Забывчивость

Любит Куролесов щи – и всё тут! Хлебом не корми – подавай щи! Жена Клавка сварит суп какой-нибудь с курятинкой или с сардельками – пиши пропало. Три дня и три ночи Куролесов обиженный ходит, не пьёт, не ест и ждёт, пока на кухне вновь щами запахнет. Тогда уж душу он отведёт: в один присест всю кастрюлю выхлебает и двумя буханками хлеба закусит.

- Куролесов, - скажет Клавка, - и не надоело тебе двадцать лет подряд эту красную жижу потреблять?
- Надоело бы – не ел. Ты ешь каждый день таблетки от поноса и валерьянкой запиваешь, вот и я хороший спец по хлебанию этих щец.
- Так я не люблю, а ты любишь.

Встать после щей долго Куролесов не может: живот до того раздуется, что с другой стороны стола виден. Сидит Куролесов наблюдает, пока за кромку скатерти пупок исчезнет. А пока сидит, с женой на философские темы беседует.

- Вот я, Клавка, съел щи. Вкусные, аж за ушами трещало! Но чего-то в них немного не хватало.
- Ах! – спохватывается Клавка. – Я же их опять посолить забыла!

- То-то, посолить! Двадцать лет тебе твержу: «Посолить не забудь!» Как горох об стенку! И в кого ты такая уродилась?! Мать твоя всё время забывала, солила не солила, и, пока варит, в кастрюлю целую пачку соли бухнет, и непонятно, то ли есть, то ли снова соль из жидкости добывать.

Клавка тряпкой от нижнего белья вытирает со стола, смахивая крошки на тарелку.
- Ну и хорошо, что я не посолила. Соль – вредная штука, от неё позвоночник окисляется и суставы скрипят.

Куролесов уже дотягивается рукой до конца живота и чешет его пальцами, получая свинское наслаждение.

- Кто тебе, Клавка, такое про соль наплёл? Всё живое на земле из морской воды вышло. Зародыш девять месяцев в соляном растворе бултыхается! Кровь - солёная! Слёзы – солёные! Даже в бобах есть соль – фасоль! В музыке – и то она есть: до, ре, ми, фа, соль!

После сытного обеда Куролесов идёт вздремнуть: чего-чего, а часок храпака в дневное время – дело, с детства заведённое.

А Клавка, как всегда, вторую кастрюлю щей готовит.
- Посолить не забудь, Клавка! – этак по-доброму, вкладывая всю многолетнюю любовь к супруге, нестрашным голосом говорит Куролесов.
- Как же я посолю?! – оправдывается жена. – У нас, оказывается, соли-то нет. Ты забыл купить!
- Куплю, куплю! Вот посплю и куплю! Что у нас, денег, что ли, нет на соль?! Сахара вон два мешка стоит, а уж соли пакет купить – плёвое дело.

После сна Куролесов входит в туалет. Жена долго прислушивается к звукам, по очерёдности которых определяет начало, средину и конец процедуры. На этот раз воцаряется подозрительная тишина. Клавка, встревожившись, открывает туалетную дверь.

Куролесов стоит и пустыми глазами смотрит в унитаз.
- Родной, что с тобой? Никак у тебя запор?
- Ну уж точно не понос, - раздумчиво отвечает Куролесов. – Что же я хотел сделать? Чёрт, совсем забыл! Вот я встал, и сразу меня клюнула мысль что-то сделать… Ах да! Умыться!
- Так умываются в ванной, а не тут!

Куролесов идёт в ванную, включает горячую воду и умывается. Руки и лицо краснеют, как если бы он в парной полдня сидел.

- Чего это ты так раскраснелся? – спрашивает Клавка. – Или стыдно стало?
- По-моему, я холодную воду забыл включить.
- Да ты спросонья раз в трусах из подъезда в лютый холод вышел и в магазин за хлебом направился. Хорошо, тебя сосед Петрович остановил, а то отмёрзли бы у тебя все конечности!

Куролесов с полчаса возится в прихожей. Наконец обут, одет, в руке пакет.
- Ну, я пошёл!
- Ты недолго! К Сан Санычу не заходи! У них там компания собралась, натрескаешься не дай бог, а завтра на работу!
- Надо мне больно! Ты же знаешь, что я не пью. Уже три дня. Могу и четвёртый день потерпеть.

По дороге Куролесов ловит себя на мысли, что он куда-то едет.
- Куда? Спокойно, Куролесов, спокойно! – говорит он сам себе. – Рассудим логично: у меня есть пакет, значит, я иду в магазин, а там легче вспомнить, как увидишь нужный товар.

Раз пятнадцать проходит Куролесов вдоль всех прилавков, но глаза никак не натыкаются на необходимый продукт. Природный ум ведёт его к стенду с прейскурантом. Плитка облицовочная, ванна чугунная, грабли, электрические провода, напильники явно ему не нужны.

Тогда Куролесова осеняет: то, что ему нужно, растёт на его даче, причём целая грядка!

Выйдя за город, он, сократив путь через дубовые леса и пшеничные поля, добирается до своего участка. Набив пакет фасолью, Куролесов с чувством исполненного долга направляется домой, напевая:
Мы шли под грохот канонады
 И смерти смотрели в лицо…

Вдруг видит: на телеге свадьба деревенская едет. Спрыгивают два мужика и закидывают Куролесова на телегу, между невестой и женихом. Все смеются, под мышки к Куролесову лезут, чтобы пощекотать, бутылку в рот вставляют, а та по зубам, как дятел по дереву, стучит.

В деревенской столовой такая пляска пошла, что от топота в ближайших коровниках стёкла повылетали, от радостных визгов на юг грачи раньше времени полетели.

Куролесов, положив в рот горсть фасоли, пытается понять, что происходит. Вот конец чьего-то платья, вот чья-то мужская нога (а носок, как правило, резко пахнет), вот свежий помидор, уже кем-то раздавленный. Вот дымящийся окурок, вот погнутая вилка, вот дверь, вот ступеньки – так близко ступеньки Куролесов ещё никогда не видел.

Он бодро идёт по улице, залитой то ли огнями, то ли лужами. Брызги летят во все стороны. Из глотки вырывается та же маршевая песня:
Мы шли под город к кому надо
И смело взошли на крыльцо…

Вдруг Куролесов натыкается на плотно стоящие дубы, он по-богатырски расшвыривает деревья, прочищая себе путь. Пройдя через поле, Куролесов с разбега перемахивает Волгу. Потом карабкается по косогору, прыгает с кручи вниз головой. Одежда его тяжелеет, рот заполняет морская вода. Вынырнув, он отплёвывается и отчаянно гребёт к берегу. В полумраке Куролесов видит, что на берегу стоит какая-то огромная баба и замахивается на него дубиной.

«Уж не жена ли? – думает Куролесов. – Так, бедная, раздобрела, пока я за чем-то ходил».

Куролесов всматривается в бабу и узнаёт в ней американскую статую Свободы. За статуей на лёгких волнах переливаются огни Нью-Йорка. Как сталагмиты, стоят небоскрёбы.

Баба, статуя Свободы, ехидно говорит:
- Я сказала: завтра на работу!
- А я что сказал? – хрустя пакетом, спрашивает Куролесов.
- А ты сказал: «Могу и четвёртый день потерпеть».

Вдруг каменные черты статуи расплываются и на её месте возникает прозаическая фигура жены.
- Так я ещё в магазин не ходил, что ли? – ощупывая себя, спрашивает Куролесов.
- Какой магазин! Стоишь тут полчаса, бормочешь чего-то. Мозги-то у тебя, видать, от соли окаменели!