Партизанские были

Вы хочите песен? Их есть у меня!
Буба Касторский

Хотелось бы соответствовать эпиграфу, но… Как сочинить обещанный отчёт о партизанском житье и армейских идиотизмах, сложить не отстоявшиеся мысли и впечатления в заманчивый текст, не отпускающий внимание до последней буквы? Такие секреты мне неведомы, а потому читайте, бобруины, некое подобие дневника, где даты не проставлены, а описания текущих событий перемежаются воспоминаниями и лирическими отступлениями.

Ранним солнечным утречком, как пелось в годы моей, и не только моей подозреваю, юности, в наивной дворовой песне о тяготах и лишениях военной службы, я громыхнул дверью маршрутки, забросил на плечо сумку с барахлом и неторопливо покуривая, направился в сторону военкомата.
 
Специалистов моего профиля нашлось в родном городе аж девять человек – подозрительно мало. Впрочем, арифметика военкоматовских перестраховщиков такова: в войска нужно отправить троих, ещё трое едут вместе с ними в качестве заложников (иначе не назовёшь!), на тот случай если кого-то из основного состава не удастся довести живым (ну или, в условиях мирного времени – трезвым) и последняя троица отправляется домой прямо из военкомата – их вызвали, лишь для того, чтобы «заткнуть дыры» в случае неявки кого либо из первых двух составов. Сильно, ничего не скажешь…

*****

…На входе шибает в нос. Казарма, родимая! Знакомая планировка, я ещё не сообразил, что в точно такой же казарме прожил полтора года из своей прошлой жизни. Первый этаж. Бродим туда-сюда, валяемся на кроватях. Ждём остальных…


Первый прикол любимой Родины: обмундирование – «секонд хэнд». Старшина объясняет сие явление изменившимися нормами вещевого довольствия, но против заполнившего склад запаха дезинфекции объяснения мало помогают. Роемся в тряпье, подбирая более-менее целые и парные предметы одежды и сапоги без торчащих из подошвы гвоздей.

С сапогами, равно как и с портянками, общаться не приходилось уже давно. Нашивал я эту обувку в первые пол года службы, в конце прошлого тысячелетия. После, переобулся в «ботинки с высокими берцами», как значилось на этикетке, или просто – «берцы». С носками их носить было удобнее. Нынешние войны, я смотрю, обуты в берцы поголовно, но от возни с портянками армия наша отказаться пока не смогла…

*****

Баня!
Описать для несведущих военную баню?

Обширное, полутёмное помещение с множеством, рядами расположенных, душевых «леек». Никаких кабинок или вентилей – воду в нужной пропорции подаёт «банщик». На входе в «помывочное отделение» сдаётся грязное белье, и бренные наши тела мельком осматривает прекрасная гурия – медик. Ну и что, мы то теперь всего-навсего боевые единицы… На выходе – наглые тыловые «шестёрки» бросают в небольшое оконце свежее бельё, чистое, но, как правило, неимоверно рваное. С тыловиками вопрос желательно решать сразу же, на месте. По опыту, идеальный вариант – поймав наглого крысёныша в оконце за ворот, пару раз легонько ткнуть того личиком в прилавок… Впрочем, то что было едва ли не нормой в десантно-штурмовых частях, для учебки – махровый «неуставняк». Или это времена изменились? Здравствуй, светлое будущее?

*****

Вопрос о временах, к слову, решился очень скоро: на одном из стендов в казарме прочёл обширное коммюнике о «посадках» за неуставные взаимоотношения за минувший год – родная в/ч 9**** впереди планеты всей. Приятного мало, но понятно, что ничегошеньки не изменилось за минувшие годы, а «учебка» похожа на пионерский лагерь отнюдь не по причине глобальных перемен в военном деле – просто здесь порядки такие хлипкие…

*****

Зелёная майка – это оживший кошмар! Мне! Мне зелёную майку?!
…Ну ладно… В принципе, даже прикольно. Маскарад… Пусть будет зелёная, только нормальная, а не с павшего война, расстрелянного из крупнокалиберного пулемёта.
- Эй, крысёныш!...

*****

Поселились вместе с резервистами.

Служба в резерве – очередное чудо белорусского МО. Детишки, которым «не хватило места» в действующей армии (читай: хлипкие здоровьем, дети энергичных родителей, «незаменимые специалисты», лица, писающиеся от одних только рассказов о реальной службе и пресловутой «дедовщине») служат методом сборов. Три или четыре раза (в зависимости от образования) в течение двух, кажется, лет. Служат они по тридцать – сорок суток, первый сбор – курс молодого бойца, присяга. Дальше – обучение. По личным наблюдениям, боевая подготовка имеет место быть – каски и автоматы парни снимали только на ночь, да и ластами шлёпают вполне прилично, видать досталось-таки. Серьёзных же специальностей, понятно, не получают и службу, кроме внутреннего наряда, не тянут… И отношение к ним совсем не такое, как к проданным в рабство «срочникам». Такое этим бойцам новой формации прощается в плане дисциплины и субординации, что я, ставя себя на место их офицеров, сильно жалел об отмене физических наказаний и отсутствии в данных подразделениях крепких «дембелей», способных донести политику командира…

*****

Утром изображаем зарядку, благо, спортивный городок совсем рядом. Вообще, наши зарядки правильнее было бы назвать: «утренний перекур»… Впрочем, начальник школы дал нам понять, что строгое выполнение  занятий, указанных в распорядке, не обязательно, но приличия нужно соблюдать. Вот мы и соблюдали приличия все шесть дней недели, включая субботнюю вытряску одеял…

*****

Командный состав сильно обеспокоен нашим, совместным с резервистами, проживанием: «Не развратили бы!». Проблема в том, что от партизан ничего кроме повального, доходящего до белой горячки, пьянства, не ждут. А мы, тем временем, вторые сутки – ни в одном глазу. Чудно командирам и от этого ещё страшнее…

*****

Ура! Мы переезжаем! Шикарная казарма на последнем этаже того же здания. Четвертый этаж. За трудность восхождения, с лёгкой руки вашего покорного слуги, наше обиталище тут же именуется «гнездом».
 
Ремонт, проведённый в казарме имеет гордую приставку «евро-». Что ж, действительно, всё в светлых тонах, кое где присутствует пластик, просторно, много воздуха и света, на стенах огромные и чудовищные по наивности и технике исполнения пейзажи и батальные сцены… Нас - двадцать пять, мест - сто двадцать. Лафа! А санузел! Обнять и плакать! Плакать, вспоминая полутёмные казарменные сортиры, засыпанные слезоточивой хлорной известью, затянутые сигаретным дымом, видя перед собой тщедушных, духов натирающих бронзовые краны обрывками брючных ремней, чувствуя сырость и вонючий холод… Чума! Белый кафель, «гражданские» раковины на пъедисталах, отдельные кабинки с дверьми и обычными, для людей, унитазами, ёршиками, держателями для бумаги… Комната для курения и чистки обуви – в ящике крем и щётки… Всё плывёт, братишки, не грохнуться бы в обморок…

Внимательно изучив все попадающиеся вокруг письмена, я нашёл-таки разгадку: это казарма военной кафедры БГУИР. Господа будущие офицеры проживают здесь во время своих потешных сборов. Ну что ж, мы из тех рядовых, что к генералам входят без стука. По чину…

*****

Пошло по накатанной.

Наряд у нас стоит из «срочников» – решением начальства для нас главное - это обучение. Никакой службы. Сержанты наши, как бы это сказать,… стесняются, подавать команды с громкостью, приличествующей объёму помещения, потому просыпаемся мы самостоятельно – благо все люди взрослые и ответственные – даже после полуночного просмотра очередной пачки DVD подъём строго в 6.00.

6.10 – 6.35 – зарядка. В расположении остаётся двое уборщиков и РЕАЛЬНО убирают. Впрочем, мы не особенно сорим.

7.00 – 7.20 – завтрак. Иногда приходит старшина или командир взвода – оба хитрые прапорщики, одной ногой на гражданке. Чаще же справляемся своими силами – у нас «свой» «замок» в звании старшины.

На третий день, к слову, выдали кокарды и галун для лычек, обязав обозначить звания. Пришиваю свои лычки (В нашей службе, звания никакой нагрузки, кроме денежного довольствия, не несут. Ну, например: генерал армии и лейтенант КГБ – кто из них главнее, когда при исполнении?) – теперь кепку под погон не засунешь – боязно «соплю» оборвать.

После завтрака – «подготовка к занятиям», которые начинаются в девять часов. Подготовка заключается в просмотре очередной «фильмы», игре в карты, чтении и дремании – кто во что горазд.

14.30 – 15.00 – обед.

16.00 – 18.00 – снова строимся и «рассыпая горох» шлёпаем в учебный корпус - занятия.

19.00 – 19.20 – ужин. После ужина мы из гнезда уже не спускаемся. Пару раз были попытки изобразить вечернюю прогулку, но на «общем собрании» этот военный обычай был признан вредным для пищеварения и сердечнососудистой системы…

*****

В «Ленинской комнате» обнаружилась недурственная библиотечка: подшивки «Нёмана» и «Беларускай думкi», Купера целый шеститомник – в детстве как-то не читал, навёрстываю.
 
*****

«Яйца и пальцы в солонку не совать!»

Столовая самая обычная, не очень чистая, тёмная и приземистая. На раздаче гражданские тётки и очень даже девушки.
 
«Умение принимать пищу – признак культуры!» - о да, в столовой присутствуют ножи и вилки. То есть, теперь не только не нужно носить собственную ложку за голенищем, но дежурный по части ещё и пристально следит, чтобы каждое подразделение получило соответствующее количество столовых приборов. Помнит кто-нибудь консистенцию армейской пайки? Вот-вот!...

*****

Странно. Большая часть «партизан» устраивает себе ещё один ужин. Часов, этак, в девять. Странно, потому что мне казённой кормёжки вполне хватает, а желание «чего-нибудь пожевать» считаю вредным и всячески стараюсь ему не поддаваться… Сослуживцев, однако, растущие пузы, как я посмотрю, совершенно не смущают. В чём-то они, пожалуй, правы…

*****

Уже на третий день начали готовить почву для увольнений. Честно говоря, я о каких-то поездках домой или просто выходах в город даже и не помышлял. Армия есть армия и нечего тут выпендриваться, - всего-то три недели перетерпеть. Из двадцати пяти человек, подобной точки зрения придерживались, кроме меня ещё человек восемь, остальные рвались к жёнам и подругам аки новобрачные. Можно только позавидовать…

*****

Вечерком, после отбоя, тихо курю, сидя на подоконнике у открытого настежь окна. Смотрю, как медленно ползут по розоватому небу величественные облака. Тепло. Приятно. Трудно описать это великое армейское умиротворение оконченного дня, скорого отдыха, хорошего табака и тишины… Тишины. Окно выходит на восток – я не вижу заходящего солнца, а из ТОЙ казармы, ТОЙ, прошлой жизни, видел, и из кабинета своего… Видел, как садилось за кривые южные сосны огромное, с размытыми краями, красное солнце… И в Интернет с мобилы не лазил – не изобрели ещё мобилу…

Слышу из-за двери доносится знакомый мотивчик – у кого-то Максим в телефоне всхлипывает. Раз, другой – интересно стало. Высунулся из двери, представляя, что сейчас увижу здорового сержанта со звероподобным лицом, задумчиво вертящего в руках поющий телефончик и глядящего в даль затуманенным взором… Ошибся. Фаном Максим оказался мальчик вполне соответствующей внешности. Впрочем, настроение моё он направил в нужное русло и долго ещё я курил, глядя на облака и замечая в углах казармы смутные тени прошлого…

*****

Человек десять из нас служили ещё в советской армии и присягали, соответственно, почившему ныне государству. Непорядок!

Однажды утречком дружно, для приличия, подшиваемся, драим обувку, получаем «стволы» (Дайте хоть один боевой! О-ёё! Мало им зелёной майки – надо мной издеваться, так и автомат с каким-то рыбьим хвостом, именуемым «приклад»! Дайте лучше «шайтан-трубу»!) и парадным маршем шлепаем на плац, где уже стоит, накрытый кумачом стол и построена, в качестве свидетелей, рота резерва. Присяга, однако!
 
- А как же увольнение в город? Присяга ведь, праздник…

Ну и ладно, отметим в рабочем порядке…

*****

Воскресение провели в Борисове. Особливых достопримечательностей, достойных отдельного упоминания, в городе замечено не было, кроме, разве что, повышенной симпатичности девушек, что, впрочем, понятно. Водку пьянствовать не решились по причине жары и короткого увольнения. На пути в часть взяли относительно хорошего вина из ценовой категории 8 – 15 тыс.р, приличествующую закуску и основательно устроились в леске на выезде из города.

…Сидят, значит, партизаны, пьют, оценивая букет и послевкусие белого «Шардоне» и «Алиготе» и спокойно беседуют о вселенской дихотомии добра и зла, пассионарности и проч…

*****

Какое же я, всё-таки, не домашнее существо! Цветы у нас в казарме стоят на подоконниках. В «горшках» из обрезанных артиллерийских гильз. Я утром форточку у своей кровати открываю и от сквозняка подпираю таким «горшком» с непонятным растением – не разбираюсь я в них. Вторая неделя уже пошла, а о том, что цветы поливать нужно даже и не задумался. И не задумался бы, если бы не обратил внимания на то, что есть, к счастью, хозяйственные мужики, которые знают, как с растениями обращаться…

*****

Печи. Страшное, говорят, место… Не знаю. Для новобранца, ещё вчера почивавшего на домашней перине и не ведавшего строя и команд, возможно, страшное. Я же начинаю подозревать, что страшнее того места, где я «тянул» «срочную», вряд ли что-то существует и удивить меня каким-либо изысканным армейским идиотизмом едва ли удастся – траву красил, листву с тридцатиметровых тополей отряхивал, ломом подметал, снег в кубы и пирамиды укладывал, лужи тряпками вымакивал, полы помазком красил… Просто, нужно было с юмором ко всему этому относиться, чтобы впоследствии не расстреливать своих сослуживцев…
Был в моей части один могилевчанин, из тех, что вечно стоят «на тумбочке», драят по ночам сортиры зубной щёткой, всегда плохо выбриты, криво подшиты и фурункулы лелеют в самых необычных местах. Шёл у нас уже второй, кажется, период службы. Во всяком случае, я из рядов, воспитавшей меня миномётной батареи уже выбыл, став просто прикомандированным, и заступил на боевое дежурство, появляясь в казарме после отбоя и исчезая после зарядки. А он так и тянул беспросветную лямку новобранца.
Зимой дело было. Несколько дней уже лежал редкий в тех краях снег и караул стоял на вышках в тулупах поверх бушлатов и «броников». Вечный дух стоял в вечном наряде дневальным, а его подразделение - в карауле. Трудно сказать, что творилось в мутном сознании дневального, когда тот, вынеся мусор, направился к одному из постов на краю парка. Окликнул караульного, тот, видя, что свой, спустился, да так и остался с перерезанным горлом…

Могилёвского взяли на выезде из города – захваченный таксист грубо нарушал правила и спровоцировал план «перехват»… Тихо взяли.

…А патрончика-то в магазине не хватает… Нашли в снегу под вышкой – капсюль вмят. Осечка...

Это и терзало потом больше всего – успел передёрнуть, ущербный патрон выбросить, а «шмальнуть» не успел… А каково тупым штыком по горлу… Месиво…

*****

Так вот, о «страшном месте».

«Текучка» у них тут страшенная. Сплошь молодые прапорщики на лейтенантских должностях, двадцатипятилетние, ушастые майоры и контрактники всех мастей. При этом присутствуют обычные для любой части зачуханные «вечные» капитаны и целая свора «эй, полковников».
Срочников сейчас ещё нет – межсезонье, поэтому увидеть этот дивизионный муравейник во всей красе не удалось. Возможно, молодым солдатам дисциплина прививается со всем прилежанием, а сейчас все просто отдыхают и расслабляются… Бойцы вяло перемещаются между многочисленными чайными, тянут необременительные внутренние наряды в пустых казармах, коротают время за ваянием дембельских альбомов и покупкой многочисленных побрякушек, коих здесь целый магазин.
 
Отдельного внимания заслуживает местная разновидность воинского приветствия. Это нечто! От полного игнорирования (надо сказать офицеры совершенно ничем, кроме погон, не выделяются из общей массы – носят тот же камуфляж), до каких-то малопонятных и двусмысленных жестов. Некоторые «сильно военные патизаны», воспитанные в воздушно-десантных традициях пытались было махать крыльями и изображать строевой шаг, но непонимание сослуживцев было столь велико, что «эту военную дурь» было решено забыть как страшный сон.

Однажды, правда, злостный наш ефрейтор наткнулся, бредя из чайной, на целого десантного майора, в соответствующей форме и регалиях – привёз партию «мяса» в «учебку». Условный рефлекс, однако, - собака Павлова отдыхает – асфальт прогнулся и звякнули стекла в подгнивших рамах окрестных зданий… Майор, видать тоже слегка ошалел от здешних нравов, потому мы с ним кофейку выпили, помечтали о скором дембеле и «обсосали» кадровые перестановки за время моего отсутствия…

*****

Кормёжка – сон – занятия, кормёжка – сон – занятия…
На полигон бы, какой, завалящий. С полной выкладкой, двадцать километров бегом – на всё согласен! Сколько ж можно штаны протирать и извлекать из долговременной памяти всё, успешно забытое, и новую галиматью туда же впихивать. Вот уж, воистину, станет наша Родина непобедимой…

…А в соседнем корпусе «малыши» хором учат морзянку. Им хорошо – «несекретно» - окна настежь распахнуты в тягучее марево… Так и лето пройдёт.

*****

Я наш взвод называю «отдельным автопилотируемым подразделением» - сами себя строим, водим, «отбиваем», поднимаем и следим за порядком. К нам привыкли – пьяными не валяются, бойцов не расслабляют – пущай живут. Доклад дежурному у столовой выглядит, обычно так:

- Партизанен?

- Я-я.

-Все? Заводи!

…Однако дежурные по части и школе к нам захаживают часто, особливо ночью. Я полагаю, в надежде «поучаствовать». А, не тут-то было! Ну не употребляем мы на службе ничего крепче пива! Лежим себе, смотрим DVD (телевизор у нас прикольный – «камуфляжный» «Витязь», с собственным именем – «Комбат». Армия!), кому охота спать – разбредаются по дальним кубрикам. Всё чинно-благородно. Отцы-командиры офигевают и безропотно подписывают увольнительные всем, без исключения. А что странного? Не стройбат чай – гребли нас в своё время мелкими гребёнками и родню нашу до четвертого колена, и тестами мудрёными одолевали и отсеивали, отсеивали. А уж те, кто остался… Мы вам шалман устроим с цыганами, так, что никто не проснётся, а утром будем стоять свежие и благоухающие, с докладными своими папочками у ваших высоких кабинетов, и что в тех папочках мы уж раньше вас знаем. Господа вы наши, офицеры…

*****

К слову о DVD.
Дисков целая гора – из дому навезли, да и солдатиков наших напрягли – натаскали. Чего только нет, но на фильмы «про это» наложено негласное «вето». Слова никто не сказал вслух, но все запрета придерживаются. Только наряд по ночам развлекается – молодые ишшо…

*****

Дежурил как-то молодой лейтенантик, зашёл на огонек, пригрелся на кроватке у телевизора, прикорнул, да так и остался. Утро уже, поднялись мужички, туда-сюда шаркают а «лейтёха» спит себе, аки младенец. И пистолетик при нём. Ну как такое оставить без внимания! Погоны снять или «ствол» огурцом подменить – прикольно, но по воинскому статуту – серьёзное преступление. А как не оценит шутку? Подвели б мы его под монастырь, да нашёлся один голосистый – как подаст команду «Подъём!», да с длинным, сложноподчиненным пробором, как хорошие сержанты умеют, да над самым его ухом… Тут уж и наши, кто в дальних кубриках всю ночь с женой миловался посредством SMS, подскочили. А лейтенантик как из казармы выскользнул никто и не заметил даже…

*****

Снова увольнение. На этот раз жара отпустила и оченно захотелось водочки вкусной с шашлычком и зеленью…

Вкусна была водочка у костерка на болотистом левом берегу Березины. И «первая» была вкусна несказанно и вторая, а вот последняя, не помню уж какая, была , как водится, лишней…

На обратном пути раздробилась наша команда – кто потрезвее прыгнули в автобус, а двое самых ответственных остались с двумя же «тяжелоранеными». Труден был путь наш до части под проливным дождём, но дошли, и твердо прошагав через КПП добрались до гнезда. А там уж кого раздели и уложили, кто принялся «Ролтон» разводить, кто в камуфляже и кроссовках рванул к Марине – поварихе, якобы, за хлебом (впрочем, хлеба принёс, белого, целый лоток), кто вызвонил новых борисовских знакомиц и снова рванул в городок – время увольнения ещё не закончилось… Редкостный бардак и буйное веселье, и только партизанам казалось, что всё происходит тихо и незаметно… Впрочем, командиры проявили необычную деликатность и до завтрака мы никого из них не имели чести видеть. А к ночи стали подтягиваться минчнане, справедливо рассудившие, что лучше приехать с вечера, чем торопиться утром. И у них с собой было…

…Утром, изрядно отдохнувшие партизаны строились на зарядку и только один из моих тяжелораненных подопечных не смог подняться до завтрака, но когда поднялся, под подушкой у него обнаружилось «лекарство». Знай наших!

…И лишь страдала в «Ленинской комнате» золотая рыбка, в аквариуме засыпанном «Ролтоном». А старшина, сунув нос под крышку аквариума, ответственно предположил, что вермишелью рыбка, судя по всему, закусывала…

*****

А лето прошло… Как и предполагалось – война войной, а смена времён года - по расписанию. Скучно стало и холодно, и надоело это войско и военные, поголовно мечтающие о дембеле. И мобильник денег сожрал больше чем все «мирские развлечения», и ворочается в глубине что-то лирическое, какие-то дополнения и изменения в что-то давно пережёванное и забытое… И если я потом всё это изменю и дополню… А мне всё неохота и просыпаюсь я уже без будильника… Знакомо такое настроение? Дембельское…

*****

Прошла неделя. Быстро и незаметно прошла. Втянулись, впряглись в лямку, а всё уж и закончилось. Получили «зачёт», с утра переоделись, сдав казённое, сфотографировались с командиром и разбрелись кто куда. Такие разные и неузнаваемые среди людей, и каждый пошёл своей тропкой и понёс свой груз, свою память, свои печали…

*****

Есть ли сравнение со срочной службой?
 
Есть.

Порядки те же и служба та же.

Вот только мы – другие. Взрослые, пуганные, битые, многое в жизни терявшие, видевшие, познавшие и твёрдо усвоившие правила того мира, что за забором. Нет уже тех испуганных, сбивающихся в кучу новобранцев; ничем из того арсенала нельзя нас уже напугать, ничем нельзя поощрить, - просто мы из другого мира.
 
Вспомнили себя молоденьких, посмеялись над смешным, посмеялись и над грустным…

Пытался ощутить себя двадцатилетним, тем двадцатилетним, - военным. Не получается. Всему, наверное, своё время. Каждому времени - свои мысли, свои глаза, свои уши…
Попробую одним словом охарактеризовать своё отношение к ЭТОМУ призыву и увольнению, в сравнении с ТЕМ: бестрепетно – это, пожалуй, лучшее слово.

А вообще… Позовут – не отказывайтесь!