатки. [1этаж, аптека, 1гр.6о коп.] Девушка молода и симпатична, но “чувствительных” пациентов несколько коробит её постоянное жевание. Занятая этим важным для неё процессом, она так погружена в себя, что её взгляд на внешний (больной), мир ничего не выражает, казалась, что, говоря с вами, она смотрит сквозь вас, куда то вдаль. Она не грубила. Что Вы? Даже терпеливо, смотря мимо вас, объясняла, что без перчаток никак нельзя, врач вообще принимать, не стает. А что, так ведь и права, наверное…. Женщина в очереди ни к кому, не обращаясь, говорит: “Это что, перчатки! Вот я была в одной поликлинике, так там к любому врачу, что бы попасть, нужно было кроме перчаток нести  с собой и вату, и бинт, и йод или перекись водорода! А здесь-то всего и “делов”, что перчатки!”.— “А меня в поликлинике обязали пройти флюорографию, принесла сюда результат, а здесь и не посмотрели!” — “Ну и, Слава Богу!” — слышится чей-то вздох.
Сейчас примерно 20 мин. 9-го. Время постепенно приближается к началу приёма больных. Коридор полон людьми, все сидят и ждут свою очередь, свою судьбу. Некстати вспомнил, как начинались занятия в институте. Там за 15 минут до начала лекций студентов в коридорах и аудиториях раз-два и обчёлся. Зато ещё через 5-10 минут лучше не стоять на пути, особенно в дверях, хлынувшего потока молодой шумной энергии. Лаборанты, те должны были приходить чуть раньше, чтобы открыть лекционные аудитории и, с другой стороны, не пускать студентов без преподавателей в лабораторные помещения (как бы чего не вышло, не испортили бы невзначай какой либо прибор, или что похуже, “не спрятали бы чего”…). Лектора, как правило, прибегали, а затем степенно входили со звонком. Женщины могли и задержаться, поправляя причёску и сдувая какую-то невидимую пылинку.… И зачем-то вспомнились “Как хороши, как свежи были розы…”, (те, иногда колючие, но живые и свежие розы жизни, общения с молодёжью, работы и чувства твоей полезности…). А сейчас самое время обратиться с мольбой к своей звезде. Мой порядковый номер на приём к врачу, 13. Что день грядущий мне готовит? Врач должна прийти к 9 утра, ну, скажем, будет в 9 с минутами, потом начнётся “пятиминутка”, как во всех “нормальных” лечебных заведениях. Минут через 30-40 начнётся приём, так что до меня очередь дойдёт ещё очень нескоро. Смотрю по сторонам. Жду. Нашел свободный стул, сел, получилось очень близко от кабинета № 2. Это напротив кабинета дерматологии.№ 1. Второй кабинет весьма специфический, он для женщин. Он настраивает посетителей на ещё более серьёзное восприятие жизни — здесь принимают женщин с патологиями “шейки матки”. Даже не у женщин, наверное, должен пробегать мороз по коже. И пробегает, когда прочтёшь, что там, принимают, два врача и одна из них специалист по онкологическим проблемам тех же патологий. Женщин много, они сидят, но, некоторые часто встают и, зябко поёживаясь не спеша, прогуливаются по коридору. Негромко переговариваются между собой. Не сказать, что они испуганы, но что очень серьёзны, так это, наверное. Значительно раньше 9 утра, задолго до начала официального приёма из этого кабинета выходит женщина - врач и собравшиеся женщины окружают её плотным кольцом. Говорят негромко, видимо врач им что-то объясняет. Всё же слышны и “перчатки”, и “пеленки”, и “не волнуйтесь”…И уже более громко определяется порядок приёма — кому за кем идти. Здесь врачи - женщины и они, вероятно, всем своим существом чувствуют состояния женщин ожидающих приёма, и, наверное, потому кабинет начинает работать раньше. Чинную больничную тишину нарушает довольно громкий вопрос мужчины: “Кто последний во второй кабинет?” Нет, весёлого смеха не было, но все же подобие улыбок пробежало по лицам собравшихся. — “А Вы, собственно, по какому вопросу?” — Выяснилось, что человеку нужен хирургический кабинет. Показали где. Отправился искать крайнего там. Всего в нашем коридоре собралось человек 50-60. Ближе к 9 часам начали подходить первоочередные по записи, стало более шумно, начались выяснения кто за кем стоит. Наиболее активной оказалась “наша”, к дерматологу первая по очереди, женщина. Сначала она о чём-то спокойно разговаривала со своей соседкой, о чём не было слышно. Но разговор, видимо, так возбудил её, что она вдруг стала достаточно громко ругать всех и вся. Досталось и новому (пять лет назад) правительству Януковича, и той, что “с косой”, потом профсоюзам, которые должны быть независимыми, а не сотрудничать с директорами заводов…. — “Вот когда меня увольняли, так вы думаете, председатель завкома защитил меня? Черта с два! Он поскорее свою свояченицу на моё место пристроил! А Вы говорите, профсоюзы. Да нет их у нас!” — И продолжила сходу — “И бога нет! Это его для бедных дураков миллиардеры придумали (почему-то приплела сюда именно миллиардеров, а чем миллионеры хуже или лучше?) Им-то Бог не нужен, у них и так всё есть и ничего просить им не надо!”— Около 9 утра в “наш” кабинет вошла молодая и очень миловидная женщина-врач. Все врачи должны быть такими! Это должны быть женщины с большими и немного гипнотизирующими глазами, мягким, тёплым и спокойным голосом, внимание которых должно быть обращено только к тебе одному. Понятно, что это не возможно, но пациент должен, хоть какое то время, находиться в плену подобной иллюзии. Это же должно относиться и к врачам-мужчинам. Настоящий врач должен быть добрым, спокойным, уверенным, должен, аргументировано, и убедительно настраивать больного на выздоровление.
Кабинет дерматологии — это большая полупустая и недостаточно освещённая комната, в которой, наверное, очень прохладно зимой. Естественное освещение — это свет из окна в стене, выходящей на забитую потоком машин улицу. Перпендикулярно окну в стене стоит кушетка, играющая роль операционного стола. Она отгорожена от остальной комнаты-приёмной небольшой ширмочкой. Налево от входной, практически не закрывающейся двери, метрах в пяти-семи находится стол, за которым и принимает пациентов наша врач. На столе, как и положено, бумаги, исписанные тетрадки. Это истории болезней людей, желающих получить исцеление. Стоит настольная лампа, рефлектор которой можно направить на пациента (очень похоже, как это делают на допросах спецслужбы детективных сериалов). Но, когда врач начинает работать, то понимаешь как ей необходимо именно такое освещение, чтобы, поскоблить, твою “болячку”, чем- то помазать именно там, где это необходимо, а не где ни будь рядом! (Ведь существуют же такие лекарства и мази, что где-нибудь, ну никак нельзя!)
Работает врач быстро, спокойно, уверенно. (Людей то в коридоре десятки…) Когда я услышал — “Следующий!” — и вошел, то увидел, что врач, склонившись над девушкой, лежащей на кушетке за ширмочкой, ещё продолжает что-то делать. Нежно приговаривая — “Ласточка! Будет совсем не больно!” — Короткая пауза.— “Всё! Сестра сейчас закончит!” — “А Вы! — это уже ко мне — садитесь около стола”.

                У ВРАЧА ДЕРМАТОЛОГА.

Ирина Ивановна — это и есть та самая молодая и энергичная врач-дермотолог, которая принимает в этом кабинете.— “Ну-с, что у нас?” — на манер чеховских земских врачей обращается молодая женщина ко мне. Но она не совсем чеховская, потому, что те, чеховские дамы, только и делали, что мечтали  и призывали к работе, ничего при этом, не делая, картинно мучаясь от своего безделья. А нашего врача захлёстывают уже не мечты о работе, а самая настоящая и нелёгкая работа. Сегодня уже пришло время подумать, что это конечно счастье “ работать, работать и ещё раз работать”, но кто-то же (государство? а кто же ещё?) обязательно должно при этом достойным образом оценивать твой труд соответственно проделанной работе, затраченной энергии, знаниям и квалификации. И уровень оплаты труда должен соответствовать, как минимум, европейским стандартам. Ведь Украина, как говорят, страна самая, что ни на есть, европейская.
. Мне довелось знать одного студент  из Марокко, учившегося в нашем замечательном медицинском институте. Карим, так его звали, успешно окончил институт, ординатуру, стал дипломированным педиатром, начал работать в одной из детских больниц Харькова. Ещё студентом он женился на заведующей лабораторным практикумом одной из кафедр нашего института, Анечке. Инженер-механик, по образованию, она заочно училась в аспирантуре, работала над диссертацией. Вскоре у них родился сын. Карим честно проработал в больнице более двух лет, пользовался уважением сотрудников и особенно пациентов-детей, но… не выдержал нищенской оплаты труда врача-педиатра. Он говорил, что понимает трудную жизнь студента. Человек учится, ничего не производит. Правильно, что ему самому, вообще-то, положено платить за обучение. (И страна его, вместе с папой и мамой, платили за его обучение). Но, теперь, когда он стал дипломированным врачом, работает, часто просто спасает детей, когда к нему нет никаких претензий, почему теперь его труд не оценивают достойным образом? Короче, весьма модное словечко, он сумел уехать во Францию. Наш марокканец рассказывал, что было трудно, очень трудно снова сдавать и пересдавать много экзаменов, чтобы подтвердить диплом харьковского, тогда ещё советского врача, для признания во Франции. Справился. (Харьковский мединститут дал хорошее образование). И теперь, говорит, работаю. Заработная плата, называть не буду цифры, просто, неприлично высока, даже по средне французским меркам, и конечно ни в какое сравнение не идёт с тем, что было в Харькове. Когда он встал таким образом “на ноги”, то вызвал во Францию и свою жену Анечку с сыном. Она ездила, но, как говориться, не сложилось. Не смогла женщина с нашим советским, (как некоторые называют, “совковым”) менталитетом прожить “без языка”, без работы, обеспеченной домохозяйкой в благополучной Франции. Давно, правда, это было, может быть сейчас-то, и поумнела? Да поздно. Вернулась в Харьков. Сын без блеска окончил среднюю школу, и мать отпустила его к отцу за границу. Сама осталась здесь, работает там же, не защитилась. Ну, всё, как у абсолютного большинства людей нашей страны.
Вот таким же образом, как я рассказал эту банальную и, наверное, мало кому интересную историю, я начал рассказывать и Ирине Ивановне как я пытался “лечить” свою “папиллому”, как меня уверяли “знатоки”.
 — Кто, они, эти  советчики? Врачи? —
 — Да, нет! Сначала “чистотелом”, рекомендовала помазать старшая дочь, позже лист “Золотого уса” прикладывать, младшая. Одна инженер, другая в школе математику преподаёт.— Потом рассказал о хирурге из нашего подъезда.
 — Мне, в общем-то, всё ясно. Это очень похоже на…(произносится незнакомое мне слово, что-то типа “базилеома”*). И всё же, я возьму и немного поскоблю, чтобы провести анализ и быть точно уверенной. Будет не больно, но неприятно.—
* («базилеома» — это я так услышал, а правильно  — «базалиома», так, по крайней мере, написано в Медицинской энциклопедии, в которой я ещё прочитал о базально-клеточном раке, базально-клеточной эпителиоме и пр. Зачем? Вот вопрос). Всё так и было. Не больно, но очень неприятно. А что же я ожидал? Чего хотел? Что бы было приятно и радостно, когда скальпелем сдирают кожу с кровью и наносят её на одну стеклянную пластинку, другую, третью.…Потом к ранке прилепили довольно большой кусочек, вроде бы, стерильной ваты на марлечке. И та самая медицинская сестра, что говорила о перчатках и всё время жевала, (кстати, жевала и сей час) заклеила мой нос, как можно неприглядней, липкой лентой.
— Типичный пират! — Успокоила меня миловидная врач с собранными на затылке волосами, которые, будучи несимметрично, чуть сбоку от середины затылка, заколоты большой молодёжной заколкой-гребешком, придавали её профилю немного задора и простодушного кокетства. К этому стоит добавить искрящиеся в глазах хитрые лукавинки, которые серьёзная врач пыталась безуспешно скрыть, когда я тоскливо смотрел в зеркало на крест-накрест заклеенный длинными белыми полосками мой несчастный нос.
 — Всё. К пятнице анализ будет готов. Приходите к часу дня на лечение. До свидания. .—
 — До свидания. — Так закончился мой визит к врачу дерматологу. ЧЕРЕЗ ЧЕТЫРЕ ДНЯ
.
Через четыре дня в пятницу, как назначила Ирина Ивановна, я был у неё и не в час дня, а раньше, около двенадцати. Какая-то сердобольная женщина, увидев меня на костылях, поспешила пропустить впереди себя. Врача в кабинете не было. Там сидели три женщины, две из них в белых халатах, очевидно медсёстры. Одна, ни с кем не спутаешь, с неизменной жвачкой, точно “наша”, другая, видимо её подруга, из какого-нибудь соседнего кабинета. Напряжение первых часов приёма несколько спало, как никак вторая половина рабочего дня, людей в коридорах заметно поубавилось, так что ж не расслабиться и не поговорить о чём-то своём. Третья женщина, я решил, что она врач, и пришла к Ирине Ивановне проконсультироваться, как к специалисту, по какому то лично её интересующему вопросу, с нашим вечным, что делать? (Que faire?).
Через некоторое время, энергичными шагами, словно подталкиваемая порывом ветра, в комнату быстро вошла, слегка запыхавшаяся, Ирина Ивановна, Порывшись в карманах, она что-то передала своей медсестре, затем, круто развернувшись, обошла стол, направляясь к третьей женщине, которая тоже встала ей навстречу. Знакомая уже заколка волос на затылке наклонилась в сторону женщины за ширмочкой. Разговаривали негромко. Вторая медсестра тем временем вышла. “Наша”, не перестающая жевать, Оля, сидела напротив меня с противоположной стороны стола и разматывала бинты, примерно пятисантиметровой ширины, укладывая из них дорожку (туда-сюда) длиной сантиметров по 10-15. Получалась этакая плоская стопочка бинтиков. Для чего-то это было необходимо, надеюсь. Я заметил, что непроизвольно слежу за складывающимися ленточкой бинтами, и отвёл глаза в сторону.
Наконец, врач, проконсультировав женщину за ширмой, успокоив её и проводив до двери, подошла ко мне.
 — Вы ко мне? Ваша фамилия? —
Я назвал себя. — Да, точно. Анализ полностью подтвердил моё предположение. Мы (в это “мы ”видимо входил и я) люди культурные, достаточно образованные, хорошо понимаем, что это, опять звучит, тогда мне незнакомое и плохо запоминающееся слово, показалось, базилеома. А я, пытаясь запомнить, составлял пары: Василь — Базиль, ну, а “ома” — это из папиллома, глаукома, пока не посетил библиотеку Короленко и не прочитал, как же точно называется — базалиома. Так это надо лечить. Покамест, ничего страшного, но…лечить надо. — (Уже начав курс облучения и, естественно, немного познакомившись с другими участниками этой процедуры, узнал, что практически каждый слышал эту же фразу: “сейчас ещё ничего страшного, но лечить обязательно нужно, нельзя запускать”) И, продолжила Ирина Ивановна — Есть два пути: или “прижигание” жидким азотом, Вы-то, конечно, понимаете, что это такое, жидкий азот, или облучением. Облучение в 21 кабинете, не у меня. —
 —А что лучше? —
 —Это как Вы захотите, можно и азотом, можно и облучением. Всё излечивается полностью в обоих случаях, практически и следа не останется. Единственно, замечу, что после прижигания азотом на лице может появиться, небольшой отёк, который через некоторое время, два-три дня, исчезает. —
Это была пятница, а на воскресенье мы были приглашены на день рождения внука, которому исполнялось 25 лет. Явиться с опухшей физиономией никак не хотелось. И хотя, как я понимаю, Ирина Ивановна была готова сейчас же, за ширмочкой сделать мне чувствительное азотное прижигание, да так, чтобы я навсегда забыл о “базилеоме” — «базалиоме», неизвестно зачем и почему вскочившей на моём носу, я скромно отказался от азота в пользу облучения и присутствия с относительно здоровым лицом у внука послезавтра. Меня не отговаривали и не упрашивали, а тут же направили в 21 кабинет рентгенотерапии на первый этаж (французского редшоссе). Документы мои в ученической тетрадке с анализом окровавленной кожицы с носа и заключением врача дерматолога должны были сразу же принести, (медицинская сестра) в 21 кабинет, врачу Ольге Викторовне, незамедлительно. — Идите же туда. —
РЕНТГЕНОТЕРАПИЯ.

Я дошел быстрее, чем принесли моё “дело”. Это первый этаж, но не подвал. С улицы, надо, переступив порог, ещё преодолеть 9 ступенек, чтобы оказаться на небольшой лестничной, примерно 5 на 7 метров площадке. Прямо слева начинается лестница в регистратуру и к дерматологу, где я уже побывал, а в правом углу площадки настежь распахнутая двустворчатая дверь в широкий коридор, длиной шагов в-40-50. Искать 21 кабинет рентгенотерапии долго не пришлось. Он находится почти сразу налево в этом, тоже плохо освещенном коридоре. Что такое? Нет бюджетного финансирования на освещение? На высоком потолке видны следы от шести осветитительных плафонов. Из остатков разломанных конструкций можно заключить, что в каждом светильнике должны были находиться по четыре люминесцентных трубки. Сейчас же, рабочих ламп было совсем мало. Одна слабо светилась под грязным плафоном прямо над входом в коридор, а две других, но без плафона светились ярче и радостнее в конце коридора, перед поворотом влево. Напротив кабинета рентгенотерапии находились ещё две двери рентгеновского кабинета. Насколько я понял, там не лечили, а делали рентгеновские снимки. Между “моим” теперь кабинетом слева и окончанием коридора находилась ещё одна примечательная комната, около которой почти всегда образовывалась живая очередь, иногда столь большая, что не хватало стульев вдоль стен, и люди ждали, сидя, стоя, прохаживаясь вдоль стены. Вблизи заветной двери (это был, конечно же, cabinet de toilette) чувствовался запах “хлорки”, ну а в самой комнате, он был уже почти нестерпим.
Была пятница. Вторая половина дня. В коридоре никого, пусто. Дверь в 21 кабинет немного приоткрыта. Заглядываю в комнату. Никого. Спрашиваю: — Можно? Меня направили сюда в этот кабинет. —. Из глубины, что-то ответили, но я не понял, что именно. И что бы ни раздражать врача своим  непрошеным визитом, решил подождать. Но через 2-3 минуты тот же голос из глубины: — “Я же сказала, войдите!”— Голос слышался из маленькой комнатки, находящейся в самом конце кабинета справа. — Извините, иду.—
Меня встретила среднего роста женщина-врач в белом халате и тёмных брюках. Она сама вышла ко мне из своей комнаты. Волосы светлые, прямые и, возможно показалось, строгий взгляд за стёклами очков. — Что Вы хотите? — Рассказал, что меня  направили к ней на облучение.
Обещали сейчас принести мои документы. В ответ:  — Хорошо! Ждите в коридоре!.—
Наконец, минут через 10-15 мою тетрадку и направление на облучение из первого кабинета доставили по назначению. Ещё через некоторое время слышу: — Входите! —
Прохожу через мрачноватую комнату (здесь окно выходит в неуютный внутренний дворик). Наверное, был пасмурный день или дворик маленький, но света проникающего в комнату мало. Почти половину кабинета занимает рентгеновский аппарат, и кушетка около него для тех, кому предстоит принимать облучение. Аппарат не так уж и велик, но внимание привлекают толстые и длинные, словно щупальца гигантского спрута, чёрные провода в резиновой изоляции, которые тянутся, откуда-то, поднимаются вверх, тяжело провисая под собственной тяжестью. Нахожу маленькую комнату, в которой прямо около двери находится пульт управления сотнями рентгенов, которые поглощаются теми, кто пришел сюда их получить. В комнате два стола с бумагами, два-три стула, на стене какие-то плакаты, небольшой шкафчик, вешалка… Тесновато и, словно, что-то давит, хотя с другой стороны, обстановка в комнате вполне домашняя. На одном столе видна полураскрытая женская рабоче-хозяйственная сумочка, на другом какой-то пакет, много, ну, наверное, деловых бумаг, на полу под столом видны женские туфли. Врач, продолжая читать тетрадку, вдруг, говорит мне: — Ждите! Я скоро вернусь! — И быстро выходит. Как-то очень неловко находиться среди чужих вещей. Думаю, что вот сей час, врач войдёт и так, между прочим, спросит, а, не трогал ли я, чего ни будь, её дожидаясь? А мне бы ответить, да вот на полу лежала 100 долларовая купюра, так я поднял её и положил на стол, извините, пожалуйста, что похозяйничал.
Интересно, какие ещё идиотские мысли придут в мою голову за время  её отсутствия. Да нет! (Говорят, что таких “да”-“нет”, типично русского сочетания утверждения с отрицанием одновременно, нет больше ни в каком языке мира). Так вот, это “да-нет!” относится к тому, что никаких подобных мыслей во время отсутствия врача у меня не возникало. Это вот сейчас пишу, вспоминаю и сочиняю, а тогда просто с интересом рассматривал пульт управления рентгеном, да удивлялся тесноте маленькой комнатки. Соответствует ли это технике безопасности?
Вернувшаяся врач, быстро просмотрев мои документы, минут пять спрашивала меня, почему я не захотел азотную процедуру. Она говорила, что одутловатости может и вообще не возникнуть, если и появится, то ненадолго, быстро пройдёт, а вот облучение, если уж начать, то это минимум на три недели и нельзя прерывать, и придется каждый день ездить в этот кабинет. После такой акции по “отговору меня от облучения”, она выписала на листочке, что я должен приобрести в аптеке (у них в центре, ибо больше нигде этого не продают!) набор № 1. И ещё, некую биологическую добавку АБИСИБ (экстракт пихты сибирской), который необходим категории больных, пострадавших от аварии на ЧАЭС, ну и значит тем, кому необходимо подлечится рентгеновским облучением в этом кабинете. Сколько чего стоит, писать не буду, если вам понадобится, то и узнаете сами (цены то к тому времени станут, естественно, больше.) Скажу другое: лечение-облучением здесь было бесплатным, так же как и покупать жидкий азот вам бы не пришлось, пожелай вы прижечь себя этой “холодноватой” жидкостью. (Опять некстати вспомнилось, сколько проблем было в своё время с “добычей” жидкого азота для лабораторных опытов, в институте, не говоря уже о гелии).
А о бесплатных консультациях и лечении облучением или прижиганием вспомнил, вот почему. В газете “Слобода Харьков” от 20 октября 2006 г в большой статье на весь разворот  “Манящий звон и шелест” подробно (по непроверенным данным) расписано, сколько какая услуга (в Харькове —-столице взяток, причём слова о Харькове, как столице взяток написаны без кавычек или скобок) стоит — от поступления в ВУЗ на бюджет до, наконец, простого больничного. Да, это печально, ужасно, это привычно отвратительно, но, поверьте, по проверенным личным данным есть, есть очаги нормальных, а как по-другому, человеческих отношений и в нашем Харькове. Ну, действительно консультации бесплатны, и за облучение с меня никто не брал ни копейки. Согласен, что мало, может быть очень мало мест и учреждений, где дело обстоит так, просто по человечески, без “манящего звона и шелеста”. Да получай врач, инженер, учитель, милиционер заработную плату, как наш знакомый из Франции, то зачем ему, если он человек нормальный ещё ненужный “шелест”. (Это, конечно, не касается министров, руководителей различных департаментов, чиновников всех мастей — они совершенно другая категория людей, им и европейские зарплаты смешны!)
— Итак, лечение начнёте с понедельника, В субботу и воскресенье мы не работаем. Для лечения необходимы минимум три недели. Аппарат работает с 9 утра до 11. Всё. До свидания. — Таким образом, я довольно быстро освободился, и отправился домой докладывать домашним “что, и как"?
А в первый же понедельник у меня с врачом состоялся достаточно продолжительный и не очень дружеский разговор. Мне на ум пришло спросить её, как же называется моё безболезненное красноватое образование на носу. А делать этого, как я понял из дальнейшей нашей беседы, было совсем не нужно. Мне то Валентина Ивановна ещё в пятницу так просто, без нажима, сообщила, что это такое, но я, к сожалению, очень плохо запоминаю незнакомые слова. И потому дома не смог удовлетворить естественной любознательности домочадцев по поводу моего анализа и диагноза. Теперь же минимум минут 15 врач, я бы сказал, что даже в повышенном тоне, спрашивала меня, зачем мне это нужно знать. Она говорила, что когда закончится курс лечения, то в мою поликлинику направят выписку-документ, с подробным описанием анализа, проведённого лечения и если нужно будет, то укажут и рекомендации по дальнейшему лечению и наблюдению. Сейчас же вам, то есть мне, это абсолютно не нужно. Я же настаивал, сказал, что этим вопросом интересовалась моя терапевт, которая направляла меня сюда на консультацию. Мне ответили, что совершенно недопустимо, чтобы врачи местных поликлиник вмешивались в ход лечения этого специализированного центра. Было много случаев, когда даже знакомые врачи, но не специалисты в данной области, всякого рода знахари, хорошие друзья больных начинали своими советами и рекомендациями “ускоренного” лечения этого “пустякового” образования наносить большой вред больному. — Вы этого хотите? — Нет, я этого не хотел, разумеется. Врач всё же произнесла — “базалиома”,— но я понял, что в глазах её стал если и не врагом, то уж занудой, точно.(Mais, que faire? — Что делать?)
А через 2-3 облучения, я вновь спрашивал её о мощности пучка, о слое половинного поглощения, о бэрах….— Вы меня даже развеселили — улыбнулась, врач. Она назвала киловольты напряжения и миллиамперы пучка… — А, сколько это получается бэр? —   Точку в этом разговоре поставила, молчаливо слушавшая нас, медицинская сестра с копной чёрных, как воронье крыло волос, белым лицом и темными, глубоко сидящими глазами. Сказала коротко и чётко:  —400 рентген за 20 секунд.—
Стало понятно, почему перед тем, как запустить пучок на мой нос закрывают входную дверь в комнату на задвижку, на глаза накладывают свинцовые пластинки, обёрнутые материей. А врач или сестра, кто работает в данный момент, уходят в комнату с пультом и слышно как плотно закрывается и та дверь.
 И вот теперь ты один на один с пучком в 400 рентген! И он будет проникать в твою кожу с едва различимым жужжанием 20 секунд!
Ну, дай Бог! Лечение идёт!

Прошли три недели

Надо сказать, что содранная до крови Ириной Ивановной моя базалиома тем временем поджила и сначала никак не реагировала на двадцати секундные облучения по 400 рентген. И только к концу второй недели начала не болеть, но превращаться в открытую ранку. Появилась сукровица. Утром после сна на щеке можно было увидеть застывшую кровяную дорожку. Но промывать, мочить, заклеивать, чем-либо место облучения мне категорически запретили. Так, слегка осушив ранку ваткой, я и ехал через полгорода троллейбусом, потом метро, или «маршруткой» по Сумской, а там дворами, до «моей, теперь» Рымарской.
Пожаловался медсестре, что ранка стала мокнуть, что-то вытекает оттуда.
 — Радоваться надо! Чем сильнее разложится образование, чем больше выделится гадости, тем лучше. Мы же ведь сами выжигаем, убиваем, разрушаем клетки… — Ну я и радовался…
Хорошо представляю себе, что вид (пусть и небольшого) открытого кусочка мяса на носу вызывал у невольных моих попутчиков в транспорте чувства близкие к отвращению. Хорошо помню, что когда мне приходилось видеть нечто подобное у кого-то постороннего, то я непременно считал его бродягой, бомжем, стараясь отойти от него подальше….Теперь я сам такой, мучительно стараюсь спрятаться, забиться в угол… К счастью ли, к сожалению ли, но это продолжалось недолго. Образовалась корочка. А это уже совсем другое дело. Это почти как у малыша, содравшего коленку… неизбежная и такая мило-трогательная корочка, которая через пару дней сойдёт, обнажив розовую и нежную новую кожицу…
Таки и было. Получив причитавшиеся мне (моей базалиоме) 6000 рентген «в рассрочку» за три недели, я стал ждать появления новой кожицы… Не помню на какой день, но эта коричневая нашлёпка на носу соскочила и осталось белое пятно диаметром 10-15 мм (очевидно диаметр выводящей излучение рентгеновской трубки), а в центре розовое пятнышко около 5 мм, наверное центр моей, хотелось бы бывшей, базалиомы. Всё!
Потом, пришел, как рекомендовала врач-рентгенолог, чтобы «показаться» через неделю — нормально, затем через месяц — нормально. Теперь надо прийти через три месяца, но уже к дерматологу на проверку, так как с рентгенотерапией, вроде бы, покончено…
Вот и вся история обращения к онкологу по совету соседа.
Что нового ещё в грядущий день судьба нам уготовит?… Звучит как начало стихотворения, которому не суждено быть дописанным….
Как у нас говорят: “поживём — увидим”. А французы ещё более неопределённо, ни на что, не ссылаясь….. — «это зависит…».
Но что увидим? И от чего (или кого) это зависит? Кто знает?