С кем прощался покойник?

Труп Евгения Михайловича обнаружили лишь через три дня, когда в понедельник он не вышел на работу, а на телефонные звонки никто не отвечал. Приехали несколько сослуживцев, собрались соседи. Хотели выломать дверь. Но она оказалась открытой. В обеих комнатах ухоженной квартиры царила стерильная чистота. Ни малейших следов присутствия постороннего человека. Деньги, ценности, коллекция картин и табакерок - на месте. И даже записка, лежавшая посредине обеденного стола, была написана не второпях, а каллиграфическим почерком, которым он выписывал рецепты. "В моей смерти виноват сам. Бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Вы простите меня, если сможете, а я себя никогда не прошу".
У кого просил прощения Евгений Михайлович? Две его знакомые, с которыми я потом встретилась, утверждали - у них. То есть каждая считала, что у нее. Дочь Евгения Михайловича  -  Марина  -  была  уверена,   что имелись в виду она и ее мать- первая жена покойного. Давняя близкая подруга  Евгения Михайловича - Наташа - не сомневалась, что речь идет о ней и ее сыне.
Евгений Михайлович женился рано, когда учился на третьем курсе института. В основном потому, что должен был родиться ребенок. Тем не менее, брак можно было назвать даже удачным: Нина Павловна (тогда еще просто Ниночка-библиотекарша) характер имела тихий, покладистый и превыше всех земных благ ценила домашний уют и хорошее настроение мужа. С уютом было сложно. Молодые долго скитались по углам, потом получили восьмиметровую комнатушку в аварийном доме.
В общем, все как у всех. Но второе - хорошее настроение мужа - Нина обеспечивала всегда, в любых условиях. Евгений Михайлович не вставал по ночам к ребенку, не бегал по магазинам в поисках продуктов, не выслушивал бесконечных жалоб жены на нехватку денег, на плохое самочувствие, на склочных соседей. Более того, он был абсолютно свободен в своих действиях и не был обязан отчитываться за каждый шаг. Его это устраивало.
С виду безоблачная семейная идиллия длилась ни много ни мало восемнадцать лет. На следующий день после 18-летия дочери Марины Евгений Михайлович собрал два чемодана и ушел из выстраданной, вылизанной квартиры, от любящей тихой жены. Просто ушел. Сначала жил в пустовавшей комнате приятеля. Потом, после официального развода купил собственную двухкомнатную кооперативную. И больше никогда не встречался с бывшей женой, несмотря на все ее просьбы. А с Мариной виделся раз в год - в день ее рождения, в каком-нибудь ресторане. Ужинал с ней, вручал подарок и исчезал еще на год.
-Мама "сломалась" почти мгновенно, - рассказывала Марина. - Когда отец ушел, ей было чуть больше сорока: как мне сейчас. Плакала с утра до вечера, не спала ночами. Курить начала - только что пить не пробовала. И все спрашивала: "Почему он ушел? Что я делала не так?". И никто ей ничего не мог ответить. Отец ведь не к кому-то ушел, а от нее. То есть от нас. Он всегда жил так, как ему было удобно, мог не ночевать дома или сутками не выходить из своей комнаты. Даже телефоном мы пользовались только тогда, когда он разрешал: иногда он просто запирал аппарат у себя и уходил.
 А мама мне объясняла, что отец - очень сложный человек, что нужно уважать его стремление к свободе, его привычки. Денег он ей давал достаточно, во всяком случае на безденежье мама никогда не жаловалась, и у меня все, что нужно, было. Я потом спрашивала его, почему он так поступил? Что ему не хватало? Но ответа тоже не получила: он всегда от этого разговора уходил. Один раз только сказал, что мне совершенно не о чем беспокоиться: он составил завещание, и я - его единственная прямая наследница.
А наследовать, сказал, есть что. И попросил, чтобы я его завещание не оспаривала, даже слово с меня взял. Это было лет пять тому назад, а я только после его смерти поняла - почему. В завещании он упомянул Наташу - свою многолетнюю подругу. По-моему, он был отцом ее ребенка, хотя Наташа тогда была замужем, и ребенок носит другую фамилию. Не знаю. Я Наташу раньше терпеть не могла, считала, что это она нашу семью разбила. Ошиблась...
Не очень привлекательный складывался образ. Сухой эгоист, холодный, расчетливый человек, домашний деспот. Это если верить Марине. Но совсем другой человек представал в рассказах его сослуживцев и пациентов.
Евгений Михайлович был врачом-гомеопатом. Очень известным, причем не потому, что к пятидесяти годам стал доктором медицинских наук, профессором и почетным членом всевозможных зарубежных медицинских обществ. А потому, что каждый его пациент для него был единственным и неповторимым. Конечно, гомеопат - не хирург, и "с того света" возвращать больных ему не приходилось. Но возвращать, например, обреченным на неподвижность из-за хронического заболевания суставов пациентам работоспособность и возможность вести нормальный образ жизни - сколько угодно. Излечивать тяжелейшую аллергию - да. Облегчать состояние людей с различными неврозами - да. Сотни людей вспоминают Евгения Михайловича, как "святого, бесценного человека". Это пациенты.
Коллега настроены менее восторженно, но в один голос говорили одно: редкой душевной доброты был человек. Талант, умница. Доктор милостью божьей. Всегда был в ровном настроении, никому не отказывал ни в моральной, ни в материальной поддержке, сплошь и рядом прощал должникам достаточно крупные суммы.
-Он очень изменился после своей второй женитьбы, - сказала Ольга Семеновна, бессменная в течение 20 лет медсестра и   помощница   Евгения   Михайловича. -Первые полгода  все еще было нормально, а потом все хуже и хуже. Стал замкнутым, нервным, даже  на  меня  покрикивал,  чего отродясь не  было.  А последние  несколько месяцев потерял интерес к работе. Вот тут я    забеспокоилась.
Евгений    Михайлович никогда ни с кем не откровенничал, никого к себе особенно близко  не подпускал,  но работа   -   это   было   святое.   Ведь   почему мы   в     тот     понедельник     сразу     переполошились,   что  он  к  началу  приема  не приехал?  Двадцать лет  я с  ним  работаю, и    ни    разу    он    не    опоздал.    Ни    разу больничного не взял. По нему часы можно было проверять.  И вдруг - такое.
Конечно, мы тут же к нему помчались, тем более что по телефону дозвониться не могли. Жалко его, слов нет, как жалко.  И подумать  только,   что эту  девчонку   я   сама   к нему  на  прием  устроила.  Землячки  мы  с ней, обе из Боровска. Мигрени ее, видите ли,     замучили.     Знала     бы     -     лучше отравила  бы,  честное  слово! Такого  человека со свету сжила...
Так в этой истории появилась еще одна женщина. Вторая жена Евгения Михайловича - Елена. Двадцатипятилетняя манекенщица, статистка на Мосфильме. Hо о ней - чуть позже.
Сначала о втором гипотетическом адресате предсмертной записки - Наташе, давней подруге и "невенчанной жене" Евгения Михайловича.
-Мы с Женей были знакомы лет двадцать,  не  меньше.  Сначала - так, легкий романчик в доме отдыха, ничего особенного. Потом встречались в Москве: моя подруга уезжала на дачу, а мне оставляла ключи от квартиры. В общем, Володька мой и Женин сын. Только Женя предпочитал об этом "не знать". Ему так было проще. Да и после этого нашего летнего романа мы лет десять вообще не виделись. Я была замужем, растила Володьку, и особенно ни о чем не грустила. А когда развелась - не из-за Жени, там были совсем другие причины, - очень захотелось увидеться. Бабье одиночество, то да се.
Ну и кончилось дело тем, что я стала его "приходящей женой". Против постоянной совместной жизни он возражал категорически. Иногда говорил: "Подожди, состарюсь - поженимся. Будет кому стакан воды подать". Я и ждала. Ни у него, ни у меня никаких увлечений "на стороне" не было. Верили друг другу абсолютно. Женя, конечно, был сложным человеком. Не скупым, нет, но ненавидел, когда его просили. Даже не просили, а когда вымогали, с ножом к горлу. Взаймы мог дать спокойно, иногда даже без отдачи. Но мог и отказать, если считал, что на прихоть.
Я как-то заикнулась о  шубе, так уж и не рада была: месяц со мной видеться отказывался, еле простил. И то потому, что я заболела, лежала одна с высокой температурой - Володька на каникулы уехал к отцу, а то неизвестно еще, когда бы у нас наладилось. Да и с Мариной, дочерью его от первого брака, у нас не клеилось. Она меня просто ненавидела, считала, что я Женю у них украла.
А он тогда просто ушел, не смог жить с бессловесной куклой. Его давил весь ее уют, комфорт, то, что она ему буквально в рот глядела и на цыпочках ходила, когда он работал. Возможно, это было жестоко: если бы не Нина, неизвестно, смог бы он свою первую диссертацию защитить. Она у него и машинисткой была, и секретарем, и горничной. Как и я, впрочем, когда он докторскую писал... Да что уж теперь! Нина после его самоубийства умом тронулась. А внешне стала похожа на столетнюю старуху. И я тоже - у разбитого корыта. Зато мадам его нынешняя процветает. Вдовица-то безутешная. Угробила мужика, хапнула приличный кусок... Ну, отольется ей это рано или поздно.
Евгений Михайлович познакомился со своей новой женой, как в телефильме: молодая пациентка пришла на прием к врачу. И почти шестидесятилетний, умудренный опытом, доселе хладнокровный мужчина влюбился с первого взгляда.
Банальнейшая история? Да, начинаются они почти всегда одинаково, а вот заканчиваются по-разному. И в случае с Евгением Михайловичем поначалу ничто не предвещало трагедии. Через месяц он сделал молоденькой и хорошенькой провинциалке предложение, через два - стал ее законным мужем. И на следующий же день переписал завещание: все - Елене. У нас пока не очень принято думать о наследстве. Но Евгений Михайлович подумал. До встречи с Еленой все отписал дочери и кое-что – Наташе. Да и то боялся, как бы скандала у них не вышло при вскрытии завещания. Недаром предупреждал Марину. Ну а второе завещание было написано явно для того, чтобы оградить Елену от возможных столкновений с другими прямыми наследниками.
Елену-то оградил. Но Марина осталась с больной матерью на руках и очень стесненной в средствах. О Наташе и речи нет - она Евгению Михайловичу стала никто. Да и сам он, пользуясь отменным здоровьем, рассчитывал пожить еще лет десять-пятнадцать. Но первый раз в жизни просчитался.
Должна сказать, что впечатления "стервы" Елена не производила. Стройная, изящная шатенка, со вкусом одетая, в меру подкрашенная. Безутешную вдову она из себя не изображала, циничных вещей тоже не говорила. С ее точки зрения, все происшедшее - недоразумение.
- Мне в голову не могло прийти, что из-за такой ерунды - моей поездки на курорт - он себя убьет. Да, у меня много поклонников. Ну и что? Я не собиралась, выйдя замуж, стать монахиней. Но овдоветь через два года после свадьбы - извините. С Евгением Михайловичем все было ясно: он любил меня. За молодость, за красоту - в общем, за то, что я есть. А теперь... Поди догадайся, за кем мужики ухаживают: за мной или за моей квартирой. В общем, глупость. Я хотела, честно вам скажу, чтобы Евгений уехал со мной за границу, насовсем. Он же был прекрасным врачом, с мировым именем, его бы везде - с распростертыми объятиями. А он уперся: "Мне и здесь прекрасно, не хочу я никуда ехать, чего тебе не хватает..." Западной цивилизации мне здесь не хватает, вот чего! Чтобы не эти две каморки - а особняк, не "Жигули" поношенные - а нормальная машина. Чтобы не было проблем с тряпками, с едой, развлечениями. Я жутко обозлилась, когда окончательно поняла: никуда его не вытащить. Так и будет сидеть к Москве своей белокаменной.
А в отпуск - верх роскоши! - в санаторий. Клетушка с двумя койками и трюмо в пятнах. Всю жизнь мечтала! И решила попугать его: уехать в Ялту на пару недель одна. Может, помягче станет. Казалось, он за мной приедет или хотя бы телеграмму пришлет. Молчит. Ну, думаю, его взяла: придется возвращаться. Вернулась - а его уже похоронили. Не могли сообщить, куклы несчастные. Хорошо хоть из квартиры ничего не взяли. Глупо все получилось, ох, глупо. Он привык, его слово - закон, женщины рядом с ним только могли млеть от восторга да поддакивать. Со мной этот номер не прошел. Не стану кривить душой: мне он нравился, конечно, но безумной страсти не испытывала. Если бы он не пытался меня переделать, под свой привычный шаблон подогнать, очень хорошо бы жили. Я умею мужчину сделать счастливым. А теперь получается, что я - хищница, довела человека до самоубийства, ограбила его детей... Если бы они ко мне по-хорошему, отдала бы все - кроме квартиры, конечно. Мне эти картины, цапки, книги вообще не нужны. А они - в суд. А в суде сказали, что, во-первых, есть завещание, а во-вторых, нет доказательств доведения до самоубийства. Записочка-то предсмертная имеется. А по ней кто виноват? Он сам. Обидно только, что со мной попрощаться не соизволил. Ну да Бог ему судья!..
Доказательств доведения до самоубийства действительно нет. Более того, напрашивается вывод, что Евгений Михайлович оказался жертвой не Елены, а своего собственного характера. Каково было сильному, уверенному в себе мужчине, всю жизнь считавшемуся только со своими удобствами и потребностями, оказаться в полной зависимости от женщины, годившейся ему во внучки? Наверное, не выдержал борьбы с самим собой и предпочел такую развязку...
Случайно ли дверь в квартиру осталась незапертой? Если нет, то кого он надеялся увидеть? Кто мог успеть спасти его? Дочь? Многолетняя преданная подруга? Или, несмотря ни на что, любимая молодая жена? Если она, то почему в записке ни слова к ней? Или прощальное "Вы" - это все три главные женщины в его жизни?
На все эти вопросы теперь уже никто не ответит. Возможно, человек с менее сильным характером предпочел бы компромисс. Может быть. Но Евгений Михайлович был личностью сильной, незаурядной. Не испытывая жалости к другим, не терпел ее и к себе самому. И не пожалел.
Кто-то может счесть это трусостью. Я же судить не берусь.