Певунья. Главы 1-2

Аннотация

Повесть Валентины Кужелевой "Певунья" - это история любви двух людей, находящихся на грани жизни и смерти, разных по возрасту, но близких по духу. Эльвина – молодая романтичная девушка, поэтесса, певунья, Алексей - мужчина средних лет, фронтовик. Прошло десять лет после войны. Туберкулёзная больница. Весна. Яблони в цвету. Первая любовь... трепет... чувства...




Глава 1

Подперев голову руками, Алексей Петрович сидел за столом и задумчиво рассматривал пожелтевшую от времени фотографию, словно видел её впервые. Потом медленно, как бы нехотя, протянул её мне и тяжело вздохнул.
На меня глянуло хорошенькое личико девушки с распущенными светлыми волосами. На голове её кокетливо сидел венок из одуванчиков, немного съехавший набок, будто она убегала от кого-то и остановилась на миг, чтобы оставить о себе память.
- Какая красавица! Дайте мне эту фотографию, напишу Вам на память большой портрет, - сказал я.
Но Алексей Петрович молчал, будто не слышал моего предложения.
- Вы, наверно, сомневаетесь в моих способностях, - проговорил я с обидой.
- Совсем нет, - мягко сказал Алексей Петрович и вздохнул, - написать её портрет мог бы только тот человек, который хотя бы раз видел эту девушку.
- И что же в ней такого особенного, - заинтересовался я.
- Особенного вроде бы ничего и нет, - медленно проговорил старик, - и в то же время в ней есть что-то необыкновенное, неповторимое…
И, немного подумав, добавил:
- Понимаешь, таких, как она девушек мне не приходилось встречать в своей жизни.
- Вы любили её? – спросил я с любопытством.
- Да, - сказал Алексей Петрович и, немного помолчав, добавил, - люблю и теперь.
Мне хотелось узнать историю о его большой любви, но, глядя на погрустневшее лицо старика, решил не досаждать ему расспросами. Если захочет, то сам обо всём расскажет.
Алексей Петрович был интересным человеком и прекрасным собеседником. От него я много узнал об ужасах войны, о подвигах советских людей на фронте, о боевых его товарищах – обо всех, кроме него самого. О себе старик не любил рассказывать. , хотя боевых наград у него было много.
- Скромный человек, что и говорить, - думал я о нём с уважением, но любопытство не давало мне покоя, хотелось узнать о нём побольше.
Жил он бобылём. Был когда-то женат, но брак оказался недолгим и неудачным, и об этом он не любил рассказывать. Вот и складывалось впечатление, что ничего хорошего в его жизни не было.
Старик любил вспоминать прошлое, но не выносил, когда к нему лезут в душу, поэтому я терпеливо ждал, когда у него появится настроение рассказать мне что-то интересное из своей жизни. Глядя в окно, Алексей Петрович начал говорить медленно, словно приближая к себе былое, ушедшее время.

* * *

Прошло лет десять после войны. Положили меня тогда в больницу. Дали знать о себе старые раны и простуды. Попал я в маленький городок, на окраине которого находилась больница. Располагалась она в длинном деревянном бараке, видавшем виды, и имела неприглядный, удручающий вид. С одной стороны было отделение для взрослых, с другой – для детей. Трудное время было тогда, не хватало у государства денег построить новое здание, но хорошо то, что вокруг больницы был заброшенный яблоневый сад. До войны люди ухаживали за яблонями, а когда немцы стали приближаться к городу, многие эвакуировались, всё побросали, спасаясь от фашистов. А кто остался, тем было не до сада. Много домов было сожжено тогда немцами, а барак чудом уцелел и сад тоже. Мне, как и другим больным, нравилось бродить по заросшим тропинкам садика, дышать свежим воздухом и любоваться яблоньками.
Однажды утром я сидел на лавочке и читал книгу. Вдруг услыхал, скорее почувствовал, что рядом кто-то сидит и тяжело дышит. Увлечённый книгой, я продолжал читать, не обращая внимания на соседа. Но тут раздался надрывный, захлёбывающийся кашель, и я поднял голову. На другом конце скамейки сидела девушка в старом больничном халате, скорчившись от кашля. Оторвав платочек ото рта, она виновато посмотрела на меня:
- Простите, пожалуйста, я помешала вам читать.
- Что вы, что вы! Совсем нет! – сказал я, разглядывая соседку.
На меня глянуло миловидное девичье личико: высокий лоб, чётко очерченные прямые бровки, маленький яркий рот. Лихорадочный блеск в больших серых глазах и яркий румянец на худых щёчках говорил о том, что девушка очень больна.
- Можно вас спросить, что вы читаете? – несмело начала она.
- Попробуйте… Спросите… - сказал я в шутливом тоне, и немного помедлив, добавил. – «Поединок» Куприна.
- Нравится? – полюбопытствовала она.
- Тяжёлая повесть, читать дальше не хочется, - ответил я, с интересом разглядывая девушку.
- О чём же он пишет, - допытывалась она. – Я тоже читала Куприна. А эта повесть мне не попадалась.
- Описывает разложение царской армии, повальное пьянство, разврат среди офицерского состава, унижение бедного солдата, мордобой и тому подобное.
Девушка внимательно и с удивлением смотрела на меня. А я вздохнув, продолжал:
- Больше всего меня возмущает то, что простой солдат для офицера – безропотное глупое орудие без чувств, мыслей, как животное, которое можно погонять кнутом и избивать.
- Я бы не стала читать такую книгу, - сказала ему она серьёзно.
- Это почему же?
- Хотя бы потому, что это время прошло, а в нашем положении лучше читать светлые произведения.
В чём то девушка была права, но мне захотелось с ней поспорить, узнать, о чём она думает.
- Это наша история, - возразил я, - чёрная правда, но об этом мы должны знать.
Девушка смотрела на моё взволнованное лицо и молчала, а я, набрав воздуха в грудь, словно мне было тяжело дышать, продолжал:
- Я знал другую армию, других офицеров и солдат, самоотверженных, сильных духом.
- Вы были на фронте? – спросила она участливо, заглядывая мне в лицо пытливыми серыми глазами.
Я смутился от её внимательного взгляда и не ответил на вопрос. Девушка поняла меня и, немного подумав, посоветовала:
- Не читайте больше эту книгу, прочтите лучше «Гранатовый браслет».
Меня удивили её бесцеремонное вмешательство в мои дела и совет, в котором я не нуждался.
- Читал я этот «Гранатовый браслет», - сказал с несвойственным мне раздражением. – Что из области фантазии.
- Вы не верите в такую любовь? – удивилась она, глаза девушки расширились, и в них заиграл голубой огонёк.
- А вы полагаете, что такое бывает? – спросил я, любуясь раскрасневшимся юным личиком.
- Значит бывает, - уверенно сказала она, - откуда-то взял Куприн этот сюжет.
- А, по-моему, автор мечтал о большой любви и придумал всю эту историю.
- Пусть даже и так! - проговорила она, распаляясь и громко кашляя, - Но это прекрасно.
- Любовь одна в тысячу лет, - сказал я, цитируя слова из повести, - любил бы себе на здоровье, зачем же лишать себя жизни?
- Любовь была смыслом его существования и, когда он потерял надежду видеть любимую женщину, то понял, что незачем жить на этом свете. – отвечала мне девушка.
- А, по-моему, дороже любви к самой жизни ничего нет, - возразил я и, немного подумав, добавил, - убить себя, утешаясь мыслью, что после смерти прекрасная княгиня уронит по нему скупую слезинку… абсурд какой-то.
- Вы жестоки! – рассердилась она и в огромных её глазах заблестели злые синие искорки.
- Зря вы так, - сказал я, - мне довелось видеть, как ради жизни на земле, спасая других, молодые парни совершали подвиги, погибали. Что им жить не хотелось, по-вашему?
- Вот видите, - оживилась она, словно одержала победу, - мы с вами пришли к единому мнению, что ради любви человек идёт на самопожертвование.
- Только одна существенная разница, - возразил я. – Одни идут на смерть, чтобы дать жизнь другим – женщинам, детям… А кому была нужна была жертва Желткова?
- Наверно, ему самому, - проговорила она неуверенно, но спорить продолжала, - но то было другое время, понимаете. И это не жертва, а подвиг во имя любви.
- Может быть, - сказал я примирительно. – Но в чём смысл его, как вы сказали, подвига? Молодой талантливый человек мог бы творить чудеса во имя своей большой любви, а он…
- Возможно, в чём-то вы и правы, сказала он неуверенно, но эта повесть – просто чудо, это гимн любви.
 Наша беседа приняла живой интерес, но в этот момент на крыльце появилась тётя Глаша, наша больничная нянечка.
- Голубева, быстро в палату! Вам врач прописал постельный режим, а вы разгуливаете.
Девушка неохотно поднялась и, глянув на меня с сожалением, медленно пошла в корпус.

Глава 2

Целую неделю новой знакомой не видно было в больнице. Она не появлялась даже в столовой. Вероятно, ей был назначен постельный режим. А мне почему-то очень хотелось увидеть её, поговорить, поспорить. Палата, в которой она лежала, напротив нашей, и слышно было, как без конца там хлопает дверь, и суетятся врачи. Видно, плохо было бедняжке. Мне не терпелось узнать, что с ней, но спросить у женщин из её палаты почему-то стеснялся, да и как спросишь, если не знаешь даже её имени?
Как нарочно стоял хмурый, слякотный день. Назойливо, не переставая, моросил холодный надоедливый дождь. Отвратительная погода для нас – легочников.
На дворе – ни души, и я крадучись, как вор, пробрался к окошку посмотреть, что делается в её палате. Неудобно было, конечно, вдруг кто-нибудь меня увидит. Неловко взрослому мужчине подглядывать за женщинами, но беспокойство за девушку взяло верх над моей стеснительностью. Форточка была открыта, и я услышал спокойный голос нашей нянечки – тёти Глаши.
- Успокойся, голубушка, - говорила она своим ровным воркующим голосом. – Даст Бог, всё будет хорошо. Послухай, что я тебе про себя скажу. Ведь у меня доченька была такая, как ты. Одна я её растила. Красавица была, единственная радость в моей жизни.
Старушка тяжело вздохнула и охрипшим голосом продолжала:
- Да Бог прибрал… погибла она на этой войне проклятой. Восемнадцать годков ей всего-то было. Как не хотела я её отпускать, ты бы только знала. Душа рвалась на части. Да разве удержишь?
Тётя Глаша достала платок и громко высморкалась.
- Страну рвалась защищать, птицей из дома вылетела. Не смогла я её удержать, касаточку мою.
Старушка всхлипнула и некоторое время молчала, потом, собравшись с силами, продолжала:
- Думаешь, каково мне было? Чадушко родимое потерять, кровиночку мою единственную. Глазоньки на свет божий глядеть не хотели. А жить надо, живой в землю не ляжешь. Так-то, милая. Крепись, душенька. Жизнь не всегда подарочки человеку приносит. С ней спорить надо. Она тебе – одно, а ты ей – другое. Как себя настроишь, так оно и будет. Скажи себе «выздоровлю» и всё тут. Поверить в себя надобно.
- Спасибо вам большое, тётя Глаша, вы такая хорошая, как мама, - сказала плачущим голосом девушка.
Рискуя быть замеченным, я приподнялся на носочки и заглянул в окно.
Девушка обняла старушку и поцеловала в мокрую от слёз щёку, потом решительно поднялась с кровати и довольно громким голосом сказала:
- Всё правильно. Хватит ныть. Пора брать себя в руки.
Нянечка ласково погладила девушку по голове и направилась к двери, а я поспешил отойти от окна.
В эту ночь я плохо спал. Судьба одинокой несчастной женщины растревожила меня. Острая жалость к ней сжимала сердце. Нахлынули печальные воспоминания военных лет. Сколько же людей унесла эта проклятая война! Сколько покалечила судеб! И самое страшное было в том, что ничего нельзя изменить, ничего исправить.


Продолжение здесь: Глава 3-4 - http://www.proza.ru/2010/06/23/671