Cырой мартовской ночью

  Этим рассказом со мной поделиося близкий товарищ, весьма впечатлительный человек, увлекающийся творчеством И. Бунина. По его словам, он перечитал все произведения этого выдающегося писателя, Нобелевского лауреата, непревзойдённого мастера передачи настроения и волнительного сопереживания описываемым событиям. Часто случайное происшествие вырастает у Бунина до масштабов такого воздействия на чувства и настроение читателя, что оно способно буквально потрясти, перевернуть жизнь человека, оставить неизгладимое впечатление, потребность ещё и ещё раз пережить его в сознании, «увидеть», прочувствовать, и, наконец, поделиться, с кем-нибудь, своими, переполняющими душу ощущениями. Вот и рассказ «Мордовский сарафан» так потряс моего друга, что он принялся пересказывать то ли свой сон на эту тему, то ли действительные события, вычитанные им в сборнике рассказов Бунина на французском языке, которые ему якобы удалось купить во время пребывания в служебной командировке в Алжире. В одной из книжных полуподвальных лавочек города пронизанного солнцем и запахом кофе, мой приятель увидел томик рассказов Бунина на французском языке, изданном, кажется в Лионе. Пробежав глазами пару страниц, он понял, что речь идёт о «Мордовском сарафане» Неизвестный переводчик видимо решил, что «Русский сарафан» будет понятнее французскому читателю. Но, что самое интересное, часть рассказа, перед заключительными фразами была написана по другому, в русских изданиях он такого не встречал. Придумал ли мой друг всю эту историю, или есть знатоки французских изданий рассказов И.Бунина, которые могут или подтвердить, или опровергнуть его слова. Возможно это просто его фантазия, его переживание, навеянное «французским Буниным» в маленькой прохладной лавочке пожилой, но настоящей «француженки» - хозяйки и её мужа араба-алжирца, потерявшего ногу в борьбе с французами же за независимость своей страны и теперь мирно проживающих в любви и согласии в этом довольно таки экзотическом городе насыщенном запахом, особенно утреннего кофе. Этого я не знаю.
Для тех, у кого нет книги под рукой, а содержание подзабыли, напомню, что рассказ ведётся от лица героя, который случайно на улицах старой Москвы знакомится с беременной женщиной. (Оказал, какую то незначительную помощь вблизи продуктовой лавки). Несколько таких же необязательных и случайных встреч и женщина приглашает его заглянуть к ней на чашку чая. Так холодным сырым мартовским вечером он отправляется к ней с визитом, в душе проклиная себя за эту глупую затею. Женщина его ждала: отпустила прислугу, приготовила всё к чаю. Она возбуждена, много говорит, показывает кучу игрушек, которые сама сделала для своего будущего ребёнка. В углу на стуле лежит мордовский сарафан из грубой кубовой ткани, расшитый огромными цветами, который вызывает у героя чуть ли не мистический ужас — таким древним, страшным, трагическим веет от него.
А женщина нервно-возбуждена, восторженно говорит о своей любви к будущему ребёнку, горячо и с негодованием о своём муже, который не обращает на неё внимания, не видит в ней личности…. На слова утешения героя: "Полно, дорогая, успокойтесь"!— она вдруг "быстро пересаживается ко мне на диван и со слезами падает головой на мою грудь"…. После этого многоточия во французском издании следовало продолжение.
….Я слышал, что беременные не переносят запаха духов, но от прекрасно уложенных, а теперь слегка растрепавшихся волос, в которые окунулось моё лицо, повеяло тревожным и дурманящим ароматом, требующим забыть всю нелепость происходящего. В моих объятиях была сладко пахнущая, жаждущая ласк женщина, и только. На нежной шейке трепетно пульсировала слегка проступающая голубая жилка, к которой я и прижался сухими губами. Мои рук начали осторожно гладить её плечи. Я чувствовал всё её дрожащее тело. Обхватив мою шею руками, женщина прижалась ко мне своей мягкой тёплой грудью. Это тепло обволакивало и завораживало меня…. К духам примешивался лёгкий запах пота от подмышек женщины, но удивительно, что это не было неприятным. Напротив, вдруг возникло ощущение, что мы с ней знакомы и близки давным-давно, что любили и любим, друг друга…. Её полуоткрытый рот ждал поцелуя, и мои губы слились с её полными горячими и влажными губами. Я тут же почувствовал её язык у себя во рту. Он был сладок, этот язык, с него стекали капли мёда…. Глаза были почти закрыты…. Что дальше? Можно ли? Настойчивые толчки её языка прогоняли сомнения, туманили сознание, пробуждали, наливали желанием плоть. Я опустился на колени на толстый персидский ковёр. Женщина оказалась лежащей на спине на диване. Мои губы всё ещё оставались во власти её рта, а руки без моей команды переместились к вырезу платья на груди. Наверное, расстегнулись какие-то пуговички, потому что белоснежная, уже начавшаяся наливаться левая грудь с большим коричневым кружком и крупным выпирающим комочком соска оказалась поверх лифа и платья. Отпустив мою шею, женщина порывисто высвободила и вторую грудь. Наши губы разомкнулись, и я тут же погрузился в гладкое и слегка увлажнённое ущелье между холмов её груди. Я оказался в экзотическом не виданном ранее заповеднике блаженства. Нитка с крупными жемчужинами не мешала. Непередаваемо волнующими были ощущения от прикосновения губ то к гладким и твёрдым жемчужинам, то к нежной коже женской груди. Я сдвигал губами жемчужины и целовал те места, к которым они только что прикасались и чувствовал, как женщина сдерживает дыхание, напрягается, наслаждаясь это игрой с камешками на её груди. Обхватив её груди ладонями и приподняв их вверх, я взял в рот правый сосок и начал поглаживать его языком, делать лёгкие сосательные движения, словно держал во рту карамельку. Женщина тихо застонала. Когда же я сжал его губами и посильней потянул в себя, то в тот же момент почувствовал непроизвольную сладкую и мучительную судорогу, которая прошла по её телу и передалась мне. Я услышал сумасшедшие слова. Она прошептала: «Я спрашивала у врача… ещё можно… только осторожно, нельзя сильно надавливать на живот….» Новая волна страха и страсти прокатилась по моему телу. Я отодвинулся в конец дивана к её ногам. Левая лежала ближе к подушкам спинки, а правая свешивалась с дивана, касаясь, пола. Платье поднялось выше колен. Про себя я невольно отметил, что она была без туфель, чулки были полу спущены – когда же всё это она успела расстегнуть? Ослепительной белизны бедро левой ноги притянуло мою руку, которой я начал легко поглаживая двигаться вверх, упиваясь нежностью её кожи, забывая всё на свете…. Скомканное платье открыло низ её живота. Под платьем больше ничего не было,… и рука коснулась горячего, влажного, трепещущего тела. Всё было гладко, никакой растительности, видимо всё уже удалила по совету врача, опять промелькнуло у меня в сознании. Горячие припухшие губы между ног, казалось, вибрировали при прикосновении, а когда пальцы наткнулись на маленький холмик у вершины расщелины, женщину буквально подбросило на диване…. Расстегнув брюки и высвободившись, я расположился у неё между ног и прикоснулся к внутренней стороне её бедра. Всё её тело подвинулось мне навстречу ближе к краю дивана, Платье задралось ещё выше. Я подхватил её правую ногу под коленкой и вплотную притянул к себе, другой рукой осторожно направляя мою восставшую плоть к пылающему жерлу. Легко нажимая, я гладил её губы, раздвигая их. Женщина при этих прикосновениях вся подавалась и подавалась мне навстречу. Я начал медленно входить в неё…. Она, наверное, так этого хотела, так ждала этого момента, (мне потом знакомый врач рассказывал, что такое иногда бывает у беременных женщин), что начала беспорядочно непроизвольно двигать тазом, бёдрами, пытаясь поскорее полностью поглотить меня. Её наполнившиеся соком, влажные, но ставшие твёрдыми губы сжимались и разжимались, грозя вызвать и во мне неуправляемую лавину страсти. Надо было что-то делать, как-то остановить эти конвульсии, переждать, успокоиться, ибо такое необычное начало могло также нелепо закончиться, как непонятно и глупо началось…. Я остановился, перестал двигаться, посмотрел на её большой выпирающий живот, и нежно лаская его рукой хриплым, сдавленным голосом спросил: «"Не больно, не нажимаю, может быть этого нельзя делать"? — "Нет! Нет! Ради Бога не бойтесь, всё хорошо, мы ему не вредим…. Иди же ко мне, иди смелее и глубже…." Мне вдруг почудилось, что кто-то смотрит на нас из угла комнаты. Я повернул голову — со спинки стула на нас страшно глазел своими огромными и ужасными цветами мордовский сарафан. Моя безрассудная страсть отступила, застыла где-то в глубине …. Женщина приоткрыла глаза, перехватила мой взгляд: "Не смотри туда. Иди же скорей"! — шептала она, втягивая меня в свою мягкую сладостную бездну…. И я уже без особого волнения и нетерпенья вошел до конца…. Потом медленно и спокойно вышел, снова вошел, чувствуя как трепещет каждая клеточка её тела. Руками она обхватила мои бёдра и пыталась не выпускать из себя, тащила меня к себе. Но теперь я полностью овладел собой и с интересом наблюдал, как бы со стороны, за усилиями женщины, чувствуя, как мои движения доставляют ей наслаждения, как она упивается происходящим. Видимо долго копившаяся и сдерживаемая страсть теперь захлестнула её, перечеркнула все внутренние табу, туманила сознание. Я же про себя глупо гордился тем, что доставляю женщине такое дикое удовольствие. Совершенно расхрабрившись, я дразнил её сериями мелких неглубоких толчков, одновременно поглаживая её лобок и завершал всё быстрым и максимально глубоким пронзанием до предела. При этом я подкладывал свои руки под ягодицы женщины, слегка приподнимал её и в момент максимального входа тянул на себя, чувствуя, что это ещё и ещё добавляет ей наслаждения….. Не знаю, сколько времени продолжалось это буйство плоти, думаю, что не очень долго, как я вдруг почувствовал, что женщина обмякла, застонала. Внутри неё и раньше было почти горячо, а теперь показалось, что плеснули кипятком, хлынула кровь…. Я не на шутку испугался, весь пыл мгновенно испарился. Я замер. Горячая волна пронизившего женщину оргазма спала, судорожные сжатия прекратились, ничего страшного, кажется, не произошло, крови, по крайней мере, не было. "Милый, у меня нет сил подняться, но не волнуйтесь, всё хорошо. Идите ко мне я вас поцелую". Всё так же оставаясь на коленях, я неловко покинул её тело и приблизился к лицу. —"Простите меня"!, судорожным полушепотом произнёс я. Мне стало страшно от содеянного нами. А вдруг повредили ребёнку, её ребёнку. — "Милый! Спасибо Вам"! Я наклонился и поцеловал её в губы. Мёда на губах уже не было, они стали сухими и бесчувственными. Рукой она слегка потрепала мой потухший факел. — "Что испугался, трусишка"? Ещё раз прикоснувшись к её губам и одёрнув на ней платье, я дал ей попить несколько глотков давно остывшего чая…. Не помню уж как распростившись с ней я покинул эту странную женщину….
Далее текст, как и в русском издании: "Бежать, бежать! Завтра же"! - неотступно стучит у меня в голове — "В Киев, в Варшаву, в Крым – куда глаза глядят!"