Как я влюбилась в тринадцать лет

   Мы с семьей отдыхали на Киевском море на ведомственной базе от авиационного завода, где работали мои родители, – в домиках в лесу.  Мне было тринадцать лет.
   Мой отец и дядя Женя,  брат мамы,  часто уезжали на рыбалку и на охоту, мама с тетей Светой крутились по хозяйству и ходили на пляж. Младшая двоюродная сестра бОльшую часть времени была с ними. Я, если не ездила на рыбалку с отцом, и не уходила сама на пол дня в лес с собакой,  играла в настольный теннис.
 Там я повстречала своего, если так можно выразиться, дальнего знакомого: несколько лет назад мы были в одном пионерском лагере.
     - Помню, помню, - говорил он, - как ты в КВНе была капитаном команды и тебя на руках качали, когда ваша команда выиграла!
     - Да?  Точно! А ты в  бескозырке  весь в «крови»  падал с бочки, когда тебя «расстреляли», во время праздника песни и строя  /песня обыгрывалась  небольшим театральным представлением/.  На тебе еще была бело-голубая тельняшка …
     -  А ты ходила с забинтованной головой, когда  «Зарница» была  / военная игра/, потом фотографии  на центральной аллее на стенде висели…
     -  Так все «висели»! Ты же  был  такой видной фигурой, – не отставала я.
 Мы играли в теннис каждый день. Саша, так звали моего знакомого, перешел на второй курс Киевского политехнического института, я училась в школе. Когда мы были в лагере, он, помнится,  переходил в девятый класс.
     Он действительно являл  тогда собой  знаменитость: высокий,  блондин, спортивный, веселый –  главное действующее лицо  всех мероприятий, где участвовал его отряд (мы были разбиты по «экипажам»  в соответствии с возрастом). Я удивилась, что и он меня помнил.
     Он мало изменился:  подвижный,  пружинистый,  постоянно шутил. Мы все время смеялись.
    Я  ходила в коротких шортиках и, как правило, в вязанных ажурных кофточках.  Мне нравилось что-то делать руками: и царапать по металлу, и выжигать, и рисовать, и вязать, тем более, в магазинах выбор товаров был невелик.  Мама все время меня поругивала и дома, и на базе, если застанет меня со спицами или крючком: сидишь, как старуха, вяжешь-вяжешь, посмотри, твои сверстники, все бе-егают, игра-ают…».
     Теперь меня не надо было прогонять. Утром, только успевали встать из-за стола, я направлялась в сторону клуба, слыша за спиной тети Светино, настороженной интонацией,  в пол голоса: «Ин, Ин, она пошла!» - я, уже отойдя шагов пятнадцать, разворачивалась и, театрально вскидывая руки вверх, восклицала: «Ой, держИте ее! ЛовИте ее!» - и удалялась с независимым видом под гомерический хохот Наташки, двоюродной сестры, и  мамино поспешное: «Посудку бы помыла!» - и, уже издалека: «Ох, ох, походочка, как в море лодочка!» - от тети Светы.
      Саша уже сидел на столе, в шортах, болтая босыми ногами в шлепанцах, с ракетками в руке: «Сыграем?»
      - Сыграем! – радостно соглашалась я. 
   Изо дня в день мы играли и смеялись. Мы шутили непрерывно, он заливался хохотом, порой катаясь по траве,  потом вставал, проводил рукой по лицу, начиная со лба, вниз, по рыжей щетине, к подбородку, лицо мгновенно принимало серьезное выражение: «Моя подача!». Как-то он долго что-то искал под столом, я, зная, что ему видны мои ноги, старалась стоять, как балерина, помня, что у меня «походочка»…  Потом он выполз с палочкой и стал на песке записывать счет нашим шуткам, чтоб не перепутать со счетом в игре.
  Он спрашивал,  как я учусь, какие стихи люблю. Я  считалась успешной ученицей, а ему отвечала, что помню,  помню, как он стихи читал со сцены в лагере,  Маяковского,  с выражением! /у нас был самодеятельный лагерный концерт/, - чем вызывала у него неудержимый приступ смеха.
    И  в новый день опять под мамины причитания: « Хоть Турге-енева бы почитала! Я в твоем возрасте уже всю библиотеку…» -  тетя Света, учительница русского языка, вытирая тарелки, сокрушенно и авторитетно качала головой, а я бежала играть.
   Нас никто не подгонял, обычно желающие сыграть в теннис где-то бродили, ждали, когда мы сами закончим . А ждать порой приходилось по нескольку часов кряду.
    Так продолжалось примерно две недели.
Как-то Саша сказал:
 - Я через два дня уезжаю.
 - А мы еще остаемся на неделю.
 - Ну телефон-то свой дашь?
 - Да, конечно!
 - Ты в какой класс-то перешла?
 - В седьмой.
 - Какой-какой?
 - Седьмой.
 - Это сколько же тебе лет?!
 - Тринадцать. – Саша покатился от смеха по земле, взбрыкивая ногами.
Я подождала немного, а потом спросила:
 - А ты думал, сколько?
 - Хотя бы пятнадцать.
 - …- я, пожав плечами,  растерянно смотрела на него.
  - Думал, хотя бы в девятый…
  - Ну как я  могла бы перейти в девятый, если, когда я была в лагере, я была в самом младшем отряде, где всем было по семь лет, а ты – в самом старшем?
  - Ну, я не знаю, ты так выглядишь, ну, как бы сказать… взрослее своих лет.
  - У нас все девочки так выглядят, - я имела в виду,  фигуры как у  девушек, хоть и худые.   К тому же, я не носила  косички, а распущенные волнистые волосы по плечи, с разными заколками.
   - Ну я и подумал… -  он озирался по сторонам,  вроде кого-то искал.
    Больше мы не играли. Пару раз я его видела у клуба,  ему составлял партию кто-то из его  взрослых друзей, я уходила.
    В день его отъезда, когда он сидел в машине, я подошла, помахала ему рукой. Он, потрясая руками, скрепленными замком над головой,  провозглашал по-немецки, по-русски и по-английски: «Дружба!» - озирался и улыбался, скорее весело, чем дружески.  Я спросила: «Ты меня подождешь?.. – и добавила  неуверенно, с надеждой -  Хотя бы года три? » - он  утвердительно мотал головой. Я еще спросила: «Ты позвонишь?» - он, продолжал энергично кивать, оглядываясь, и деловито повторял : «Дружба!». Я тоже смотрела по сторонам и не знала, как ему подсказать, что он забыл спросить у меня номер телефона…
    С пол года я ждала его звонка. Потом мама сказала: «Ты помнишь Сашу  Багдыка?  - Я кивнула, -   Так вот, у него мама умерла, от рака, я видела его отца на заводе»…
    А еще через пол года: «Саша Багдык женился, я с отцом его разговаривала», - «На ком?», - «Не знаю, не из наших, не из заводских…» - и еще  через какое-то время: « А у Саши  Багдыка дочка родилась…»
    Прошло еще несколько лет. Мне было девятнадцать. Мы с подругами ехали в Карпаты кататься на лыжах. Примерно год, как после многих месяцев болезни умер мой отец. Меня провожала на перроне мама, это она взяла мне и моей подруге-студентке путевки на спортивную базу от завода: «Я видела Саши Багдыка папу. Так вот Сашин младший брат тоже с вами едет», - сообщила она.
    Я зашла в вагон. Справа были купе, а  впереди посреди вагона в коридоре стоял Саша. Он сильно поправился, одел очки, как пенсне, побрил щетину и был похож не на того прежнего ловкого гибкого  Сашу, а больше на  уважаемого мной артиста Калягина. Он стоял,  залитый красной краской, с блестящими глазами, с раскрытыми объятьями  и радостно кричал: «Марина!  Здравствуй! Это я!». Я была в ярко-синей  лохматой  куртке с объемным капюшоном,  волосы по-прежнему распущены по плечи, сапоги на высокой танкетке, так, что Саша мне уже не казался таким рослым, а может, это я выросла, и смотрела как бы на него, но как бы мимо, шла и  молчала с неподвижным  выражением  лица.  «Это же я, Саша! – он немного приседал, чтоб придать больше  веса своим словам, - Ты меня помнишь?!» - вопрос прозвучал почти риторически. Я отрицательно качала головой и приближалась к нему. «Ну как же? -  лагерь, бочка, матроска, потом Сухолучье, теннис…» - «Нет, не помню», -  и серьезно и спокойно, будто сквозь него,  прошла мимо, в свое купе. Я не готовилась к этой встрече и не задумывала заранее, как она пройдет.
      По моему возвращении мама, среди прочего,  спросила:
      - Ну что,  видела Сашу? - Я ответила, что нет.
      - Он же провожал брата…- Я не смотрела на маму:  «Нет».
      Больше мне мама о нем не рассказывала.