Глава 1. Деспотия

"Мысль вызывает страдания"
Стендаль, "Красное и черное"


Когда боги создавали человека, они желали обрести в его лице помощника. Когда же боги создавали Деспотию, они хотели возблагодарить своих помощников за безропотную службу. И создали они лучшее государство на земле для лучших людей – кротких, милосердных и справедливых. Так гласило предание, которое знал каждый житель Деспотии.

История Деспотии делилась на два периода: варварский и цивилизованный. В варварские времена, по легенде, не было еще ни Богов, ни людей. На безлюдной, брошенной временем территории жили племена, не имевшие представления о доблести и великодушии. Они кочевали с места на место, одевались скромно и безвкусно, и жили одним днем – от восхода Солнца до его захода. Пожалуй, единственной добродетелью варваров являлась их безгреховная наивность – так как представления о добре и зле еще на тот момент прочно не сложились, их поступки определялись естественными желаниями. Как и животные, подчиняющиеся инстинкту природы, варвары всего лишь были частью той слепой силы, которая несла их в неведомое, но светлое будущее, то будущее, в котором окончательно сложились цивилизационные законы. Второй период существования государства Деспотия, - именно так оно стало называться после появления единого правителя Деспота, - ознаменовался крушением старых традиций и появлением единого порядка. Не известно кем был дан этот порядок – то ли первый государь даровал его жителям в виде прописанных правил, то ли, как утверждали жрецы, его ниспослали сами Боги, следившие за жизнью своего творения, - но так или иначе он сложился и распространил свое влияние по всей восточной земле. Не сказать, что каждый человек под страхом наказания неуклонно исполнял закон – бывали и отступники. Но, хотел ли того житель или нет, закон исполнялся в любом случае, поскольку стал частью многовековой сложившейся традицией, стал частью бытия. В существовании богов мог засомневаться только умалишенный, а в святости Верховного Правителя усомниться вообще никто не мог. Поэтому, каким бы правитель не был – несправедливым, властным или жестоким – его деяния даже не обсуждались. Жрецы говорили на сей счет: когда государь не в настроении и чрезмерно раздражен, это также проявление божественной воли. И разве мог хоть кто-нибудь с этим поспорить? Но такой человек объявился.

В одном из ветхих глинобитных домов, на севере Деспотии, жил Омар. Бедным он никогда не был, на недостаток еды не жаловался, однако же и роскошь никогда его не занимала. «Денег нужно столько, чтобы не насмешить богов» - часто повторял он, и все время добавлял: «Хочешь разбогатеть? Покинь страну и уйди в пустыню, ибо только там можно обрести богатство». Занимал он в государстве вполне почетную должность писца при храмовой библиотеке. Надо сказать, что писцы являлись единственным привилегированным классом в стране из так называемых «простых» жителей. Они не служили в армии, не подпадали под налоговые сборы и никогда не могли быть обращены в рабство. Профессия писца – одна из самых уважаемых – передавалась от отца к сыну, по наследству. Если же и у писца не было потомства, то ему на службу присылали молодого человека из знатного рода, которого он обучал до конца жизни и называл «сыном». В силу того, что у Омара как раз таки не было своего сына, у него работал добропорядочный и находчивый Нехмет. Он помогал ему во всем: и приносил чернила, и отвечал за правильное расположение свитков в библиотеке, и время от времени даже сам что-то записывал. Омар же, как и всякий писец, был человеком неординарным: он знал как древний, варварский, язык, так и новый, цилизационный. Он переводил древние тексты, переписывал религиозные гимны, записывал речи мудрецов – и все это делал стоически хладнокровно, будто выполняя свое предназначение. Самому сочинять ему не дозволялось, что, впрочем, нисколько его не прижимало – это была своего рода норма. Писец по своей роли был не столько автором, сколько носителем знаний. Каждый раз, когда требовалось узнать какие-либо данные из исторического прошлого, обращались непременно к нему, и писец, как самый компетентный орган, сообщал точные детали, ссылаясь на подлинные доказательства и авторитетные свитки. Омар не был заносчив, не был высокомерен, подобно многим писцам, - скорее по своему складу характера он напоминал простодушного крестьянина, алчущего жить одной службой. Именно поэтому он не имел жены – на это элементарно не находилось времени – и нисколько не помышлял о семейной жизни. Но поскольку судьба распорядилась так, что его покойный отец был писцом, Омар, ни минуты не сомневаясь, продолжил семейное дело.

Омар вошел в свою мастерскую, заваленную древними  свитками и залитую чернилами, и сел возле рабочего места – каменного столика, потрескавшегося с краев. Нехмет немедленно принес ему необходимый материал с какими-то историческими данными, видимо, необходимый по случаю приезда довольно важного гостя. Для Омара сегодняшняя встреча была своего рода повседневным делом: когда приезжал посол из другой страны или обыкновенный исследователь местных обычаев и порядков, он непременно направлялся в самую большую библиотеку для совещания с писцом. Поэтому никакого трепета или робости предстоящая встреча у Омара не вызывала. Впрочем, его давно уже ничего не страшило – ни встреча с более значительными персонами, ни храмовые интриги, происходившие буквально за его спиной, ни даже смерть, тенью нависающей над каждым жителем Деспотии. Единственное, чего желал Омар – это покой, который предоставляла ему библиотека, тихая и спокойная, как вселенская мудрость. Порой этот покой нарушался любопытным мальчишкой Нехметом, которому все время было интересно что-то разузнать. Он приставал с вопросами, расспрашивал о предках – в общем, удовлетворял свое безграничное любопытство, свойственное мужчинам его возраста. Вот и в этот раз, не знающий ничего об иностранцах, Нехмет пристал к своему учителю.
- Учитель, к нам ведь сегодня прибудет какой-то иностранец?  - осторожно спросил он.
- Да, поэтому отнеси вот эти свитки в третью секцию, где хранятся сведения по математике, и принеси мне документы из пятой секции, - словно не замечая своего собеседника, ответил Омар.
- Из секции по истории наших традиций? – решил продемонстрировать свои знания Нехмет.
- Да, и скорей, пожалуйста. Время не любит лентяев. Мне нужно подготовиться к приходу.
Выполнив указания учителя, Нехмет не угомонился:
- Учитель, а как выглядят эти иностранцы?
- Сынок, лучше сиди и помалкивай, а я возьму дело в свои руки. Это тебе не шутки, – Омар посмотрел в глаза Нехмета и понял, что тот по-мальчишески возмутился, - Ну хорошо, не обижайся. Я тебе расскажу об этих иностранцах, только дай мне слово, что потом ты не проронишь ни единого звука.
- Обещаю! – выкрикнул Нехмет.
- Хорошо, иностранцы – это такой народ, который живет на севере от нас, за морем. Мы называем их народами моря, поскольку они не сидят на своей земле и любят морские путешествия. Условная их родина – север, а расселяются они везде, где можно торговать. К нам они приезжают с различными целями: опять же чтобы торговать, чтобы налаживать дипломатические отношения, которые время от времени дают трещину, а также изучать опыт нашего государственного строения.
- А что им нужно сегодня от нас?
- К нам приезжает историк, чтобы изучить наши традиции. Ему необходимы правдивые сведения о том, как живет наша страна и во что верует, – Омар потрепал Нехмета по голове и облокотился локтем о стол, будто обратившись в задумчивость. Поза настолько отдавала театральностью, что местный художник не преминул бы запечатлеть его на картине, – Сынок, пойми, они совершенно не похожи на нас. Им кажется, что узнав о нашей жизни по письменам и устным сказаниям, они поймут нашу культуру. Я вижу как ты удивлен, но это так. Народы моря живут познанием, а мы с тобой, сынок, знанием! И в этом наше главное отличие.
- Но ведь они похожи на нас? – искренне не понимая, задумался Нехмет.
- Также как вода, обмывающая северный берег, и вода, обмывающая восточный. С виду их не отличишь, однако же если пуститься в плавание, то немедленно убедишься: на севере вода прихотлива и непослушна, как осел, на востоке же она нежна и ласкова, как женщина. Пойми, сынок, как животные делятся на хищников и травоядных, так и люди – одни уберечь свою землю, взрастить на ней культуру, другие же стремглав мчаться открывать новые пространства.

Нехмету не сразу стала понятна эта истина. Взращенный в Деспотии и не слышавший о существовании других народов и даже других земель, он не мог себе представить элементарных вещей, которые просто и доступно объяснял Омар. В этом не было вины Нехмета, он, как и все жители, пребывал в своем миру – предельно защищенным и безопасном, спокойном от решительных потрясений, но в тоже время совершенно не приспособленном для общения с внешними силами. Эти силы желали узнать неприступный мир также, как Нехмет своего учителя. Как показал опыт, осознание приходит со временем.
- А мне можно будет с ними поговорить? – обратился ученик к своему учителю. Омар глубокомысленно промолчал, дав понять, что тот и сам знает ответ на свой капризный вопрос. – Мне просто хочется узнать их получше. Если, как вы говорите, эти народы моря резко отличаются от нас, стало быть, им будет нелегко пребывать в нашей стране. Они просто заблудятся, как потерявший своего хозяина верблюд в пустыне. Я мог бы..
- Хватит, Нехмет, - сорвался Омар, впервые за этот день обратившись к своему сыну по имени, - Не говори глупостей. Общение с чужеземцем очень опасно. Но в силу своего возраста и характерного незнания, ты этого не осознаешь. Вот слушай, - Омар подошел вплотную к Нехмету и начал объяснять на пальцах, - был один историк, который пренебрег правилами общения с народами моря. Он не просто рассказал о наших достопримечательностях, но и поведал о священных тайнах. О том, что могут знать лишь избранные. Казалось бы, невинная шалость, но затем…
- Что? Что затем?
- Не перебивай, а слушай! Затем он бесследно пропал. Много говорили об этом случае, но в основном сошлись – это была божья кара.
- И никто не мог его найти?
- Сынок, а ты можешь темной ночью в темной комнате найти черную кошку? Может быть он и жив, но его жизнь уже ничем не отличается от смерти.
- Только потому что он рассказал нечто, чего нельзя рассказывать? – не унимался Нехмет.
- Когда наши отношения покоятся на законе между совестью и долгом, любое его нарушение равносильно отказу от жизни. Порядок нужен дома, порядок…
На Нехмета легенда, разумеется, произвела впечатление. В Деспотии вообще легенды нисколько не отличались от действительных происшествий: и то, и другое воспринималось как нечто живое и вечно дышащее. Различных чудесных историй в стране было не счесть, а некоторые остроумные жители даже коллекционировали эти причудливые легенды. Так, в Деспотии насчитывалось более сотни чудаковатых странников, путешествующих из города в городе и проповедующих высоконравственные учения, ссылаясь каждый раз на популярный миф. Омар, исследовавший не только рукописи, но и народные предания, был знаком со всеми мифами не понаслышке, - и в какие-то верил, а в какие-то нет. Однако он прекрасно знал о волшебном воздействии этих легенд, поэтому, когда того требовал случай, моментально что-нибудь вспоминал. Впрочем, в легенду об историке верил и он сам - из-за боязни попасть под суд еще в юношестве или по складу своего характера, - и настоятельно рекомендовал всем держать язык за зубами, когда контакт с иными народами имел место быть.

Омар вышел из библиотеки и остановился на каменной лестнице, чтобы подышать свежим воздухом. Было уже темно, ночь взяла бразды правления. Сказочно-красные, как солнечный бог Деспотии, небеса дышали летним зноем. Один из самых почитаемых во всей стране писцов присел на ступеньки и обратил свой взор на небо. «Как бы мне хотелось разгадать твою загадку... Боги, почему вы решили испытать человеческую гордость? Почему ты, главный из них, вознамерился доказать человеческое тщедушие? Разве и так это не ясно?» - обращался он к высшим силам.
- Учитель, - выбежал на из библиотеки возбужденный Нехмет, - вас что-то беспокоит? Вы тревожитесь из-за предстоящей встречи?
- Сынок, не что так не может тревожить нашу душу, как сомнения, - и посмотрев в блуждающие глаза Нехмета, продолжил, - встречи с народами моря волнуют меня только одним: я порой вынужден рассказывать им то, во что сам до конца не верю, и в этом мой грех.
- Вы не верите в нашу культуру? Я не понимаю...
- Они любопытствуют главным образом о наших сказаниях - живописных и красноязычных. Я рассказываю им о различных мифах, но иногда сам сомневаюсь в их истинности.
- Но как такое может быть? Откуда берутся сомнения?
- Я и сам не знаю, сынок... - Нехмет вновь поднял глаза на небеса, - Я обращаюсь к ним, чтобы они подсказали мне. Чтобы я не затерялся на пустынной дороге жизни. Но не слышу ответа. Моя профессия обязывает меня безропотно выполнять свое дело, но это дело со временем само приучает меня роптать. Ты понимаешь? Впрочем, ты еще мал, чтобы понимать.
- Из-за чего больше всего вы переживаете, учитель? - впрямую спросил любопытный Нехмет.
- Миф о камне. Он не дает мне покоя, он терзает мой ум. Но, видимо, еще не пришло время его осознать.
- А что это за миф? Расскажите...
- Всему свое время, Нехмет. Этот миф передается из поколения в поколение, от писца к писцу. Я тебе непременно поведаю о нем, но когда настанет удобный момент.
Надо сказать, Омара с ранних еще пор беспокоила его вера. Он беспрестанно задавался вопросом: а верю ли я? Если да, то во что? И почему моя вера не совпадает со всеобщей? Отличие Омара от остальных зиждилось на его страстной и всепоглощающей жажде знаний. Вера исходила не из сердца, а из головы, что безусловно мешало его миросозерцанию. Он, как и известный мудрец, неоднократно повторял: «Я ем, чтобы жить, а не живу, чтобы есть», считал, что тяга к знаниям продлевает жизнь, а невежество - ее убивает. Но больше всего он хотел жизненного спокойствия, порядка дома и в голове, в государстве и в отношениях с людьми. Бессмысленные треволнения его уничтожали, они казались Омару ничтожными и жалкими.

Вопреки сложившемуся мнению среди народов моря, жители Деспотии не были так уж монолитны и едины, более того, различия в них проявлялись кардинальным образом - и связывалось это с социальной иерархией. Например, жрецы - духовная прослойка общества - жили исключительно религиозными службами и пребывали в своего рода экстатическом состоянии, куда не могло бы пробраться ни единое светское сомнение. Правители - сборщики налогов, градоначальники и, разумеется, глава страны, - имели другие пристрастия: их занимали политические вопросы, территориальные споры и военные походы. Жрецы же считались в Деспотии чем-то, вроде местной интеллигенции - они были не уверены во всем, колебались в мировоззренческих позициях, зато в начитанности им не было равных. Папирусная табличка, лежавшая у каждого писца на рабочем столе гласила: «Если хочешь быть свободным, если не хочешь находится под властью человека или многочисленной толпы, возьми тростниковую палочку и стань писцом! Тогда ты обретешь вольные помыслы и никогда не обратишься в раба!» Совсем не удивительно, что каждого писца вольно или не вольно посещали странные, противоречивые мысли. Впрочем, у Омара, как у самого большого и важного из них, вольнодумие были куда масштабнее.

Раздался незнакомый звук - это был стук в дверь. В Деспотии было принято стучаться всего лишь раз, чтобы шумом не тревожить богов, поэтому троекратный удар в деревянную арочную дверь, сделанную из сикомора, сразу выдал иностранца.
Мое имя  Нифонт, приятно познакомиться, - заговорил гость, как только открылась дверь, - мне сказали, что здесь я могу познакомиться с Омаром, выдающимся писцом.
- Да, он у себя, за переводом древнего текста, - ответил Нехмет, приглашая незнакомца зайти внутрь, - пройдите за мной.
Нехмет робко повел за собой чужеземца, при этом анализируя его необычную внешность. Нехмета удивило все: начиная от незнакомого имени и заканчивая цветом его кожи. Она была значительно светлее, чем у тех людей, с кем приходилось иметь общение Нехмету. Более того, черты лица чужеземца показались ему слишком грубыми - и вытянутый нос, и продолговатый подбородок, и длинный лоб. Решив не вступать с ним в диалог - то ли из-за нарастающего страха, то ли из-за данного Омару обещания, - Нехмет молча прошагал до кабинета своего учителя.
- А вот и гость, я вижу, к нам пришел! Спасибо, Нехмет, что проводил его. Сядь пока в сторонку, - Омар подмигнул своему сыну, чтоб тот воздерживался от лишних слов, а сам подошел вплотную к незнакомцу.
- Я Нифонт, прибыл с севера. Говорят, вы самый начитанный в этих краях. Так ли это? - незамедлительно начал гость.
- Если я скажу «да», то разочарую вас, ибо ни один начитанный человек не смеет назвать себя «самым», если же скажу «нет», то разочарую вдвойне, ибо в таком случае ваш путь ко мне был напрасным. Давайте сойдемся на следующем: ни самых знающих, ни самых мудрых в нашей стране просто нет. Здесь «самыми» могут быть только боги, мы же - всего лишь слуги, исполняющие их волю. Но если вы хотите что-нибудь узнать о нашей культуре, то вы пришли в нужное место.
Нифонт после нерешительной паузы продолжил:
- Благодарю вас, мне кажется, я нашел именно то, что искал, - Улыбнулся иностранец, -  У нас в стране даже самые мудрейшие не считаются слугами богов. Обыкновенно они их низвергают, за что преследуются. У вас же все по-иному. Это уже заставляет задуматься.
- Нифонт, в этом нет ничего удивительного. Я изучал вашу культуру и могу сказать: для вас мудрость сводится к свержению идолов, наша - к их укреплению.
Нехмет сидел в углу и жадно слушал разговор. Время от времени ему хотелось вступить, сказать свое веское слово, но совесть не позволяла ему это сделать. Тем временем Нифонт подошел к разложенным на каменном столе свиткам и лукаво спросил:
- Неужели вы никогда не сомневались в том, во что верите?
- Сомневается тот, кто не знает. Наша цивилизация потому и называется великой, что знает о себе больше, чем человечество о своем рождении, - парировал Омар. Но вопрос попал в самый нерв беспокойств писца. Он понял, что гость спровоцировал его, но на провокацию не поддался, - Понимаете, Нифонт, сомнение - врожденное человеческое качество. Наш народ издавна сделал приоритет в этом вопросе: между врожденными качествами и качествами, привитыми культурой, мы выбираем последнее.
- Вы перевоспитываете людей?
- Перевоспитывать людей предлагал, если мне не изменяет память, один ваш философ. Он сказал, что человека можно взрастить в определенных условиях, вкладывать в его голову только те знания, которые необходимы его профессии, и тогда из него получится идеальный гражданин, - Омар посмотрел на собеседника, и тот одобрительно кивнул, - Но это неживые, искусственные схемы. Наше воспитание - не философская теория, а историческая практика. Сама история нашей страны учит нас тому, чтобы быть благородным, сдержанным, милосердным...
- Вы хотите сказать, что человек меняется под воздействием среды? - прищурился Нифонт.
- «Среда» - не наше слово, оно не точно отражает этот процесс. Скорее традиция и культура, о которой вы и прибыли поговорить.
- Вы непревзойденный оратор! - восхитился гость, - такие, как вы, у нас работают адвокатами в судах.
- Я бы постарался избежать сравнений. Внешне похожие вещи порой сильно разнятся внутри, - Омар заметил, что Нифонт не согласен, но не стал продолжать спор, - Так о чем вы хотели узнать у меня?
Нифонт, уставший после долгого пути, присел возле Нехмета, и пристально, будто по-шпионски, оглядел комнату.
- Я сейчас пишу исторический труд о вашей стране. Что у вас можно посмотреть? Какие достопримечательности?
- У нас есть храм богу солнца, выполненный гениальными зодчими и самыми талантливыми художниками, - 60 локтей в ширину и 60 в длину! В одном из залов проделано отверстие, через которое проникает в помещение солнце. Чудесное зрелище! Каждый житель Деспотии хоть раз в жизни должен побывать в храме и пройти определенный обряд. Лишь тот считается достойным слугой бога, кто искупался в солнечном свете храма!
- Какой примечательный факт! - довольно изумился Нифонт, - мне можно будет это увидеть и нарисовать?
- Охотно выполнил бы вашу просьбу, но, к сожалению, я вынужден ограничиться только словами. Храм - священное место, там нельзя не рисовать, ни заходить без цели посвящения.
- А что же из материальных объектов можно увидеть воочию? Прислониться, потрогать...
- Все бы вам потрогать, - пробурчал Омар, - есть один камень, но он находится в пустыне.
- Что же за камень?
- О нем слагается множество легенд, но ни одна из них не признанна подлинной. Этот камень - символ человеческого тщедушия.
- И что же здесь такого символичного? - заинтересовался иностранец.
- Это долгая история, о которой мы не имеем права рассказывать. По правде говоря, не все его и видели. Говорят, тот, кто его сможет найти в пустыне, обретет истину.
- И какое же он имеет отношение к тщедушию?
Омар улыбнулся и подошел к маленькому окну - отверстию в верхней части стены, выходившему на большую гору, изрытую морщинами древности.
- Посмотрите на это великолепие, видите? - он позвал гостя к себе, - этой горе более десяти тысяч лет. Она видела многое: и первые зачатки нашей цивилизации, и кровопролитные войны, и законы, данные нашими отцами... Но разве вы это видите из окна? Разве вы это увидите, подойдя ближе? Сомнительно. Всю силу и ее величие могут прочувствовать только жители нашей страны, только они и только почувствовать.
- Интересная мысль. Так что же с камнем?
- А вы еще не поняли? - скупо засмеялся Омар.

Уморившись тягостным молчанием, Нехмет решил тихо, не отвлекая собеседников, выйти на улицу. Причем осуществил он свой замысел без каких-либо помех: его уход остался также незаметен, как и его присутствие. Он дошел до торговой площади, которая уже в столь поздний час не работала, и приуныл. Слева от  площади чернела старинная гора, справа властвовала тишина природы. Даже жужжание мух в этот момент сливалось с пластичностью безмятежной ночи. Внезапно Нехмет завидел вдалеке болезненно передвигающегося ребенка – такое состояние он встречал редко, либо после солнечного удара, либо после сильного отравления, что не считалось в этих краях экстраординарным явлением. Однако белизна лица и рук выдавала в нем нечто иное, с чем Нехмет еще не сталкивался. Он подбежал к ребенку, пытаясь чем-нибудь помочь, но больной лихорадочно отбивался со словами «Оставь меня доживать последние минуты». Такие слова точно не вырываются после солнечного удара, подумалось Нехмету, но что же привело этого человека к таким чудовищным выводам? По своей молодости и неопытности, Нехмет не мог мгновенно отреагировать в сложившейся ситуации: и нерешительность где-то сыграла свою роль, и страх перед неизведанным, и, прямо скажем, присущая каждому человеку осторожность. Молодой писец слега убавил свой пыл и принял решение подождать, что далее предпримет мученик. Тот направился в один из ветхих домов, расположенных в конце площади, в самом бедном районе города. Нехмет, не медля, проследовал за ним до самого дома, а затем постучался, дабы разобраться в мрачном деле, не дававшем ему покоя после знакомства с ним. То, что он увидел после, трудно описать словами. В Деспотии говорили: если ты однажды встретил одинокого верблюда, приручи его, ибо бедность и одиночество – одна из тех несправедливостей природы, которую должен исправить человек. Долг над Нехметом нависал всю жизнь – это усердная учеба чтению и писанию, это покорность и преданность перед старшими, это и острое чувство справедливости – поэтому, когда он увидел в открывшейся каменной комнате нищету и болезнь, его мировоззрение пошатнулось. «Что с ними всеми? Почему никто им не поможет? Ведь они помирают… Не один или два, а десяток человек!» - пронеслось ветром в голове юноши. Действительно, комната исторгала мучительные стоны и тошные крики, она напоминала подземное царство, которое, в легендах Деспотии, рисовалась как мир страданий и унижений. От человека не осталось ничего, кроме боли, кроме его разорванной психики, пребывающей как бы в двух состояниях. «Беги отсюда, мальчик, если не хочешь заразиться!» - раздалось откуда-то из кромешной темноты терзаний. Если бы Нехмет поколебался еще некоторое время, то, вероятно, его судьба была бы предрешена, но сама судьба уготовила ему иной путь и не стала спешить с вердиктом. Он убежал в исступлении и в забытии, словно ощутимо обжегшись пламенем людских страданий, и с одной будоражившей мыслью: забыть, забыть все, что он видел.

В библиотеке происходило не менее интересное событие: Нифонт не унимался и старался выведать у Омара самые потаенные секреты культуры.
- Послушайте, все говорят, что вашу страну кормит длинная река… Казалось бы, чего там, есть вода, делай корабли. Сделал корабли, плыви открывать неизведанное. Но вы сидите уже десятки тысяч лет на этой территории и не намереваетесь мигрировать. Отчего так?
Омар, слегка утомившийся от занудных расспросов гостя, замыслил перейти на более прямые ответы:
- Мы не стремимся ничего открывать. Все уже открыто нашими богами и отцами. Истин не может быть две, она всегда одна, и главная задача человека не найти ее, а осмыслить. Ведь она среди нас, она с нами, под ногами…

Не сразу воспринявший глубокомысленный спич Омара, иностранец посмотрел себе под ноги и замолчал. Ему больше нечего было спросить: он прибыл в эту страну с целью разузнать что-нибудь захватывающее и впечатляющее, а наткнулся на сухое и фактическое. Решительно ничего не цепляло его внимания, даже местные боги. Дело в том, что в его родной стране издавна считали, что первую божественную иерархию придумали они, а все остальные народы переняли и мифы, и сказания. Кто-то исказил их, кто-то дополнил, а кто-то нагло скопировал. Но, так или иначе, пальма первенства была у народов моря. Нифонта менее всего интересовали верования, о которых он знал не понаслышке и над которыми в глубине души потешался, его совершенно не интересовала политическая система, отставшая, как он считал, от северной на несколько лет. Он прибыл сюда затем, чтобы написать что-либо интересное, а такие цели, как правило, не всегда приводили к глубинному исследованию. Писатели и историки народов моря значительно отличались от писцов Деспотии – они прежде всего сами являлись авторами своих произведений. Сочиняя, приукрашивали, а приукрашивая, сочиняли. Дело писцов же сводилось к переводу и переписи текстов, без единого намека на авторство. Вероятно, по этой причине, деспотийцы всегда оставались серьезными, когда речь шла о культуре; о комедиях здесь не могло быть и речи.
Для одних народов история - это череда побед и великих свершений, для других - несчастий и стенаний. Желая разузнать нечто негативное и не получив желаемого результата, Нифонт пошел в наступление.
- Послушайте, давайте поговорим начистоту, - внезапно перешел он с дипломатического тона на личный, - Скажите мне только правду. Мне лицеприятно слышать о ваших монументальных храмах, священных горах, святых местах и живописной мифологии. Тем паче слышать это из ваших мудрых уст. Но ваш тон выдает вас. Как будто искренности вам не достает что ли или веры в свои слова. Создается впечатление, что вы стараетесь обаять меня своими красноречивыми историями не стараясь вникать в суть вопроса. Все, что вы говорите, я и так слышал на официальном уровне: культура, традиции, нравы. Мне хочется одного, поймите, одного: как живет по-настоящему ваш народ? Ведь по природе человек не отличается! Он везде одинаков: как на севере, так и на юге. И бессмысленно это отрицать. Ваши высокопарные рассуждения - такое же чудесное наслоение, как и все легенды. Я хочу сказать вам откровенно: когда я шел к вам, то по пути увидел нечто, что меня бросило в дрожь. Эти бедные кварталы, эта непроглядная нищета, эти взывания к справедливости... Неужели это вас не тревожит? Неужели вы совершенно не интересуетесь этими аспектами бытия? Ваша культура - колосс на глиняных ногах, если проявляется исключительно в материальных объектах и пустых словах! Я не хочу обидеть вас, отнюдь, я приехал сюда не за этим. Мы, историки, как вы говорите, народов моря, преследуем одну цель - показать объективную картину мира. Те бедствия, которые я увидел, не бедствия сегодняшнего дня или вчерашнего. Они - серьезное преступление перед богами. Мне не интересны ссылки на традиции и опыт предков, мне даже не любопытно слышать о вашем Верховном правителе, меня занимают вопросы жизни людей. Простых людей,. Они - тоже часть истории, настоящей истории, той, которую вы делаете сейчас, а не придумываете раз за разом. Скажите мне, не как писец историку или как представитель одной цивилизации представителю другой, а как человек человеку. Ведь что-то происходит в вашей стране? Что-то, что сохранится в истории, что скажется на будущем страны!

На секунду писцу почудилось, что он в ловушке. Да, Омар, как мы уже знаем, и в правду сомневался в легендах, как сомневался вообще во всем. Для него незыблемой могла бить только жизнь, а все остальное подвергалось атаке рефлексии. Что отвечать в ситуации, когда ты загнан в угол? Как себя вести? Омар с минуту поколебался, а затем взял волю в кулак. Нет, подумал он, если я скажу, что сам не уверен в том, что говорю, какой в таком случае из меня знаток родной культуры? Обдумав все, он твердо ответил:

- А я думал, вы историк, а не политический манипулятор! Что вы от меня хотите, Нифонт? 

- Правды, друг мой, правды! Я чрезвычайно благодарен вам за то сухое прочтение фактов, которые вы мне устроили. Но мне хочется человеческого отношения. Если в стране происходят какие-то серьезные бедствия, то мы можем выслать вам врачей - у нас с их нехваткой проблем нет! Вы только скажите - что происходит?
- Правда в том, что вы считаете культуру наслоением, а мы - фундаментом и мерилом всего. В этом наше существенное различие. Увы, мы не найдем общего языка. А о страданиях... о них я ничего не слышал, не понимаю о чем вы говорите...
Несомненно, резкая смена темы возмутила Омара не на шутку. Обыкновенно его повседневность сводилась к порядку и спокойствию, и когда что-нибудь из этого нарушалось, ему становилось страшно дискомфортно. Он не любил политику и никогда ей не интересовался. Его мало занимали общественные проблемы, пока они не касались его. Все, с чем он имел непосредственное дело, хранилось в вечности, в том историческом покое, в котором он хотел бы однажды оказаться. При этом Омар был весьма сведущим человеком в Деспотии: ни одна новость не могла укрыться от его внимания. Разгоряченные реплики историка он не мог воспринять иначе, как политические лозунги - в противном случае он нагло врал о чрезмерных страданиях. Деспотия, как и любая страна древности - в этом смысле никаких исключений не было, - имела сложную иерархию, внизу которой находились бедняки. Но это было общим местом, не выходящим из ряда вон, поэтому призывы к исправлению ситуации просто казались наивными. Нифонт, отчаявшись добиться ответа, хотел было уже безмолвно покинуть помещение, как вдруг в библиотеку резко вбежал Нехмет.
- Учитель! - закричал он.
- Тише! Что ты так кричишь! Неудобно перед гостем, - Омар посмотрел в сторону Нифонта.
- Но учитель, что-то творится неладное...
Поняв, что Нифонт не в силе сдержать свои эмоции и что он вот-вот что-нибудь выкрикнет, Омар осторожно перебил его:
- Так, сынок, пройди подыши свежим воздухом. Тебя словно крокодил укусил. Сейчас я провожу нашего уважаемого гостя, и сразу же разберусь с твоими делами. Хорошо? Вот и славно.

Однако тревоги и опасения Омара стали подтверждаться: и правда что-то творилось ненормальное на улицах Деспотии. Чтобы не давать повода иностранному гостю хоть как-то зацепиться за что-нибудь «живое», он любезно выпроводил Нифонта из библиотеки, по дороге рассказав ему еще о нескольких чудесах. Все эти забавные истории Омар любил повторять не раз и не два, смакуя каждую из них, а в этот кризисный момент сладость от их пользы удовлетворяла его вдвойне.
- Что произошло? - вернувшись, спросил своего сына Омар.
- Учитель, то, что я видел, не поддается описанию. Я даже... даже не пойму что это.
- Ты увидел чудовище?
- Нет-нет, учитель, я увидел как раз человека. Людей.
- И что тебя смутило? - несколько иронично спросил Омар.
Но не успел Нехмет ответить на вопрос, как в библиотеку вошел незнакомый человек. Причем сделал это настолько важно и бесстрашно, что, показалось, он зашел неспроста. Чем ближе он подступал к ним, тем отчетливее становились детали его внешности: правильная осанка, чеканный шаг, безразличное выражение лица. Это был государственный чиновник.
- Омар? - грозно произнес он.
- Чем могу служить? - удивленно проговорил Омар и дал знать Нехмету, чтоб тот вышел ради своей же безопасности, - что-то не так?
- Вас приглашают к нашему градоначальнику Санурсату по государственному делу. Не беспокойтесь, он с вами проведет спокойную беседу и отпустит.
Последние слова говорили каждый раз, когда приходили в жилище какого-нибудь человека и уводили его на казнь или в тюрьму. Они были своего рода напутственными словами со стороны властей: мол, не беспокойся, с тобой все будет в порядке до определенного момента. Поскольку только градоначальник вершил суд на территории, данной ему сверху, все арестанты в итоге стекались к нему. Что и говорить, власть в Деспотии пугала, - в этом никто не сомневался, но никого не возмущала. Страх стал нормой жизни, как каждодневный труд или прием пищи. С этим мирились, но страх от этого не переставал быть страхом.
- Я арестован? За что? Я выдал государственную тайну народам моря?
- Как раз нет. Вы - единственный, кому можно доверять. Потому-то Санурсат и желает вас видеть.