Рябинка продолжение 2

                Мама, вернувшись  с  работы, дополнила  нюрин  наряд  своими  часами  с  черным  циферблатом  и  белой  пуховой  косынкой.
                Я  долго  не  могла  заснуть  в тот  вечер, волновалась, что  нюра  упадет, и  все  будут  над  ней  смеяться. Но  я  напрасно  беспокоилась _ моя  няня  оказалась  на  высоте  во  всех  отношениях.
                На  следующее  утро  она  подняла  меня  чуть  свет, напоила  горячим  молоком  с  булкой  и  вывела  во  двор. Никогда  еще  мы  не  выходили  гулять  в  такую  рань. К  тому  же  сама  Нюра  была  какой-то  странной _ она  совсем  не  говорила, а  когда  я  позвала  ее  в  соседний  двор, где  была  горка, она  только  сердито  прикрикнула:»молчи  давай»!
Было  ясно, что  назревают  какие-то  события. Но  ничего  особенного  не  произошло, просто  к  нам  подошел  незнакомый  парень  с  добрыми  темными  глазами  и  румянцем  во  всю  щеку. Он  поздоровался  с  Нюрой  за  руку  и  вежливо  сказал  ей  «вы». О  чем  они  говорили, я  не  слышала. Мое  внимание  в  это  время  было  отвлечено  другим  молодым  человеком, Кокой  длинным, который  тоже  вышел  во  двор. У  нас  ним  были  сложные  отношения: дважды  он  меня  колотил, а  один  раз  я  изорвала  его  змей, зацепившийся  за  нашу  форточку. В  общем, теперь  у  меня  были  все  основания  ожидать  третьего  нападения. Я  спряталась  за  нюрину  спину  и  оттуда  следила  за  его  перемещениями  по  двору. Когда  ушел  румяный  парень, я  и  не  заметила.
                Он  стал  часто  приходить  в  наш  двор, и  мы  с  ним  подружились. Он  катал  меня  на  санках  и  раскусывал  для  меня  орехи  своими  белыми  крепкими  зубами. Вынимая  изо  рта  ядрышки, он  деликатно  вытирал  их  рукавом  своей  стеганой  фуфайки.
«А  Паня  сегодня  придет»? _ тихо  спрашивала  я  Нюру.
В  не  понятном  волнении  она  шипела:»тише  ты, не  ори»!
Я  не  удивлялась, что  Нюра  скрывает  свою  дружбу  с  Паней  от  моих  родителей. Я  и  сама  порой  поступала  так же. Мне  категорически  запрещали  дружить  с  сестрами  Зюгановыми, Зойкой  Косой  и  Любкой  Сопиливой, хотя  они  виртуозно  прыгали  через  веревку. Они  употребляли  в  разговоре  неизвестные  мне  слова, и  когда  я  просила  объяснить  их  значение, двойняшки  обидно  смеялись. Вот  из-за  такой  мелочи, из-за  каких-то  слов, объяснить  которые  не  могли  даже  папа  и  мама, мне  запрещали  даже  близко  подходить  к  самым  очаровательным  для  меня  существам.      
  Пришла  весна, и  Нюра  попросила  расчет.
«Ты  нас  беж  ножа  режешь», - возопила  мама, - «Кто  же  с  Шурой  будет  на  даче? Мы, что, обидели  тебя»?
«Никто  не  обижал» - ответила  Нюра, вытирая  нос  кулаком, - «в  моей  жизни  поворот  вышел – я  замуж  выхожу».
Мама  так  и  села. Опомнившись, она  обрушила  на  Нюрину  голову  монолог  в  лучших  традициях  провинциальной  сцены: «Несчастная! Поверила  первому  встречному, а  он, может  быть, обманщик, каких много  в  городе! Глупая  деревенская  девочка»!...
- «Не  обманщик! Да  он  тоже  деревенский, недавно  в  Москву  приехал. Его  звать  Паня».
- «О, господи! «Его  звать  Паня»! И  это  все, что  ты  о  нем  можешь  сказать? Где  ты  с  ним  встретилась»?Еще  часики  мне  давали»?
         Мама  в  ужасе  заломила руки, а  папа  захохотал:» неисповедимы  пути  господни! Ладно, ничего  не  поделаешь. Будь  счастлива, рыжая»!
         Мама  дала  Нюре  небольшое  приданное, и, уходя  от  нас  с  узлом, Нюра  сказала  прочуствованно: « я  буду  вас  помнить, Анна  Максимовна, вы – душевная»!
Она  быстро  сбежала  по  лестнице. Во  дворе  ее  ждал  Паня, я  хорошо  видела их  обоих  из  кухонного  окна. Паня  взял  у  нее  узел, они  дошли  до  угла, но  Нюра  вдруг  побежала  назад. Через  минуту, открыв  ей  дверь, мама  услышала  нечто, поразившее  ее  еще  больше, чем  Нюрино  замужество: « Анна  Максимовна, нету  у  Гульки  чесотки! Я  ей  все  время  конфеты  покупала»! И  захлопнула дверь. Так  закончилась  эпоха  моего  мнимого  диатеза  и,  как  все  мы  думали, моей  жизни  с  Нюрой. Однако  нам  суждено  было  не  только  снова  встретиться, но  и  прожить  вместе  целых  три  года, одним, без  моих  родных, без  Пани, вдали  от  Москвы, в  деревне, о существовании  которой  никто  из  нас  до  тех  пор  даже  не  подозревал. И  чего  только  нам  с  нею  не  пришлось  в  этой  деревне, носившей  допотопное, будто  из  Щедринской  сказки  название – «Старая  Чекалда»…
          На  дачу  мы  не  поехали  из-за  бабушкиной  астмы. Несколько  недель  к  нам  ездили  кареты  скорой  помощи, папа  бегал  в  аптеку  за  страшными  кислородными  подушками, мать  почернела  от  ночных  бдений. Когда  бабушке  стало  лучше, мама  сказала:» нет  смысла  брать  няньку – осенью  Шуре  в  школу, а  в  июле  поедем  с  ней  в  Алупку».
          Я  бурно  радовалась, что  опять  буду  жить  в  гостинице  «Магнолия»  в  жарком,  как  духовка, номере, в  окна  которого  по  вечерам  залетают  из  курзала  звуки  вальса  «Над  крышами  Парижа»  и  наждачные  марши  в  исполнении  местного  духового  оркестра  от  пожарной  части. Я  опять  буду  купаться  в  море  и  ловить  крабов.
       А  осенью  пойду  в  школу,  да  еще  буду  учиться  музыке – меня  приняли  в  музыкальную  школу  имени  Ипполитова-Иванова, и  папа  уже  купил  маленькую  скрипочку…все  это  не  сбылось  -началась  война.
        Папа  ушел  на  фронт, и  мы  остались  одни, три  слабых  женщины  трех  поколений. Бомбежки  стали  регулярными. Бабушка  не  могла  спускаться  в  убежище, и  мама  оставалась  с  ней, а  меня  отправляли  туда  с  соседкой  тетей  Каппой  и  ее  девочками. Но  после  того, как  разбомбили  соседний  дом  и  погибли  все, даже  те, кто  был  в  убежище, я  забастовала  и  стала  запираться  в  уборной, как  только  объявляли  воздушную  тревогу. Мама  стучала  мне  в  дверь, кричала  и  плакала, а  я, усевшись  поудобнее  и  положив  голову  на  висевшую  сбоку  соломенную  корзину  с  ветошью  для  уборки, сразу  же  крепко  засыпала. В  те  далекие  времена  сон  у  меня  был  удивительно  здоровый. На  все  мамины  устные  и  папины письменные  уговоры  уехать  со  школой  в  эвакуацию  я  отвечала  отказом. Война  подействовала  на  меня  странным  образом: обличье  «послушной  девочки  из  хорошей  семьи»  соскочило  с  меня  как  шелуха, и  во  мне  стали  хорошо  заметны  черты  закадычной  подружки  сестер  Зюгановых.
           Однажды  вечером  мы  сидели  в  темноте,  без  коптилки, вызывавшей  у  бабушки  удушье, и  ждали  тревоги, но  ее  в  ту  ночь  так  и  не  объявили. Вместо  тревоги  нас  ждал  очень  приятный  сюрприз – пришла  Нюра. Она  рассказала, что  Паня  на  фронте, что  от  него  получено  только  два  письма, и  больше  писем  нет, и  что  она, Нюра, будет  пробираться  к  себе  в  деревню, потому  и  пришла  проститься.
«Это  безумие, там  же  в  двух  шагах  немцы» - ужаснулась  мама, - «никуда  не  пущу! Оставайся  с  нами, вместе  всем  будет  легче»!
«Аня, помолчи», - вдруг  сказала  бабуля  твердым  голосом, - «а  ты, Нюра, бери  Сашу  и  поезжай  с  ней  в  эвакуацию. Ты  привычная, в  деревне  не  пропадешь  и  Сашеньку  спасешь. Все  необходимые  вещи  тебе  дадим, деньги  будем  присылать. Вы  обе  еще  девочки, да, да, и  ты  тоже, и  нечего  вам  под  бомбами  сидеть  или  лезть  немцам  в  зубы».