Мушка-лентюрлю фарс в семи актах

(Текст не редактирован)

Все права издания на русском и право перевода на иностранные языки оставляются автором исключительно за собой.



Владимир Осипов.





 
                СЦЕНАРИЙ  -  КАК
                ИМПРОВИЗАЦИЯ  НА  ЗАДАННУЮ  ТЕМУ











                МУШКА-ЛЕНТЮРЛЮ

                ФАРС  В  СЕМИ  АКТАХ.
                По мотивам романа-анекдота «Мушка-Лентюрлю»

         Ключевая фраза одного из героев, как лейтмотив всего произведения: «Я вам честно скажу, вот вы меня сейчас по физиономии лупцевали, а я на вас зла не держу. Потому что правильно лупцевали, за дело. И, между прочим, мало ещё дали! Я б, за такие дела, лично вас жалеть не стал бы. Я бы вам, лично, как товарищ по партии, прищемил бы яйца ящиком стола и держал бы покуда, вы, не обгадились в галифе».

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
ЗАЦЕПА, командир полка. (Ничего плохого нельзя о нём сказать, впрочем, хорошего так же мало)
НАНЮХ, начальник штаба. (Фигура достаточно комичная. При своём скромном росте страдает гигантоманией. Его голову украшает огромная фуражка-стадион. Всё остальное обмундирование непропорциональных размеров так же не соответствует уставным положениям.)
ДРОЗДОВ, министр. (Истинный партиец. В сомнительных связях, порочащих и бросающих тень не замечен. Из постоянных привычек имеет одну – быть в первых рядах строителей светлого будущего, что сразу бросается в глаза. Никогда не пройдёт мимо просто так. Обязательно остановиться и покачает головой, дескать, довели страну, мерзавцы, а мне теперь расхлёбывай за вас.)
ВЕНЗЕЛЬ, поручик. (Очень юный, всегда с выражением удивления на бледном лице. Глаза увлажнены. Личность во всех отношениях противоречивая. Эмоционально неуравновешен. Шейка болтается в воротничке мундира, как пестик в колоколе. Профиль весьма целеустремлённый, как у героев Джека Лондона. Голубая кровь. Поручик так и рвётся в бой. Такой шустрый паренёк, это что-то!)
ГЛУШКО, майор. (Полный кавалер Золотой Бранзулетки. В области лба горизонтальный шрам на мужественном лице, что нисколько не портит его, а наоборот, подчёркивает серьёзность мысли. Характер – нордический.)
ЛЮСИН, ефрейтор. (Солдат срочной службы. Охарактеризован непосредственными командирами, как лодырь, шланг и халявщик. Походку имеет неровную. При ходьбе волочит правую ногу.)
ГОНСАЛЕС, маршал в отставке. (Сейчас таких больше не делают. Засиделся без дела, запылился в запаснике. Редкий специалист, а сколько времени болтался без надобности?)
АЛЕКСАНДР МЕДУЗОВ, сотрудник ГУПБ. (Оперативный работник. Особых примет не имеет. Взысканий не имеет. Наград не имеет. В браке не состоял (специфика службы), но постоянно хочет. Из недостатков имеет один — постоянно всё врёт, прямо патология какая-то.)
ХМАРА, начальник ГУПБ. (Личность демоническая. Маленький, жидковолосый, пыльный. Не говорит, а делает заявления.)
ВЛАДА, его секретарша. (Все разглядывают её бёдра, но ни кто не трогает руками, думают, что она состоит с начальником в отношениях.)
ФОМА ЗЮКИН, деклассированный элемент. (Неоднократно судимый. Выражение лица имеет глупое. Нос картошкой. Уши сильно оттопырены. Имеет манеру напиваться, как зонтик и в пьяном виде дразнить бродячих животных, нищих и остальную сволочь. Убеждённый холостяк, хотя изредка пользуется порнографическими открытками.)
ПАСКУДА ОЛЕГ ПЕТРОВИЧ, следователь. (Выпускник Карлварского университета. Может за один присест запросто выпить триста грамм водки и скушать копчёную курицу. Отмечен Доской Почёта и переходящим вымпелом. Не женат.)
МАЛЫШКИН, доктор. (Пожилой уже человек. Потерял сексуальную ориентацию и никак не может обрести её вновь. В юности мечтал уйти в женский монастырь, но был отвергнут, после чего сделался атеистом. Постоянно выдвигает смелые гипотезы ниспровергающие религиозное учение о сотворении мира, за что был неоднократно бит бритоголовыми патриотами. Губы красит пурпурной помадой. Тон накладывает густо, но криво.)
РОЖКИН, военврач. (Физиономия мерзкая. Карьерист и прохиндей.)
ОСТАПОВ, лейтенант. (В детстве мечтал стать космонавтом или водолазом. Позднее — знаменитым артистом. При знакомстве с дамами представляется Дирижаблем симфонического оркестра или Генеральным Карбюратором)
СТАНИСЛАВ БЕРГАМОТ, механизатор. (Ранее не судимый. Участник акции «Колосок». Физиономия капризная, как будто все должны ему денег и не отдают. Причёску имеет произвольную. Может носить жилетку и пенсне. Также может носить усы под носом, медицинский саквояж и транзистор, но не носит.)
ДЕД КОНДРАТИЙ, старый пердун. (Волосяной покров на лице бреет нерегулярно. В любое время года носит валенки, телогрейку и шапку-ушанку. Женат. Имеет троих обыкновенных нормальных детей и одну дочь-феминистку.)
ФАННИ КАПЛАН, деревенская дурочка. (Ошибочно объявлена политической террористкой, но впоследствии разоблачена, как самогонщица. От общественной работы всячески отлынивает. В жизни коллектива участия не принимает. На критику реагирует вяло, без энтузиазма. Нос имеет длинный, с горбинкой. К старости совершенно ослепла и одурела.)
АНАТОЛЬ ВЕРЁВКО, магистр белой и чёрной магии, гросмайстер ордена флагеллантов, доктор астрологии, почётный член церкви преподобного Вальденсы. (Запросто перепрыгивает в субпространство и обратно. Тем самым ловко уклонялся от уплаты налогов. Из особых примет имеет длинный нос. Если за этот нос ухватится, как следует, да посильнее дёрнуть, то можно оторвать всю голову вместе с ушами или в крайнем случае свернуть шею.)
МИКОЛА ЗАПОЙНЫЙ, (сценический псевдоним) поэт из народа. (Он же Нолик Рыгало, ранее Мак Алкашкин, ещё ранее Колька — Сизый Нос, Моцарт, он же Сальери, он же Вася Гармонист, он же Вася Музыкантский — приблатнённый шкет из компании Таньки Сопли (она же Татьяна Зильбинштейн — Иванова) Уроженец посёлка Имени Освобождённого Труда. Врёт что сын Есенина и Дункан. Ему верят. Носит белый завитой парик и крахмальные кружева. Авторитетом не пользуется. Ни среди деклассированного контингента, ни среди профессиональных торговок с «Блошиного рынка».)

ОСТАЛЬНЫЕ ГОСПОДА ОФИЦЕРЫ, СОЛДАТЫ, ДОМАШНИЕ ЖИВОТНЫЕ, ПТИЦЫ И ИНТЕЛИГЕНЦИЯ.
В ходе действия ВСЕ действующие лица, БЕЗ ИСКЛЮЧЕНИЯ, неоднократно обнимаются и осыпают друг дружку троекратными поцелуями к месту и просто так.

Вниманию господ актёров!
Никакие паузы по ходу действия недопустимы! Все события происходят стремительно, на месте никто не стоит и абстрактных поз не принимает. Во время произнесения монологов отсебятины не допускаются, в крайнем случае, в период нечаянной заминки, разрешается сморкаться в занавески и кумачовые транспаранты.

АКТ ПЕРВЫЙ.
Картина первая.
Полковник Зацепа, позже ефрейтор Люсин.
(Кабинет командира полка полковника Зацепы. Вешалка с треснутым поперёк зеркалом. По стенам стратегические карты, портреты вождей. Прочая чепуха. Монументальный сейф, от пола — до потолка. Дверь у сейфа, как отсек подводной лодки. На сейфе стоит гипсовый бюст непонятно кого, до того он избит и покрыт пылью. В центре кабинета квадрат стола. В беспорядке на столе - мятая газета, там же вскрытая консервная банка, ломоть чёрного хлеба, початая четвертинка водки. Рядом вскрытый фельдъегерский пакет с грифом «Совершенно секретно». Тут же чёрный телефон внутренней связи. Трубка с телефона снята и из неё кто-то горячо лопочет бред. Над дверью висят огромные бесполезные часы. Стрелки на часах замерли — без десяти девять. Куранты тикают, стрелка прыгает на месте не в силах перескочить временной рубеж.
Сам полковник, мужчина лет сорока, с мятым лицом землистого цвета, стоит перед зарешеченным оконном и смотрит в даль. В его правой руке рюмка. В левой мятые бумажные листы. Он хочет выпить, но боится пагубных последствий. Его лицо выражает то протест, то отчаянную решительность. За окном хмурое утро.)
ЗАЦЕПА. (мрачно) Ну, здравствуй, Страна Советов... страна романтиков... страна поэтов... (оконное стекло от его выдоха покрывается зелёными разводами)
Наконец решается и выпивает рюмку. Кривляясь походит к столу, закусывает из банки и одновременно наливает ещё. Читает с листа и явно не понимает текст.
— К гудаперчи в льняном масле прибавить охру, сажу и другую мутату. Раствор круто замесить со всеми веществами и выморить в сепараторе к десяти часам утра. Дроздов.
(в сторону) Господи, какой фантастический дурак! Однако, мастер в области кодирования текста. Здесь ему равных нет. Услугами шифровальщика никогда не пользуется. Так закрутит слово  за слово, так заплетёт, что и сам не разберёт, где право — где лево. Вот, чего он хотел сказать, чёрт этакий?.. Что приедет в десять, это понятно... с проверкой? А у меня в казармах ремонт не закончен. Впрочем это мне в руку. Приедет, увидит, что хоть что-то делается. Нужно ещё послать людей, пару ям вдоль дороги выкопать...
Подходит к сейфу, крутит чугунное колесо, с усилием открывает дверь. Из железного чрева является ефрейтор Люсин.
ЛЮСИН. (жадно глотая воздух) Ап! Ап!.. чуть не задохся...
ЗАЦЕПА. Ну? Вспомнил обязанности солдата?!
ЛЮСИН. Вы, товарищ полковник, ужас на меня наводите! Я бы и рад вспомнить, да не в состоянии.
ЗАЦЕПА. (указывая на сломанные куранты) Сейчас я тебя закрою и будешь сидеть до девяти... пока не вспомнишь. Ты из какой роты?
ЛЮСИН. (затравленно) Из второй — гвардии...  ЗАЦЕПА. Из висельников значит? Распустил вас Зимоздра. Устроили там «Клуб самоубийц» и вешаетесь, где попало! Есенины, мать - вашу!.. Маяковские, ети - вашу душу!           ЛЮСИН. Я не вешался, это всё Заливайко. Ему друзья письмо прислали... жена на гражданке изменила.  ЗАЦЕПА. Не нужно было жениться на проститутках! Мне вот тоже письмо прислали, секретное. Уж лучше бы мне жена изменила, чем такие письма получать. Расскажи обязанности солдата!
Ефрейтор тяжело вздыхает и лезет обратно в сейф.
— Ты куда?
ЛЮСИН. Вас это не касается!
ЗАЦЕПА. (хватает его за ремень) Ах ты мерзавец... Устав учил? Учил, я спрашиваю?!
ЛЮСИН. Я не помню... У меня почки больные!
ЗАЦЕПА. А меня это не касается!
ЛЮСИН. (в сторону)  Я же ему так сразу и сказал!
ЗАЦЕПА. Передашь капитану Зимоздре, чтобы вкатил тебе от моего имени... трое, нет — мало, пять суток ареста за нарушение устава. Пшёл вон отсюда.
Ефрейтор бросается к двери.           — Стоять! Что должен ответить военнослужащий, получив приказание командира?
ЛЮСИН. Так точно! Есть передать пять суток!
В панике убегает. Слышно, как по половицам стучат его подкованные каблуки. Куранты неожиданно громко бьют три раза. Зацепа с удивлением смотрит на них и не понимает. 
ЗАЦЕПА. Ну и солдат пошёл! Дрянь, а не солдат. Ни формы, ни содержания. Никакого  понятия о службе нету! Сапог! Покрышка! Отправь такого в дозор, он там такого понаразведует! А если «языка» захватит, то обязательно глухонемого.
Зацепа с остервенением крутит ручку телефонного аппарата. Смотрит на настенные часы.
— Алло? Гичка? Дежурного по части мне! (Пауза. Слышно как в трубке кричат и матерятся) Дежурный? Построение офицерского состава на плацу через десять минут, ровно в девять часов два нуля!              Выпивает рюмку. Подходит к зеркалу, разглядывает прыщ на носу и начинает давить. Поёт при этом:

                Только принял я грамм сто, для почина
                Ну, не более чем сто, – чтоб я помер!
                Вижу – к дому подъезжает машина,
                И гляжу – на ней обкомовский номер!

Картина вторая.
Капитан Зимоздра, поручик Вензель, подполковник Нанюх, полковник Зацепа, другие господа и товарищи офицеры.
Плац перед штабом. По всему периметру лозунг: «Воин, будь бдителен! Помни, воин!» Офицеры по двое-трое, прогуливаются по плацу, беседуют вполголоса. Среди них крутится поручик Вензель. Все делают вид, что не замечают его. У поручика розовые уши,  тонкая цыплячья шейка, пальцы вымазаны чернилами, на губах белые крошки. Его новенький мундир сверкает жирными суповыми пятнами на груди и блестящими полосками от соплей  на манжетах. Он подходит к капитану Зимоздре, тот демонстративно отворачивается. Поручик заходит с другой стороны. ВЕНЗЕЛЬ. Прошу прощения, по какому поводу такое спешное построение? ЗИМОЗДРА. (в сторону) Как стоит перед старшим по званию, щенок?! Нахлестать бы мерзавцу по щекам или двинуть ногой ему в пах, прямо сейчас! (Подаёт поручику три пальца для рукопожатия и улыбается ободряюще)
 Здравствуйте, гусар вы разэтакий!  Как настроение? Боевое? Готовы горы свернуть? Знаю я вас, молодых, небось всю ночь куролесили? Рулетка, девочки, зелёное сукно бильярда? (явно издеваясь) Сколько шаров загнали в лузу, поди штук пятьдесят?
ВЕНЗЕЛЬ. (смущаясь) Я, признаться, вчера был занят другим... наблюдая за водной гладью вечернего озера...
ЗИМОЗДРА. Ай бросьте! Мне старику можете открыться, как отцу родному! Знаем мы вас, молодых гетеро-секс-аулов... за кем вы там наблюдаете. Мягкие шарики гонял? Карманный бильярд? Кожаная флейта? А из дам кто? Только Дуня Кулакова?
ВЕНЗЕЛЬ. (краснеет и пытается переменить тему) Представляете себе! Сейчас я не успел докушать какао, как вдруг врывается сумасшедший солдафон и начинает орать: «Офицеры на построение». У меня эклер в горле застрял. Я чуть не задохнулся. Так этот солдафон стал лупить меня кулачищем по спине. Идиот какой-то. Никакого такта. Почему это у нас в армию одних идиотов берут?  ЗИМОЗДРА. Сам удивлён. (в сторону быстро) На себя бы лучше посмотрел! Стелька бактерицидная! ВЕНЗЕЛЬ. (восторженно) А я вчера, в пруду на вечерней зорьке, здорового карпа нарыбалил! Он у меня всю ночь в ванной пузыри пускал. (смеётся) Так уморительно. Я ему туда стакан вермута влил. Представляете? Нынче отнесу повару, пусть теперь фишзупе состряпает.
ЗИМОЗДРА.  Ишь ты! Карпа? Карпа поймать это большая удача. Карп рыба благородного значения. Это не ёрш и не плотва. А вот фишзупе?               
 ( крутит пальцем у виска) В здешнем пруду кроме стрептококков ничего не поймаешь.
ВЕНЗЕЛЬ. (авторитетно) Фишзупе это рыбный супец такой. Я воспитан на изысканной кухне и люблю себя побаловать этаким манером. В детстве, за любовь ко всему вкусненькому, меня даже называли: «Сливочка» и «Животик».
ЗИМОЗДРА. Уха значит по-нашему?
ВЕНЗЕЛЬ. (с чувством превосходства) Уха - моветон. Там кишки плавают, чешуя. Как можно употреблять вовнутрь такую гадость?
ЗИМОЗДРА. А я, признаться, люблю это дело. В кишках весь навар. Я ничем не брезгую. Меня по другому воспитывали. Время было другое... Мы вшестером, каждый выходной отправляемся на речку. Капитан Мокашов метнёт гранату в омут и будьте любезны — полный котёл рыбы на четыре ведра. А навар такой, что ложка стоит. А дух такой, что и не описать. На свежем воздухе аппетит волчий, что тарелок по пять, уплетёшь за один присест. Да ещё в котле остаётся. Выливать жалко. Мне уж не в моготу, домой ухожу, а эти, сидят до ночи, доедают.               
ВЕНЗЕЛЬ. Да  как  же это в  таком  количестве?..
ЗИМОЗДРА. (гордо) Жрут-с!
ВЕНЗЕЛЬ. Так это же нездорово, ежели без нужды?      
ЗИМОЗДРА. Привыкли, подлецы!
ВЕНЗЕЛЬ. (в сторону, делает большие глаза) Дикари!!!
ЗИМОЗДРА. (в сторону) Дядя Вензеля, генерал-аншеф Настасьев, служит в генеральной прокуратуре и поэтому его племянник пользуется здесь некоторыми послаблениями по службе. Вензель же, принимает «дружеское» отношение офицеров как должное и приписывает это своей благородной манере держаться в обществе.  На плац, выскакивает начальник штаба подполковник Нанюх. Он  бегает туда-сюда на коротких ножках. Следом за ним из штабных дверей появляется Зацепа.
НАНЮХ. А вот и я-а-а-а-а!
Делает сальто, выхватывает из кобуры живого петуха, орёт  дурным голосо.
Становись!  Равняйсь! Отставить! Смир-рна! Р-р- равнение на леву! Ни кто из офицеров не удивляется
ЗАЦЕПА. Вольно!  НАНЮХ. Вольно!
ЗАЦЕПА. (Извлекает из кармана пакет с грифом: «Совершенно секретно! По прочтении уничтожить» и поднимает его над головой для всеобщего обозрения.) Кто мне скажет, что это такое? Это секретное предписание, которое я получил двадцать минут назад. В полк с инспекционной проверкой едет сам министр Дроздов. Вы понимаете, что это значит? НАНЮХ. ( в сторону, сверкая глазами) Уж кто-кто, а я хорошо понимаю, что это значит. Потому что сам раз в неделю сигнализирую наверх о проделках своего командира.
ЗАЦЕПА. (размахивая пакетом) До двух часов дня организовать в части порядок! В казармах выскоблить полы, в окна вместо фанеры вставить стекло. На территории собрать все бумажки, листья, ветки и прочую херату. Побрить морды, помыть уши. Вон тот лейтенант подстрижен, как собака. Перестричься! У вас солдаты вешаются, где попало, а вы тут не подстриженный стоите! И помните – я с вами взасос, по взрослому, с язычком, целоваться не буду! И если раньше я спускал вам сквозь пальцы, то теперь, если кого за что-то поймаю, это будет его конец. Смирно! Вольно! Разойдись!
             Картина третья.
            Министр Дроздов, Нанюх, Зацепа, группа офицеров, позже сержант Макарадзе, повар Васильев.
(Контрольно пропускной пункт части. Подъезжает чёрное лаковое авто. Из него с трудом выбирается министр Дроздов - как две капли воды похож на Михаила Сергеевича Горбачёва. Только за ним захлопывается дверь, из динамика, выставленного в штабное окно, оглушительно грохает военный  марш. В ту же секунду караульная рота стреляет по небу троекратным залпом. Из под облаков сыплются вороны и воробьи. Из всех щелей выскакивают бродячие кошки. Встречающие офицеры щёлкают каблуками.)
 ЗАЦЕПА. (нервно махая руками в сторону динамика) Смирно! Михаил Аркадьевичу — Ура!  ОФИЦЕРЫ.  (выкатив груди) Ура! Ура! Ура!  ДРОЗДОВ. У вас, что здесь?.. Карнавал?!
Прикладывает растопыренные пальцы к шляпе. По выражению его лица видно, что он огорошен и даже слегка напуган таким стремительным приёмом. Из штабного окна вновь ахает музыка, но на этот раз зазвучат не военные  фанфары, а жгучие аргентинские мотивы. ЗАЦЕПА. (торжественно) Уважаемый Михаил Аркадьевич! Мы, сердечно рады приветствовать в вашем лице не только выдающуюся личность, занимающую высокий государственный пост, но и человека, которому небезразличны суровые армейские будни и повседневный быт военнослужащих. Позвольте считать наш импровизированный летучий митинг открытым?          Зацепе подают страшного вида ракетницу с пятью стволами, и он тут же стреляет из всех пяти стволов сразу. Раздаётся оглушительный грохот. Вверх взмывает пять зелёных звездочек, а сама ракетница вырывается из рук полковника и прыгает далеко в сторону. Всех и вся заволакивает сизым дымом. Кто-то удушливо кашляёт, чихает. Гавкают собаки, плачут младенцы. Музыка из окна звучит громче. Все что-то обсуждают разом, но что не слышно —  только губы шевелятся. 
ДРОЗДОВ. (в сторону) А ведь убьют, когда нибудь, уроды! (Зацепе, пытаясь перекричать музыкальное оформление) Оставьте это, полковник. Я прибыл сюда не за этим. У вас есть укромный уголок, где мы могли бы спокойно побеседовать  с  вами  и  с  начальником  штаба? ЗАЦЕПА. (оглохнув от грохота) Не извольте беспокоиться! Это ваше любимое танго! С минуты на минуту доставят сержанта Макарадзе, он нам спляшет, что нибудь зажигательное!
ДРОЗДОВ. (в сторону) Прямо беда! Всякий раз одно и то же. Опять водку потащит лакать. Никакой серьёзности. Непосредственный как дитя. За это и люблю его. (Зацепе) Зачем нам Макарадзе? Я не за этим...
ЗАЦЕПА. (орёт краснея от  натуги) Нет! Вам непременно следует взглянуть на это чудо. Дик совершенно! Неандерталец! Этнический эпос! Честное слово, его бы в «Большом» показывать... такие антраша откалывает! В прошлый раз делал кульбит и ненароком залепил сапогом по рылу прапорщика Бесписько. Кровь из носу! Бесписько сразу в резерв, по психиатрической статье... (орёт в восторге) Вот он сам! А ну, дитя гор, — разгони дурную кровь! Дай прикурить! Эх, ромалы, или кто вы там, на самом деле?
Макарадзе выделывает ногами что-то сверхъестественное. Из глаз его сыплются искры. (Раздавил каблуком элекртрокабель)
НАНЮХ. (в сторону, злорадно) Вот оно — возмездие! Не напрасно я сигнализировал. Сам приехал. Неужели очную ставку сейчас устроят? У меня фактов достаточно наберётся. Меня голыми руками не возьмёшь. Хорошо, что я книжечку с собой прихватил. (нежно гладит себя по ляжке) Тут, в глубоком кармане широких штанин, лежит «бомба замедленного действия» – записная книжка, куда я заносил все факты злостного и не очень злостного нарушения воинской дисциплины, а так же деяния не совместимые с высоким званием офицера.  ДРОЗДОВ. (заслоняясь шляпой от наседающего танцора) Сейчас же уйдём! Не надо эпоса!
 ЗАЦЕПА. (разочаровано) Как будет угодно, как говориться, милости прошу, к нашему шалашу. С дороги, по армейскому обычаю принято перекусить прямо из походной кухни. Из солдатского, так сказать, котелка.
Зацепа вежливо, но твёрдо берёт министра под локоток и ведёт к солдатской столовой. Следом бодро вышагивает подполковник Нанюх. Вокруг них, поднимая облака пыли лихо выплясывает сержант Макарадзе. Он ненормально высоко подпрыгивает и выкрикивает: «Ас-с-с... Ас-с-с...»
Картина четвёртая.
Дроздов, Нанюх, Зацепа, позже повар — рядовой Васильев.
(Маленькая уютная комнатка. Стены драпированы зелёным плюшем. Стоит холодильник, телевизор, в буфете настоящая посуда, а не стальные миски. На полке телефон, то звонит неожиданно резко, то так же неожиданно умолкает. Трубку никто не берёт. Имеется электрический самовар. На низком резном столике расставлены вазочки с холодными закусками: сыр, ветчина, гусиный паштет. Селёдочница с жирной рыбой в колечках лука. Всё самое свежее, со слезой. Меж тарелок возвышаются бутылочки с рябиновой и калгановой водкой. В центре закусок возвышается большой графин красного стекла. Тут же скромный букетик живых полевых цветов. Всё очень бесхитростно, без претензий на светскость.) ДРОЗДОВ. (одобрительно кивая) Вы правы, полковник, закусить не помешает. Но сначала о деле. Вы меня знаете. Я не люблю лишних слов, намёков, недоговорок, загадок и прочих ребусов. Ещё я не люблю холодную телятину, но это к делу не относится. И поэтому начну сразу, напрямик, не взирая на лица. Как говорится, не в бровь – а в глаз! Не буду долго тянуть кота, за сами знаете что. Да вы и сами, я думаю, догадались. Что же мы стоим? Прошу вас, присаживайтесь... ЗАЦЕПА. Жарко! Пить хочется так, что сил никаких нету больше терпеть. Прошу извинить меня, товарищи... (тут же набуравливает себе полный стакан водки и немедленно выпивает). Нанюх остаётся стоять у стола по стойке «смирно». Он уже потихоньку достал свою заветную книжечку и, только ждёт удобного случая. Зажав книжку в правой руке, он спрятал её за спину, левой же нервно теребит пуговицу на мундире.
ЗАЦЕПА. (Нанюху) Вы что, аршин проглотили? Перестаньте паясничать, налейте себе, без церемоний.
ДРОЗДОВ. (Нанюху, тревожно) Что-нибудь случилось? У вас такой ошеломлённый взгляд?  (в публику) Боже, как он смотрит! НАНЮХ. (на выдохе) Так точно, случилось! (Дёргает пуговицу — та отрывается «с мясом» Говорит быстро, захлёбываясь, опасаясь что его оборвут на полуслове.) Как я уже имел честь сигнализировать, в части и раньше происходили всякого рода чрезвычайные происшествия, не совместимые с гордым званием защитника отечества, но никаких выводов из полученных уроков сделано не было, и никаких мероприятий по предотвращению нарушений безобразия не последовало. В результате, одиннадцатого числа в пять часов вечера рядовые срочной службы Мамедов и Абдулхакимов, после совместного распития спиртных напитков в количестве трёх пузырьков лосьона «Утро» в туалете второй роты, нанесли побои рядовому Лучунасу. Удары наносились предметами, предназначенными для сантехнической обработки туалета типа «сортир» на шесть посадочных мест. После чего, отобрали у него новые сапоги сорок шестого размера, оставив взамен старые Мамедова сорок первого размера.  ЗАЦЕПА. (министру) Однако, разрешите вам налить? (удивлённо смотрит на начальника штаба, потом переводит взгляд на министра и, заметив на лице Дроздова искреннее любопытство, решает пока не вмешиваться.)  НАНЮХ. (всё больше распаляясь) Ночью, рядовыми Заливайко и Хундырь, в спальном помещении первой роты был избит дежурный по роте младший сержант Жук. После чего, Жук употребил в умывальнике алкогольный суррогат в количестве двух кружек раствора зубной пасты «Помарин» и одного пузырька одеколона «Бемби». После этого, он явился в спальное помещение первой роты, где был вторично избит рядовыми Заливайко, Хундырь и ефрейтором Козловым. В двадцать четыре часа сорок минут сержант Жук попытался самовольно вскрыть оружейную комнату с дальнейшей  целью завладения огнестрельным оружием, но был связан портянками и доставлен в санчасть, где ему сделали промывание желудка мыльным раствором. В тот же день в шесть утра, караульный Пахомов, охраняя боевое знамя полка на посту номер один, употребил во внутрь алкогольный суррогат из спиртов сапожного крема. При смене с поста, он открыл беспорядочную стрельбу боевыми патронами и кричал, что святой Денис, когда ему отрубили голову, взял её в руки и прошёл с нею восемь вёрст... (со всхлипом набирает в себя побольше воздуха)
ДРОЗДОВ. Зачем?
НАНЮХ. Прошу прощения... (со свистом выдыхает) ДРОЗДОВ. Ну, зачем он так далеко ходил? Восемь вёрст это очень большое расстояние. Четверть марафонской дистанции.
НАНЮХ. Я не совсем того?.. Кто ходил?..
ДРОЗДОВ. Денис этот ваш! (заметно раздражаясь) Зачем его понесло чёрте куда в такую даль? С какой целью?
 НАНЮХ.  Ах в этом смысле? (пожимает плечами, теряется) ...в этом смысле. Я в смысле беспорядка... но мы разберёмся, примем меры. Учтём! У меня всё записано!
ДРОЗДОВ. Послушайте, я что-то не улавливаю связи между вашим  монологом и целью, с которой мы здесь собрались. Меня несколько шокируют ваши откровения про лосьоны, шампуни и другую парфюмерию отечественного производства. У вас в части пить больше нечего? Или вы хотите предложить мне попробовать что-нибудь этакое, экзотическое? (с опаской поглядывает на графин красного стекла) У меня, знаете ли, здоровье уже не то. В молодые годы, с удовольствием составил бы вами компанию, а теперь врачи не рекомендуют. Почки!
НАНЮХ. (мгновенно вспотев) Я? Нет! Выражаясь фигурально... В смысле дисциплины… Почки Жуку отбили уже на гауптвахте...
ЗАЦЕПА. (злорадно) Прекратите паясничать! Вам же ясно сказали, министр не будет лопать с вами сапожную ваксу. И, вообще, сядьте… и успокойтесь. Ваша провокационная вылазка не удалась. И не делайте такое мифическое лицо,  вы же офицер! (в сторону) Конечно, я не испытываю иллюзий в отношении Нанюха. Я прекрасно знаю, что он барабанит на меня во все инстанции, как Там-Там. Но мы всегда оставались хорошими друзьями, боевыми товарищами и даже дружим семьями. ДРОЗДОВ. Итак, я продолжу! Подполковник несколько отвлёк нас от заданной темы. Как уже было сказано ранее, я не люблю всякого рода недомолвок. И хочу сразу предупредить — дело, о котором пойдёт речь, до нельзя секретно. (Делает специальный акцент на последнем слове для осознания важности момента. В это время  офицеры ведут себя по разному. Зацепа, как бы в расеяннояти, выпивает рюмку, а Нанюх в растерянности мусолит листы  блокнота.) Нам известен ваш полк. Один из лучших полков нашей армии и, поэтому выбор пал именно на него. Мне, с вашей помощью, необходимо отобрать из личного состава полка нескольких военнослужащих для выполнения особого поручения. Оговорюсь, задание намечено в самой общей форме. Влить в эту форму конкретное содержание, определиться не только, с общим положением, но и грамотно согласовать наши действия, будет делом не простым.  ЗАЦЕПА. (поднимаясь из за стола) Михаил Аркадьевич, можете располагать мною. Я к вашим услугам! Сочту за честь… Ёксель-моксель… Вы же меня знаете, как облупленного!  ДРОЗДОВ. Полковник, мы глубоко ценим вас как офицера, как человека кристально честного, самоотверженного, волеустремлённого, беззаветно преданного партии и правительству. Я нисколько не сомневаюсь в вашей готовности не пощадить  живота своего  на благо Отечества. Но в  данный момент  вы нужнее здесь, на своём боевом посту. Может быть, начальник штаба имеет нам что-нибудь предложить?  НАНЮХ. (встрепенувшись) Имею, имею! А то как же... Вот, извольте. Четвёртого дня, предположительно около трёх часов ночи, в сушилке второй роты сержант Глоба поджёг из хулиганских побуждений технические бушлаты. В огне вместе с бушлатами сгорели берёзовые веники и другие материальные ценности на общую сумму... ДРОЗДОВ. Позвольте! Вы что же, хотите предложить кандидатуру Глобы? НАНЮХ. Я? Нет. И в мыслях не было. (С сердечным надрывом) Но у меня так записано! Может это и не Глоба поджигал, а кто-нибудь ещё? ДРОЗДОВ. (мрачно) Мне кажется, мы не понимаем друг друга. Вы пока тут посидите, поразмышляйте о своей дальнейшей службе, а мы с полковником пройдем в штаб. Я хочу лично ознакомиться с кандидатами, каковые найдутся, в чём не сомневаюсь. Проводите меня полковник. (Зацепе) Однако, как от вашего приятеля пахнет неприятно! Моральным разложением потягивает.
ЗАЦЕПА. А, как же это? Может стопочку водочки,  для расширения сосудов? Особой очистки, слеза Иисуса! Паштетик, селёдочка? ДРОЗДОВ. (жёстко) Позже! Нас ждут дела государственной важности, не терпящие отлагательства.  Промедление – смерти подобно! НАНЮХ. Да вы хотя бы понюхайте,  хоть одной ноздрёй! (Исподтишка показывает Нанюху кулак)
ДРОЗДОВ. Проводите меня отсюда! И сделайте любезность уберите этого вашего экзотического плясуна подальше, а то я прямо отсюда слышу, как он там скачет под окнами. Не то, чтобы я испугался... раздражает. Не ровён час он мне зубы каблуками вышибет со своими асс-с, асс-с...
Дроздов и Зацепа уходят, оставляя Нанюха в одиночестве переживать и волноваться. НАНЮХ. (массируя пальцами стриженые виски)  Как же это? Что же теперь будет? Служба? Карьера? (нервно) К черту теперь карьеру! Надо же так срезаться. Но ведь хрен его разберёт, чего он хочет. Наплёл про какой-то секрет,  государственную тайну. Не так, не с того я начал. Надо было сразу про продовольственную службу доложить. Ведь ни один запёрданный поросёнок оттуда на кухню не попал. Зацепа на командном пункте баньку себе оборудовал, да девок туда по ночам возит. Все видели!  (пьёт прямо из красного графина)  А копать бы взялись, то и меня зацепили бы? Ну и хрен с ним, всё одно жизнь пошла прахом. Зато этих всех… Ух, как бы я их всех приложил!  Что это я  из горлышка лакаю? (ищет глазами стакан и не находит) А, плевать, из горлышка даже удобней. Насосусь в сиську и хрен с ним. Вы, говорит, посидите, подумайте о своей дальнейшей службе. А мне и думать нечего! Я про вас всё и так знаю. Все вы макакаки красножопые! Скоты! Живёте, как в курятнике. Только бы влезть повыше, клюнуть ближнего и насрать на нижнего. Побольнее пнуть, унизить, обидеть ни за что – ни про что. (Швыряет пустой графин через плечо. Внезапно обнаруживает на своей тарелке селедку и страшно удивляется.) Рыба? (Бьет её ножом наотмашь, но промахивается. Берёт луковыё колечки и цепляет себе на уши. Любуется в зеркальце и остаётся доволен.) Ё-мазай, куда это все подевались? Есть кто живой?! Покажись! ПОВАР. (робея) Я здеся живой, больше никого туточки нетути. НАНЮХ. (с отеческими нотками в голосе) А, это ты? Проходи, сынок. Как зовут-то тебя, дорогой мой человечек? ПОВАР. (окончательно робея) Рядовой Васильев. НАНЮХ. (ещё более умиляясь) Ах ты доброе сердечко! А имя-то у тебя есть? Как мамка-то тебя звала? ПОВАР. (говорит с французским прононсом) Викто-ор.
Смущенно шаркает ножкой и строит глазки.
НАНЮХ. Витенька значит? (берёт бутылку «рябиновой», наливает и озорно подмигивает,  то левым, то правым глазом и даже двумя сразу) На-ка, Витенька, тяпни за всё хорошее. Да не бзди, если что, скажешь я приказал. ПОВАР. (испуганно)  Не, нам не можно!  НАНЮХ. Пей тебе говорят! Ну!   Сморщив личико, повар выплескивает водку в рот  и  по лошадиному мотает головой. От молодец! А ну, давай ещё!  Повар кривляется вторично. Ну, ты мужи-и-ик! (восторженно хлопает в ладоши) А ну давай ещё раз - Бог троицу любит.  ПОВАР. (утираясь фартуком) Хороший вы человек, товарищ полковник, добросердечный. Редкой душевной красоты... (Лицо Васильева светится бесконечной любовью к командованию, он блаженно щурится) Спасибочко вам. Вы, прямо как, заместо родной мамочки. Позвольте закусочки? НАНЮХ. (неожиданно переменившись) Закусочки?! Шхер тебе в зубы, а не закусочки! Вша лобковая! Гиббон! Знаю я вас! Чтобы службу нести, вы тут водку пьянствуете, а потом ходите красные, как залупы. Пригрелся на кухне, сволота, а твои товарищи вместо тебя затируху трескают. Ненавижу... Щас я тебя вот зафиксирую, сукинова сына. (раскрывает  блокнот). Вы у меня все в дисбат поедете. Как фамилия твоя?! Недоносок? ПОВАР. (по стойке смирно) Рядовой Викто-о-ор! НАНЮХ. Кто?! Гнус! А ну вытяни руки! Почему ногти грязные? В анусе ковырялся? Весь в микробах, как шлюха вокзальная! А ну, пшёл вон, скотина! Ишь, закусочки ему, нахальная морда какая?! (хватает со стола тарелку с гусиным паштетом и кидает её в Васильева..)
Повар стремительно  убегает.
Вот правильно, побеги лучше, займись личной гигиеной! А то, этими самыми руками в общий котёл за мясом лазаешь — сука!
Неожиданно требовательно звонит телефон. Нанюх срывает трубку.
ГОЛОС В ТРУБКЕ. Кто у аппарата?
НАНЮХ. (по-молодецки) Генерал — фельдцейхмейстер Вжопеноги! Собственной персоной!!! С кем имею честь вести светскую беседу?
ГОЛОС В ТРУБКЕ. Национальная буржуазия по своей природе имеет двойственный характер. В современных условиях национальная буржуазия в колониальных, бывших колониальных и зависимых странах, не связанная с империалистическими кругами, объективно заинтересована в осуществлении основных задач антиимпериалистической и антифеодальной революции...
НАНЮХ. (засыпая) Империал... реалисты — суки! Мы вам ещё покажем… не-на-ви-жу... жу…

Картина пятая.
Ефрейтор Люсин, повар Исаев, капитан Зимоздра, полковник Зацепа, лейтенант Людоедов, рядовой и сержантский состав второй роты и другие военнослужащие.
(Бытовая комната второй роты. На стенах развешены плакаты армейских стрижек. Ефрейтор Люсин в ожидании отправки на гауптвахту пишет письмо своей невесте Клавочке в далёкий рабочий посёлок «Верхние Бабарыки». Из репродуктора фоном идёт песня.
Это время гудит — Бам-м-м!
По просторам твоим — Бам-м-м!
И седая тайга покоряется нам-м-м...
В самой казарме стоит невообразимый кавардак. Все бестолково бегают, лица искажены тревогой, в воздухе летают перья, под ногами шныряют длинноногие куры.)
Звучит голос за сценой.
ГОЛОС  ЗА  СЦЕНОЙ. Клавочка Дрюнина — любимая девушка ефрейтора Люсина обещала сердечному другу ждать до гробовой доски, на танцульки не ходить и писать ему на службу каждый день по два письма. Первую неделю она крепко держала данное слово. Но, как известно, женское сердце не камень. Лучшая подружка Нюра затащила девушку на посиделки в «Нижние Бабарыки» к Васе Беленькому, где напившись красного вина, Клавочка нечаянно отдалась комсомольцу Гундосову. История древняя, как мир. Кто виноват? Соблазнитель нетрезвых девушек Лёха или хитрая бестия Нюра? А может быть виноват ликероводочный завод номер восемь? Зачем этот завод выпускает такое сладкое вино, от которого у бедных барышень случаются Амуры. Писем Люсину Дрюнина конечно не писала, зато от него получала часто. Обычно письма зачитывались вслух на посиделках у Беленького. Собравшиеся просто плакали от смеха. Особенно радовали концовки типа: «Ну, пора прощаться. Пока, моя Клавуся. Целую тебя в сисечки. С армейским приветом, твой Цуцик». Всего этого Люсин не знал и продолжал регулярно отправлять в рабочий посёлок послания, полные светлой любви и печали. ЛЮСИН. (ковыряясь в голове сочиняет вслух) Здравствуй, дорогая Клава! Силюсь представить перед собой твой любимый образ, но образ расплывался и кажется не таким любимым, как прежде. В первых строках своего письма хочу сообщить тебе, что писем я твоих не получал, за что тебе большое спасибо. Ещё спешу сообщить, что сам жив - здоров, чего и тебе желаю. Погода у нас стоит нормальная. Служба идет своим чередом. Служу, как все. На завтрак дают кашу и чай. На обед суп и кашу, и компот. На ужин опять кашу и чай. Дома я кашу не любил, а здесь ем с аппетитом, только добавки не дают. В воскресенье у нас проводили спортивный праздник. Бежали два километра, на время, в противогазах. Я прибежал вовремя. А были такие, кто вообще не прибежал. Как там наши ребята? Небось, все винище трескают. Что-то никто не пишет. А помнишь, как мы с тобой первый раз целовались? Я тогда немного пьяный был, да ещё помады твоей наглотался, так что блевал потом всю ночь. Ну, вот вроде и всё. Пиши почаще. Если кого увидишь – передавай привет. Целую тебя везде, особенно в пупочку. Вечно твой  Мопсик. Жду ответа, как соловей лета! Ветка сирени упала на грудь, милая Клава меня не забудь!» ПОВАР ИСАЕВ. (лежит в спальном помещении роты и бредит) Чего тебе надо? Картошечки? ***шечки!!! Кисельку? Хуй тебе, а не кисельку! По ночам я варю высококалорийные каши...
ЛЮСИН. Ещё передавай привет своим родителям, Нюрке Епихиной, Шурику Одноглазому, Жоре и всем моим дружбанам и пацанкам. Помню, как  на гражданке, ходили мы, бабарыкинские ребята, на танцы в Пидарюгино. Как мутузили там пидарюгинских шкетов. Как потом пьяные и весёлые, возвращались мы в поселок, горлопаня матерные частушки. А я вместе с Гундосом присел на обочину «большака» облегчиться и только собрался подтереться листочком подорожника, как откуда ни возьмись налетели на нас со всех сторон озверелые пидарюгинцы. А Гундос убежал – комсомолец драный! (Ефрейтор скрипит зубами.) Встретишь Лёху Гундосова, то привета ему не передавай. А встретишь Верзилу, скажи ему, мол, мой грозился тебе, сука, ноги из задницы повыдёргивать. Пусть боится.  Дверь распахивается и в бытовку входит  командир роты капитан Зимоздра.   ЗИМОЗДРА. (изумлённо) Ах ты, мать твою! Вся казарма шуршит, порядок наводит, а этот раздолбай  сидит. Ты, зачем тут? ЛЮСИН. (хвастливо) Жду пока на губу повезут. Вот письмо написал.
ЗИМОЗДРА. (призывая в свидетели солдат с плаката «Головные уборы».) Нет, вы видели? Он пишет! Ты что такое из себя есть? Лев Толстой? Братья Гримм? Ну-ка, пойдём со мной, беллетрист!
Они идут по казарме мимо разметавшегося по постели Васильева. Вокруг  кипит работа. все военнослужащие с тряпочками в руках что-то усердно протирают.
ИСАЕВ. (бредит) Мясца вам? ... между ног болтается, колбаса называется.
ЗИМОЗДРА. (проходя мимо Исаева в сторону) На износ работает! (далее назидательно - философски ни обращаясь ни к кому конкретно) Армейский порядок – наука. Это не тот порядок, который наводит в вашей квартире домработница, смахивая специальной щёточкой пыль с бронзовых канделябров. Тем, кто не служил в армии, сложно вникнуть в процесс наведения порядка. С первого дня своего существования наша армия наводит порядок в своих рядах с одинаковым нулевым результатом. Постоянно в течение суток бесчисленные уборщики подметают ветер на плацу. Иногда в некоторых частях для пущего «порядку» жухлую травку ретушируют зелёной красочкой, приклеивают к веткам опавшие листочки или, наоборот, обрывают их. И беспрестанно всё красят. На некоторых предметах лакокрасочный слой доходит до сантиметра. Старшины всех рангов преследуют кладовщиков и униженно клянчат: «Хуч какого цвету!» В одной части особо ретивый прапорщик размалевал обыкновенные осины под карельскую берёзу. Красят даже то, что на первый взгляд выкрасить совсем уже невозможно, в частности суповые кастрюльки, дверные ручки или электрические лампочки. Выкрасив же — беспощадно выбрасывают на помойку.
ЛЮСИН. (подражая Зимоздре) Это летом. Зимой же, даже снег не имеет права лежать так, как ему вздумается. Сугробы тщательно выравнивают с помощью верёвки. Ненаглядная красота! Снег так же могут запросто выкрасить, если грязный, или просто растопить паяльной лампой. Везде, где только  возможно, посыпают песком дороги. Когда не хватает песка, в ход идёт щебёнка, угольный шлак, кирпичная крошка. Я сам посыпал!
ЗИМОЗДРА. (назидательно - философски) В любое время года в спальных помещениях казармы полы натирают специальной мастикой. О-о-о-о-о!!! Это мелодия для скрипки с барабаном. Это даже нечто большее... (захлёбывается) Это — святое! Причём обыкновенная паркетная мастика для этой цели не годится, нет — она не достаточно вонюча. Настоящая ядрёная мастика, от которой слезу вышибает, щедро накладывается на предварительно очищенную, от неё же, поверхность и тщательно втирается до появления праздничного глянца. Грязь к такому покрытию пристаёт радостно и навсегда. Смыть невозможно, в следующее воскресенье нужно будет отскребать заново.
Зимоздра и Люсин выходят на плац. Там так же ни кто не стоит на месте. Все бегают с лопатами наперевес. На  плацу, по стойке смирно, стоит перед  Зацепой  дежурный по части лейтенант Людоедов.
ЗАЦЕПА. (грозно) Это что?
Указывает на фантик от карамельки.
ЛЮДОЕДОВ. Язык не поворачивался сказать: «Это Беспорядок». От стыда я готов расстрелять половину личного состава, а вторую половину выдрать крапивой! ЗАЦЕПА. (ещё более грозным голосом) Немедленно навести порядок! ЛЮДОЕДОВ. Есть, навести порядок! (бежит в сторону казармы). Зимоздра! Скорее! Командир КРАЙНЕ недоволен. Нужно быстренько организовать уборку плаца.
ЗИМОЗДРА. Сейчас нарисуем, не рыпайтесь.  Люсин? ЛЮСИН. Я здесь!
ЗИМОЗДРА. Слушай мою команду! Бегом в каптёрку. Взять метлу и аллюром обратно. Понял? Повтори. ЛЮСИН. Понял. Взять бегом метлу и обратно.
Убегает петляя по плацу как дичь.
ЗИМОЗДРА. (сочувственно)  Достанется тебе сегодня «на орехи». Измучили нас вконец этими инспекциями.
ЛЮДОЕДОВ. Сегодня всем достанется. В прошлый раз столовую проверяли. Носы свои в котлы позасовывали и спрашивают, (гнусавит) почему у вас картофель гнилой? В прошлый раз проверяли – одна гниль в котле плавала и теперь то же самое. А по столовой дежурил прапорщик Осепский. Он им и врезал. Вы, говорит,  можете хоть каждый день тут контролировать, картошка всё равно гнилая будет. Это такой продукт капризный, если один раз сгнил, то, сколько его потом не проверяй – он обратно свежим не сделается. По той же причине у нас и капуста тухлая. Так и сказал. Так эти «умники» настрочили на него рапорт. Якобы Осепский умышленно привёл в негодность продукты питания. Примчался запыхавшийся ефрейтор без метлы. ЗИМОЗДРА. (ехидно) Где инструмент?  ЛЮСИН. Кругом убираются, даже лопаты разобрали, одни ломы остались, ЗИМОЗДРА. Ну, так вот, Люсин, голова солдату для чего дадена? Чтобы думать, а мозги  — чтобы соображать! Возьми самый большой лом и приступай к подметанию плаца. ЛЮСИН. (округляя глаза) Лом? Он же тяжёлый. Давайте я лучше у кого-нибудь веник попрошу. Веником-то чище будет.  ЗИМОЗДРА. А мне не нужно, чтобы было чисто, мне нужно, чтобы ты, гадость такая, надорвался. Чтобы у тебя кила вылезла! Что бы у тебя пупок развязался. Понял ты меня? Всего тебя ненавижу!                АКТ  ВТОРОЙ.
Картина первая.
Дроздов, Зацепа, майор Глушко, поручик Вензель, позже Люсин.
(Кабинет полковника Зацепы. Министр Дроздов разглядывает тактические карты. Майор Глушко, не сводя с министра влюблённых глаз, колупает в зубах спичкой.  Зацепа суетится у сейфа. Входит Вензель.)
ВЕНЗЕЛЬ. (молодцевато щёлкает каблуками) Поручик Вензель по вашему приказанию прибыл!  ЗАЦЕПА. Вот и он! Разрешите представить, — будущее нашей армии, с позволения сказать, наша смена. Молод, но уже чувствуется жёсткая хватка боевого офицера. (Вензелю шёпотом) Где же вы таскаетесь, поручик? В туалете? Вы бы ещё в театр сходили. Вензель скромно опускает глаза и краснеет. ГЛУШКО. (в сторону насмешливо) Ишь, «боевой офицер», распустил сопли до пупа. Разрумянился весь, как шлюха пьяная. Смотреть мерзостно. ДРОЗДОВ. (С сомнением разглядывая сконфуженную фигуру Вензеля —  вполголоса Зацепе) Что же ты мне, сукин сын, подсовываешь?  ЗАЦЕПА. Не извольте беспокоиться! Несмотря на столь юный возраст, Эдуард Вензель зарекомендовал себя, как исполнительный добросовестный офицер, чётко и беспрекословно выполняющий приказы командования. Морально устойчив, со старшими по званию вежлив, в быту скромен, взысканий по службе не имеет. Вот и майор Глушко засвидетельствует мои слова. Он дружен с поручиком и как старший товарищ оказывает на него благотворное влияние.  ГЛУШКО. Так точно! Поручик Вензель известен мне только с положительной стороны. Обладая твёрдым волевым характером, он постоянно работает над собой, совершенствуя свою боевую и политическую подготовку. (в сторону) На прошлой неделе в офицерском собрании, выпив две рюмки водки, поручик сделался совершенно пьян и лез ко всем целоваться, уверяя в своей искренней дружбе, а капитану Макашову обслюнявил всю физиономию так, что тот даже выходил умываться.  ЗАЦЕПА. (иезуитски улыбаясь) Вот какие у нас люди в полку. Сами видите, Михаил Аркадьевич, лучше не найдёте, хоть бери любого, вставляй в рамку и на стенку вывешивай.
Все присутствующие смотрят на Зацепу с испугом.  ГОЛОС ЗА КАДРОМ. Зацепа лукавил. Майора Глушко он не любил. Хотя ярко выраженным кретинизмом майор не страдал, но обладал одной удивительной способностью разваливать любое порученное дело на корню. Последний раз бравый майор отличился, провожая супругу Зацепы на курорт. На железнодорожном вокзале он умудрился посадить её не в тот поезд, отправить багаж в другой город, вдобавок крепко выпил в станционном буфете и потерял все проездные документы вместе с курортной картой. Глупо было бы предполагать, что майор проделал всё это умышленно.
С Вензелем дело обстояло иначе. Племянник генерал-аншефа Настасьева был для полковника, точно гвоздь в сапоге. Поручик постоянно попадал во всякие несимпатичные истории. Терял фуражу, портупею, перчатки, а один раз исхитрился забыть в троллейбусе парадную шинель. Причём номер троллейбуса и куда он ехал, поручик забыл начисто. Жалования ему хватало ровно на два дня. Фланируя по штабным кабинетам, Вензель лямзил у офицеров сигареты, карандаши, бутерброды, не брезговал и канцелярскими кнопками. Брал в займы деньги и забывал отдавать. Мог запросто погрузиться в сон на дежурстве, как впрочем, и поступал. А однажды зимой, зачем-то лизнул железную дверную ручку и прилип к ней языком так, что бегали в столовую за чайником, отливали водой. Если бы не покровительство высокого дядюшки, видит Бог, Вензеля просто били бы по физиономии чем ни попадя.
ДРОЗДОВ. (патетично) Приступим к делу! Как вы знаете, я не люблю длинных фраз и пустого словоблудия. Я сразу беру быка за рога. К чему наводить тень на плетень? Ведь мы, слава богу, не дети. Надеюсь, вы улавливаете ход моих мыслей? Я всегда рассуждаю логически. Это мой «конёк». Мой, образно выражаясь, в хорошем смысле этого слова, «жеребец». Вы, верно, и сами скумекали, о чём пойдёт речь. Да, речь пойдёт о секретной миссии. Поздравляю! Полковник Зацепа предлагал ещё кандидатуру начальника штаба Нанюха, но на счёт последнего у меня появились сомнения…  ЗАЦЕПА. Тысяча извинений, за то, что прерываю вас, я знаю Нанюха как честного, принципиального офицера… ДРОЗДОВ.  (нервно) Я ещё не закончил! Нисколько не сомневаюсь в честности и принципиальности начальника штаба. Мы уже имели честь познакомиться с ним. Для этого дела он не годится. Буду краток. На чём я остановился? ГЛУШКО. Вы нас поздравили! ДРОЗДОВ.  Да, я помню. Спасибо. Поздравляю вас ещё раз и желаю всего самого наилучшего. Успехов в труде и счастья в личной жизни. Богатырского здоровья вам и вашим деткам. Как говорится: «Было бы здоровье, а остальное мы купим!» Думаю, что в дальнейшем мы не остановимся на достигнутом и пойдём к новым успехам, являя собой яркий пример стойкости и целеустремлённости. Впереди нас ждут полные опасностей приключения...
ЗАЦЕПА. Ещё раз прошу прощения, я дико извиняюсь. Мне кажется, вы говорили что-то про секретную миссию. ДРОЗДОВ. Полковник! Вы постоянно перебиваете меня. Я как раз хотел сказать о том, что командиром группы назначен маршал Гонсалес. В прошлом, он командовал крупными воинскими подразделениями и не плохо командовал, нужно заметить. У него за плечами не мало славных боевых компаний. Для всестороннего охвата различных слоёв населения, в состав группы также включены гражданские лица. Основная задача создаваемого подразделения находится ещё в стадии разработки. Вероятно, будут внесены некоторые коррективы. Но, в качестве «пробного шара», завтра планируется запустить уже укомплектованную группу в город Мозырь. Пускай посетят городские достопримечательности, поотираются в среде обывателей, словом, проникнуться той атмосферкой, в которой придётся функционировать, возможно, на нелегальном положении.
ВЕНЗЕЛЬ. (шепчет на ухо Глушко) А вдруг в этом Мозыре стреляют? Хоть бы намекнули, за что придётся погибнуть. Так, мол и сяк, в случае чего – Родина вас не забудет. И ваши славные имена, золотыми буквами, будут вписаны куда следует, в назидание другим охламонам. А может всего-то делов, паршивый чемодан переправить из пункта «А» в пункт «Б». Зато потом, как минимум – новые погоны и вся грудь в орденах.
ГЛУШКО. (в сторону) Полный кретин! (Вензелю) Вам крупно повезло, мой юный друг! Такой шанс отличиться выдается не каждый раз. Гордитесь! ДРОЗДОВ. Раз у нас возникли такие неожиданные трудности с подбором кадров, то я предлагаю включить в группу кого нибудь из рядового состава. Господа, я думаю, будет не лишним напомнить вам о конспирации. Вы меня слышите поручик?
Вензель поглощён своими мыслями и не слышит Дроздова. Он мечтает. Он жмурится, представляя себя в окружении хорошеньких дам.
ВЕНЗЕЛЬ. (окончательно замечтавшись) Вы со своими дамскими штучками всю голову мне вскружили...
ЗАЦЕПА. А вам, господин майор, будет особое задание. Марш — бросок в деревню Пенаты. Разыщите там местного жителя механизатора Станислава Бергамот и доставьте его живого или мёртвого в расположение части. С бензином у нас напряжёнка, так что транспорт вам выделить не могу. Прогуляетесь пешочком. Погоды сейчас стоят великолепные. Обстановка в этих Пенатах сложная, так что в помощь себе возьмите смышлёного солдатика.
ГЛУШКО. Будет исполнено в лучшем виде! Есть тут у меня один на примете — сама сообразительность.
Глушко удаляется. На выходе из штаба он видит первого попавшегося солдата. Это ефрейтор Люсин. Сгорбившись в три погибели, ефрейтор лениво возит по плацу железкой метра полтора длиной. Инструмент подпрыгивает на выбоинах, издавая неприятные для слуха скребущие звуки. Гоняя железной водосточной трубой по асфальту, Люсин вслух размышляет как несправедливо устроен этот мир.
 ЛЮСИН. Я, молодой, симпатичный парень со средним специальным образованием, вынужден губить своё драгоценное здоровье, таскаясь по плацу с этой железкой, а какой-нибудь хлыщ, разгуливает себе, руки в брюки и сплёвывает в мою сторону. Дать бы ему этой трубой по балде! ГЛУШКО. Эй, ты? Иди-ка сюда. Бегом! Ты зачем тут с этой хреновиной таскаешься, на виду у всего штаба?  ЛЮСИН. Выполняю приказ капитана Зимоздры по уборке территории, подчищаю плац.
ГЛУШКО. Понятно, пылесосишь значит?
ЛЮСИН. А я ему говорил, давайте я метлу возьму, метлой-то чище будет, а капитан приказал ломом мести. ГЛУШКО. Ломом? Да ты должно быть врёшь, мерзавец? ЛЮСИН. Никак нет! Как я могу? При этом дежурный по части присутствовал. Да я бы сам до такого ни вжисть не додумался бы!  ГЛУШКО. Вот что, шагом марш за мной. Я тебя забираю по приказу командира части. Но я спрошу у дежурного, и если ты наврал...
ЛЮСИН. (радостно) А может я её того, трубу эту выброшу?  ГЛУШКО. Я тебе выброшу! Казённое имущество! Под трибунал захотел?  Вернешься, положишь откуда взял.
ЛЮСИН. (всё больше смелея)  А куда идём, а?
ГЛУШКО. (зло) Вместо того, чтобы тащиться сейчас в эти дурацкие Пенаты, хорошо было бы выпить стопку водки, да и завалиться на боковую. Это мне! А тебе нужно беспрестанно учить устав гарнизонной и патрульно-караульной службы. Ну-ка расскажи обязанности солдата...
Картина вторая.
Глушко, Люсин, дед Кондратий, его супруга Катерина. Собака породы шпиц вся в колючках репейника, пьяный железнодорожник, голый мальчик, домашняя скотина в изобилии, свиноматка с «Выставки Достижений Народного Хозяйства».
(На низенькой скамеечке, возле вросшего в землю по самые окна домика, сидит дед Кондратий. Старик сосредоточенно набивает самосадом «козью ногу» и изредка бросает подслеповатый взгляд на сельскую дорогу. Там посреди чёрной лужи лежит свиноматка невообразимых размеров. Сбоку от свиньи лежит пьяный железнодорожник в наглухо застёгнутом форменном кителе при фуражке. Путеец обняв свинью, перебегает пальцами по её соскам и через раз спрашивает, явно путаясь во времени и пространстве, то: «Лифчик уже сняла?», то: «Пуговицы? Петр Егорыч ты ли это?»
 Возле  ног Кондратия вертится пес, по кличке Шиш. Собака треплет хвостом по пыльной траве и внимательно следит за пальцами деда. Весь его вид выражает крайнее нетерпение. Собака коротко тявкает и в этом тявканье деду мерещится...)
ШИШ. Прикуривай же быстрее, старый хрен, да дай затянуться!
ДЕД КОНДРАТИЙ. Вот, ты мне скажи, что такое правда и как ты её понимаешь? Молчишь? Вшивая твоя голова? Правильно, когда нечего сказать, лучше помолчи. У каждого скота, у кажного гада  своя правда. У тебя своя, у меня своя. (причмокивает, раскуривает самокрутку) Вот я сейчас ткну тебе цигаркой в нос! Тебе будет больно, а мне смешно. Когда одному весело, другому обязательно слёзно и ничего не поправишь. Так господь устроил. Понял? Пёс неуверенно гавкает   Ты мне растолкуй, в чём смысл жизни? Зачем живут человеки? Зачем рождаются они в муках, в муках живут и отдают богу душу? На кой ляд богу столько душ? Маринует он их что ли? Молчишь? Я думаю — весь ангажемент в том, что ни какова смысла в жизни нет, не было и не будет. Понял?  ШИШ. Гав- гав! Гав-но старое!
 Пёс насторожено рычит. К скамейке подходят двое. От одного вкусно пахнет кожаными ремнями, другой источает аромат пшённой каши на комбижире. Из  собачьей пасти вытекает длинная голодная слюнка. ГЛУШКО. Здорово, отец! ДЕД. (радостно) Здорово, коль не шутишь! (смеётся)
ГЛУШКО. Подскажи-ка, отец, где тут у вас живёт механизатор Станислав Бергамот? ДЕД.  Эвон! У нас вся деревня Бергамоты и каждый второй – Стаська. Нарожали Стасиков, как карасиков, будто других имён нет. Нет чтобы назвать по человечески — Эрастом или Владленом, как у нормальных людей... ГЛУШКО.  (раздражённо) Нам нужен механизатор... ДЕД.   Да у нас все механизаторы. Порода такая. А кто не механизатор, тот свекловод.. Мы тоже не пальцем деланы. И свекловоды имеются, и мелиораторы, и ассенизаторы, и свои валяльщики. В наших Пенатах славные валенки валяют. А вы, хочу спросить, просто так по деревне болтаетесь или по какой надобности? Вижу, что форма на вас военная, а каких частей, не разберу.  ГЛУШКО. Послушай, отец, ты, наверное, не понял меня? Нам нужно узнать, где живёт Станислав Бергамот? Вопрос ясен?   ДЕД. Ась? (делает испуганные глаза) Натворил чего? Оне с виду тихие, эти Бергамоты. Вроде глянешь — нету их! А как где пьянка или драка — они тут как тут, завсегда первые. В прошлом годе у Фредди, не у того Фредди Папенбрехта, что с рваным ухом, а у того — Шерпензеля, что с сухой рукой, случились именины. Ну, это полбеды. Аккурат в тот день моя бабка — дурында уронила в колодезь коромысло. Я ещё её тогда ведром огрел. Как же можно коромысло в колодезь упустить? За ним полез соседский пацан, да тоже сорвался.  Из-за дырявого плетня выходит старуха Кондратия — Катерина, с ситом в руках. Она моросит пшено из сита и  пронзительно верещит. КАТЕРИНА. Пиль, пиль, пиль, пиль…
На её позывные со всех сторон сбегаются грязные куры. Голодные птицы наскакивают друг на друга грудью, азартно клюются за каждое зёрнышко и даже рычат..
ЛЮСИН. (к старухе)  Так я и смотрю, яйцо-то ноне мелкое пошло, не то, что прежде. Какие из такого яйца ципилёнки? Гнусность одна. Хоть иди на ферму и там покупай. Дристливые небось, и от этого у них жопки болят.  КАТЕРИНА. А тебе-то что? У мене все яйки хорошие, гладкие. Кура, она как сиротка  ласку любит. Ежели ты к ней с почтением, зёрнышек насыплешь, чистой водички подольёшь, так она тебе без петуха нестись будет. А ежели ты ей перья из хвоста драть будешь, тогда конечно… Чтой-то я тебе раньше не видала? ЛЮСИН. (врёт с удовольствием) А я к Бергамотам на побывку приехал. КАТЕРИНА. (недоверчиво) Сродственник?! ЛЮСИН. Ага, брательник двоюродный.  КАТЕРИНА. Не Марьи ли Герцевны сыночек? ЛЮСИН. (врёт с удовольствием) Её! Вот, сподобился, решил навестить сродственников. Да запамятовал, где домишко-то наш?  КАТЕРИНА. Я-то смотрю, больно личность мне твоя  знакомая. Ну надо же — вылитая мамаша. Я те сразу признала. Смотрю – стоит, носастый, ну думаю, к Бергамотам приехали. И точно! Вот радость-то! Вот счастие! Хошь я те молочка парнова налью, а хошь топлёного с пенками? Поди, отвык уже, блаженный? ЛЮСИН. Спасибо, за ласку вашу за доброту, мне бы брательника со свиданьицем поздравить.  КАТЕРИНА. (ехидно) А вона, прямо по дороге, третий дом от нас будет. Отсель видать. Вона — с крышей проваленной, без трубы. Так это ваш домик.  Вишь плетень завалился? Ступай  касатик отседова, молочко целее будет. Ножки-то поди резвые? Вот и чеши давай... (в сторону) Оглоед... шляются тут...               
ЛЮСИН. Спасибо добрая женщина. На обратном пути обязательно к вам зайду... (в сторону) Курей твоих передушу, сволочь старая...
Военные уходят в указанную сторону.
ДЕД. (старухе) Чего лыбиси?
КАТЕРИНА.  К Бергамотам сродственники приехали двоюродные. Надоть вечерком к ним заглянуть, по-суседски. Важный! Яйки крупные ему сразу давай. Молока с пенками давай-давай. Оккупанты! ДЕД.  Дала?
КАТЕРИНА.  Я что, без ума? У нас и коровы то нет... аль позабыл? В прошлом годе издохла, кормилица наша. Погибла лютой смертью, моя Мунечка, обожралась колхозного клеверу.
Военные подходят к покосившейся избе Бергамота. У дома, прямо на земле, сидит кудрявый как Амур голый мальчишечка лет пяти и, высунув от удовольствия язык, лепит человечков из овечьих катушек. Готовую продукцию он складывает в жестяную коробочку с надписью: «Монпансье». Разглядывая военных ребенок улыбается.
ГЛУШКО. Ты чей? Дома кто есть? Чего лепишь?
МАЛЬЧИК. (пуская слюнявые пузыри) Солдатиков.
ГЛУШКО. А ну, пошёл отсюда, говнюк! (Люсину) Ефрейтор, быстренько разведай обстановку на объекте!
ЛЮСИН. Есть разведать обстановку! (лягает дверь ногой)
Дверь плашмя падает внутрь. Тренькает разбитое стекло. Из образовавшейся чёрной дыры пышет кислятиной и мышами. Ефрейтор виновато разводит  руками. Я не нарочно, она сама упала. Я только постучаться хотел...
ГЛУШКО. (в дыру) Прошу соблюдать полное спокойствие! Выходить по одному, без шуточек! (Люсину) Иди ещё постучись. Да не робей, я же рядом.             Расторопный ефрейтор, с трубой наперевес, ныряет в темноту. Грохот, крики... Летят тазики, вёдра, бесчисленные горшки, чугунки, корыта и прочая дрянь.
ЛЮСИН. Сюда! Здесь мужик сидит!

Картина третья.
Майор Глушко, ефрейтор Люсин, дядя и племянник Бергамоты, старушка Каплан, летучая мышь от Натальи Сац.
          (Поперёк комнаты, от стены до стены, стоит дубовый стол с двумя скамьями по бокам. За столом восседает точная бородатая копия Карла Маркса в домотканой рубахе. Оглушительно чавкая, «Диво» хлебает щи, чёрпая  липовым лаптем прямо из ведёрного самовара. Жижа золотистыми струйками сочится по пышной бороде основоположника научного коммунизма, великого учителя и вождя мирового пролетариата, оставляя в седых волосах зелёные волокна укропа. На незваных гостей мужик не обращает ровно никакого  внимания.) ГЛУШКО. (сдерживая рвотные спазмы) Приятного аппетита...
МАРКС. (вытирая руки об голову, говорит  с вызовом) Чаво, на херь, надо?  Ежели опять, блях, то даже и не заикайся, в манту. Потому я, блях, ваши хитрожопые вафельники насквозь вижу. Ты, ёп твою мать, ещё только подумать не успел, а я уже знаю. И даже не умоляй.
ГЛУШКО.  Мне нужен Станислав Бергамот. По всей видимости, это вы и будите?
 МАРКС. Ото? Не! Я не Стаська. Я – Хорь Калиныч, ёп-переёп, стало быть дядя эвонный. Я ему за место отца, матери и Господа Бога. ГЛУШКО. Очень приятно с вами познакомиться, уважаемый Хорь Калинович. Страшно рад... нашей негаданной встрече. А где же я могу увидеть вашего племянника Стасечку? (в сторону) Животное! МАРКС. (подозрительно) По што он тебе?
ГЛУШКО. (уклончиво) Надо.
МАРКС.  А них-де!  Из нетопленой печи выметнулась летучая мышь и, хлопая перепончатыми крыльями, затрепыхалась  по комнате. Наказанный  ён, Говорит мне намедни, сучье семя, я мол, ваши щи протухлые больше хлебать не буду. Мать - перемать! Видал ты такого прынца Гамлета на горошине? Так я энтот самый лапоть  в  щах  поболтал,  да  ка-а-ак за****юрил ему в лобешник! Выпердок собачащий! Я те не стану, падла! Я те... (далее сплошной мат – заглушить мычанием или  хрюканьем - по желанию – хороши так же звуки из репродуктора «Марш Энтузиастов»).  ГЛУШКО. Вы, глубокоуважаемый, видите, кто стоит перед вами? Перед  вами  стоит  начальник! Мне  нужен  ваш племянник. Я последний раз спрашиваю, где он? МАРКС. (нахохлившись) Эвон, как ты повернул!  Нача-а-альник, мать твою! Я-то думал, ты мне уважение окажешь, чакушечку поднесёшь, а ты эвон как повернул. Нача-а-альник, мать твою. А мочь ты и генерал, а мне один хер – не указ! Мотай, давай отседова! Я те... ГЛУШКО. Люсин? ЛЮСИН. Я здесь! ГЛУШКО.  Выводи эту скотину во двор. Сейчас я его лично расстреляю при попытке к бегству. ЛЮСИН. Слушаюсь! (угрожающе размахивая трубой.) Слыхал, мудила тряпочная? Выметайся живо! Кончать тебя будем без суда и следствия, именем революции. МАРКС. Не замай, не замай. На черта мне ваш Стаська? В сарае ён сидит. Забирайте хошь на вовсе, брильянт какой драгоценный. Сказали бы сразу, мол, Стасику давай! А то не спросят, как следовать и давай шмалять в како ни попадя!  ГЛУШКО. Поджечь  бы тебя мерзавца, чтоб знал своё место, скот  поганый! Люсин, у тебя спички есть?
ЛЮСИН.  Никак нет! Я курить бросил. Воспитываю в себе силу воли. ГЛУШКО. Ну и дурак! Пламя несет в себе очищение от скверны. Все великие люди использовали огонь в своих грандиозных планах. Император Нерон поджёг вечный город Рим. Другой император, кажется Наполеон, сжёг за собой мосты, а в прошлом году, прапорщик Музыка подпалил вещевой склад. Впрочем, тебе этого не понять. Сарай видишь? ЛЮСИН.  Так точно.  ГЛУШКО.  Давай быстро вытряхивай оттуда это сокровище. Если начнет упираться или спрашивать, куда да зачем — бей его трубой прямо по башке. Хватит миндальничать с передовым крестьянством.  Люсин выводит из дырявого, как лапоть, сарая молодого парня. Парень идёт сам, но ефрейтор, на всякий случай, пихает его между лопаток и приговаривает: ЛЮСИН.   Иди, иди, не сопротивляйся.
ГЛУШКО.   Станислав Бергамот?  БЕРГАМОТ. Он самый. ГЛУШКО.  (недоверчиво) Механизатор?
БЕРГАМОТ. Самого широкого профиля.
ГЛУШКО.  Вот что, механизатор, слушай сюда и потом не говори, что не слышал. Мне очень не понравился твой дядя — явный анархист-индивидуалист. Мне не понравились полоумные старики и дебильные дети в этой деревне. И ты мне сразу не понравился! Говорят, что первое впечатление обманчиво, но, я думаю, не в этом случае. Сейчас, мы проводим тебя в одно место. Попробуешь сбежать – пристрелю! Понял?  БЕРГАМОТ. Чего же непонятного? Фатум…  ГЛУШКО. Наконец-то! Хоть один понятливый попался. И не надо умничать, тебе это не идёт.
На крыльцо вылезает  Хорь Калиныч. Его седая шевелюра торчит клочьями во все стороны. Корчась от злобы он орёт.   МАРКС. Стаська, мать твою! Домой лучше не вертайся! Братьям накажу, оне-те холку-то намнут! Оне те сусала-то посворачивают! Оне те масалыки-то пооткручивают! Енералы запёрданные! Начальники херовы — жопа в паутине! Попадись ты мне, падла! Я те всю сопатку в кровь расковыряю! ****одуй! …давай отседова! Видали мы таких... ы-ы-ы-ы! (далее сплошной мат) Как призрак из ниоткуда появляется соседка — древняя старуха Фанни.. Жалея мужика, она подносит ему кружку свекольного самогона.
ФАННИ. На-ка, касатик, выпей, сердешный. Умаялся ведь весь, осип. Знамо ли дело, столько серчать-то?   МАРКС. (плачет) Вот, бабка, племянничек-то мой дорогой, Ста-се-чка-а-а, порешить меня хотел, дядечку свово роднова-а-а.  ФАННИ. (крестится и трясётся) Свят, свят, свят… Эк, злыдень!   МАРКС. Енерала приводил! Стращали меня ружьем, уж совсем было застрелили на хер, да Господь уберёг. Не допустил смертоубийства. Ангелы небесные укрыли меня  крылами. (плачет по-детски, размазывая кулачищами слизь из носа). А у тебе, бабка, детки-то есть?  ФАННИ. Ить, не помню  я, стара стала. Должно есть.  МАРКС. (перестаёт плакать и с удивлением смотрит в пустую кружку) Ишь ты! Как звать-то тебя, хоть помнишь? ФАННИ.  Ась? Раньше я слышала плохо, а теперь совсем оглохла...  МАРКС.  Звать, говорю,  как тебя, хоть помнишь? ФАННИ. Ась?  МАРКС. Вот, холера! Имя своё знаешь? Корыто дряхлое! Кочерыжка глухая! Подсвечник геморройный! Ухи свои волосатые раскинь ширьше. Как зовут-то тебя, помнишь? ФАННИ. (спохватившись) Это да, помню... потому как ругались на меня раньше часто. Прямо проходу не давали. Так шибко ругались! Фанька, говорят, Каплан  — сволота  косоглазая.      


АКТ ТРЕТИЙ
Картина первая.
Начальник ГУПБ Хмара, Серёгин его заместитель, Пётр Балалякин, зелёные мухи, плесень.
(Рабочий кабинет начальника ГУПБ Хмары. Из мебели шкаф, письменный стол, два стула. На столе хитрый пульт управления со множеством кнопочек-лампочек и телефонов внутренней связи. Всё трезвонит одновременно. Шкаф, под потолок, забит картонными папками. В углу кабинета огромный чёрный глобус звёздного неба. На стене — портрет Ф. Э. Урицкого. Над портретом транспаранты:
«Я нахожусь в самом огне борьбы. Некогда думать о своих и о себе. Работа и борьба адская.
Ф. Э. Урицкий.»
          Я выдвинут на пост передовой линии огня, и моя воля: бороться и смотреть открытыми глазами на всю опасность грозного положения и самому быть беспощадным, чтобы, как верный пёс, растерзать врага.
                Ф. Э. Урицкий.»
Под портретом стоит легкомысленное канапе, под канапе ночная ваза. По кабинету взад-вперёд ходит хозяин и разговаривает с портретом.)
ГОЛОС ЗА СЦЕНОЙ. Все взрослые прежде были детьми. Все люди, даже очень ответственные работники, когда-то ходили пешком под стол. Но только не Хмара. Начальник ГУПБ никогда не был маленьким. У него даже не было мамы. Он явился на белый свет из ниоткуда, уже с таким шалым зализом из трёх волосин через оранжевую лысину, в унылом бесцветном костюме, насквозь пропитанный грошовым одеколоном. Он пришёл в этот мир с портретом Феникса Эдмундовича Урицкого под мышкой, с партийным билетом в одной руке и с несгораемым сейфом в другой. В этом сейфе, на второй полке, лежало его волосатое сердце. На мироздание начальник ГУПБ смотрел керамическими глазами и не было в этих глазах ни страсти ни жалости.
ХМАРА. (говорит скороговоркой) Один мой очень хороший знакомый, умнейший человек, филолог по образованию, решил однажды свести счёты с жизнью. Не заладилось что-то у человека на работе, психанул из-за насоса. Этот дрянной насос не качал, а наоборот — откачивал. Пришёл он домой, снял на кухне верёвочку бельевую, заперся в туалете, накинул один конец верёвочки на ламповый крюк, другой на немытую шею и спрыгнул с унитаза. Совершая прыжок, успел кухонным тесаком распороть себе брюхо.
Останавливается под портретом, смеётся.
Соседка, змея подколодная, вылезла на кухню чайник с плиты снять, глядь – верёвки её нету, тесака нету. Подняла крик! Когда дверь в туалет выбили, зрелище было ужасающее. Этот висит, у него из пуза кишки до полу мотаются, кругом кровища, вонища! В общем спасли, откачали, что называется вернули с того света. Главный реаниматор так и сказал: «Ещё бы минута, и мы бы потеряли его навсегда!» Реаниматора все поздравляли, целовали его в разные места, даже кинофильм сняли под названием «Жена реаниматора», а неудачливому самоубийце вкатили два года исправительных работ за членовредительство.
Разводит в недоумении руками.            Разве можно, товарищ Урицкий, строить светлое будущее с такими людьми? Мыслимо, с таким балластом, догнать и перегнать Америку? Зачем нам эта Америка?..
Подходит к глобусу. Крутит его во все стороны,  ищет Америку.           Мы вовремя вмешались и пресекли разнузданное поведение соседки. Она решила повысить свой интеллектуальный уровень и записалась в литературный кружок, выдра крашенная. Неделю повышает, вторую, на третью, этак часиков в пять утра, звонок в дверь. Она в глазок — зырк, а там – наши доблестные сотрудники.
Ничего не находит на глобусе и с досады плюёт.
          Вот где, скажи на милость, эта Америка?! Одни Раки да Козероги! Что за государства, скажи на милость?..
Кривляется и показывает в лицах. — Гражданинка Мандариновая? — спрашивают её. — Да, — отвечает, — она самая и есть вся перед вами. — Будьте так любезны, соблаговолите  отворить дверь представителям народной власти, — и к глазку удостоверение — р-р-раз! Проходят они этаким манером в квартиру и задают такой простецкий, на первый взгляд,  вопрос: — Посещали ли вы в последнее время литературный кружок при ДК профсоюзов? — Посещала — тут же сознаётся Мандаринова
Вживается в образ и брызжет слюной. — Знаком ли вам гражданин Шелобанов Пе. Пе.? Да, именно Пе-Пе!
Ныряет под глобус. — Нет, впервые слышу.
Выныривает с другой стороны. Они ей фотокарточку под нос — р-р-раз!
Ныряет и выныривая принимает неестественную позу.  — Вглядитесь рачительно в это лицо, этот портрет вам никого не напоминает? Не возникают ли у вас ассоциации при виде этого разреза глаз? А так? А вот таким образом? А если заглянуть этак? Не правда ли, он похож на артиста Рамзесова? Гм-гм... Что ж, очень жаль. Просим прощения за беспокойство. О нашем визите просьба никому не рассказывать.
Переводит дух и уже  обращается к портрету. ...обрадовалась, дура, что легко отделалась. На радостях все мозги растеряла. На следующий день с работы её попёрли. Потом на службу нигде не брали. Закончилось как всегда — дали срок за тунеядство.
Дверь открывается и на пороге возникает Прохор Балалякин. Он страшно конфузится, хочет уйти, но его пихает между лопаток Серёгин.
СРЁГИН. Не робей! (в сторону) Боится дурак...
Хмара замечает их, но делает вид что поглощён беседой с портретом.
ХМАРА. Мы герои невидимого фронта. Мы механики человеческих судеб широкого профиля. Вместо отвертки и газового ключа нам положено носить с собой чистые руки, холодную голову и товарищ маузер. Мы дённо и нощно, в любое время суток, забыв про покой, про сон, про урчание в животе следим, чтобы жизнь наших граждан была ещё лучше, чтобы помыслы их были ещё чище, чтобы они не забывали, в каком цивилизованном обществе живут и кому надо сказать горячее спасибо. (косит глазом в сторону подчинённых) Мы бескорыстные альтруисты что имеем в награду за свой титанический труд? Наши пальцы украшают бриллианты? Жёны носят норковые манто? Дети играют в расшибец золотыми червонцами? Да, играют... на то они и дети... Но самая большая награда для нас, это скупая улыбка убелённого сединой начальника. Его крепкое рукопожатие и простые слова: «Мы равняемся на тебя, Сокол Ясный! Так держать!» Бывает, конечно, и грамотой отметим, путёвкой в дом отдыха, и продуктовый заказ к праздничному столу... но разве может заменить дом отдыха, ту желанную минуту, когда оперативник, сжимая ладонь командира, ощущает себя неразрывным звеном в длинной цепи профилактических мероприятий, направленных на скорейшее выявление и уничтожение тех отдельных недостатков, которые кое-где ещё порой у нас проявляются!
И сегодня мы как один равняемся на нашего сотрудника Прохора Балалякина. (наконец-то замечает вошедших и притворно удивляется) Ба! Да вы уже здесь! Слышали небось меня?
СЕРЁГИН. (Прохору) Ты что подслушивал? Нет? Смотри у меня!
ХМАРА. Докладывайте. Как там у нас на невидимом фронте?
ПРОХОР. На основании собранных фактов следует сделать соответствующий вывод. Хмара удивлённо вскидывает брови.
ХМАРА. Вы серьёзно так думаете?
ПРОХОР. На счёт чего?
ХМАРА. На счёт вывода.
ПРОХОР. В общем-то это не в моей компетенции.
Не к месту краснеет, чувствует это, смущается ещё больше и от этого багровеет окончательно.
ХМАРА. Смелее, смелее... ПРОХОР. (ужасаясь собственной дерзости) Мне кажется, здесь пахнет государственным переворотом!
У Серёгина вытягивается лицо. Телефоны на столе перестают трезвонить. Портрет Урицкого срывается со стены и хлопается на пол. Хмара подходит к Балалякину смотрит ему прямо в глаза своими маленькими поросячьими глазками и... неожиданно жмёт руку.
ХМАРА. Молодец, ор-то-до-ксально поработал! ПРОХОР. (разглядывая орденскую планку на груди шефа)  Это не моя заслуга. Эта заслуга всего управления. Под вашим чутким руководством работать плохо — просто невозможно! Вы наш отец — мы ваши дети! (в сторону) Вот она — эта минута!
СЕРЁГИН. Это ты, братец, того... этого самое...
ХМАРА. Ничего... что думает то и говорит. (пытается освободить руку) Ещё раз, молодец! Хвалю за скромность и застенчивость. Завтра принесёшь заявление на материальную помощь. А пока иди, отдыхай. Как говориться, пей да гуляй — да ума не пропивай.
ПРОХОР. (поедая начальника глазами) Разрешите продлить чудное мгновенье? Вот, Вы какой, оказывается... добрый и нежный...
ХМАРА. Ну, будет уже... Серёгин, проводи его, в самом деле, пока он мне руку не оторвал.
ПРОХОР. Ещё капельку...
Серёгин решительно берёт Балалякина за плечи и уводит. Тот делает вид что сопротивляется, хочет что-то сказать напоследок, но двери за ним закрываются.
ХМАРА. А что, любят меня подчинённые?
СЕРЁГИН. Сами видите... Я на вашем месте без охраны бы по управлению не ходил. Мало ли...
ХМАРА. Хватит о пустяках. Что у нас по объекту нумер пятьдесят семь? СЕРЁГИН. Объект нумер пятьдесят семь, министр Дроздов, оперативная кличка «Жилет». К уголовной ответственности не привлекался. В порочащих связях не замечен. В высших правительственных кругах пользуется заслуженным авторитетом. В данный момент проходит у нас стандартную проработку по линии отношений на предмет основной версии сформированной в связи со сложившийся обстановкой ...
Серёгин неожиданно умолкает и начинает сосредоточенно загибать пальцы на руках. Хмара с любопытством следит за ним. Сложив заковыристые фиги, Серёгин показывает их начальнику.
Вот полюбуйтесь. Сами видите... По всей вероятности Жилет  является  резидентом  вражеской  разведки. Ловкий, сукин сын! Судя по всему, он персидский подданный Аладин Аль Мансаб, которого мы разыскиваем по делу о брульянтах, похищенных из музея Востоковедения. ХМАРА. Надо же такому случиться? Кто бы мог представить? Почему же мы не арестуем его?
СЕРЁГИН. А вдруг он ускользнёт? Что тогда? Помните эпизод с кардиналом Раппортом?  Всёго про него накопали на три расстрельные статьи. А в последний путь провожали под гром орудий.
ХМАРА. Да, помню. Я, сам, лично, на траурной церемонии плакал, вслед за вдовой в могилу бросался.
СЕРЁГИН. Дроздов не просто разведчик, а резидент — глава всей шпионской сети! Тут следует соблюдать особую осторожность. Но и медлить тоже нельзя, он уже приступил к формированию диверсионных групп. Арест руководителя такого ранга сопряжён с определёнными трудностями. Перед лицом мирового сообщества мы будем выглядеть полными раздолбаями.
ХМАРА. Своей грудью можно сказать вскормили, с позволения сказать такую вот мерзопакость. А я ведь с ним лично за ручку на конференции, на пленуме взасос, как шлюха распоследняя... Подготовьте к ликвидации объект нумер пятьдесят семь. СЕРЁГИН. Как прикажете ликвидировать? Имеется замечательное импортное средство.
ХМАРА. Действуйте как обычно. Я не очень доверяю всем этим новоявленным методам. (к портрету) Воистину смерть выбирает лучших. Слепая злодейка, она вышибает из наших рядов самых талантливых, самых преданных делу людей. Что это? Случайность или закономерность?





Картина вторая.
Начальник ГУПБ Хмара, Серёгин его заместитель, секретарша Влада, Анатоль Верёвко.
Тот же кабинет и приёмная. Портрет Урицкого висит на прежнем месте. В приёмной томится посетитель. За окнами сумерки. Хмара стоит у раскрытого настежь окна и вдыхает полной грудью.
ХМАРА. Скоро ночь! Все великие дела свершаются ночью. (вдыхает и кашляет) Я люблю её. (плюёт в окно) Особенно хороша дождливая летняя ночь. Ночью всякая погода хороша. Но особенно соблазнительна ночь полной луны. Есть в этом что-то мистическое... Бывало, выйдешь во двор, в одних кальсонах, вдохнёшь, до боли в лёгких, душистый  воздух - сироп, (вдыхает) да и бабахнешь из обреза по какому-нибудь шпиону. Кра-со-ти-ща! (опять плюёт) А ещё, очень хорошо выпивать в это время суток. И здесь уже не важно, что пьешь, с кем... увлекателен сам процесс. То, от чего днём непременно стошнило бы, ночью идёт за милую душу. Голова остаётся светлой, мысли рассудительными. Легко думается о судьбе человечества  в  двадцать первом веке и о собственной роли в этом процессе. На душе делается удивительно спокойно и хочется жить красиво, но без пижонства. Причём, если выпиваешь портвейн, то тянет куда-нибудь в филармонию. Во что бы то ни стало слушать скрипки. (плюёт.) С водки влечет на защиту государственных интересов. Хочется ходить строем и петь патриотические песни. Водка — напиток специфический, подчёркивающий индивидуальные черты характера и если кто-то не захочет петь патриотические, это его право. Под правильную закуску за ночь можно принять грамм восемьсот без особого вреда для здоровья. Можно засадить и по полтора литра, но тогда забываются слова из песен, что недопустимо.
В кабинет заходит секретарша. На ней строгий деловой костюм; туфли, галстук, пилотка, в руках папка с бумагами и всё.
ВЛАДА. Он ждёт в приёмной.
ХМАРА. Подождёт. Не велика персона. Вообразят из себя невесть что... Подумаешь, хиромант какой...
ВЛАДА. Он гипнотизер... гросс мастер ордена флагеллантов.
ХМАРА. Ладно, давай сюда (кривится брезгливо) этого...
ВЛАДА. (сама любезность) Господин Верёвка, вы можете зайти...
Из приёмной появляется посетитель. На нём фантастический оранжевый костюм с искрами. На белом лице капризные губки. С порога отвешивает по три земных поклона  на  все четыре стороны.
ВЕРЁВКО. Да снизойдет на вас нирвана!
ХМАРА. (раскидывая руки для объятий) Ну наконец-то! Дорогой вы наш, чело-ве-чи-ще! Давненько вы нас не баловали своими визитами.
ВЕРЁВКО. (ловко увернувшись) Полно вам, только на прошлой неделе виделись на этом самом месте.
ХМАРА. Что вы говорите?! Неужели на прошлой? Ах как тянется время... кажется вечность прошла. М-м-м да... Однако, какой вы весь искристый?! Прямо бенгальский огонь, а не человек. Пожар! (в сторону)  Идиот! (к секретарше) Милочка, сообразите нам чайку для господина фокусника-покусника...
ВЛАДА. Уже несу... ( не двигается с места)
Посетитель без приглашения развалился на канапе.
ВЕРЁВКО. А в моём багаже нет фокусов. Я учёный — специалист в области  научно не объяснённых явлений восприятия без участия органов чувств и физических воздействий на что-либо, без посредства мышечных усилий. Вы чего-то хотели спросить?
ХМАРА. Нет, я хотел бы вас...
ВЕРЁВКО. Так я отвечу. У меня нет никаких тайн. Я не Нострадамус, не безумная Кассандра и не слеподырая Ванга. У меня нет конкурентов. Есть ученики, последователи, но не конкуренты. Все предсказатели, шаманы, колдуны, гадалки, ясновидящие, вся эта муть, которая повылезала с рекламных страниц нашей прессы — это, такая рвотная масса... что даже говорить об этом скучно. Это же шизофреники. Кого ни возьмёшь — только с процедур вернулся из закрытой клиники.
ХМАРА. А вы не боитесь адекватной реакции с их стороны? Засылки сглаза, порчи? Я слышал госпожа Оолита, адепт белой и чёрной магии, грозилась наслать на вас что-то нетрадиционное?
ВЕРЁВКО. Я ничего и никого не боюсь! (дёргает ногой) Тем более такой толстой дуры, как эта Оолита. Ей бы пивом торговать в ларьке, а она полезла в адепты. Посмотрите на её оплывшую харю, на её короткие руки! Когда она, своими пальцами-сардельками в кольцах, делает с телеэкрана магические пасы, вся в бархате, с мокрыми подмышками, меня просто тошнит.
ХМАРА. Ну, друг мой, вы право, в этом месте загнули... Все-таки госпожа Оолита пользуется огромным авторитетом. У неё много друзей в мире искусства. Она открыла свою школу, лечит от избыточного веса...
ВЕРЁВКО. (вспыхивает) Не называйте её при мне госпожой! Эта куриная королева — кухаркина дочь! От избыточного веса она лечит кошельки доверчивых ослов. Весь её авторитет — надутый вонью презерватив. Она и ей подобные ей деляги не имеют ничего общего с магией друидов. А все эти деятели от искусства — продажные суки! Вообще, меня не перестаёт удивлять наивная доверчивость наших соотечественников. Что характерно, на удочку аферистов попадаются, главным образом, люди образованные. Наживкой служит гремучая смесь из всевозможных религий со всего света. В один коктейль замешивают несовместимое. В результате, новоявленный потомственный маг, под православными  иконами, окручивает ваши мозги бредом про карму. Попробуйте, спросите у такого свистуна, что такое чакра?
ВЛАДА. А что такое чакра?
ВЕРЁВКО. Вам, я скажу. Чакра это оружие бога Вишну, в форме диска, которое он держит в одной из своих четырёх рук. Заимствовано нашими премудрыми кудесниками из индийской мифологии и ничего более! Других значений сей предмет не имеет. Каюсь, иногда и я использую это словечко, но исключительно в виде хохмы, для определения интеллектуального потенциала собеседника.
ВЛАДА. Вон оно как! Ну надо же! А я то думала, что это такой кружок вокруг причёски... А вот что это за история с вашими прыжками в чёрные дыры, с путешествиями по верхнему и нижнему миру? Вы, вроде бы, общались там с неким политическим деятелем, который и сейчас живее всех живых. Я читала в «Гудке» статью...
ВЕРЁВКО. Автор — продажный педераст! Я его знаю. Молодой подонок. Сопляк решил сделать себе имя. Ничего общего с моей научной работой. Я даже читать не стал эти гнусные инсинуации. Мне хотели пересказать, но я заткнул уши. Мои адвокаты уже подали в народный суд иск «О защите чести и достоинства», на клеветника и на этот пакостный «Гудок»!
ХМАРА. Милочка? Чаёк? Наш гость кажется немного разнервничался.
ВЛАДА. Уже несу... (никуда не уходит)
ВЕРЁВКО. Я разнервничался? Ха! Вы меня ещё плохо знаете! Ничто не может выбить меня из колеи. Невозмутимость — вот моё кредо! А корреспондентишку — негодяя, я... я прямо не знаю что с ним сделаю...
ХМАРА. (секретарше) Ты пойдёшь за чаем или как?
ВЛАДА. Да несу уже... (в сторону) Чтоб ты захлебнулся.
Уходит качая бёдрами и так хлопает дверью, что портрет со стены слетает и бьет Верёвко по голове. С потолка сыпется штукатурка.
ВЕРЁВКО. Ох! Что это было?
ХМАРА. Что было, то было! Иных уж нет, а те далече... (присаживается рядом) Скажите, вы... (шепчет) там...
ВЕРЁВКО. Где... там?
ХМАРА. Ну, там... (показывает глазами в потолок)
ВЕРЁВКО. Ах там? Конечно был. Для меня это — раз плюнуть.
ХМАРА. (шёпотом) Как он там? Вы встречались?.. Ну, между нами, неофициально, пока без протокола...
ВЕРЁВКО. Да, встречался и имел продолжительную беседу. Видались мы и раньше. Я его всегда узнаю по невысокой фигурке в обычном картузике. Он такой коренастый, с узкими глазёнками — закинет голову назад и, наклонив её к плечу, сунет пальцы рук куда-то там под мышки, за жилет. 
ХМАРА. Скажите, как интересно! (в сторону) Врет конечно.
ВЕРЁВКО. Да! Старик не сдал позиций, держится молодцом. По прежнему на передовой линии огня. Полон энергии. Многогранен. Готовит очередное вооружённое восстание, лично возглавляет многие важнейшие участки революционной борьбы. Мы с ним попили морковного чайку с сухарями. Все остальные продукты он отправляет бедным сироткам. Уж очень сентиментален, как все садисты. При мне писал записочку об архиважнейшей необходимости создания концентрационных лагерей смерти на базе православных храмов и плакал.
ХМАРА. Что вы говорите!? У меня даже голова закружилась...
ВЕРЁВКО. Это у вас аура расшаталась. Сейчас, я вам её в один момент вправлю. Досчитаю до двух, и наш сеанс начнётся.
ХМАРА. Давайте на потом...
ВЕРЁВКО. (не слышит его) Когда я скажу «Три!», вы очнётесь и почувствуете себя полностью счастливыми. Раз! Я делаю мощные энергетические посылы. Два! Я подключаю космического союзника и посылаю вам волны вселенной. Два с ниточкой! Вы мчитесь по этим волнам и всё плохое уходит, а всё хорошее остаётся. Два с иголочкой! Начинается выздоровление всего организма. Сосредоточьтесь на самом себе. Пусть вас ничто не тревожит в эту минуту...
Три! Вы ощущаете, себя отдохнувшим, бодрым, полным жизненной энергией!
Входит секретарша. В её руках поднос с чаем. Она подходит к столу и демонстративно шлёпает подносом так, что ложечки выскакивают из стаканов, а на телефонах подпрыгивают трубки.
ВЛАДА. Вам с лимоном?
ХМАРА. Да, если не трудно...
ВЛАДА. (отрезает) Лимонов нет!
Покачивая бёдрами удаляется и уже из дверей,
И никогда не было!
ВЕРЁВКО. Однако...
ХМАРА. Признаться, Анатоль, вы произвели на меня впечатление... До этого, скажу вам откровенно, я скептически относился к некоторым вашим магическим пассам, но теперь, испытав на себе всю мощь вашего дара... Я ваш поклонник. Прямо волшебство...
ВЕРЁВКО. (довольный собой) Всё очень просто. Тут нет никакого волшебства. Ведь я живу не самостоятельно, а за счёт биоэнергии живых людей. Я отсасываю у них только отрицательную энергию путём электрического примагничевания к их биополям. Если угодно — я энергетическая пиявка отсасывающая дурную кровь. Как я делаю это? Да очень даже просто. Подключаюсь к электромагнитным полям коры головного мозга. В результате между мною и человеком возникает замкнутая электрическая цепь. Она имеет совершенно определённое напряжение... Я измерял, но какое точно сказать не могу. Это моя великая тайна. В создавшейся цепи биотоки начинают поступать ко мне прямо из коры головного мозга. А я уже преобразую их в положительную энергию и использую в своих целях...
(его речь постепенно переходит в некое бу-бу-бу-бу-бу…)

Картина третья.
Те же и Серёгин.
ВЛАДА. (в дверях) Серёгин ждёт.
ХМАРА. Как раз кстати. У нас важное дело. (к Верёвко) Помогите мне Урицкого повесить.
Лезет на канапе с ногами, Верёвко поддерживает его за талию.  В это время заходит Серёгин В одной руке он держит Священное Писание, в другой устав партии.
ВЕРЁВКО. (Серёгину) Да снизойдет на вас нирвана!
ХМАРА. (к портрету) Странные твои дела творятся, Феликс Эдмундович. Людишки прекратили оказывать сопротивление при переходе к светлому будущему. Совсем себя уважать перестали. Некого стало выводить на чистую воду. Или у наших органов притупилось классовое чутьё? Или это светлое будущее уже наступило, а мы и не заметили?! Столько претерпели, весь золотой запас пропили, всю страну в очко отдолбили, а самое главное событие профукали! Неужели свершилось?! А? Феникс?!
Хмара так и застыл на канапе поражённый невероятной догадкой.
СЕРЁГИН. (К Хмаре) Перебирая в памяти события последних недель я всё больше убеждаюсь, что вы правы. Всё лучшее, что так долго строили, уже построено. Осталось кое что доделать, кое где подмазать, кое кого подрасстрелять, так, по мелочам. В основном, все песни написали, все лозунги проорали, все монументы, надо — не надо, установили, танец «Яблочко» на могиле мирового оппортунизма сплясали. Шабаш!!! 
ХМАРА. (Серёгину) Вы проработали первоисточники?
СЕРЁГИН. Дважды, с карандашиком. Ни одного словечка не пропустил. Текст разный — смысл один. Кто у кого списывал непонятно. Но устав выглядит намного человечней.
ХМАРА. Что ж, это ещё раз доказывает, что я прав! Великое благоденствие, за которое мы так долго боролись, наступило!
ВЕРЁВКО. (чувствует, что он здесь лишний) Извините, я не совсем того... вы, кого имеете в виду?
ХМАРА. (гордо) Я имею всех! Всеобщее счастье уже воцарилось, не ужели вы не чувствуете? Вы же экстрасенс.
Хмара спрыгивает с канапе и заложив руки за спину подходит к окну. Он смотрит в пространство и загадочно улыбается.
ВЕРЁВКО. Вы хотите сказать, что теперь от каждого будут брать по способностям, а давать по потребностям?
ХМАРА. Наконец-то до вас дошло!
ВЕРЁВКО. И что, уже и по радио объявили?
СЕРЁГИН. Широкие слои населения ещё не оповестили через средства массовой информации. Я так думаю, чтобы людишки не передушили друг друга от преждевременной радости. Вот вам и нирвана.
ВЕРЁВКО. Батюшки, счастье-то какое! Теперь заживём! Так что ж мы тут стоим? Нужно побежать на улицу, всех обрадовать. Пусть народ ликует! Ведь столько лет затягивали пояса потуже и ждали... ждали хоть не себе, хоть нашим детям, а оно вот оказывается, бери полной мерой. Я себе, сразу, знаете что возьму? Я себе... прямо сразу...
ХМАРА. Не нужно ни куда бежать. Не создавайте нездорового ажиотажа. Всё образуется само собой со дня на день. Тогда и по радио объявят. Мы взволнованы этой новостью не меньше вашего, но никуда не бежим и ведём себя соответственно.
ВЕРЁВКО. О, как вы правы! И правильно, населению этого знать не обязательно, а то все сразу ломануться по магазинам — последние консервы разнесут с прилавков. Ни одного заепуздика не оставят. У нас народ — дурак! Сначала должны отовариться самые достойные. Остальные ещё немножко потерпят. Послушайте, а нельзя ли так устроить, чтобы об этом вообще никто не знал.
ХМАРА. Так никто же и не знает. Ведите себя буднично, как будто ничего не произошло.
ВЕРЁВКО. Не знаю смогу ли я...
СЕРЁГИН. Сможете! Не поддавайтесь эйфории. Именно в этот момент мы должны быть бдительны как никогда. Одна рука должна всегда находиться на пульсе общества, (показывает на писание) другая на его горле (показывает устав партии).
ВЕРЁВКО. Так, что же теперь? Раз произошли такие глобальные изменения в мире, моя работа останется невостребованной?
ХМАРА. Ваша работа на данном этапе развития нашего общества имеет колоссальное значение!
ВЕРЁВКО. (вытаскивает из кармана бумажный лист) Я тут набросал кое что... как вы просили... в связи с переходом нашего общества на новую ступень развития. Разрешите зачитать?
ХМАРА. Кройте.
ВЕРЁВКО. Письмо из параллельных миров! (читает с чувством) Само письмо находится в Аверуне. С получением этого письма к вам придёт счастье. Письмо послать тому, кто нуждается в нём, кому вы желаете счастье. Вы должны поверить. Всё зависит от вас. Жизнь письма началась в 1924 году, попало к нам в начале двадцатого века. Получила письмо больная крестьянка Круглова. Через четыре дня нашла клад, потом вышла замуж за князя, потом стала миллионершей в Америке.
В 1937 году письмо получил маршал Тухачевский и сжёг его. Через четыре дня его судили и расстреляли.
В 1924 году Дегель получил письмо, не размножил его, попал в автокатастрофу, ему ампутировали руку.
В 1964 году Хрущёву на дачу подбросили письмо, он его выбросил и через четыре дня его товарищи по партии свергли его.
В 1990 году А. Пугачёва разослала двадцать писем и получила приглашение от иностранной фирмы, а через два месяца четыре миллиона долларов.
Анварье не возобновил связи и скончался через несколько дней.
Розит получил письмо, не размножил его. При родах умерла его жена. Родившийся ребёнок был болен. Он разослал двадцать копий и обречённый ребёнок выздоровел. Ни в коем случае не рвите письмо, отнеситесь к нему серьёзно. Размножьте письмо, текст не меняйте. Это письмо обошло вокруг света девяносто девять раз. Сейчас счастье должно посетить ваш дом. Отправьте письмо своим приятелям и ждите несколько дней и счастье придёт обязательно. Это не шарлатанство. Ждите сюрпризов. (К Хмаре) Ну, как вам?  Не очень претенциозно?
ХМАРА. Молодец! Вот когда молодец, тогда да! Ничего не скажешь... ублажил, чёртов сын! Нет слов... Вот ведь можете же, когда захотите?! 
ВЕРЁВКО. Господи, радость то какая!
Хмара пересекает кабинет и порывисто заключает Верёвко в объятия, да так крепко, что внутри у того что-то лопается. Анатоль, ожидавший чего угодно, но только не такой бурной реакции, приходит в восторг. На мгновенье он забывает где находится и, так же порывисто облапив Хмару ниже талии, целует его в мордасы.
ХМАРА. (сразу делается подчёркнуто холоден) Не забывайтесь! Вы не на эстраде. Дайте-ка сюда вашу бумажку, у меня возник ряд вопросов. Вот этот — «Аверун»? Что это за зверь?
ВЕРЁВКО. (радостно) По большому счёту это не важно. Не имеет значения. Это такой сценический приём. Яркое название есть, а смысл отсутствует. Публика это любит. Публика это схавает. Главное — упаковка. Внутренне содержание каждый находит сам.
СЕРЁГИН. Как так? Вы эти свои балаганные штучки бросьте. Для нас имеет значение всё! И вот эта ваша больная крестьянка Круглова? Фамилия у неё хорошая, простая, ни какая там не Розенкрейц. А вот где вы в двадцать четвёртом году видели живого князя? И как она потом оказалась в Америке, да ещё в качестве миллионерши? Крестьянка Круглова была образована? Знала языки? Аристократические корни? Князь оказался полным кретином?
ВЕРЁВКО. (обиженно надув губки) Вы мне опять не доверяете?!
ХМАРА. Если бы мы вам не доверяли, то вас бы здесь не стояло. Наши вопросы происходят не от недоверия к вам и не от банального любопытства. Они носят упреждающий характер.
ВЕРЁВКО. Круглова — фигура собирательная. Это не конкретная женщина с почтовым индексом. Её образ был навеян мне исподволь. Я вдруг увидел перед собой простую сермяжную бабу. Вшивая, беременная, больная рахитом она из последних сил останавливала коня на скаку у догорающей избы.
ХМАРА. Прекрасно! Вы сумели меня убедить. Я полностью удовлетворён вашим объяснением. Теперь то я и сам вижу. А пока, вернёмся к нашим баранам. Доложите обстановку в потустороннем мире.
ВЕРЁВКО. Обстановка остаётся чрезвычайно сложной. Из достоверных источников мною установлено, что отвергнутых ни в верхнем ни в нижнем Мирах нет. Они болтаются между.
ХМАРА. Я так и думал. Кстати, много там этих отвергнутых?
ВЕРЁВКО. Не протолкнешься. Публика разношёрстная, но в основном  социал-демократы.
ХМАРА. (плохо скрывая тревогу) И как они там? Чем живут. Быт устроен? Может помочь чем?
ВЕРЁВКО. Они, извините, уже не живут-с. Мучаются бедолаги. Описать их мучения человеческими словами не представляется возможным. Это как у Гоголя. Помните? ... и все мертвецы, его деды и прадеды, где бы не жили при жизни, чтобы все потянулись от разных сторон земли грызть его за те муки, что он наносил им, и вечно бы его грызли, а кости его росли бы. чем дальше тем больше, чтобы чрез то ещё сильнее становилась его боль. 
ХМАРА. Нет, не помню. Я материалист и во всю эту херню, не очень то...
ВЕРЁВКО. Да я и сам, по воле случая. Нужно же чем-то на жизнь зарабатывать. Не на завод же идти, железяки строгать?
СЕРЁГИН. Пока наши встречи носят официальный характер, вам это не грозит.
ХМАРА. Спасибо за консультацию. Ещё раз поздравляю вас с наступлением новой эры в развитии человечества и желаю всего хорошего.
ВЕРЁВКО. (уже без прежнего апломба) Ну, так я пойду?..
ХМАРА. Конечно, не смею вас больше задерживать. Повестку отметьте у дежурного.
Чародей, несколько обескураженный таким холодным прощанием уходит. Костюм его больше не рассыпается искрами.
ХМАРА. (Серёгину) Задержите-ка этого клоуна Верёвко - на тридцать шесть часов, для выяснения личности. Когда выясните кто таков, оформите на пятнадцать суток. Как у нас дела с Дроздовым?
СЕРЁГИН. Художник Козявин рисует эскизы к надгробной плите, венки заказаны. На место уже выехали наши лучшие специалисты. Текст записки дадим такой: (читает с листа) «В смерти моей прошу никого не винить, кроме профессора Дездемонова — ненасытного любовника моей жены. Субъекта без чести и морали, доведшего меня до этого отчаянного шага. Ухожу из жизни с твёрдой верой, что Там разберутся, что к чему, и всем воздадут по заслугам» ХМАРА. Вот за это я вас и ценю! (в сторону) Прямо на ходу подмётки режет...

Картина четвёртая.
Министр дроздов, его прислуга Мария, позже двое неизвестных.
Дроздов на пороге собственной квартиры.
ДРОЗДОВ. Мария, прями плащ и шляпу! Нет ответа.
Машка! Иди сюда, дура! Спишь ты там, что ли? (в сторону) Уволю к чёртовой матери! Терплю эту дрянь только из-за жены.
Сняв туфли суёт ноги в тапочки и пройдя в комнату застывает в недоумении. Мария стоя на коленях у холодильника пытается затискать в бюстгальтер длинную гирлянду сарделек. Один конец гирлянды ещё в холодильнике. Сардельки не вмещаются в полотняный, мешкообразный лифчик, и жадная прислуга лихорадочно накручивает сардельки на шею. 
МАРИЯ. (застигнутая с поличным, как ни в чём не бывало) Жратеньки захотелось — нет никаких сил терпеть!
ДРОЗДОВ. Это всё! Сейчас собери из ванной свои тряпки и сию секунду вон!
МАРИЯ. (манерно кривляясь) Скажешь тоже, как в блюдечко пёрднешь!
ДРОЗДОВ. За продукты вычту из жалования.
МАРИЯ. Не боись! Я себе работу завсегда найду. Я везде требуюсь. А вот куда ты сунешься, когда тебя из министерства попрут?
ДРОЗДОВ. Хамка! Деревенщина узколобая!
МАРИЯ. (подбоченясь руки в боки) Я таких из принципа ненавижу. Всем нутром. С детства. Больно много о себе всегда воображают. Они думают, что прямо уже всё — хозява жизни... Они думают, про себя, что прямо люди... А мы для них — говно в подворотне... что вылупился, сморчок маринованный? По кумпалу хочешь заработать? Пингвин?
ДРОЗДОВ. Я сейчас же звоню в отделение. Там тебе быстро объяснят кто из нас пингвин маринованный...
Выбегает в соседнюю комнату и делает вид что звонит по телефону.
Алло? Милиция? Отдел убийств? Пришлите сюда немедленно опергруппу с дубинками, наручниками и собаками. Да, самых злых бульдогов, пусть они её - всю жопу разорвут!
Выглядывает из-за двери.
Ты ещё здесь? Ну хорошо же! Алло? Самая скорая неотложная помощь? Профессор Зябликов лично? Очень хорошо. Приезжайте немедленно, меня хотят убить! Да домашняя прислуга. Она не в себе... Уже выезжаете? Очень хорошо! Превосходно!      
 МАРИЯ. Совсем взбесился. Из-за каких-то сосисок... Что за люди?
Стремительно убегает из квартиры.
ДРОЗДОВ. Алло? Это пожарники? Главный брандмейстер? Меня поджигают со всех углов!
Хлопает входная дверь.
Алло!!! Это Газовая служба? Нет? А кто? Сам ты рвань подзаборная...
 В крайнем раздражении министр проходит на кухню, заглядывает в комнаты. Прислуги нигде нет. Он толкает дверь библиотеки и обнаруживает источник сквозняка — настежь распахнутое окно. С улицы доносится беспечное чириканье пернатых. Лёгкий ветерок балуется с деловыми бумагами на столе. Тут же чьи-то сильные руки подхватывают его под бока отрывают от пола и несут к окну. Министр пытается брыкаться и кричит:
Что такое?! Не сметь! Что за дурацкие шутки?!
Бьется в истерике, пытаясь освободиться. Двое мужчин, крепко сжимающих министра, шутить явно не собираются. Их интеллигентные лица несут на себе отпечаток крайнего нетерпения. По тому, как слажено они действуют, чувствуется сноровка специалистов. Перемахнув в два прыжка библиотеку они, без церемоний, выбрасывают министра из окна восьмого этажа.
ПЕРВЫЙ  МУЖЧИНА. И в эти секунды, перед его мысленным взором, промелькнула вся его тревожная жизнь! Беспорточное детство в босяцком рабочем квартале, где он так рано, еще ребёнком, познал цену куска хлеба. Сильные, мозолистые руки отца со вздувшимися, от непосильной работы, венами и простое, бесконечно доброе лицо матери, так и сяк испещрённое глубокими морщинами. Чередой пробежали школьные годы и первое сильное чувство — ночные поллюции, как прелюдия большой, чистой, но безответной любви к учительнице по чистописанию.
ВТОРОЙ  МУЖЧИНА. Никто не знает, о чём думает человек за мгновенье перед смертью. Все измышления на эту тему являются насквозь фальшивыми, высосанными даже не из пальца, а из ануса, и оскорбительными для самого покойного, каким бы подлецом он не был.
Снизу раздаётся характерный шлепок и вой автомобильных сирен.
ПЕРВЫЙ  МУЖЧИНА. (перебирая бумаги в портфеле министра) Готов?
ВТОРОЙ  МУЖЧИНА. Рождённый ползать — летать не может!
Ставит на подоконник соскочившие с ног министра тапочки. Под правый тапочек кладёт предсмертную записку.


АКТ ТРЕТИЙ.
Картина первая.
Глушко, Вензель, Люсин. Бергамот, Гонсалес, поэт Микола Запойный и поэтесса Элеонора Футзиямская. Старушка контролёр, конферансье, первый поклонник, второй поклонник, молодой человек «косматый», бабушка и её внук, многочисленные любители поэзии.
 (Солнечный ясный день. Группа в составе майора Глушко, поручика Вензеля, ефрейтора Люсина, Станислава Бергамота и маршала Гонсалеса бесцельно гуляет по городским улицам. Сквозь голубую небесную гладь исчезающей дымкой пролёг след, оставленный самолётом-шпионом У-24.) ГЛУШКО. (прищурившись наблюдая за самолётом.) Низко летит.  ВЕНЗЕЛЬ. Должно быть погода испортится.
БЕРГАМОТ. Ну вот, а я зонтик не взял!
Группа в полном составе заходит в фойе кинотеатра «Рассвет» и останавливается перед большой рукописной афишей:
«Внимание! Сегодня в кинотеатре состоится встреча художников слова из театра-студии «Гротеск» с любителями поэзии. Вход бесплатный!»  Тут же висит ещё несколько объявлений поменьше:
«В кинотеатре СТРОГО воспрещается распивать спиртные напитки, свистеть во время сеанса, кидаться шапками, лузгать семечки, плеваться и курить в зрительном зале. ОСОБО воспрещается резать обивку стульев острыми предметами и наносить другой материальный  ущерб!»  Другое объявление сообщает:
 «При кинотеатре работает буфет». Тут же:
«В зимнее время вход в буфет в коньках и лыжах — запрещён!»
 И последнее объявление:
«Буфет не работает».  ГЛУШКО. Пойдёмте, поручик, послушаем рифму, посмотрим на актрисулек, на поэтессок. Нужно же когда-то культурно развиваться
КОНТРОЛЁРША. Проходите скорей, уже началось. Ах, какие замечательные молодые люди, просто сердце радуется. Такие культурные, воспитанные! Все поднимаются по лестнице и оказываются в зрительном зале. В основном публикой заняты передние ряды, хотя последние так же не пустуют. На самом последнем ряду идёт активная возня. Это любители поэзии вовсю распивают спиртные напитки, щелкают семечки и вдоль — поперёк полосуют обивку стульев острыми предметами. Скрипя откидными сиденьями, компания рассаживается на свободные места. Всё внимание публики приковано к сцене, где мужчина, облачённый  в зелёный костюм со стоячим воротничком и флуоресцентный оранжевый жилет, нервно накручивая на палец галстук с изумрудной искрой, представляет аудитории долговязую костлявую девицу. КОНФЕРАНСЬЕ. Друзья! Кто из вас не ронял слезу, читая лирику несравненной Элеоноры Футзиямской? Кто, я с вас интересуюсь? Если истинный интеллигент не знаком с творчеством этого колосса, я бы даже не побоялся сказать — мутанта ямба и хорея, то он не интеллигент, а жопа с ручкой. Это я вам авторитетно заявляю, как гражданин, как трагик, как эстет! (В зале раздаются аплодисменты. Косматый молодой человек с серьгой в ноздре кричит) КОСМАТЫЙ. Элеонора! Браво! (Поэтесса — сплошь из сухожилий и сочленений. Лунный макияж добавляет ей сходства с тварью не от мира сего. Она как две капли воды похожа на смерть с плаката «Наркомания и алкоголизм», только вместо шприца сжимает увядшую розу.)
ФУТЗИЯМСКАЯ. Милые мои! Перед каждой своей творческой встречей я ужасно взбудораживаюсь и наэлектризовываюсь. Каждый раз я задаюсь риторическим вопросом. О! Поймут ли меня? Поймут ли они эти простые трогательные слова, одетые в незамысловатую щемящую интонацию, негромкую, но проникновенную канитель моего поэтического таланта? И каждый раз, снова и снова, наблюдая ваши трепетные лица, я убеждаюсь в обратном. Ах, эти широко распахнутые, честные глазищи не могут не понять музыки идущей от надорванного сердца, от прямой кишки или что ещё там... Сегодня, я хочу показать вам своё новое произведение, выстраданное в момент работы над целым циклом стихов: «О женщине и только о ней!» Возьму на себя смелость напомнить вам, милые мои, — свои стихи я создаю, отметая ложный стыд и ханжество, оставаясь наедине с обнажённой, как нерв, действительностью и оголтелыми инстинктами. Ах! Прошу присылать записочки, постараюсь искренне ответить на все вопросы. Футзиямская водит по залу выпученными глазами и оплетает себя бесконечно длинными ручищами. Кажется у неё не два локтя, а четыре.
 Марии Магдалине посвящается!
В зале охают и визжат от восторга.
ПЕРВЫЙ ЗРИТЕЛЬ. Просим! Просим!
ВТОРОЙ ЗРИТЕЛЬ. Дай огня! Дай перцу!
ФУТЗИЯМСКАЯ. (Раскачиваясь из стороны в сторону, как метроном тягучим,  гнусным голосом)               

                Я не девочка и этому рада,                Я хочу по три раза на дню,                И меня соблазнять не надо,                Я сама тебя соблазню!          
                – Я такая вся сексуальная,                Сброшу лифчик с упругой груди,                Я сегодня полна желания,                Ты меня в лопухи уведи.
ЛЮСИН. Её на кладбище надо увести! Мрачная тётка! СТАРУШКА. (Люсину) Хулиганьё поганое! Глаз бы тебе выбить!
ЕЁ ВНУК. Бабушка, можно я в него плюну ириской?
ПЕРВЫЙ ЗРИТЕЛЬ. Алкашня… нализался и безобразит! ВТОРОЙ ЗРИТЕЛЬ. Да дайте же наконец слушать!
ФУТЗИЯМСКАЯ.               
                Я останусь в одних колготках,                И в туфлях на шпильке высокой,                Нас с тобой никто не заметит,                В лопухах за зелёной осокой.                Мне плевать – пусть осудят люди,                Я спешу любови напиться!                Мни, терзай мои пышные груди,                Взасос целуй мои ягодицы!

Зал взрывается аплодисментами. Громче всех ликует незаурядный молодой человек с серьгой в ноздре:  КОСМАТЫЙ. Браво! Чудесно! Великолепно!
Поэтесса швыряет в него розой. ФУТЗИЯМСКАЯ. Гран мерси, милые мои! Ах! Ох! (вращает левым глазом)
Я вижу, что вы словили всю гамму чувств, переполняющих моё творчество. В своих произведениях я стремлюсь быть предельно откровенной, разделяя с вами то сокровенное, что бередит мою душу, я стремлюсь донести до вас ощущение нескончаемой любви и бесконечного празднества жизни, от которого меня просто пучит. О! Прошу передавать записочки. Из первых рядов ей протягивают измятую писульку. Элеонора читает.
Разрешите выразить вам свою признательность за доставленное удовольствие, которое я получил, наслаждаясь вашими поэтическими перлами, а также задать несколько неожиданный вопрос. Любили ли вы?
Пока Футзиямская честно, со всеми подробностями рассказывает, где, когда, кого, сколько раз, при каких обстоятельствах она любила и какими презервативами пользовалась, Люсин одалживает у майора авторучку, подбирает с пола обрывок бумаги и чирикает на нём. Его губы шевелятся.
ЛЮСИН. Из какой клоаки тебя выковыряли, гада помойная? Ефрейтор суёт бумажку в ладонь косматого.
Будь другом, передай пожалуйста. КОСМАТЫЙ.  (кричит) Элеонора, записочку!
Люсина распирает от смеха. Довольный своей выдумкой, наблюдая, как поэтесса разворачивает его послание членистыми пальцами, он еле сдерживается, чтобы не расхохотаться.
ФУТЗИЯМСКАЯ. Давайте, давайте, радость моя! (читает) Любимая, позвольте мне называть вас так, поражён прямо в сердце стрелами Амура. Буду ждать вас сегодня в полночь у фонтана! (осклабилась в кошмарной улыбке) Ах! К величайшему сожалению я должна отказать автору записки, так как уже приглашена на званый вечер к одной знатной особе. Хотя я так объёмно всё это представляю себе. О! Проказница ночь! Фонтан! Золотые рыбки мечут икру в лучах волшебного лунного света. Ах, как романтично! Милые мои, любезные друзья, к сожалению я должна покинуть вас. Я не говорю до свидания, я говорю вам до скорой встречи, ласковое сердечко!  Поэтесса делает книксен и исчезает со сцены. Зал рукоплещет. Пока благодарная публика ликует, поэтесса непостижимым образом переменяет платье и выскакивает на поклон в костюме Арлекино, чем вызывает новую бурю восторгов.
Люсин больше не смеётся.
ЛЮСИН. (с дрожью в голосе) Я этого не писал! ГЛУШКО.  Но записка-то твоя?
ЛЮСИН. Моя, но этого я не писал, то есть писал, но не это...
ГЛУШКО. (окинув Люсина уничижительным взглядом) Надо же, на что польстился? Конечно, она ведь такая вся сексуальная, предлагала всем желающим задницу ей облизывать. Стыдно тебе должно быть!  Тем временем, цокая подковами, на сцену взбирается небритый субъект, обладатель невероятных ботинок на высокой платформе. Плюс, к шнуркам великолепных башмаков пришпилены дохлые хомяки. Выражение лица у субъекта было такое, будто он объелся лимонов и сейчас невыносимо страдает от изжоги.
ПЕРВЫЙ ЗРИТЕЛЬ. Это же Микола Запойный! ВТОРОЙ ЗРИТЕЛЬ. Что вы говорите?! Неужели сам?!
БАБУШКА И ВНУК (хором)  Да дайте же взглянуть! ЗАПОЙНЫЙ. (явно презирая публику)  …видали шнурочки какие? А?  Ультрамодерновый  кутюрье Славик Мандабляшкин просто удавится от зависти. Стих называется «Мистерия буфф»!
Тут же начинает декламировать ожесточённо помогая себе руками:               
                Как пишется, легко и быстро,                Свободный штиль, высокий слог,                Мне б усосать ещё грамм триста,                И я тогда не так бы смог!
Читает с чувством, неистово жестикулируя. На последних рядах перестают лущить семечки и резать обивку. Любители поэзии дуреют, наблюдая, как брызгая во все стороны слюной, Запойный безумствует на сцене.               
                В бокал я лил портвейн игристый,                Эх, через край, столы дрожат,                Ну хорошо, пускай не триста,                Пусть будет триста пятьдесят!               
                В ночи, забыв про осторожность,                Я с лирой к звёздам восходил,                О, если б дали мне возможность,                Я б и четыреста влудил!
Поэт машет руками, как бы подтверждая свою готовность при первой же возможности «влудить» четыреста грамм портвейна. Но видимо такой сигнал кажется ему не слишком убедительным. Он подбегает к роялю, здесь же на сцене и пинает его страшными ботинками. При каждом ударе музыкальный инструмент жалобно звякает. В зале поднимается невообразимый кавардак. Все вскакивают, что-то кричат, на последних рядах рвут с корнем стулья. Женщины мечут на сцену шляпки и веера. Несколько молодых людей в цветастых рубашках апаш с воплями бросаются к сцене. Поэта хватают и несут на высоко поднятых руках. Он лежит на руках как покойник и спокойно смотрит в потолок. Девицы с визгом обрушиваются на кумира, хватают его за пиджак, тянут за волосы. С потолка градом сыплются электрические лампочки. Вверх летят кружевные воротнички, шнурки с хомяками. Миг, и все пуговицы пиджака оторваны. Столь же стремительно уплывает носовой платок и бумажник.
ПОКЛОННИКИ. (визжат как зарезанные) Микола! Дайте же уже автограф!!!
К нему тянется лес рук, в каждой фломастер. Поэт вырисовывает свои инициалы на блузках настырных девиц.
В общей суматохе наши герои в панике покидают зрительный зал.
КОНТРОЛЁРША. Так рано уходите? Вы многое теряете, молодые люди, в конце у нас будут танцы. (При слове: «танцы», она так лихо подмигивает майору, что тот моментально краснеет.) Нет, в наше время поэзию любили больше! (декламирует им вслед)
                Жаль, что мы не венчаны,
                Жаль, что мир не вечен,
                Жаль, что у меня с утра -
                отказала печень...


Картина вторая.
Вся группа в полном составе. Человек (он же Герасим Бузыка), две официантки, толстяк в белом фраке, артист Аркадий Писькин, кордебалет, другая публика... позже Фома Зюкин.
(Ресторан «Разлюли — Малина». На пороге стоят наши герои.)
ВЕНЗЕЛЬ. (майору) Разрешите обратиться?
ГЛУШКО.  Обращайтесь.
ВЕНЗЕЛЬ. Я всё стараюсь понять, зачем нас сюда направили? С какой целью? В качестве кого? И кажется это волнует только меня одного. Или я не знаю того, что знают остальные? С утра колобродим по городу, и всё впустую. Похоже мы никому не нужны. Если мы – военный патруль, то зачем нам этот Бергамот? Я ощущаю тревожные позывы во всём организме и всякие волнения в области грудной клетки. ГЛУШКО. Пусть ваш организм не трепыхается. Для военного человека слово «рассуждать» означает предательство. Приказали тебе идти в город гулять, иди и гуляй, тем более погоды стоят великолепные.
Глушко подносит размятый тополиный лист к своему носу.
Боже, какой запах! Нате-ка, понюхайте. ВЕНЗЕЛЬ. Да, пахнет бесподобно, (брезгливо сплёвывает) но, я не о том. Меня беспокоит неопределённость. Щемящее чувство какой-то безысходности… ГЛУШКО.  Перестаньте забивать свою голову всякой белибердой. Чувство — это понятие абстрактное. Я вот, в данный момент, испытываю чувство голода. Безумное желание пожрать. (хлопает себя по животу и там громко урчит.) Слышите, слышите? Каково? ВЕНЗЕЛЬ. (с волнением прислушивается) У меня, признаться, тоже внутри всё крутит. (мечтательно жмурится) Сейчас бы филе беф-брезе или крокеты с соусом бешамель... ГЛУШКО. (чмокает губами, как бы пробуя соус бешамель на вкус) Оно, конечно, не плохо бы. От этого я никогда не отказывался. А ещё лучше — водочки, грамм сто, да под кулебяку. А? Как? Скажи-ка, Стасик, что лучше? филе блеф или кулебяка? БЕРГАМОТ.  Я, как человек из народа, предпочитаю осетрину галантен. ГЛУШКО.  Что за гастрономия такая? – возмутился Глушко. – Не хорошо это, Стасик. Нужно быть скромнее. Ты – крестьянская косточка. Тебе нужно кушать не галантиры всякие, а картошечку, лучок, чесночок, что там ещё? ВЕНЗЕЛЬ.  Вишню.
ГЛУШКО. Нет, вишня это баловство. Вишня — ягода несерьёзная, питание для карапузов. ЛЮСИН. (с интересом вслушиваясь в умный разговор) Морковку!
ГЛУШКО.  Правильно... морковку, спаржу, укроп. (Разглядывая вывеску)
 «Ресторация Антуана Бранденмауэра и сыновей в разлуке. Разлюли — Малина!»
Нам сегодня определённо везёт! Сейчас мы закусим по полной программе. Значит так, Люсин?
ЛЮСИН. (предвкушая необычное приключение) Я здесь!
ГЛУШКО.  Останешься на улице. Будешь наблюдать за обстановкой.
Компания спускается по крутой лестнице в полуподвальное помещение, напоминающее пенал. ВЕНЗЕЛЬ.  А почему в разлуке?
ГЛУШКО.  Конечно, это не «Националь», публика разношёрстная, но тем не менее, это лучше, чем ничего. Из глубины пенала к ним, на всех парах, спешит человек. Он призывно размахивал над головой полотенцем. Он подлетает так стремительно, что сбивает с ног Гонсалеса. ЧЕЛОВЕК. Не извольте беспокоиться! Всё будет в лучшем виде! У нас заведение! Европа-с! Класс! Люкс! Обслужим по первой категории!
Не давая опомниться, хватает клиентов за руки и влечёт их вглубь пенала, тараторя без умолку:
У нас и варьете имеется. Отличный репертуар. Шикарные девочки! Сплошной шарман. Обратите внимание, балерина в центре, принципиально не носит трусики. Просто сливки! Вас усадить ближе к эстраде или туалету? У нас заведение! Европа-с! Одной профессуры-профуры  по шесть штук за раз кормим. А вот и ваш столик-с! За столиком, уронив голову в тарелку, лежит некто неопределённого пола. Человек бесцеремонно выволакивает безликое создание из-за стола и сочным целенаправленным пинком торпедирует его к выходу.  Прошу вас. Здесь вам будет покойно, уютно, а самое главное благоприятно от того, что в нашем заведении мы любим своих клиентов, как Белоснежка любила своих гномов. И когда клиента долго нет, то мы сильно тоскуем-с... случаются даже аневризмы-с  на этой почве. Верите ли, нарочно каждые пять минут, наверх бегаем смотреть, не идут ли? Что будем пить-кушать? ВЕНЗЕЛЬ. (брезгливо разглядывая замызганную скатерть) Позвольте меню?
ЧЕЛОВЕК. Меню?! (манерно хватаясь за сердце и голову одновременно) У нас заведение экстра! Самого лучшего повара из Махачкалы-с выписали. Композитор Маткин у нас обедают-с с супругой. Уж такой гурман и капризуля, такой любитель вкусненького, а недоверием никогда не обидит-с. Что будем пить-кушать? Прошу заказывать. Исполним сию секунду-с! ГЛУШКО.  Ну, давайте, поручик... Ваши галантерены. Попробуем, что это за штучки-дрючки. ВЕНЗЕЛЬ. Значит так! Первым делом, (загибает пальцы) куропаток жареных  на кретонах с зеленью, затем… ЧЕЛОВЕК.  (разглядывая на потолке разводы мочи) Не держим-с!
ВЕНЗЕЛЬ. Хм… Тогда подайте нам ромштекс под соусом пиканато, бульон из куриных пупочков… ЧЕЛОВЕК.  Не держим-с! ВЕНЗЕЛЬ. (оскорбленный до глубины души) Позвольте! Вы же сами сказали, что у вас заведение-люкс!  Что вы нас, как Белоснежек... Что же вы держите? ЧЕЛОВЕК. Не извольте беспокоиться! Я знаю, что вам нужно! (таинственно подмигивая шепчет как заговорщик) Вам нужно по шашлычку, к нему салатик «Лето» и по бутылочке «Ркацители». Копчёные колбаски будем запивать водочкой, по двести пятьдесят на рыло, пардон, на персону, значит — большой графинчик. К водке солёные огурчики, грибочки, икорку, балычок… ГЛУШКО. Стой, стой, стой! – замахал руками майор. – Икру вычёркивай! ЧЕЛОВЕК.  Красную или чёрную? ГЛУШКО.  Всю вычёркивай! ЧЕЛОВЕК. (с видимым сожалением) Как будет угодно... Причуда клиента — для нас закон. Да-с. Остаётся балык. Под балычок-с — коньячок-с, по двести пятьдесят граммчиков, значит большой графинчик. К коньячку — лимончик, к лимону полагается ликёрчик-с и шампанское. К шампанскому… ГЛУШКО.  Хватит!
ВЕНЗЕЛЬ. (к человеку) Скажите, а это, случайно, не вы в разлуке? ЧЕЛОВЕК. (гордо вскинув голову) Нам в разлуку никак нельзя-с. Прикажете подавать?  ГЛУШКО.  Давай, бузуй по первому классу. БЕРГАМОТ. (неожиданно) А кто платить будет? Предупреждаю, у меня денег нет. Над столом —  тягостное безмолвие.
Человек нехорошо улыбается, обнажая редкие зубы шизофреника и, моментально теряет всякий интерес к посетителям.
ГЛУШКО. Вот он заплатит! (показывает на Гонсалеса) Маршал сегодня всех угощает. ГАНСАЛЕС.  Швайнкрель, швайнбубль!
ГЛУШКО.  Во, слышали? Он согласен, Так что давай, люби нас, как своих Белоснежек. ЧЕЛОВЕК. (прыгает, точно укушенный и орёт в глубину зала)  Европа-класс А-а-а-а-а! На его зов спешат две пожилые официантки в белых наколках. Кокетливо улыбаясь и строя глазки, они меняют скатерть на крахмальную. Работницы общепита  проворно двигают полными ягодицами, так что уже скоро на столе появляются разнообразные закуски. Шашлычок будет готов через мгновение. Приятного аппетита!
Глушко с восхищением смотрит ему вслед. ГЛУШКО. Ловок, шельма! Ох, ловок! Как он, а? Балычок, коньячок, лимончик. Того и гляди, нижнее бельё с тебя снимет и тебе же продаст.  БЕРГАМОТ. А мы разве сало заказывали? (удивляется) И сыр мы не заказывали. Откуда здесь сыр?
ГЛУШКО. Ладно, Стасик, принесли, значит так нужно. Давайте-ка, горячего ждать не будем. Всосем по маленькой. Майор уже разливает водку в пузатые рюмки.
ВЕНЗЕЛЬ. (пытаясь закрыть свою рюмку ладонью) Хват, хват, хват…
ГЛУШКО.  Бросьте, поручик, (льёт ему через край) Вы же офицер, а не сопливая курсистка. Маршал Гонсалес блаженно улыбается. Он гоняет по скатерти маринованный помидор. Томат, не желая прокалываться, прячется то под вазочку, то за горчичницу. Гонсалес ловит помидор пальцами и со всего маху пришпоривает его вилкой к столу.  Длинных речей произносить не будем. Мы всё-таки в боевом походе. Можно сказать в логове взбесившегося вепря. Это я так, образно говорю. Для сюжета. В переносном смысле. Аллегория. Иносказательное выражение мысли в конкретном образе. Нужно понимать. Так что давайте без сюсюканья…  Гонсалес, не дождавшись конца тоста, выпивает. Его физиономию уродует так, что Вензель с перепугу падает со стула, а Бергамот зажмуривается. Не обращая внимания на эмоции своих спутников, Гонсалес пихает в рот огурец и глотает его целиком. ВЕНЗЕЛЬ. (поднимаясь и отряхиваясь) Нельзя же, в конце концов, кривить такие кошмарные рожи! Такие хари противные корчить. У меня прямо мороз по коже... А если бы с нами были дамы? А если бы с дамами были собачки?  ГЛУШКО. Поручик, вам не следует обсуждать старших по званию. К тому же, он бывший маршал дружественной державы. Может у них так принято, обычай такой национальный? Выпил и в знак уважения к окружающим следует рыло перекосить, мол — хорошо пробрало, не молоком угощаете. Понимать надо. А вы, Эдуард, сразу со стула брякаться. Несолидно. Что он подумает? Так что давайте выпьем, за успех кооперации и в дальнейшем прошу учесть...      
Все выпивают и некоторое время сосредоточенно пережёвывают и глотают. Глушко разливает ещё по одной. Моментально захмелевший Вензель призывно стучит ложечкой по краю тарелки. Трепетно раздувая ноздри, он объявляет: ВЕНЗЕЛЬ. Ща я тост произнесу, экспромтом. Только родилось, честное благородное! ГЛУШКО. Не нужно! Не устраивайте балагана, мы не в офицерском собрании. ВЕНЗЕЛЬ. (не слышит его) На нашу долю... В этот трудный для нас час, находясь в самой гуще событий, мы все, как один, во исполнение исторической миссии, возложенной на наши хрупкие юношеские плечи… (плачет) Не жалею, не зову, не плачу, всё пройдёт, как с белых яблонь дым… (сморкается в скатерть) Увяданьем золота охваченный  и я не буду больше молодым… Откуда-то сбоку, с потолка, самым невероятным образом, как чёрт из коробочки, выныривает скользкий человечек (Фома Зюкин) и, обняв Вензеля за плечи, горячо шепчет ему прямо в ухо:
ЗЮКИН. Как я вас понимаю! Вы даже представить себе не можете, как я всё это выпукло воображаю! ВЕНЗЕЛЬ.  Правда? ЗЮКИН. Не сойти мне с этого места!
Хлопает кулаком по столу, но не сильно. ГЛУШКО. (подозрительно разглядывая новый персонаж) А ты, собственно, кто такой?
ЗЮКИН. Извините, не представился, (воровато оглядываясь по сторонам) Благородный сын своих родителей, единственный наследник своего папаши, крестник Николая-угодника, вот кто я такой. А зовут меня — Фома Зюкин, прошу любить и жаловать. ГЛУШКО.  Не имею чести.
БЕРГАМОТ.  Выпить хочешь?
ЗЮКИН. Хочу!
ВЕНЗЕЛЬ. (пьяно улыбаясь)  Давай на брудер…мудер…шафт? Господа? Вы позволите мне выпить с приятелем на брудермудер?  Или я за себя не ручаюсь! ГЛУШКО. А, делайте что хотите! (машет рукой) В конце концов, не я здесь командир, а маршал. Пусть он и отвечает. Но угощать за свой счёт, я его не собираюсь. Пускай выпьет пару рюмок и уматывает, откуда пришёл. Зюкин хватает свободный стул и подсаживается к компании с таким разнузданным видом, будто только его и ждали.
(В этот момент эстрада вспыхивает разноцветными фонариками. На освещённое пространство выходит толстяк в белом фраке. Его появление не производит на публику никакого впечатления.)
ТОЛСТЯК. (равнодушно) Администрация  ресторана убедительно просит почтенную публику не нарушать художественную цельность представления аплодисментами во время хода действия. Лэдис энд жентельмен!  Граждане и гражданки!  Сегодня, только раз и только у нас, совершенно случайно, проездом из Парижу в Марсель… (держит паузу) Любимец публики —Аркадий Писькин, со своим кордебалетом, даст свою единственную прощальную гастроль, чтоб каждый вечер радовать и баловать нас песней! Встречайте же!!! Публика флегматично ковыряется вилками в зубах. По всему видно, что марсельский балерун, со своим кордебалетом, здесь порядком всем осточертел. Под музыкальную фонограмму на сцену выскакивают три худющие «мартышки» во главе с Писькиным и прыгают сразу во все стороны. Полные ляжки Аркадия обтягивают короткие клетчатые брючки. Глядя на эти брючки хочется фиглярствовать и  похабничать. Изо всех сил отбивая каблуками дробь, троица трогается по кругу. Писькин отчаянно срывает с головы шляпку-канотье, взбрыкнул ногами и поёт: ПИСЬКИН.
             Как я купил себе пиджак, купил колёсы,    В такой одёже можно ехать в Магадан,    Купил бы бабочку, жилетку, только гроши,    Увёл какой-то очень шустрый уркаган.     Я узнаю тебя Антоша Брандермаур,    Здесь до утра и пляшут и поют.    Сижу за столиком, смотрю я с интэрэсом,    Как мимо, шлюхи задом фирменным трясут.
 Балерун так быстро сучит ногами, что непонятно, висит ли он в воздухе или всё же касается пола.
                Вдруг подошел ко мне шикарный иностранец, И говорит, мой друг, поедем в Амстердам!           Там жизнь блатная, там почти что нету пьяниц, И дела хватит и бандитам, и ворам.  А как приедем, ты расскажешь, бите – дрите, Как трудно было жить среди волков, И что у вас совсем замучили евреев, И что их ловят, как в Китае воробьёв.

БЕРГАМОТ. Его бы на стройки народного хозяйства отправить, глину месить. Не успевали бы подносить и оттаскивать. ВЕНЗЕЛЬ.  Никакого в тебе понятия нету! Это же артист! Виртуоз задних конечностей! Художник голеностопного сустава. Ты только посмотри, что он ногами выделывает? Он этими самыми ногами, тебе, деревенщине, культуру несёт, а ты его глину месить?!
Музыка внезапно умолкает. Писькин выдаёт последнее па, лягает себя по клетчатому заду пятками и схватив девушек за руки увлёкает их со сцены.  ГЛУШКО. (нарочито громко) Кривопляс!
ПИСЬКИН. (не оглядываясь)  Хамы!
ВЕНЗЕЛЬ. (совершенно опьянев) Где горячее? Я спрашиваю, где горячее? Где этот… люкс-класс? Чэлоэк? Челоэк! Тащи водку! Я плачу! (стервенея) … шустро, по-молодецки! И - это… самое мне!  Аспадин майор, р-р-р-разрешите мне, как боевому сподвижнику, р-р-розанчик в щёчку запечатлеть, дружеский поц-сэлуйчик. ЗЮКИН. (с завистью) Вот человеку счастье дадено! Понюхал пробочку и -момента-морэ. ГЛУШКО. Поручик! Соблюдайте дистанцию! Что это за фамильярности? Внешний облик должен соответствовать духовному состоянию его владельца. Подите в туалет, умойтесь и приведите себя в порядок.   ВЕНЗЕЛЬ. В туалет? Извольте! (выбирается из-за стола) Для вас, всё что угодно. Ежели желаете, я вам сейчас «цыганочку» сбацаю! Я готов. Пойти в туалет, подмыться — побриться?  Извольте! Но я хочу перво-наперво спросить вас. (пробирается между столиков, хватается за причёски посетителей) Есть ли в этом дрянном заведении хоть один достойный человек который уважал бы меня? Не за чины и награды, а так, чисто конкретно... по товарищески...
БЕРГАМОТ.  Может его проводить?
ГЛУШКО. Здесь не детский сад! (жёстко) Каждый из нас знал, на что шёл. На войне, как на войне!  БЕРГАМОТ. (заворачивая в салфетку хлеб с сыром) Тогда я Люсину бутерброды отнесу.
Уходит.
ГЛУШКО.  Валяй, неси.
ЗЮКИН. (в надежде что его не отпустят) Может я того, тоже пойду?
ГЛУШКО.  Да сиди уж, а то и поговорить-то не с кем. Тухлая у нас компания подобралась. Никакого куражу нет. Драматизма в людях не стало. Раньше, споёт певец про Чатаногу-Чучу  — людишки в слезах восторга. Потому, что не Чатаногу жалко и не Чучу, а проникновенность ощущается, трепетанье струн. А этот, танцулька в клетчатых гандонах, какое у него трепетание? Только паскудство одно... ЗЮКИН. Морду ему расквасить?!
ГЛУШКО. Это не метод, хотя рациональное зерно в этом есть. Нужно брать глубже зреть, в корень проблемы. Ведь не сам же он придумал эти слова, не сам положил их на музыку. Не всё так просто, как кажется на первый взгляд. В этом процессе замешана прорва народу и что самое удивительное все евреи.
ЗЮКИН.  Неужели все?!
ГЛУШКО. Решительно все! Ну может быть попадётся парочка французов. Хотя и тех возьмёшь, ототрёшь, как следует с мылом, глядь — французские евреи. И если откровенно, между нами, я иногда думаю про себя, а не еврей ли я? До того я умный.
ЗЮКИН. Да, дела-а-а... вот так, проживёшь всю жизнь дураком и не узнаешь, что на свете твориться. А немецкие евреи есть?
ГЛУШКО. Есть.
ЗЮКИН. А узбекские?
ГЛУШКО. Сколько угодно.
ЗЮКИН. А татарские?
ГЛУШКО. Никогда!
ЗЮКИН. (не верит) Почему так?
ГЛУШКО. Ну где ты видел еврея татарина?
ЗЮКИН.  Дела-а-а... А это хорошо или плохо?               
ГЛУШКО. Это раздражает. И что характерно, по отдельности евреи очень симпатичные люди. С ними и за жизнь поговорить приятно и выпить. У меня у самого знакомый был Аркаша Сапогов  — милейший человек, классный портной. Но когда он приходил в гости вместе с мамой... и когда я однажды, так, для беседы, поинтересовался у неё, не татарка ли она...

Картина вторая.
Ефрейтор Люсин, Бергамот, отряд скаутов, их вожатая, потом остальная компания и представители органов внутренних дел.
(Скамейка у входа в ресторан. На скамейке скучает ефрейтор. Вечереет. Торопятся по своим делам равнодушные прохожие. Мимо проходит компания молодых людей с гитарой. Призывно звучат струны, смеются девушки. Где-то раздаётся далёкая барабанная дробь.)
ЛЮСИН. (рассуждает) Вот гады, бросили меня на улице, а сами в кабак пошли водку трескать. Конечно, кто я для них? Так, пыль под ногами. Но Бергамота-то взяли! …чем он лучше меня? (грустно) А жизнь уходит потихоньку, а я сижу здесь, как последний раздолбай. Для чего сижу? Вот моя Клавка, тоже, наверное, под гитару фланирует. С кем-то тискается. Кто-то её за ляжки трогает. (задыхается) Домой приеду, я ей все ноги из задницы повырываю!
Нещадно колотя в бубны и дуя в фанфары по улице марширует отряд юных скаутов. Впереди отряда шагает голенастая вожатая в синих шортах. Она ожесточённо размахивает трёхцветным флагом и орёт, как зарезанная: ВОЖАТАЯ. Шире шаг! Гляди веселей! Мы, на горе всем буржуям, мировой пожар раздуем! Раз – два! СКАУТЫ. (вопят оглушительно) Повторим движенья!
ВОЖАТАЯ. (печатает шаг) Три — четыре!
СКАУТЫ. Ну-ка, все разом! Споём с выражением! Спляшем с экстазом!
ВОЖАТАЯ. Раз – два!
Её  сиськи болтаются каруселью под  сорочкой. СКАУТЫ. (визжат) Нам солнца не надо!
ВОЖАТАЯ. Три – четыре!
СКАУТЫ. (пукают от натуги) Нам партия светит! И дядям, и тётям! И старым, и детям!
ЛЮСИН. (ошеломлённо) Мать моя, что это?!
Ефрейтор даже не замечает, как к нему приближается Бергамот. БЕРГАМОТ. На, перекуси. (Присаживается рядом протягивает свёрток) Там хлеб с сыром, сальце...
ЛЮСИН. Вот спасибо! Я уж думал голодным останусь. Что начальство? Расслабляется?  БЕРГАМОТ. Один уже расслабился окончательно. Чует моё сердце, ничем хорошим это не закончится. Сейчас надубасятся и начнут песни орать. Не пойду больше туда, с тобой посижу. ЛЮСИН. Оставайся, здесь тоже не соскучишься.
Ветер пригнал к скамейке мятые газетные листы. Бергамот подхватывает их.
С первой страницы угрюмо смотрит Михаил Аркадьевич Дроздов. Портрет обведён жирной траурной каймой.
БЕРГАМОТ.(читает) Наш народ понёс тяжёлую утрату. После тяжёлой непродолжительной болезни, ушёл из жизни выдающийся государственный деятель, патриот и интернационалист, последовательный борец за торжество идеалов мира и демократии. Вся его жизнь до конца была отдана делу и интересам народа. Он неизменно, с присущей ему самоотверженностью боролся за претворение в жизнь политики социального развития, повышения благосостояния, на дальнейший подъём творческой активности масс, укрепление дисциплины, законности и порядка… Из дверей Разлюли — Малины, вываливается агрессивная толпа возбуждённых людей. Кого-то пинают ногами. Драка нешуточная, в толпе мелькают ножи и стулья. ЛЮСИН. Да там же Глушко! Да это же наших бьют!
ЧЕЛОВЕК (далее ГЕРАСИМ БУЗЫКА) А-а-а-а, суки! Кто платить будет?
ГЛУШКО. (отмахиваясь от нападавших спинкой стула) Зюкин, бей их по мордам, не сдавайся! ЗЮКИН. Не подходи, порву, как майку!
Беспощадный, он прыгает как обезьяна, пытается пронзить вилкой глаз танцора Писькина, но балерун, увёртываясь от уколов, осыпает противника профессионально поставленными танцевальными па-де-де.
ЛЮСИН. Я сейчас...
Разгорячённый видом драки ефрейтор хочет бежать на помощь, но Бергамот ловит его за штанину. БЕРГАМОТ. Ты куда собрался? Сядь на место! Без тебя разберутся. ЛЮСИН. (рвался в бой) Так ведь наших лупцуют!
 БЕРГАМОТ. Какие они тебе «наши»? Сядь, тебе говорят, дурак.
К ресторану подкатывает фургон с яркой надписью на кузове:
«Голосуйте за Пичугина! Это – ваш кандидат»
При виде машины, нападавшие в панике разбегаются. На поле брани остаются лежать затоптанный Глушко и танцор в одном ботинке. Из фургончика выпрыгивают четверо в фуражках. К ним тут же подбегает Герасим Бузыка и что-то горячо объясняя, показывает пальцами на Зюкина, всё ещё сжимающего в кулаке окровавлённую вилку. Лейтенант выхватывает из галифе наган.
ЛЕЙТЕНАНТ. Бросай оружие! (разглядывает клетчатые брючки артиста) Этот тоже с ними?
ГЕРАСИМ. Нет, что вы, это наш человек. Артист! Грудью встал на пути у распоясавшегося хулиганья. ЛЕЙТЕНАНТ. А почему без обуви? И портки у него, того... не положено... ГЕРАСИМ. Так ведь я ж говорю — артист. Комедиант знаете ли. Без царя в голове. Принц и нищий. Королева Марго. Вся Европа  рукоплещет и на руках носит. ЛЕЙТЕНАНТ. Европа рукоплещет, а он тут у вас в одном ботинке валяется, как собака. Чёрт с ним, с вашим нищим принцем - остальных грузить будем…
Фургон уезжает увозя в своём чреве нарушителей общественного порядка.
ЛЮСИН. Дождался? Что теперь делать будем? БЕРГАМОТ. Ничего. Подождём, пока остальные выйдут.
ЛЮСИН. А если они их там прибили?  БЕРГАМОТ. Тогда отправимся  по домам.
ЛЮСИН. Как, по домам?
БЕРГАМОТ. Очень просто. (показывает газету) Вот, пишут про Дроздова... приказал всем кланяться и скоропостижно скончался. А ведь ещё вчера он был здоровее нас с тобой. Так не бывает. ЛЮСИН. А по мне, хоть все министры передохни — только воздух чище будет. Бывает, не бывает? В газете врать не будут. Может быть, он сожрал чего непотребное? У нас в посёлке тоже один раз мужик жил. С утра был живой, а в обед, в буфете, выпил бутылку красного и сделался мёртвый. БЕРГАМОТ. Тоже, сравнил мужика с министром. Да министр, в ваш буфет ни за какие деньги не пойдёт, хоть ты его мёдом обмажь. И потом, министры ничего кроме французского коньяка не пьют. В вашем буфете есть французский коньяк? ЛЮСИН. Французского коньяка там нет. (гордо) Зато у нас есть французское кладбище. Ещё с тыща восемьсот двенадцатого года наколотили.
Смеркается. На улице зажигаются редкие горбатые фонарики. Ресторанная жизнь затихает. Поздние посетители, по трое – четверо расползаются допивать по другим злачным местам. Их пунцовые физиономии выражают твёрдую уверенность и дальше прожигать свою жизнь почём зря. Из вечернего сумрака выплывает живописная парочка, не то мужчин, не то женщин. Оба существа облачены в тёмные линялые балахоны. Лицами они серы и похожи больше на душевнобольных, чем на пророков. Они пристают к пьяным, суют им в руки листовки и проповедуют:
БРАТЬЯ: Человеки! Покайтесь публично! Близится конец света! Только вступившие в наше Братство спасут свои души. Внемлите гласу божьему! На землю явится антихрист в облике Павла Шелобанова, и число его — шестьсот шестьдесят шесть. ПЬЯНЫЙ. Греби отсюда, гнида алилуйская!
БРАТЬЯ. Опомнитесь! Покайтесь, ибо только через покаяние обретёте вы истинную веру! Посыплемте головы пеплом! Споёмте вместе псалом номер восемь, с пятой строки!
ПЬЯНЫЙ. Где этот антихрист, дык, мать его?! Ща я его, дык, потом тебе, дык! Кто тут на меня! Братья растворяются в темноте. Улица опустеет окончательно. На город опускается ночь. Слышно стрекотание сверчка.
Вдруг двери ресторана с треском растворяются и из них пулей вылетает Вензель. Он страшен. Высоко задирая ноги, петляя как заяц, поручик мчится вдоль улицы столь стремительно, что через секунду исчезает из вида. В погоню за ним устремляются Герасим и официантки. Все трое отчаянно матерятся и плюются в ночь. Официантки задирают юбки и хлопают себя по трикотажным задницам.

Картина третья.
Поручик вензель, Герасим, официантки, кошки.
 (Поручик валяется в тесной туалетной кабинке, обвившись вокруг унитаза точно змий. Дверь в кабину распахнута настежь, так что всяк входящий может лицезреть его безрадостную фигуру со спущенными штанами.) Поручик приходит в себя и с удивлением оглядывается по сторонам.
ВЕНЗЕЛЬ. Господи, вот неприятность-то. Ну да ничего страшного, со всяким может случиться! А где же мои часы? А документы? (шарит по себе руками) И денег нет...
Натягивает непослушными руками штаны и пошатываясь выходит из туалета. К его удивлению посетителей в зале уже нет, только официантки уныло бродят  по залу выгребая из под столов пустую посуду.   ОФИЦИАНТКИ.  (дружно) Гера! Гера! Ещё один!
На зов является Бузыка. Заметив поручика он плотоядно щёлкает зубами и бросается к нему через зал. ВЕНЗЕЛЬ. (в сторону) Вот это сервис! К клиенту, как к родному!
 (улыбается и делает ручкой) Хелп ми, майн френд, мои спутники некоторым образом… Бузыка бьёт его между глаз. Лупит ногами.
ГЕРАСИМ. Сука! (пинает ногами)  Я тебя сейчас обслужу по первому классу! У нас заведение! ОФИЦИАНТКИ. Так его, так ему! Врежь как следует, чтобы знал в следующий раз! ГЕРАСИМ. Вот тебе кретоны, вот тебе ромштекс! (целит в зубы) Вот тебе, сука, соус!
Эдик отлепляется от пола и, получив под зад увесистый пинок, который только придаёт ему дополнительную энергию, устремляется к выходу, разметая на своём пути столы и стулья.
ОФИЦИАНТКИ. Стой, гад!
За шашлык плати!
Лови!
Хватай! Вензель выскакивает из ресторана, и куда бежит — не видит. Он нёсёт по ночному городу, по тихим печальным улицам, распугивая своим безумным видом случайных прохожих.
ВЕНЗЕЛЬ. На помощь! Убивают!


Картина четвёртая.
Вензель, дворник, алкоголики первой, второй и третей степени, посетители пивного бара на Мясницкой. Наркоманов нет!
(Раннее утро. Городской сквер, затем пивная. Поручик являет собой жалкое зрелище. Изгаженный мятый  мундир. Разбитые вспухшие губы. Здоровенная «гуля» под глазом. Общую картину довершают рваные по всем швам брюки) ВЕНЗЕЛЬ. Безобразие! (нарочито громко) Хамство какое! Офицера — по лицу ботинками! Вот сейчас пойду и вызову мерзавца на дуэль. Стреляться, к свиньям собачим, с двадцати шагов! Нет, с десяти. Нет, с трёх — через платок! И никаких извинений. Так оскорбить, унизить и кого? Меня! Только стреляться. Немедленно! Глушко в секунданты. Замечает дворника и решительно направляется к нему.
Эй, метельщик? Ты что, оглох? Я тебе говорю! Где здесь у вас ресторан? ДВОРНИК. (в изумлении смотрит) И где они нахерачиться успевают в такую рань?
ВЕНЗЕЛЬ.  Кто они?
ДВОРНИК. Ну вот ты например, где насосался?
ВЕНЗЕЛЬ. Не сметь мне тыкать! (взрывается) Хамьё! Каждый инвалид норовит уронить честь и достоинство. Ты мне не сметь! Распустились тут совсем, без меня! ДВОРНИК. А ну пошёл отседова, а то по соплям получишь! Угрожающе машет метлой.
ВЕНЗЕЛЬ. (всё больше распаляясь ) Стреляться! К барьеру!  Дворник бьёт его черенком в лоб, потом уже между лопаток. Вензель стремительно убегает.
ДВОРНИК. (кричит вдогонку) Я тебе постреляюсь, фулюган! Зальют с утра и ходят стёклы бьют! Город понемногу просыпается. Призывно звеня и громыхая выползают на улицы трамваи. Из их окон во все стороны торчат костыли и клюшки, это беспокойные пенсионеры торопятся занять очередь в молочную лавку. В домах ворчат унитазы, булькает вода в кранах. Из открытых форточек кашляет радио. Дикторы бодро хрипят последние известия.
ДИКТОР. …добились колоссальных успехов. Результаты были просто потрясающими! Из последней контрольной партии все лягушки погибли. Это неоспоримо доказывает, что естествоиспытатель Пузырьков, всё таки оставит свой след в науке...
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. (из открытого окна) Фёдор! Вставай же, скотина, на работу опоздаешь!
ДИКТОР. ...не смотря на то, что в текущем году, погодные обстоятельства являлись таковы, что определили некоторые тенденции к снижению уровня урожайности, ввиду неблагоприятных погодных условий, урожай будет получен не ниже, чем в прошлом году, несмотря на то... ВЕНЗЕЛЬ. (в пространство) Что толку с того, что я вызову мерзавца? Разве у хамов есть хоть капелька благородства? Они и пистолетов-то в глаза не видели. Сразу в штаны наложат. Начнут пощады просить. Подлые, гадкие людишки оскорбят потомственного дворянина, а потом начинают ныть. Ах, извините, мы не знали, мы не хотели, мы погорячились. Знаю я эти штучки. Погодите же, я доберусь до вас! Пойду в прокуратуру, заявление напишу. Посажу вас голубчиков, Геру и дворника этого... Глушко  в свидетели возьму. В тени старых тополей, суетится компания граждан. С таинственным видом они проделывают хитрые манипуляции с гранёным стаканом. Граждане крутят сосуд вокруг оси, нюхают его, щёлкают ногтями, ковыряют дно грязными пальцами, смотрят сквозь стекло на небо, как в телескоп, наконец наливают внутрь химический реактив и, скорчившись, выпивают. Выпив, они хватаются за сердце и стояли так, выпучив глаза, открыв рот...
ВЕНЗЕЛЬ. Здравствуйте... господа...
АЛКОГОЛИК  I СТЕПЕНИ. Господа теперь все в Парижах...
Наливают ему полстакана вермута и дают занюхать спичечным коробком.
ВЕНЗЕЛЬ. Позвольте полюбопытствовать? Не происходило ли вчера вечером каких-либо особенных событий, потрясших мир и местную общественность?
АЛКОГОЛИК  I СТЕПЕНИ. Ничего особенного не случилось, всё как обычно. Верке опять проломили бутылкой голову. Конечно, была драка. Не  ахти какая, но всё же лучше, чем ничего.
ВЕНЗЕЛЬ. (удивляется) Скажите пожалуйста?!
АЛКОГОЛИК  II СТЕПЕНИ. Ага! Били троих залётных, то ли из-за Верки, то ли из-за бутылки, а скорее всего и за то, и за это. Потом прикатил «Пичугин» и всех арестовал. А ещё Яшка Голенький обчистил в сортире пьяного педика.
ВЕНЗЕЛЬ. (удивляется) Ну надо же?!
АЛКОГОЛИК III СТЕПЕНИ. Вот они - часики! Видал? Тут даже гравировка: «Сыночку Эдичке, на долгую память, в день совершеннолетия от любящих родителей!» — шикарные котлы!
ВЕНЗЕЛЬ. Что же мне теперь делать?
АЛКОГОЛИК  I СТЕПЕНИ. Чего попусту… по асфальту развозить?!
АЛКОГОЛИК  II СТЕПЕНИ. Пойдем с нами пиво пить. Ща рыгаловка на Мясницкой откроется, пока дойдём, как раз сольют свеженького и, может быть,  не успеют сыпануть туда стирального порошку.   Поручика хватают под руки и ведут по улицам, наперебой расхваливая желанный напиток: АЛКОГОЛИК  I СТЕПЕНИ.  Нормальное пиво, ячменное. АЛКОГОЛИК  II СТЕПЕНИ. Оно вообще хорошее пиво. И если когда разбавляют, то самую малость. Почти даже не заметно. АЛКОГОЛИК  III СТЕПЕНИ.  Лучше не доливать, чем разбавлять. АЛКОГОЛИК  I СТЕПЕНИ. Ты «Бархатное» пил? АЛКОГОЛИК  II СТЕПЕНИ.  А «Колос» пил, а «Юбилейное»? ВЕНЗЕЛЬ. Нет такого пива! АЛКОГОЛИК  I СТЕПЕНИ.  Есть! ВЕНЗЕЛЬ.  Нет нету ! АЛКОГОЛИКИ (хором). У Яшки спроси, он всё пил.                ИСТОРИЧЕСКАЯ  СПРАВКА
        для господ современных актёров занятых в роли алкоголиков:
В стране непуганых идиотов, было только два вида пива. ТОЛЬКО ДВА! Это бутылочное и разливное, но и за этим пойлом убивались в бесконечных очередях. Бутылочное, не зависимо от надписи на этикетке, называлось: «Жигули», а разливное именовалось: «Ссаки!». Если бы, в то время, кто ни будь вякнул, что пьёт только баночный  безалкогольный «Тубборг»… его просто избили бы. Сама мысль, что пиво может быть безалкогольным да ещё и «баночным» была преступна.
Чем старше становился горячо обожаемый генсек Л.И. Брежнев, тем больше падало качество напитка, а стоимость его росла.  Чем хуже становилось пиво — тем длиннее вырастали очереди. И вот уже пронесли по Красной площади с километр орденов на подушечках, отзвучали прощальные траурные литавры,  и очередной Наимудрейший вождь народов, прямо с  трибуны главного Съезда объявил своим подданным, что теперь к разливному пиву, в принудительном порядке, полагается сосиска или кусок мёртвой рыбы, а водка — только по талонам.  О, эти сосиски, они вечно всё портили! Когда мелочи едва-едва хватало на три дозы «Ссак», вам насильно «продавали» эту корявую сосиску похожую на собачий фаллос. И это было так символично! в духе  времени.  - На! - и это сожрёшь, урод...

По пути следования количество алкоголиков всё время меняется. Одни подходят, другие уходят, к тому же все похожи друг на друга, как родные братья. Когда компания приближается к фанерной коробке с надписью «Пивной бар», разговор продолжается на ту же злободневную тему: АЛКОГОЛИК  I СТЕПЕНИ. Ты фракцию пил? АЛКОГОЛИК  II СТЕПЕНИ. А ты ризоль пил?
ВЕНЗЕЛЬ. А вы «Клико» пили?
АЛКОГОЛИК  I СТЕПЕНИ. Одеколон?
АЛКОГОЛИК III СТЕПЕНИ. Лучше всего «Пустырник» идёт или «Ромашка». Один пузырёк  на одну кружку. Вещь! Харкая во все стороны мокротой и беспрестанно матерясь, компания заваливается в пивной бар.
(Инвалиды, рыбные очистки, табачный дым, беременная баба, шахматы, слюни, пьяный смех, ветераны труда, студенты, скользкие медяки — всё перемешано там в тошнотворный коктейль)
ВЕНЗЕЛЬ. (испуганно озираясь по сторонам) Люди! …зачем мы пришли сюда? Неужели пить пиво?!
АЛКОГОЛИК  I СТЕПЕНИ. Конституция дала нам право на отдых. Не всем же ходить в консерваторию? Куда прикажете девать вековые традиции? Мы бы и рады не пить, но это уже сильнее нас. Не пагубная страсть, не банальный алкоголизм влечёт нас сюда, а мировоззрение, образ жизни. Опять же — менталитет. …если угодно.
ВЕНЗЕЛЬ. (в сторону) А как же мечты? Любовь? Талант? Всё погибло под хлопьями пены. Чего желаете перед смертью? Может передать последнее «прости» старушке маме?
АЛКОГОЛИК  II СТЕПЕНИ. Ты что ненормальный?
Поручика прислоняют его к стенке и суют в руку ребристый бокал с бурой жидкостью.
ВЕНЗЕЛЬ. (сизоносому соседу справа) Ещё кружечку! И уж только потом, если это не идёт в разрез с Женевской конвенцией, если это только возможно, в самый распоследний раз... ещё кружечку.
СИЗОНОСЫЙ. (в пространство) Не, раньше пиво лучше было...  Раньше, помню, придёшь пивка попить, тут  тебе и сушки солёные и вобла. ВЕНЗЕЛЬ.  (пьянея моментально) … к свиньям собачьим… СИЗОНОСЫЙ. (глубокомысленно) Раньшё, примерно семьдесят пять тысяч пивных кружек тому назад, всё лучше было. На каждом шагу портвейн в разлив, рюмочные, бутербродные. Зашёл ты, к примеру в бутербродную. К ста граммам положена закусь. А бутерброды какие были! Хочешь с икрой? —пожалуйста! Хочешь с ветчиной? — будьте вам любезны, с нашим почтением! Не то, что сейчас... А килька какая была? А хамса?! Сейчас селёдки такие, как раньше хамса была. Эх! (обречено мотает головой) Тебя как зовут-то? ВЕНЗЕЛЬ. Резервуар Резервуарович...
СИЗОНОСЫЙ. А меня, Николай Гаврилович, можно просто Коля. Ну, давай, Резервуар, за знакомство по чуть-чуть. ВЕНЗЕЛЬ. Я вообще-то не пью...
Жадно сосёт из  бутылки, как голодный телёнок вымя. СИЗОНОСЫЙ. Эй-эй-эй-эй! Как там тебя... Давай сюда. Пивком залей. Ну что, проскочило?
ВЕНЗЕЛЬ. (отхлёбывает из кружки) Мэм, мум, мум.... СИЗОНОСЫЙ. А люди какие были? Душевные люди были. Золото, а не люди! Гвозди б делать из этих людей, в мире не было б крепче гвоздей. А какие женщины были? Вот моя жена, Тамара, ну такая баба была! Сиськи — во! Жопа — во! Сколько я за неё морд поразбивал, ты себе представить не сможешь. Если все морды в одну кучу сложить — Курган Славы получиться. А теперь такая стервозна сделалась — хоть домой не приходи! (паясничает изображая супругу) Где ты шлялси? Где деньги, катина ползучая. (Глотает из бутылки) Всю жизнь мою она изломала! Если б не она, может я сейчас космонавтом был бы или… Чего теперь? Меня ведь приглашали в отряд астронавигаторов, но я отказался. Укачивает меня в ракете. Опять же, там воздух привозной из баллончиков, а я люблю с открытой форточкой спать. Но правительственную телеграмму с поздравлениями они завсегда к дню космонавтики присылают. Уважают! Это ведь я первый открыл, что на Марсе есть жизнь. Да-а-а-а… Ну ладно, давай ещё по чуть-чуть... ВЕНЗЕЛЬ. Не - э, меня тошнит. Мне нельзя...
СИЗОНОСЫЙ. Ничего, пивком запьёшь. Пивком, что хочешь запить можно. ВЕНЗЕЛЬ. А эклер можно запить? СИЗОНОСЫЙ. Можно. ВЕНЗЕЛЬ. И крем-брюле ?  СИЗОНОСЫЙ. Хоть денатурат – всё можно. Я по утрам даже чай запиваю!
Вензель сосёт из горлышка, допивает пиво и шлёпает кружкой об стол. ВЕНЗЕЛЬ. Сколько сейчас времени? Где эта скотина с моими часами...
СИЗОНОСЫЙ. Стрелки на городских часах показывают семьдесят две минуты двадцать пятого.
ВЕНЗЕЛЬ. Мне пора, астронавт... потихонечку трогать... (доверительно) В прокуратуру нужно, позарез...
СИЗОНОСЫЙ. Зачем?  Испуганно оглядывается по сторонам.
ВЕНЗЕЛЬ. (громко) А затем... Заявление писать! Всех вас хамов пересажаю, к свиньям собачим. (икает) А тебя первого, чтоб благородных офицеров денатуратом не травил... Гад! СИЗОНОСЫЙ. Ну ты! Ты не очень! Можно и  по харе схлопотать. Понял? ВЕНЗЕЛЬ. Боцман! Боцман, брамсель тебе в стеньгу! Падает увлекая за собой пивные кружки.
АЛКОГОЛИК  I СТЕПЕНИ. Нажрался, падла? АЛКОГОЛИК  II СТЕПЕНИ. Да нет, придуряется. ВЕНЗЕЛЬ. Боцман?
СИЗОНОСЫЙ. Ну, боцман, дальше что? ВЕНЗЕЛЬ. Постройте людей, я хочу говорить с командой.
АЛКОГОЛИК  III СТЕПЕНИ. Колька, чем ты его напоил? СИЗОНОСЫЙ. Да ничем я его не поил. Я его, как космонавта, вермутом угощал, а он, гандон тряпочный, грозился на меня в прокуратуру набарабанить.
АЛКОГОЛИК  II СТЕПЕНИ.  Давайте-ка его на свежий  воздух вынесем.
Поручика хватают за руки-ноги и волокут физиономией по заплёванному полу. ВЕНЗЕЛЬ. Матросы! Не пейте бренди! Не курите гашишки! Не убивайте невинных младенцев! Не насилуйте публичных женщин! Не поджигайте хвосты бродячим животным и любите друг друга, к чёртовой матери! Сообщите командованию, что... героически утонул, к свиньям собачьим! Мне плохо...

АКТ ЧЕТВЁРТЫЙ.
Картина первая.
Следователь особого отдела по борьбе с бандитизмом и терроризмом Олег Петрович Паскуда, лейтенант Остапов, Зюкин,
(Олег Петрович Паскуда в своём кабинете за письменным столом. Перед ним папка с надписью: «Дело № 222/Ю»)
 Следователь говорит в телефонную трубку.
ПАСКУДА. Мои люди уже нащупали нити, ведущие к крупной шпионской организации. Мы вот-вот накроем их с поличным.  Без стука в кабинет заходит лейтенант Остапов. ОСТАПОВ. Пьянь из Разлюли малины доставили. При задержании вели себя вызывающе. Один оказал сопротивление, угрожая сотрудникам предметом, по форме напоминающая вилку. Выражался нецензурной бранью.
Следователь кладёт трубку и азартно трёт ладонями. ПАСКУДА. Так-с... очень кстати. Давай-ка его сюда! ОСТАПОВ. (равнодушно) С остальными, что делать? Выгнать или в кутузку?
ПАСКУДА. Как же можно так относится к своим обязанностям? Вы хоть профилактику с ними провели? ОСТАПОВ. (обиженно) А то как же. Ещё в фургоне отмордовали, будь здоров. Мы своё дело знаем.
ПАСКУДА. Тогда пусть пока посидят, подумают о своём недостойном поведении, а мне давай этого, с вилкой...
В кабинет вталкивают Зюкина. При виде начальства Фома низко кланяется.
ЗЮКИН. Вот, значится, какая оказия получилась. ПАСКУДА. (сама любезность) Садитесь, дружок, в ногах правды нет. Указывает рукой на привинченный к полу табурет. ЗЮКИН. Мерси, мерси, мерси...
Неудобно пристраивается на самом краешке. ПАСКУДА. (ободряюще) Ну, дорогуша, что вы там нашалили? Рассказывайте, не стесняйтесь. Только всё честно, с самого начала и по порядку. ЗЮКИН. Господь свидетель, ничего я такого не творил. Я поесть зашёл. Я завсегда, когда проголодаюсь, в Разлюли - Малину хожу. Подсел к компании, разговор поддержать. Ну, выпили мы… ПАСКУДА.  (пишет в дело) Мы, это кто?
ЗЮКИН. Это значит, (загибает пальцы) Глушко, Вензель и, чёрт этот... Он ещё огурцы целиком глотал.
ПАСКУДА. (пишет) Огурцы большие?
ЗЮКИН. Да не очень. А зачем это? ПАСКУДА. Вопросы здесь я задаю. Для следствия важна каждая мелочь. Отвечай конкретно, где, какие и сколько?
ЗЮКИН. (потеет) Знать бы раньше, я б за ним сосчитал бы... Штук десять наверное заглотнул. Глушко говорил, что это у него национальное. ПАСКУДА. Глушко, это кто?
ЗЮКИН. Глушко — хороший мужик. Звание у него майор. Сначала он мне не показался, на характер хотел меня взять. ПАСКУДА. (вкрадчиво) А чёрт этот, в каком чине?
ЗЮКИН. Глушко говорил, что он маршал в отставке.
ПАСКУДА. (с наслаждением записывает) Та-а-ак! Очень хорошо. Очень...  А ты в каком чине? ЗЮКИН. (искренне удивляется) Я?  ПАСКУДА. Вопросы здесь я задаю. Отвечай конкретно. Звание? На кого работаешь? С какой целью заброшен?
Включает лампу и светит ею Зюкину в лицо. ЗЮКИН. Звание у меня простое, (скромно опускает глаза) —Деклассированный элемент. Работаю я только на себя, на других пусть кони работают. А заброшен я с малолетства.  ПАСКУДА. Кони, это кто? ЗЮКИН. Кони, это в смысле лошади.
ПАСКУДА. (неожиданно зло) А кто такой Вензель?
ЗЮКИН. Нормальный парнишка, только избалованный очень и пить совершенно не умеет. Две рюмки выпил и момента море. А Глушко стал коктейли всякие намешивать. Чёрт, как выпьет, так огурец — глыть, как выпьет — глыть. Мне кажется с огурцов его и развезло. Потом дамочка какая-то нарисовалась и майора спрашивает так нахально: «Мужчина, угостите даму водкой?» Ничего себе дамочка, симпатичная такая, вся в рыжем парике, в чулочках, в общем всё, как положено, даже синяк под глазом припудрен.  ПАСКУДА. Какое звание?
ЗЮКИН. (испуганно) У кого?
ПАСКУДА. Вопросы я задаю! У дамочки какое звание? ЗЮКИН. Звание у неё известное — протистутка. А может просто дербалызнуть хотела. Ну, майор ей культурно объяснил, мол, вали отсюда, не кашляй здесь триппером, дристоплётница рыжая. Другая может и смоталась бы, а эта — такая сучка попалась, ни в какую. Налей ей водки, и всё тут! Я уж Глушко говорю, мол, дай ты ей отхлебнуть, пусть подавится, но он-то мужик с принципами. Говорит: «Я не обязан в этом кабаке всех мартышек поить. Я потом из этой бутылки пить не смогу». Короче, допекла она его, непорочная дева. Есть же такие на белом свете стрифурсетки? Это она во всём виновата, Господь свидетель. Встал Глушко и по балде ей этой самой бутылкой треснул. Тут и началось! Налетели на нас со всех сторон, руками хватать стали. Кому это нравится? Вот вам бы понравилось? ПАСКУДА. Вопросы здесь я задаю.  Говори конкретно. За что хватали? В какой степени? ЗЮКИН. Да прямо за всё и хватали. По всей степени. Особенно за брюки. А я прямо не свой делаюсь, когда меня за всякие места начинают руками лапать. Выволокли, значит, нас на улицу, избивать стали, хотели ограбить. Хорошо ваши подоспели, отбили нас, а так бы — хана. 
ПАСКУДА. Ах как хорошо...
Выключает лампу и, по-детски высунув кончик языка, быстро пишет.
ЗЮКИН. (в сторону) И чего он там пишет? Ну выпили немножко, повздорили по пьяному делу, ну проколол я вилкой пару-тройку задниц, в порядке самообороны. ПАСКУДА. (исписав лист) В целом картина вырисовывалась такая: (читает)  Диверсионно-шпионская группа, хорошо обученная, в группе даже был иностранный  инструктор в чине маршала, заброшена в город, с целью проведения серии террористических актов. Руководитель группы — майор Глушко установлен и арестован. Параллельно выявляется ещё одна группа  под кодовым названием «Кони». Но над этим предстоит ещё как следует поработать. Деклассированный элемент, скорее всего, простой наёмный убийца. Тупой, как все киллеры. ЗЮКИН. (простодушно) Всё? Можно идти? ПАСКУДА. Всё! Распишитесь вот здесь, здесь и здесь. Зюкин вскакивает с табурета и послушно расписывается. Олег Петрович смотрит в иероглифы Зюкина и смеётся.
Ха-ха,  ой  не могу! Совсем заработался. Фамилия-то твоя, как?
ЗЮКИН. Я разве не говорил, хи-хи-с...
ПАСКУДА. (брызгает от смеха  слезой) Нет, ха-ха, не говорил.
ЗЮКИН. Так Зюкин  же я, Фома Людмилович, хи-хи-хи...
ПАСКУДА. (делается мрачным) Что за отчество такое странное, Людмилович? ЗЮКИН. Так ведь сирота я, хи-хи... Тяжёлое детство, наследство проклятого эксгибиционизма. Одним словом  — безотцовщина. Не было у меня папаши,  вот по матери  и записали. ПАСКУДА. Что ж, вполне вероятно. У нас как только не запишут. Одного моего приятеля записали Дрепапольд. Сокращение от: «Дрейф Папанина по льду». Сам родитель его звался Хочсталёт, что означает: «Хочу стать лётчиком». Фамилия им была, дай бог памяти, Ван-Флюгельгорн. А в графу «национальность», этому Дрепапольду Хочсталётовичу, вляпали — интернационалист. Не больше — не меньше. Теперь он с балетом гастролирует, эксцентрично самовыражается в танце. Амплуа — Гадкий Утёнок. Весь в пуху. М - да, а ведь мог бы приносить пользу обществу. ЗЮКИН. Да нечто я виноват? Я тоже хочу приносить пользу. Если общество скажет, так я хоть в пуху, хоть в опилках изваляюсь. Так я пойду себе? ПАСКУДА. Куда? Вы, дорогуша, обвиняетесь в шпионаже в пользу иностранного государства. Иностранными языками владеете? Нет? …со словарём?  Впрочем, уже не важно.  Жаль, Фома Людмилович, искренне жаль. Не старый ещё, привлекательный мужчина, жить бы и жить, ан нет — влез в такую неприятную историю. И как это тебя угораздило? И это как раз в тот самый момент, когда у основной массы уже вошло в привычку работать по богатырски и других учить. В лютые морозы, туманы и метели, не сдавая темпов неустанно совершенствуя и выполняя  нормы на тысячи процентов. То что вчера казалось невозможным, сейчас стало доступным для всех .
ЗЮКИН. (сползая на пол)  Какие шпионы?! Да я шпионов только в кино видел. Сам ты шпион...
ПАСКУДА. (укоризненно качая головой) Ай-яй-яй! Как же тебе не стыдно? Только что во всём признался, дал такие чудесные показания, а теперь на попятную? ЗЮКИН. Я? Я признался?
ПАСКУДА. Вопросы здесь я задаю!
Жмёт лакированным ботинком на  кнопочку в полу. Входит конвой во главе с Остаповым. Этого, в камеру. Раскисшего  шпиона подхватывают под руки. ОСТАПОВ. С другими что делать? Оштрафовать… или выгнать к чёртовой матери ? ПАСКУДА. Выгнать? Ты в своём уме? Это особо опасные государственные преступники. Наймиты реакции, приспешники оппортунистов и реваншистов всех мастей, которые только и ждут удобного момента, чтобы засадить нам под сердце свою бандитскую заточку, по форме напоминающую вилку. ОСТАПОВ. (разводя руками) Вот это да! Вот гады! А ведь сразу и не сообразишь. ПАСКУДА. Эх, Остапов, не хватает тебе образования, сказывается непонимание текущего момента. Тебе ещё нужно долго работать над собой. ОСТАПОВ. Так как же, бляха-муха, отличишь этого оппортуниста, если у него тоже две руки, две ноги и одна голова? И одет он так же, и пахнет от него тем же и документы у него в порядке. ПАСКУДА. Да, враг хитёр и коварен. Но, у тебя должно быть классовое чутьё. Посмотрел на человека и определил конкретно — сволочь! И всё! И никаких сомнений быть не должно! Вот сегодня, случись что со мной, умри я, не приди на работу? Из рук правосудия ускользнула бы целая шпионская организация. А помог бы ей ускользнуть ты — лицо уполномоченное по долгу службы неусыпно следить и не допускать до подобного. По своей халатности, ты набил бы им морды, и разогнал бы на все четыре стороны. Так или нет?! Тебе не стыдно? Ну хоть капельку?
ОСТАПОВ. Стыдно!
Краснеет по-девичьи.
ПАСКУДА. Жаль мне тебя, (вздыхает) чертовски жаль. Давай, тащи сюда задержанного Глушко.

Картина вторая.
Те же и Глушко. Блатной шкет, тётка, адвокаты, провокатор. Конвойные и прочая шпана.
(Кабинет следователя. Глушко читает показания Зюкина.)
ГЛУШКО. Это же бред! Я боевой офицер! Что вы из меня тут клоуна делаете?!
ПАСКУДА. Вы полагаете? А, вот - следствие, располагает совершенно другими документами. Вы, вовсе не офицер и даже не Глушко, а скрывающийся от правосудия бомбист Пантелей Лисюк, он же карточный шулер Изя Менжинский, по кличке Джуди.
ГЛУШКО. Если вы немедленно не пригласите сюда грамотного юриста, у вас будут крупные неприятности! ПАСКУДА. Хорошо, я вижу, вы крепкий орешек. Мы вызовем вам адвоката. Будьте любезны подождать в коридоре. Майор выходит из кабинета и садиться на скамеечку. Мимо него туда-сюда снуют озабоченные люди в форме и в штатском. Ведут зарёванного пацана лет тринадцати. Пацан скрипит зубами, пытается лягаться и угрожает конвоирам:
ПАЦАН. Блатной мир отомстит за смерть жигана! Вафли - туфли! Легавым кобелям пощады не будет... ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. (кричат в конце коридора) А кто будет?! Кто, я тебя подлеца спрашиваю!? Кто же, если не мы?!             Рядом с майором шлёпается лохматая тётка.
ТЁТКА. (злорадствуя) Евстигнеев опять пьян. Его уже прорабатывали, а он опять нализался. Заперся в душе и не открывается. Ты его утром видел? ГЛУШКО. Нет, не видел. ТЁТКА. Я тоже не видела, но в душе — точно, он сидит. Побегу рапорт писать. (убегает в дверь напротив) Уж я ему голубчику всё припомню!
              Всё это время Паскуда наблюдает за Глушко в замочную скважину. К его разочарованию майор не предпринимает никаких попыток к бегству. ПАСКУДА. (многообещающе) Гражданин Глушко, пройдите пожалуйста в кабинет, вас вся адвокатура заждалась.
            На майора набрасываются  сразу два «адвоката». Ни слова не говоря они начинают методично избивать Глушко. ПАСКУДА. Ну что, Менжинский? Будем чистосердечно каяться или дальше Ваньку валять? ГЛУШКО. Каяться будем... но мне кажется, вы, всё же, с кем-то меня путаете...
ПАСКУДА. Продолжаете упорствовать?
ГЛУШКО. Нет, что вы?! Я осознал всю низость своего падения и чистосердечно раскаиваюсь!
ПАСКУДА. Ограбление газетного киоска и изнасилование на улице Металлургов с тяжкими последствиями, ваша работа?
ГЛУШКО. Наша...
ПАСКУДА. Две карманные кражи в трамвае № 23? ГЛУШКО. Моё! Я карман отрезал...
ПАСКУДА. Вот видите, Лисюк, стоило ли так долго кочевряжится? Покаялись, и сразу на душе легче. Ведь правда? Чисто по-человечески, мне вас искренне жаль. Советую вам, как можно скорее, встать на путь исправления. Не мучьте себя. Я ведь вижу, в душе вы хотите стать хорошим, может быть не достаточно сильно, но хотите. И мы вам поможем, это наш долг! Ну, хватит плакать, вот вам салфеточка, утрите кровь.

Картина третья. Глушко, Зюкин, Медузов, баландёры и призраки.
(Камера, где уже сидят двое; Фома Зюкин, с кислым выражением лица, и розовощёкий тип (далее Александр Медузов). При виде майора Зюкин не выражает ни радости, ни печали. Он занимался медитацией.)
ГЛУШКО. (Зюкину) Морду бы тебе намутузить, хорёк!
ЗЮКИН. Сам ты...
К Глушко подсаживается розовощёкий провокатор Медузов и участливо спрашивает:
МЕДУЗОВ. Больно, браток? ГЛУШКО. С чего ты взял, что мне должно быть больно? МЕДУЗОВ. (со слезой в голосе) Да ты не сомневайся!  Я тоже безвинно пострадавший. Наклепали на меня злые языки. Оговорили злые люди, вот и мучаюсь теперь ни за что, ни про что. А я ведь, поверишь, за всю свою жизнь малюсенькой козявки не обидел. Сына посечь за двойки и то соседа приглашал. Вот такой я мягкотелый человек. Александром меня зовут, можно просто Саша.
Протягивает руку для знакомства. Глушко брезгливо суёт ему два пальца.  Зря ты так. Я к тебе с чистой душой, а ты ко мне задницей. Пойми, чудак-человек, мы ведь теперь сокамерники, стало быть заединщики. Бросили бы тебя к блатным, там, с такими как ты, разговор короткий. Четыре сбоку — ваших нету! ГЛУШКО. Это как?
МЕДУЗОВ. А вот так. К примеру спросят тебя, что будешь делать, мыло есть или говно грызть? Что отвечать станешь? ГЛУШКО. Понятия не имею. Не пробовал ни то, ни другое.
МЕДУЗОВ. То-то и оно, как не ответишь — всё одно, табуреткой по башке заработаешь. Так что, браток, держись меня, со мной не пропадёшь. Я, если хочешь знать, всех этих блатняков вот здесь видел.
Многозначительно хлопает себя в области паха.
Они смелые, когда их много. В этом деле главное слабины не показать, не дать им понять, что ты их боишься. А для этого, как войдёшь в камеру, нужно сразу обложить всех, как следует, по матери. Так мол, и сяк мол, хер на вас, контингент забзденный! Имел я вас в сраку, в рот, со всей вашей верой, по одиночке и всей вашей ссученной кодлой. Кыш под нары, путанки семисекельные, поносники идейные, жижа навозная и засохните там на век! Я сказал!
ГЛУШКО. А что дальше?
МЕДУЗОВ. А дальше уже всё...  Дальше яйца не пускают. Они такое обхождение очень даже уважают. Сразу на хорошее место определят и ночью можешь спать спокойно.
Выразительно щёлкает пальцами по кадыку.
 По этому делу небось загремел? Под кайфом, чего только не натворишь! Если в беспамятстве был, то считай хана. Всех собак навешают. Лучше сразу во всём признаться, тогда снисхождение могут сделать. ГЛУШКО. А я уже во всём признался.
Демонстративно отворачивается к стенке. МЕДУЗОВ. Правильно сделал. Я тоже во всём сознался и на душе сразу полегчало, как будто батюшке исповедался. Следователь добросердечный попался, обещал помочь. Я тебе по секрету скажу, как заединщику, (шепчет) — я из диверсионной группы Кони. Только ты смотри, никому ни слова, я тебе по-братски, чисто конфиденциально...
Ерзает на нарах пытаясь заглянуть майору в глаза. А ваша группа, как называлась? А? Да ты не бойся, я никому не скажу, из меня калёным железом не выжжешь!
ГЛУШКО. Вот он, всё знает. (кивает на Зюкина) Он у нас самый главный выдумщик. Такой массовик затейник, не приведи Господи ...  МЕДУЗОВ. (разочарованно) У него я уже спрашивал, бормочет что-то, ни черта не разобрать. Ты, браток, случайно не в курсе, где он шифры прячет? ГЛУШКО. (в сторону) Вот сволочь! (Медузову) В курсе! Все шифры в ресторане Разлюли - Малина. Там же склад оружия и пластиковой взрывчатки. Пароль сказать?  МЕДУЗОВ. (с деланным равнодушием) Мне конечно до фонаря, чем меньше знаешь, тем жить спокойней. У меня дружок был, ни хрена не знал. Ни читать, ни писать не умел. Сейчас большой человек стал — экстрасенс. Фамилия его Верёвко. Может слышал? Профессура к нему со всего мира прёт. Спрашивают его, отчего это на небе дырка? Не опасно ли это явление для человечества? Не грозит ли это катаклизмами и глобальными катастрофами? Любой  бы академик оконфузился, этому — хоть бы хны! Серьёзно так отвечает, что оттого на небе дырка, будто звездный луч прожёг земную сферу и в ту дыру падает на землю космическая хмарь. Иди проверь его? Набрехал или правда? А что за пароль-то? ГЛУШКО. (шепчет ему на ухо)  Вопрос: «У вас подают бульон из куриных пупочков?» Ответ: «Не держим-с!» – Запомнил?
МЕДУЗОВ. Да к чему мне запоминать? Своё бы не забыть... Внезапно открывается окошко в двери камеры.  ГОЛОС. Обед!
В камеру суют мятые миски с мутной баландой.  ГЛУШКО. Это что такое?
МЕДУЗОВ. Супчик. (нюхает) О, кажется с грибами? Что-то рано сегодня...
Выливает свою порцию в парашу.
Аппетита нет. Совсем плохо стал кушать. Нужно с лечащим врачом проконсультироваться, может пилюльки какие пропишет? Говорят сейчас такие таблетки придумали — выпил одну и во всём организме делается, будто тебе минет отслюнявили. А выпел две таблетки — будто два раза минет отслюнявили. Выпел три...
ГЛУШКО. (убеждённо) Врут!
Выливает баланду в парашу.
МЕДУЗОВ. А может не врут? Сейчас наука далеко шагнула семимильными шагами. Где мы были вчера и где сегодня? Человек уже на Марс высадился, а мы вот тут сидим...
Удивлённо смотрит на Зюкина. Ненасытный Зюкин, с невероятной скоростью, глотает «супчик». В минуту прикончив свой обед, он по-собачьи вылизывает миску и неприлично рыгает.
У меня дружок был, так же жрал всё подряд. Всякую дрянь. Лягушек живых глотал. Говорил, что головастики дольше всех в животе шевелятся. А один раз пиявку проглотил. Ей богу не вру! Я как только себе представлю, как эта холодная скользкая по горлу проскальзывает во внутренности...
ГОЛОС. Сдать миски!
МЕДУЗОВ.  А компот?
В камеру суют железные кружки.
ГЛУШКО. Второго блюда разве не будет?
МЕДУЗОВ. Второе было вместе с первым. (нюхает кружку) О! Балуют нас. Сегодня с черешней. Я даже на свободе так не ел!
Выливает в парашу.
Боюсь косточками подавиться. Цыганка в детстве нагадала, сука чёрная...
Глушко делает глоток и тоже выливает. Зюкин пьёт до дна и его лицо  покрывается красной сыпью.
ГОЛОС. Сдать кружки!
Баландёров, разносивших обед — двое.
ПЕРВЫЙ. Я думаю результата дожидаться не будем?
ВТОРОЙ. Сделал дело — гуляй смело!
Они спускаются по лестнице, открывают отмычкой дверь с табличкой «Пожарный выход» и оказываются на улице. МЕДУЗОВ. Эх, сейчас курнуть бы? Страсть, как табачка хочется. И кто это только придумал табак курить? Вот если бы я родился где-нибудь в Гималаях, я бы ни за что не догадался, что табак можно курить. Они там наверное мох смолят или окурки на остановках собирают. Глушко внезапно приходит в полуобморочное состояние.
Ему мерещится:
В камеру является министр Дроздов и говорит:
ДРОЗДОВ. (осуждающе) Что же это ты? Предал своих боевых товарищей. Видишь, как нехорошо получилось? Что же нам теперь с тобой делать? Из-за спины министра выходят Бергамот, Вензель, Гонсалес, Люсин и поэтесса Футзиямская. В руках они держат устав гарнизонной и караульной службы. Устав похож на чёрный поливальный шланг. Один его конец скрывается за горизонтом, а второй заканчивается широким раструбом.
ВЕНЗЕЛЬ. Сука он поганая! Он меня специально водкой опоил, Иуда. Продал за миску баланды и ту жрать не стал. Хоть бы Зюкину отдал, так нет, в парашу вылил, чистоплюй поганый. ЛЮСИН. А я никогда не был в ресторане, и ещё я никогда в жизни не катался на лифте и не целовал Футзиямскую. Потому, что у нас в деревне не строят лифтов и не целуются в задницу за здорово живёшь.
Все наперебой начинают жаловаться министру на Глушко, особенно усердствует Гонсалес, но что они говорил, разобрать невозможно.
ДРОЗДОВ. Достаточно! Суду всё ясно. Руководствуясь статьями уголовно-процессуального кодекса чести, а именно статьёй четвёртой, приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Майор Глушко, он же бомбист Пантелей Лисюк, приговаривается к смертной казни через расстреляние. Баста! БЕРГАМОТ. Не-на-до!!! Не расстреливайте его! Граждане, будьте справедливы! Не совершайте юридических ошибок. Конституционный суд нам этого не простит. Люди вы или крокодилы? Нельзя его расстреливать, его нужно кастрировать! ФУТЗИЯМСКАЯ. Дайте мне! Я хочу его оскопить! Зубами вырву! Я хочу высушить его волосатые яйца, сделать из них погремушку и громыхать на его похоронах. Я хочу бегать с этой погремушкой за его детьми...
ВСЕ ХОРОМ. Хорошо, так и быть, мы его кастрируем, но сначала расстреляем.
ДРОЗДОВ. Заряжай!
Люсин извлекает из воздуха саксофон, прилаживает его к раструбу «устава» и, зарядив эту конструкцию солёным огурцом, целится прямо в майорскую голову. ГЛУШКО. Позвольте объясниться в своём последнем слове, соотечественники! Простите меня, дурака, я больше так не буду! Не убивайте! Я только исполнял приказ! Был марионеткой в паучьих лапах злобных сил. Помилосердствуйте, братцы. Никто меня не жалел, даже родная мама. Я искуплю, я оправдаю, я для вас, всё что хотите… Я ваши портреты у себя над кроватью вместо икон повешу и перед сном молиться на них буду… Прошу помиловать и заменить смертную казнь ссылкой на пять лет, с последующим поражением в правах. Прошу в просьбе моей не отказать! ДРОЗДОВ. (торжественно) Именем трудового народа! По предателю Родины, кровавой собаке, а ныне Изе Менжинскому… Пли!
Солёный огурец, со смещённым центром тяжести, бьет Глушко в лоб. Футзиямская прыгает как куница и, постанывая от блаженства, лезет когтистыми пальцами в майорские штаны. Всё заволакивает туманом.
МЕДУЗОВ. Эй кто-нибудь! Он мёртвый! Труп в камере, тебе говорят! Открывай! Я тебе покажу «не положено», ты у меня на губе насидишься! Открывай, тебе говорят. Бегом за фельдшером... Глушко открывает глаза. Дверь камеры распахнута настежь, из коридора доносятся вопли провокатора:  Что ты стоишь, морда?! Делай же что-нибудь! Посреди камеры, раскинув руки, лежит бездыханный Зюкин. На его губах запеклась розовая пена. Перешагнув через тело, Глушко выглядывает в коридор. Никого. Он выходит из камеры и, разминая ноги, направляется к лестнице. Сверху бегут громыхая сапогами. Глушко спускается вниз и оказывается перед дверью с надписью: «Пожарный выход».

Картина четвёртая.
Майор Глушко, прапорщик, снайперы на крыше.
(Майор Глушко, без фуражки, в грязном кителе с оторванными погонами, в мятых пропылённых брюках. Лицо его, измученное, исхлёстанное ветками, рябое, как вафля. Вооружённый еловой палкой, он приближается к воротам контрольно пропускного пункта части.)
Проходя через КПП делает замечание дежурному прапорщику:
ГЛУШКО. Опять у вас воняет! ПРАПОРЩИК. Так точно! Воняет! ГЛУШКО. Гляди у меня! (грозит ему еловой палкой) Я тебя запомнил!
ПРАПОРЩИК. Больше не повторится! Обещаю исправиться и обещание своё, обещаю обещать!
Проводив взглядом измочаленную фигуру майора, прапорщик вытаскивает из кармана портативную рацию, и шепчет в неё:  Алло, Котик вызывает Киску, как слышите, приём? РАЦИЯ. Хр-р-р-р-рш-ш  хшпш-ш-ш-шкрщк!
ПРАПОРЩИК. Киска? Докладывает Котик. Объект проследовал, как поняли, приём? РАЦИЯ. Хр-р-ршпшщ  кш, дурак!  ПРАПОРЩИК. Сам такой, ни хрена больше докладывать не буду! Поигрывая палкой, майор направляется прямо к штабу полка.
ГЛУШКО. (рассуждает) Вот ведь, комар. Самая подлая тварь, которую создал Господь. Ляжешь спать, глаза закроешь, он тут как тут. Над ухом зь-зь,зь-зь, хоть ты тресни! Сядет на щёку,  ты по щеке – бац! А он уже на носу. По носу – бац! А он уже на лбу. По лбу – ТРЕСЬ!!! Ну всё думаешь убил, а он опять над ухом зь-зь-зь. Так всю морду и изобьёшь, аж в голове звенит. Какой тут сон, к чёртовой матери? Останавливается перед агитационным стендом:
 «Они погибли за Родину!»
Там, ржавыми канцелярскими кнопками, прикреплены три большие фотографии. Его, Глушко, переснятая с личного дела, сильно увеличенная и мутная. Фото маршала Гонсалеса, где маршал в фантастическом головном уборе  из рогов, хвостов и перьев, и поручика Вензеля - верхом на лошадке-пони. Под фотографиями вырезанные из конфетной фольги буквы:
 «Маршал Гонсалес, майор Глушко, поручик Вензель — награждены орденами Андрея Первозданного на Красных Подушечках, посмертно. Их имена навечно занесены в списки части. Вечная слава героям!» Майор роняет еловую тросточку.
Они там что, совсем ошалели? Не могли найти приличных фотографий? На чердаке солдатской столовой, у слухового окошка, сидят двое.       
РАЦИЯ. Алло, Котик вызывает Киску, как слышите, приём?  ПЕРВЫЙ. Алло, говорит Киска, слышим вас хорошо, приём...
РАЦИЯ. Киска? Докла…хщс-с-с-с…кх-кх… ПЕРВЫЙ. Прожуй сначала, дурак!  РАЦИЯ. Сам такой!
ВТОРОЙ. Так, есть, появился объект. Выставляет в окно ствол винтовки, смотрит в оптический прицел.
Я вижу его, это Глушко. Передвигается в сторону штаба. Остановился у стенда. Уронил палку.  ПЕРВЫЙ. Давай, кончай эту волынку, да пойдём сидр пить!
Глотает из фляги.  ВТОРОЙ. Ща я его… 
Щёлкает выстрел.
Майора швыряет на стенд...
Второй выстрел.
Глушко хватается за грудь и падает на колени.
Третий выстрел. ПЕРВЫЙ. Ты куда стреляешь?! От жары окосел? ВТОРОЙ. Заткнись! Я три пули ему в сердце всадил. Он уже три раза мёртвый. ПЕРВЫЙ. В сердце? В башку надо лупить. Гляди, встаёт! Вот гад! (отнимает винтовку) Ну-ка, дай сюда аппарат…
Глушко никак не хочет умирать. Он цепляется скрюченными пальцами за трещины в асфальте, пытается подняться. Четвёртая пуля, влетает в его правое ухо и вылетает через левый глаз.
ВТОРОЙ. Такого не может быть… Пора уходить. Всё равно издохнет! ПЕРВЫЙ. А если не издохнет, тогда что? …нужно до конца доделать. И - стреляет мимо. Шестая пуля бьёт несчастного в плечо. Седьмая цокает по стриженному майорскому затылку. ВТОРОЙ. За такую стрельбу, нас самих расстреляют! Уходим отсюда быстро!
Глушко заваливается на бок. Судороги по всему его телу. Правая нога дёргается так, что ботинок улетает далеко в сторону.

АКТ ПЯТЫЙ.
Картина первая.
Полковник Зацепа, начальник штаба Нанюх, позже убиеный Глушко.
(Глубокая ночь. Командирская столовая. Офицеры выпивают и закусывают.)
ЗАЦЕПА.  Я тебя уважаю!
НАНЮХ. И я тебя уважаю. А ты как меня уважаешь?
ЗАЦЕПА. Я тебя уважаю и люблю. Как человека и как офицера.
НАНЮХ. И я тебя люблю. И твою жену я люблю. Она у тебя замечательный товарищ!
ЗАЦЕПА. Ты ещё её плохо знаешь. Её не за что уважать. Она ****ь. И ты тоже *****, хоть я тебя и уважаю.
НАНЮХ. Ну, не скажи... Она в первую очередь женщина, твоя боевая подруга, а уже потом всё остальное.
ЗАЦЕПА. Наверно ты прав. (наливает в гранёные стаканы) Давай выпьем за женщин. Твоя жена тоже женщина?
НАНЮХ. Да, давай за них и за всех, кто сейчас ждёт и в холодных постелях не спит. И за тебя. Ты мой командир. Хоть и хероватый, но всё равно командир.
Боевые друзья громко чокаются и выпив, вкусно закусывают.
ЗАЦЕПА. (печально)  А ты меня за что уважаешь?
НАНЮХ. За всё! За образ жизни. За то, что ты честный, принципиальный, бескомпромиссный. (в сторону) Мерзавец!
ЗАЦЕПА. (в сторону) Всё врёт, подлец. (Нанюху) А я тебя, за то, что ты мой друг. В первую очередь, ты начальник штаба полка, а уже потом мой друг. Правда, если честно — начштаба из тебя, как из сисек гири. Ты всё больше на меня доносы строчишь, а я всё равно тебя люблю. Иногда, так хочется тебе морду набить, но я говорю себе, он мой начштаба и мой друг!  И ты не смей на меня обижаться. Не смей! Слышишь?
НАНЮХ. (обижается)  Да я и не обижаюсь... ( в сторону) Было бы на кого обижаться? Дурак маринованный! Морда оловянная! Сапог резиновый!
ЗАЦЕПА. Кроме меня, твоего старшего боевого товарища, тебе ни кто правды не скажет. Я ведь не за спиной у тебя это говорю, а прямо тебе в глаза. Подлец ты! Подлец и подлиза! Вот ты мне в любви клянешься, а я тебе не верю. Я никому не верю, но тебе — особенно! Смотрю в глазёнки твои свинячьи и не верю! Потому  что вижу   насквозь  весь твой гнилой ливер. Хамелеон. Если бы ты был индеец — тебя бы давно выгнали из племени.
НАНЮХ. За что ж ты меня так! (хочет заплакать) Я тебе всем сердцем, всю правду... а ты...
ЗАЦЕПА. Опять нюни распустил, слизняк! Если правду говорил, то поклянись тем святым, что у тебя ещё может быть осталось.
НАНЮХ. (с готовностью) Клянусь честью офицера и здоровьем твоей жены! … и всем святым, что у тебя есть!
ЗАЦЕПА.  Ты лучше вот что...
Ищет по сторонам, потом внезапно выскакивает за дверь и возвращается  с подносом. На подносе песок.
На, жри!
НАНЮХ. Что ещё такое?
Удивляется и разглядывает витиеватые узоры на песке.
ЗАЦЕПА. Это кошки нагадили.
НАНЮХ. Какие ещё кошки?
ЗАЦЕПА. Мои кошки. Сиамские! - гордо произнёс командир. - Щас я тебе проверку устрою. Если любишь меня - жри!
НАНЮХ.  Ты, что же это... серьёзно?
ЗАЦЕПА. Шутки кончились! Жри тебе говорят!
НАНЮХ. Изволь. Я съем! Тебе же потом будет стыдно.
Нанюх поддевает вилкой самый большой кусок, распахивает пасть и делает вид, что собирается проглотить.
ЗАЦЕПА. Ну ладно, хватит!
Пытается убрать поднос.
НАНЮХ. Нет уж, оставь! (тянет поднос на себя) Я теперь из принципа съем. Что б ты знал. Да я такой! Я солдат! И если командир прикажет мне жрать дерьмо — яволь майн фюрер.
ЗАЦЕПА. Приказываю прекратить!
НАНЮХ. (тянет) Прикажет пойти и умереть — я только улыбнусь на прощанье!
Зацепа уже силой вырывает поднос и выбрасывает его за дверь.
НАНЮХ. Что? Доволен, мерзавец? (всхлипывает) Будет с тебя?
ЗАЦЕПА. (опереточно) Прости, друг! Прости, если сможешь! Ну, хочешь, ударь меня! Врежь мне по рылу!
НАНЮХ. Отстань! Я тебя любил, а ты меня дерьмо заставил жрать, мерзавец.
ЗАЦЕПА. Ну, дай мне по харе! Вот, видишь, на колени перед тобой встаю!
НАНЮХ. Отвяжись!
ЗАЦЕПА. Ну, дай! Дай!
НАНЮХ. Да — на! Получай!!!
Наотмашь бьёт командиру по уху. Оба  сосредоточенно суют друг - другу кулаками в физиономии, потом, притомившись, успокаиваются.
ЗАЦЕПА. (тяжело дыша) Всем расскажу, как ты говно лопал.
НАНЮХ. А я всем расскажу, что твоя жена развратная сука, зоофилка, фетишистка...
ЗАЦЕПА. А это и без тебя все знают.
НАНЮХ. Ох и дрянь же ты! Совесть то у тебя есть?
ЗАЦЕПА. Что, испугался? Я тебя на всю армию ославлю — говноед.
НАНЮХ. Тебе не поверят. Я с тобой стреляться буду.
ЗАЦЕПА. Баба ты! Сморкач! (наливает себе водки) Стреляться хочешь? Сделай одолжение! В русскую рулетку? Будем стреляться до смерти. Прямо сейчас. Где пистолеты?
НАНЮХ. В прошлый раз было только до первой крови.
ЗАЦЕПА. А теперь — до первой смерти! Так ты мне надоел!
НАНЮХ. Ага? Нашёл дурака...
ЗАЦЕПА. Тогда будем яд пить по очереди.
НАНЮХ. Чего ради. Я и так с тобой всю ночь яд пью.
ЗАЦЕПА. Ну, тогда...
Ветер за окном ревёт и стонет. Где-то взвизгнула наполовину оторванная фрамуга. Тоскливый плач обратился в злобный рёв.
Редкие волосёнки на голове Нанюха встают дыбом, когда дверь распахивается с  треском и грохотом. 
На пороге стоит  убиенный Глушко!
НАНЮХ. Опаньки!
Выбитый глаз майор держит на раскрытой ладони. Его обезображенное лицо, свинцового цвета, несёт на себе печать ужасных страданий. Из открытых вздувшихся ран сочится бурая слизь.
ГЛУШКО. Разрешите доложить?
ЗАЦЕПА. Етитские силы! Водка палёная...
ГЛУШКО. Докладываю! Паразитом никогда не был. Потому, отвергаю страдания с вашей ущербностью духа и воли, с неизбежным крайним индивидуализмом. Даже сражённый пулей, я - член великого коллектива борцов, не выключился из общего дела. Меня спасла идейно - волевая закалка, которую воспитала во мне партия. Я остаюсь в строю, чтобы всегда служить Родине, партии, народу, служить своим трудом и всем горением мысли!
Произнеся такие пламенные речи, бросает глаз в растоптанную фуражку, нахлобучивает её на свой искалеченный череп и эффектно растворяется в пространстве.
НАНЮХ. (чужим голосом) Что это было?
ЗАЦЕПА. Галлюцинация.
НАНЮХ. Массовая?
ЗАЦЕПА. По всей вероятности.
Льёт себе на темечко из бутылки. Жидкость течёт по лицу, за шиворот.
НАНЮХ. А сколько сейчас времени? Кажется, мне давно пора домой. Уже поздно. Жена волнуется...
ЗАЦЕПА. (авторитетно) Времени вообще больше не существует. Я читал закрытое постановление правительства. Отменили к чёртовой  матери  и  вот,  извольте — результат.
НАНЮХ. То есть как отменили? А как же выслуга лет?
ЗАЦЕПА. Вот так. Чего хотят — то и делают, сволочи! Один секретный физик доказал — то, чего нельзя измерить, означает полное отсутствие всякой энергии. Следовательно существовать не может.
НАНЮХ. А как же часы?
ЗАЦЕПА. Ты что, в школе не учился? Часы — механизм. Их жулики придумали, чтобы народ обманывать. Свет, температуру, даже электромагнитные колебания, всё можно измерить, кроме времени. Так что никакого времени больше нет. Мы болтаемся в бесконечности. Чем измерить бесконечность? В космосе другой отсчёт. Слыхал про чёрные дыры?
НАНЮХ. Это негритянки?
ЗАЦЕПА. Ты  астрономию в школе проходил? Бруно? Галилей? Коперник?
НАНЮХ. (вконец запутавшись) Из какой роты? 
ЗАЦЕПА. Ну, а в мавзолее ты был?
НАНЮХ. Этого не касайся! (вспыхивает) Это святое! Меня можешь унижать сколько угодно, но этого не тронь! Я не позволю глумиться над Светлым Образом.
ЗАЦЕПА. Там главная чёрная дыра... (шепчет) И в эту дыру засасывает человеков.
Вздрагивает и оглядывается по сторонам.
Длиннющая очередь. Много молодых. Матери с детьми. Приезжают специально из других городов. Туристы и просто раззявы. Заходят люди, а выходят... Кто выходит оттуда? Ты видел глаза их? Холодные, пустые... страшные дырки вместо глаз... Говорят одно, думают другое, а делают третье. И этот, вурдалак лежит, жёлтый, наблюдает... сквозь прищур хитрых глаз...
Задыхается от ужаса.
Вечно живой!
НАНЮХ. (в сторону) Убьют! Теперь меня убьют. Министров убивают, а уж меня подавно. Пропаду без вести и всё! Не вернусь со службы и крышка! Не я первый — не я последний...  (Зацепе) Хорошо! Раз пошла такая тема — ответь мне честно. Значит, если нет времени, меня тоже не существует?
ЗАЦЕПА. Значит не существует. (обречёно) Нас уничтожили задолго до нашего рождения. И поэтому мы никогда не будем счастливы, не сможем искренне любить и нас ни кто уже не полюбит. Никогда в жизни, во веки веков!
Пьёт не закусывая.
НАНЮХ. Я ещё живой!
ЗАЦЕПА. Это жизнь? Ковыряния в самом себе... пьянство беспробудное... Вот эта блевотина — жизнь? Ты — дурак, воруешь у солдат картошку, пишешь на меня инсинуации и думаешь, что живёшь? Нужно, необходимо немедленно что-то изменить. Готов ли ты к этому?
Хватает начальника штаба за мундир, и трясёт как грушу.
Готов, я тебя спрашиваю, к труду и обороне? Ты, мерзопакасть человеческая! Улитка реликтовая!
НАНЮХ. А мне ничего за это не будет?
ЗАЦЕПА. Выпьем!
Пихает Нанюха и тот кувырком летит со стула.
Выпьем!
Забирается на стол с ногами. Лупит сапогом салатницу и та разлетается по столовой праздничным салютом. Марширует на столе и поёт:
 Наша Таня громко плачет,
                Потеряла Таня честь.
                Честь, ****а мать, не мячик,
                Мячик можно приобресть!
                Соловей, соловей, пташечка-а-а-а ...

НАНЮХ. (в сторону) Всё! Созрел!
Крутит пальцами у виска.
ЗАЦЕПА. (обращается к невидимым войскам) Солдаты! Все вы — негодяи и засранцы. В ваших венах вместо крови течёт одеколон, который вы пьёте из мыльниц. У вас на плечах погоны, которых вы не заслуживаете. Вы давали присягу на верность Родине, которая вас не любит и никогда не любила. Своими лживыми языками, вы… (грозит кулаком)  святые слова клятвы, в тайне надеясь отлежаться меж бабьих ляжек. Своими мокрыми губами, вы прошлёпали героические слова, даже не вникнув в их смысл.
Орёт так, что вены вздуваются на горле.
Смирна-а-а! Сегодня вам выпала честь закончить свою гнусную жизнь по человечески. Сегодня, мы все — как один, подохнем в штыковой атаке. Если всякая сволота из писарей, поваров и каптёрщиков думает проскочить — хер! Писаря, свинаря и прочая шлумандень, пойдут в авангарде со своими поварёшками, чернильницами — херильницами и протянут ноги первыми. Я лично поведу вашу банду в бой и пристрелю каждого, на чей поганой морде замечу хоть тень сомнения в победе!
Стучит сапогом.
Солдаты! Смерть не страшна! Я знаю! Я уже умер...
Так встретим свою судьбу достойно, с гордо выгнутой диафрагмой. Туман омоет нас горькой росою. Чёрный ветер отпоёт по нам панихиду. И бульдозер закатает наши останки в братскую помойку. Мы вам спели и сплясали и нисколько не устали!
Внезапно прекращает маршировать тянет длинные руки к Нанюху и произносит с мольбою:
Соня, жаль, что я всё откладывал этот серьёзный разговор до последнего. Настало время разобраться в наших чувствах. Я, Соня, тебя любил, а ты, Соня, держала меня за фантика. Пропади ты пропадом вместе со своей мамочкой, курва проститутская!
НАНЮХ. Люди! Помогите!
Бежит  в открытую дверь.
Путь ему освещает неестественно красная Луна. Призрак майора Глушко болтается в небе на фоне карминной планеты. За Нанюхом гонятся безобразные тени с длинными руками.
Нанюх вырывает из дороги кирпич и мечет его в Глушко.  В небе оглушительно ахает и красная Луна разлетается в брызги. (Это был прожектор).

Картина вторая.
Доктор Малышкин и его ассистент — личность без характера и отличительных примет.
(Территория воинской части. Труп майора Глушко над которым колдует доктор. Ассистент — молодой человек записывает в протокол и постоянно зевает. Его одолевают мухи с трупа.)
ХХХ
Пишите: «Выездная комиссия под руководством доктора Малышкина, всесторонне рассмотрела всё вышеизложенное и пришла к выводу, что сам факт места нахождения мёртвого тела в данном отрезке пространства — не может иметь места в нашем обществе. Особая жестокость содеянного, характер причинённых увечий, указывает на то, что они не могли быть нанесены ни под каким видом, а следовательно не имеют право на существование. Руководствуясь последней теорией доктора Малышкина, «О материальности человеческой мысли», комиссия постановляет — считать труп плодом больного воображения. ГЛУШКО ДОЛЖЕН ЖИТЬ!!!»   
Всё! Ставьте число, время и давайте я завизирую...

Картина третья.
Полковник Зацепа, Нанюх, военврач майор Рожкин, больные, симулянты и сёстры милосердия с утками.
(Приёмный покой военного госпиталя. Повсюду печаль и уныние. Запах йода и чего-то такого... как будто мышами. Стены выкрашены в такой любопытный цвет, что названия ему подобрать невозможно.
На плечах военных накинуты белые халаты. Из карманов полковника Зацепы торчат коньячные фляги. В каждой руке он держит по апельсину.)
ЗАЦЕПА. И вот теперь новое дело — расстрелянный майор ожил! Кто? Зачем?
НАНЮХ. Может с кем перепутали?
ЗАЦЕПА. Всё, как будто бы правда. Говорят что Глушко жив, хотя ещё очень слаб, но уже переведён из реанимации в отделение интенсивной терапии. Главврач даже выразил своё возмущение, почему до сих пор никто из сослуживцев не явился навестить боевого товарища? Дружеская поддержка сейчас так необходима пациенту, даже больше чем лекарства.
НАНЮХ. (в сторону) Бред какой-то! (Зацепе) Ну и слава тебе, Господи! Заживём теперь, как по писанному.
ЗАЦЕПА. (в сторону) Я с ума с ним сойду! (Нанюху) Сейчас пойдем его проведать. Гостинчик передадим... два апельсина. Один от нас, другой... тоже от нас.
НАНЮХ. (в сторону) Ой, что делается! (Зацепе) Херли там, апельсины, давай уж ананасов штук сорок возьмём.
ЗАЦЕПА. Мы не Вафрике! Это Вафриканцы могут себе позволить ананасы. Скромнее нужно быть.
Появляется военврач майор Рожкин. На нём фартук из зелёной клеёнки сплошь в кровавых соплях. В резиновых руках  никелированные  щипцы. Кричит в открытую дверь:
РОЖКИН. Продолжайте без меня! (к посетителям) Приветствую вас товарищи-господа офицеры и их родственники.
Из-за дверей раздаётся душераздирающий визг и обрывается на самой высокой ноте.
ЗАЦЕПА. (недоумённо оглядываясь) Здравия желаем...
РОЖКИН. (беспрестанно щёлкая щипцами) Прошу вас следовать за мной. Прошу не отставать и немытыми пальцами ничего не цапать.
НАНЮХ. (в сторону) Ой, что делается...
Быстро проходят длинными коридорами. Зацепа несёт в растопыренных руках апельсины, как противотанковые гранаты. В его карманах бряцают коньячные фляги.
(В палате интенсивной терапии, замотанный с ног до головы в бинты, лежит объект их сомнений и переживаний. Соединяя вены больного с бутылью  глюкозы, из самого центра змеится прозрачная трубочка. На белых лицевых повязках страдальца, чёрной щелью обозначился рот. Невероятно выпученный единственный глаз торчит, как лампочка.
 На соседней кровати, подключённое к непонятному «осциллографу» лежит обожженное тело. Обожённое до такой степени, что чёрная корка растрескалась, точно земля в сухую погоду, и из этих трещин сочится сукровица. Торс опутан медицинскими трубочками. Толстый катетер торчит вместо фаллоса и из него постоянно капает. Тело стонет.)
РОЖКИН. Ну вот мы и пришли! (кивает на обожённого) Шашлык! К вечеру обязательно умрёт.
Обгоревший издаёт протестующий стон.
(обожжённому) И не надо со мной спорить! Доктор лучше знает. А будешь скулить — отключу от аппарата! (Зацепе) А ваш молодцом! Гляди-ка, как глазом бегает! Я вас оставлю не надолго. Мне в соседней палате необходимо кое что отрезать... Постарайтесь не утомлять его разговорами. Он ещё не совсем понимает что с ним произошло и кто он такой на самом деле.
Стремительно убегает щёлкая щипцами.
ЗАЦЕПА. (робея) Ну, здравствуй, что ли, Глушко? Как ты тут без нас, не скучаешь?
НАНЮХ. Говорите громче, мне кажется он вас не слышит.
ЗАЦЕПА.  Вот и ладно... А мы тут гостинчик тебе принесли. Уж не обессудь...
С этими словами он вытягивает из кармана бутылку, одним махом скручивает с неё пробку и жадно прикладывается к горлышку. Кадык поршнем ходит по его чисто выбритому горлу. По той жадности с которой полковник глотает коньяк, нетрудно догадаться, как долго он ждал этого момента. Утолив жажду Зацепа прячет пустую флягу под матрас больного и, приняв из рук Нанюха предусмотрительно протянутый цитрус, кусает сочный плод прямо в золотую кожуру. Янтарный сок брызгает во все стороны.
Полковник достаёт вторую флягу и предаёт её начальнику штаба. Нанюх суетливо делает несколько глотков и даже не закусывает. Он только морщится пряча бутылку в штаны.
Так что, вот такие, брат, дела! Чудеса да и только. Мы ещё с тобой на рыбалку сходим. Нас ещё рано списывать на запчасти. (задумчиво смотрит в пространство) Ты только погляди, куда шагнула медицина! А ведь мы тебя к ордену представили, посмертно... Но теперь уж сам получишь.
В это время Нанюх подходит к изголовью Глушко и неожиданно дерзко смотрит в его единственный глаз. Что он собирался там увидеть, непонятно. Может быть он рассчитывал на то, что самозванец испугается? Ничего подобного не происходит. Тогда неугомонный начальник штаба шепчет в марлю, туда, где предположительно должно находиться ухо:
НАНЮХ. Я про тебя всё знаю! Отвечай сейчас же, кто таков, а то хуже будет!
ПСЕВДОГЛУШКО. Пи-и-и-и...
ЗАЦЕПА. Пить? Сейчас, брат Глушко... Мы же не звери. Всё понимаем... Нас ведь тоже мать сиськой кормила, а не все кому ни попадя.
Свинчивает пробку с третьей фляги и втыкает горлышко в рот больного. Закачав в чёрную щель больше половины флакона, радетельный командир выдавливает туда же сок апельсина. Остаток коньяка небрезгливый полковник допивает сам, отступает на шаг и участливо спрашивает:
Ну, как, полегчало?
ПСЕВДОГЛУШКО. Ё! Ё! Ё!
Его глаз в одно мгновенье надувается красными капиллярами.
ЗАЦЕПА. Ну, брат Глушок... такие, брат, дела... Все наши по тебе скучают. Так что, вот так. Прямо, говорят, никакой рыбалки без Глушка  не стало. Ждут тебя. Сразу после утреннего развода идут к воротам части и стоят там с удочками. Да-а...
НАНЮХ. Спроси его, где поручик Вензель?
ЗАЦЕПА. А где же Вензель?
ПСЕВДОГЛУШКО. Пи-и-и-и...
ЗАЦЕПА. Это мы сейчас. На-ка!
Втыкает в глотку больного коньячную бутылку.
 Ну как? Ты давай здесь не раскисай. Нам сейчас с тобой раскисать ни как нельзя. Ребята тебе уже и червей накопали, за кладбищем... Там такие жирные черви, как поросята. На них чего хочешь клюнет. Пескариков хочешь? А карасиков? Гранату метнём в омут и всех делов — полный котёл дряни.
НАНЮХ. Спроси его, что стало с ефрейтором Люсиным?
ЗАЦЕПА. А что ж с ефрейтором?
ПСЕВДОГЛУШКО. Пи-и-и-и...
ЗАЦЕПА. Ещё глоточек? Узнаю старого друга. Вот это по-нашему, по- гвардейски!
ПСЕВДОГЛУШКО. (из последних сил фыркая коньяком) Пи-и-и-идары... Что ж вы со мной делаете?.... Я лётчик. Моя фамилия Кактусов.
НАНЮХ. Ага! Я так и знал. Это подлог!
Ухватив пациента за бинты  трясёт его как грушу.
Душу выну! Отвечай сейчас, кто научил?
(В палату вбегает Рожкин. Он весь в крови до такой степени, что с клеёнки льёт на пол.)
РОЖКИН. Немедленно прекратите! Под трибунал захотелось?!
НАНЮХ. (неохотя ослабляя хватку) Мы выведем на чистую воду ваше подозрительное учреждение! Что же вы это нам такое подсовываете? Разве это Глушко?
РОЖКИН. А кто же это по вашему? Меерович-Данченко? У пациента послеоперационная амнезия. Он ещё не отошёл от наркоза. У него бред. Он себя не помнит, не то что вашего Глушко.
ЗАЦЕПА. Позвольте! Наш майор был гвардеец — грудь коромыслом. А эта мумия оказалась Кактусовым. Я не блондинка, что бы мне всяких уродов сватали. Зачем мне офицер, который себя не помнит и фыркает коньком?
НАНЮХ. Снимите с него бинты! Мы посмотрим как следует, кто перед нами лежит.
РОЖКИН. Во первых, я не имею права этого делать. Во вторых, майор Глушко перенёс сложнейшую пластическую операцию в челюстно-лицевой хирургии и в третьих, покиньте отделение интенсивной терапии к чёртовой матери!
НАНЮХ. Я его сейчас сам размотаю!
С решительным видом, хватает мумию за марлю.
РОЖКИН. Ну, хорошо! Хорошо... Этот человек не совсем Глушко. Вас разве не предупредили?
ЗАЦЕПА. О чём?
РОЖКИН. Хватит ломать из меня комедию! Вы видели своего майора в момент клинической, так сказать, смерти? Из него же мозги вышибли. Мозги - налево, мозги - направо... Его клиническая смерть затянулась дольше обычного на несколько суток. Стояла тёплая погода днём, влажная ночью. Тело успело немного м-м-м... подпротухнуть. К счастью не полностью, а так, местами... Совсем негодные куски нам пришлось ампутировать. Кое что пришили, там и сям. А вы его трясёте, как копилку.  Голова сейчас отвалиться — будете тогда знать.
ЗАЦЕПА. (потрясённо) Надо же! Значит получается... его из разных кусочков собрали… Ты же посмотри, что делается!
РОЖКИН. Получается так. Буквально из ничего.
Улыбается застенчиво. Так светло улыбаются только очень честные люди.
ЗАЦЕПА. Доктор, вы гений! Мы сейчас с вами за знакомство, под апельсинчик... за ваши золотые руки-крюки... Дайте я вас расцелую как следует! По взрослому, с язычком.
РОЖКИН. Не стоит. По части поцелуев у нас имеется консультант Малышкин. Большой специалист в этой области, хотя уже и на пенсии. Его постоянно посылают делегации встречать. Так целуется — чертям тошно! Кстати, это он всесторонне обследовал вашего Глушко.
НАНЮХ. Мне всё же не очень ясно. Если наш Глушко, как, вы сами говорите, протух, то почему же он вообще живой оказался.
РОЖКИН. (устало) Почему? Почему... У вас удивительная манера утомлять людей.  Вообще, это из области микрохирургии, но вам я охотно объясню. Глушко остался жив по приказу начальника ГУГБ Хмары.
НАНЮХ. Так бы сразу и сказали.
ЗАЦЕПА. А тебе сразу так и сказали! Лезешь вечно куда не следует. Только людей путаешь. Меня всего запутал. Доктора довёл до скандала. То Глушко, то - не Глушко. Надоел уже совсем. Радоваться надо, что человек живой остался, а не рассуждать. Что ты вцепился в эти бинты? Рад ты, или не рад?
НАНЮХ. (печально) Я рад. Прошу прощения за своё недостойное поведение. За то что не сразу принял лётчика Кактусова за своего однополчанина майора Глушко. Бес попутал. Теперь-то я вижу, что заблуждался. Прямо затмение на разум нашло. Нам нужно поспешить в часть, обрадовать остальной личный состав и почитать вслух газету «Правда».
ЗАЦЕПА. Я тоже безмерно рад, за то, что рад мой начальник штаба. Мы больше не станем обременять больного своим присутствием. Вы, передайте ему наш солнечный боевой привет и примите вот этот гостинчик. От чистого сердца...
Суёт Рожкину фляжку коньяка, и поймав резиновую руку медика часто-часто трясёт её по горизонтали.
РОЖКИН. (пытаясь освободиться от рукопожатия) Обязательно передам! Как только пациент бесповоротно придёт в себя, так и передам. Заходите к нам ещё, не забывайте…
ЗАЦЕПА. (не выпуская кровавую ладонь кудесника) Нет уж, теперь вы к нам! У нас знаете какая рыбалка? Такой клёв — в воду без трусов не войдёшь. Так что давайте, без церемоний... Берите с собой Малышкина и к нам. Обещаете?
РОЖКИН. Чёрт с вами, обещаю, только отпустите.
ЗАЦЕПА. Так прямо завтра я за вами и машину пришлю. Соберёмся к вечерней зорьке. По воде уж туман поползёт. Кастерок  разложим, шашлычок организуем из поросятинки. Я теперь же прикажу молоденькую свинку поить только коровьим молоком для мягкости мяса. У нас знаете какие поросята жирные? Жирнее их, только черви за кладбищем. (Нанюху вполголоса) Что же ты молчишь, гнида? Приглашай...
НАНЮХ. (встрепенувшись) Любите ли вы рыбалку, как люблю её я?


Картина четвёртая.
Зацепа, Нанюх, солдаты и офицеры полка. Доктор Малышкин, красотка Роза, позднее поручик Вензель.
(Вечереет. Небо покрылось красными облаками, как сыпью, и от этого выглядит больным скарлатиною. Но доктора уже спешат на помощь. Военврач Рожкин и доктор Малышкин мчатся в штабном уазике на рандеву с полковником Зацепой. Между ними сидит медсестра Роза. Её ярко накрашенные губы похожи на стоп-сигнал. Пышные Розины формы чутко откликаются на каждое колебание автомобиля. Ей тридцать два года от роду и она очень сильно хочет замуж за офицера. Сексуально озабоченный водитель, солдат срочной службы Трюлин, украдкой наблюдает в зеркальце за шикарной грудью медсестры. Он специально жмёт педаль газа, тормозит без надобности, надеясь на то, что всё Розино богатство вот-вот выплеснется из тесных чашечек бюстгальтера.)
Шофёр Трюлин, напустив на себя вид записного сердцееда, спрашивает так фамильярно, как только позволяет его положение:
ТРЮЛИН. Милая девушка, а вы от душевных травм лечите?
РОЗА. (перехватив его сладострастный взгляд в зеркальце) А у вас, молодой человек, волосы в носу растут?
ТРЮЛИН. (гордо) Растут!
РОЗА.  А у меня на лобке  растут! Давайте свяжем и спать ляжем? Арривидерчи, бластула!
До Трюлина не сразу доходит смысл предложенной операции. Некоторое время, всё ещё находясь в образе Донжуана, он призывно смотрит  в зеркальце, затем лицо его делается пунцовым.
РОЖКИН. (Трюлину) За дорогой лучше следи! И какая скотина тебе права выдала? Все внутренности наизнанку вывернул, тракторист! (Малышкину) По правде сказать, рыбалку я нисколько не люблю и отношусь к этому занятию с иронией. Все эти блёсны, самодуры, вабики не для меня. Какая радость, спозаранку тащиться на осклизлый берег водоёма, когда все добропорядочные граждане кутаются в пуховые одеяла? Ради сомнительного удовольствия, отлепляться от пышной задницы супруги и не жравши, как сомнамбула идти гулкими проходными дворами, цепляясь бамбуком за водосточные трубы, удивляя бродячих кошек убойным рыбьим духом видавшего виды рюкзака — увольте. Только очень одинокий человек может часами вглядываться в нефтяные пятна на поверхности водохранилища втуне надеясь на поклёвку. Он упрямо будет плевать на крючок, прекрасно зная, что рыба в этом месте давно погибла. А если вдруг и клюнет какая-нибудь чудом выжившая особь, то исключительно с целью закончить свою подводную жизнь суицидом. Кушать такую рыбёшку всё равно нельзя. Она болеет особым видом щучьей лепры. Чешуя отваливается от неё лоскутами, из жабр сочится зелёная слизь. Такую рыбу не то, что есть, — в руки брать противно.
МАЛЫШКИН. Полностью согласен с вами, коллега. Я ещё могу понять, когда этим делом занимаются летом. Все-таки природа шепчет. Свежий воздух, рассветы, закаты, птички — всё это навивает всякие мысли о тайнах мироздания. Но зимой? В лютый холод, когда снежная дробь сечёт по лицу, мандражировать мормышкой и выпивать из пластмассового стаканчика закусывая сосулькой... Или в оттепель, по щиколотку в воде, в мокрых валенках, нестись на оторванной льдине в мировой океан — прошу прощения. Мне не нужна сомнительная слава Челюскина. И приятели у этих рыбаков, такие же, простите за откровенность - доремидоредо. С первыми лучами солнца они тут как тут — ковыряют козявки в своих червивых носах, то и дело спрашивают: «Клюёт?», хотя прекрасно видят, что не клюёт. Они пьют чужую водку и, набравшись к обеду, плетутся еле-еле обратно, уже без удочек.
(Автомобиль подъезжает к воротам части. Шофёр призывно давит на клаксон и через минуту на переднее сиденье плюхается сам Зацепа.)
ЗАЦЕПА. (возбуждённо) Поехали!
Заметив Розу, разворачивает в её сторону корпус так, что в  позвоночнике хрустит и лопается.
ЗАЦЕПА. Ба! какой сюрприз!
РОЖКИН. Знакомьтесь, первая красавица нашего госпиталя, кстати, не замужем...
РОЗА. (кокетливо сложив губки сердечком)  Розалия!
ЗАЦЕПА. Полковник Зацепа. Но, вы, мамзель, можете называть меня просто — Полковник!
РОЖКИН. А это наш кудесник, доктор Малышкин!
МАЛЫШКИН. (смущаясь) Ну, вы прямо скажете... кудесник...
ЗАЦЕПА. А мы уже знакомы! Доктор приезжал к нам в часть осматривать труп... прошу прощения, тело раненого майора Глушко. Помните доктор?
МАЛЫШКИН. Ещё бы! Подобное не забывается. (вздыхает) Классные ботиночки! Такую обувь уже не делают. 
ЗАЦЕПА.  Кстати? Как здоровье нашего героя?
РОЖКИН. Спасибо, хорошо! Просил передать вам пламенный привет! После вашего ухода, чуть было не умер. Но теперь уже всё позади, впал в состояние анабиоза.
ЗАЦЕПА. Наши рыбачки уже вас дожидаются, гости дорогие. Через пять минут будем на месте. Клёв сегодня — как никогда! Рыба сама на берег выбрасывается.
РОЗА. (капризно) А я на диете и рыбу не ем. Она вся такая холодная...
ЗАЦЕПА. Ну, такая уж, прям и холодная? Исаев, повар мой, обещал кипятком её спрыснуть. Мы вас, мадам, голодной не отпустим! Вон у вас формы, какие романтические, вам худеть никак не позволительно. Это будет преступление перед природой. Каждый килограмм вашего тела следует изучить и занести в красную книгу.
Роза стрельнула в него глазами и попала в аорту. У полковника  подскочило давление, он покрылся испариной и стал задыхаться. К  счастью машина уже подъехала к берегу водоёма.
(Там в прибрежных зарослях ивы предусмотрительно расставлены раскладные походные стульчики. В наступающих сумерках горит костёр, привлекая своим светом мошкару со всего озера. Над пламенем висит трёхведёрный казан и в нём закипает вода. Рядом загодя сложенная поленница. У огня колдует повар Исаев. Он насаживает мороженого минтая на крючки и закидывает удочки с «уловом» в воду. Целый брикет рыбы изобретательный повар предусмотрительно утопил в камышах. По сценарию брикет должен всплыть после взрыва гранаты. Сам бомбометатель — капитан Макашов, прижимая шумовой снаряд к груди, сидит на берегу, болтает босыми ногами в тёплой воде и созерцает закат. Вид у него рассеянный. Капитану поручено эффектно метнуть гранату в омут и тихо по-английски исчезнуть.
Майор Свирчевский в пятый раз пересчитывает водочные бутылки. Каждый раз получается разная цифра. Свирчевский удивляется и начинает сначала. Он переживает, что захватили мало ликёра, шампанского всего одну бутылку и ту для «салюта».
А неподалёку, тревожно похрюкивая, привязанная к дереву за шнур, бегает четырёхмесячная молочная свинка. Это розовое чудо хотят безжалостно зарезать. Свинка чувствует неминучую погибель и предпринимает отчаянные попытки освободиться от капроновой петли, но та только туже затягивается вокруг слабой шейки.
Подполковник Нанюх гуляет на другом берегу. Там, он развлекается - бросает шишки в лягушек.)
СВИРЧЕВСКИЙ. Наконец-то! А мы уж собирались топиться от тоски. Вон Макашов, уже изготовился... О, да с вами дама! Боже мой, какие конфигурации! Какие волнующие извилины! Маркиза, позвольте поцеловать ваши пальчики?
Жадно припадает к руке Розалии, как голодный вампир.
РОЗА. А у вас волосы в носу растут?
СВИРЧЕВСКИЙ. Никак нет! Я их аннулирую при помощи пинцета. Раньше нюхал пламя от зажигалки, но потом бросил.
РОЗА. (искренне удивляясь) От чего же?
СВИРЧЕВСКИЙ. (томным голосом) Палёным воняет-с!
ЗАЦЕПА. Друзья, позвольте представить вам наших гостей? (в сторону) Макашов! Немедленно наденьте сапоги! Вы эти штучки бросьте! Совсем обалдели уже? Здесь же дама!
МАКАШОВ. Так я только портянки проветрить, а их ветром в пруд сдуло.
РОЗА. Теперь я точно вашу рыбу – есть не буду.
Возвращается с прогулки  Нанюх. Он высыпает в костёр целую фуражку шишек.
НАНЮХ. (важно)  Для жару!
СВИРЧЕВСКИЙ. Давайте посмотрим, что у нас в пруду обитает, кроме макашовских портянок? Идите сюда, маркиза, у вас клюёт.
Подводит Розу к берегу и суёт ей в руки  удилище.
СВИРЧЕВСКИЙ. Подсекайте!
Роза дёргает. Из воды выскакивает  мёртвый минтай.
РОЗА. Ой, поймала! Хватайте её скорее, а то убежит! Ой, какая... А как эта рыбка называется?
СВИРЧЕВСКИЙ. (не мудрствуя лукаво) Подлещик!
ЗАЦЕПА. Ну, а вы, что же? Медицина? Берите удочки. Сегодня без улова ни кто не останется!
Приободрённые удачным опытом медсестры, доктора подходят к пруду. Малышкину везёт  больше. У него «клюёт» почти сразу, а вот у Рожкина улов срывается с крючка.
РОЖКИН. (азартно) Вы видели! Вот такая щука соскочила! (изображая руками немыслимые габариты)  Клянусь честью, килограмм пятнадцать — не меньше. Я по натяжению лески определил, думал - порвётся.
ЗАЦЕПА. Да, я тоже видел. Только, мне кажется, это был сом.
РОЖКИН. Помилуйте, полковник?! Я что же, по-вашему,  щуку от сома не отличу? Вы видели, как искромётно блеснула чешуя? А какие зубы? Настоящая рыба-пила, а вы — сом!
МАЛЫШКИН. (робко) А я что поймал?
СВИРЧЕВСКИЙ. (авторитетно) Сазан! В котёл его моментально, для навару.
Швыряет улов в повара.
(Исаеву) Удиви, братец, гостей, сделай одолжение, прояви инициативу. Сочини что-нибудь первобытное. Дай кондицию! (Малышкину) Он у нас все призы занял по кулинарному делу. Такой фантазёр! Верите? из обыкновенного сапога компот варит с персиками!
ЗАЦЕПА. (Рожкину) Ваша щучка далеко не уплывёт! Специально для этого у нас имеется капитан Макашов с гранатой. Но сначала, давайте шарахнем по стопке, как полагается, за знакомство.
(Нанюх уже разлил в железные кружки водку пополам с ликёром. На закуску Исаев крупно нарезал помидоры.)
ЗАЦЕПА. Всех прошу собраться у костра. Сейчас будет произнесён незабываемый тост. Сказать нужные слова в нужный момент, это большое искусство. Этому ремеслу не учат на военной кафедре. (Свирчевскому) Давайте майор, пробухтите нам пару ласковых…
СВИРЧЕВСКИЙ. (По особенному, с форсом, подхватив кружку на открытую ладонь и озорно глядя на Розу) Я чёрную розу, эмблему печали в тот памятный вечер тебе преподнес. Мы оба стояли, мы оба молчали, нам плакать хотелось, но не было слёз!
Медсестра пуляет в Свирчевского взглядом, но промахивается и попадает в Макашова. Капитан охает, но на ногах всё же стоит, отделывается лёгкой контузией.
СВИРЧЕВСКИЙ. Много тёплых слов накопилось у меня с той самой минуты, когда я увидел... (ищет глазами и останавливается на декольте медсестры) вот эти краснощекие по-ми-дор-ки. Сколько терпения нужно, что бы получить такой прекрасный плод? Эти мясистые, крепкие томаты послужат украшением любому столу. Они будут прекрасным гарниром к самым изысканным блюдам. Обратите внимание, каким глянцем отсвечивает кожура на сочной мякоти, так и манит откусить.
(Все присутствующие непроизвольно сглатывают слюну и нахально разглядывают Розины прелести.) 
СВИРЧЕВСКИЙ. Так выпьем же за садово-огородное товарищество нашего полка, сдавшее в этом году государству две тонны помидоров сверх запланированного!
На этой минорной ноте офицеры прикладываются к кружкам.
ЗАЦЕПА. У нас же шампанское есть! Мы сейчас вот как сделаем. Макашов сию секунду метнёт в омут гранату и откупорит бутылочку игристого. И у нас произойдёт двойной салют!
РОЖКИН. (тревожно) А это не опасно? Техника безопасности соблюдена?
ЗАЦЕПА. Да вы что, в самом-то деле? Посмотрите на Макашова! Какая там, в пипиську, техника? Он — сама безопасность! Человек — гарантия, человек — Госстрах! Гарантия сто пятьдесят и шесть десятых... Действуйте капитан!
(Контуженный Макашов, срывает с горлышка проволочное «кольцо» и лихо швыряет бутылку в озеро, затем выдергивает «пробку» из гранаты и собирается налить из неё в кружку.)
СВИРЧЕВСКИЙ. Пены нет. Выдохлось что ли?
Ахает так, что гаснет  костёр. Взрывная волна сбивает пламя.
Свинка рвет капроновую петлю и убегает в лес вместе с подполковником Нанюхом. Все остальные валятся на землю, а самого подрывника сносит в озеро. По счастливой случайности все остаются живы. (У нас не «Трагедия») Была бы граната боевой — рыбалка неминуемо завершилась бы всеобщим смертоубийством.
Первым приходит в себя Свирчевский. Майор очень удачно упал на медсестру. Он сразу бросается пересчитывать водочные бутылки.
СВИРЧЕВСКИЙ. Подлость какая… раз – два, негодяйство, рыбья холера!
Следом обретают дар речи остальные.
РОЗА. Что это было?
РОЖКИН. (восхищённо) Вот это трюк!
МАЛЫШКИН. С двенадцати лет не испытывал ничего похожего! Меня тогда в парке Культуры с колеса обозрения хулиганы уронили.
ЗАЦЕПА. (гордо) Такие у нас люди! А где ж сам Макашов? Волчья сыть - травяной мешок! Хочу заключить его в объятия. Заглянуть хочу, в глаза его смелые. Где ты, храбрец-удалец,  отзовись?!
МАКАШЁВ. (из воды) Не извольте беспокоиться, водичка тёпленькая. Выходить даже не хочется... поплыву осетров в сети загонять…
(Бомбист — горемыка не торопится выходить на поклон. Он, как дикий камышовый кот, крадётся вдоль берега до зарослей молодого ивняка и - был таков. Уходит, как было приказано, тихо, по-английски.)
Повар подбрасывает в костёр сухих веток и пламя, окрасив красным восторженные лица «рыбаков», вспыхивает с новой силой. Проявляя инициативу, Исаев бросается к заветному месту и выкидывает на берег многострадальный минтай. Одна за другой, рыба шлёпается к ногам удивлённых медработников.
ЗАЦЕПА. (гордо) Это мы её оглушили. На нашу удачу, как раз мимо проплывала стая лосося. Тут в эту пору лосось косяком прёт. В старину, рассказывали, если палку в такой косяк воткнуть, так её и унесёт. Да что там палки — вёсла и те из рук вырывает. Страшная сила! Стихия! 
СВИРЧЕВСКИЙ. Водка вся цела! А вот подполковника Нанюха нет, только его фуражка.
ЗАЦЕПА. (бодро) Не беда. Я видел, как подполковник погнался за свиньёй. Пусть побегает, аппетит нагуляет. Да и мы не будем время зря терять. Рассаживайтесь у костра. Как там у классика? Выпьем, няня, где же кружка, ты ещё жива, моя старушка? Сейчас мы с вами будем уху варить. Первое дело в ухе — лавровый лист. Если нет лавра, то это не уха, а помои. Исаев, ты взял лаврушки? Нет?! Ну, да не беда, мы её заменим обыкновенной крапивой. Так ещё вкуснее...
СВИРЧЕВСКИЙ. Позволите анекдотец сальный пересказать? Однажды, в туалете коммунальной квартиры кто-то измазал стену дерьмом. Жильцы решили, что это сделал старый профессор, так как он всегда после уборной мыл руки.
Свирчевский хихикает, (как идиот), в полном одиночестве.
СВИРЧЕВСКИЙ. Хрю-хря-хю-хю-хю…Так выпьем же за то и за это!
Все дружно выпивают.
ЗАЦЕПА. (всё больше увлекаясь)  Некоторые делают так - перво-наперво варят мелкую шелуху целиком, процеживают бульон и в нём же варят настоящую рыбу. От этого суп делается до того наваристым, что в нём железная поварёшка не тонет. Но мы с вами не клей варим. Поэтому, наш повар сразу кладёт в кипяток крупные куски рыбы, крупу и лук. Через пять минут можно употреблять. А вот, чтобы действительно получилась настоящая рыбацкая уха, в котёл нужно влить бутылку водки. Для пущего аромату! 
РОЗА. (капризно) Да ну вас, со своей ухой! От воды тянет сыростью. Мне зябко и комары все ляжки искусали. Прямо не комары, а волки бешеные, куски мяса вырывают.
СВИРЧЕВСКИЙ. Возьмите мой китель! Вам очень идёт военная форма.
Повар Исаев разливает уху по тарелкам. Он так старается, что от усердия высунул язык и с этого языка капает в тарелки.
МАЛЫШКИН. (наблюдая за поваром, философски) Разнообразны явления природы, и непонятны законы этого разнообразия.
ЗАЦЕПА. (нарочито громко) Ох, и славная ушица у нас образовалась, только соли маловато. Исаев, сыпани, говорю «белой смерти». Это я шучу так. А что, доктор, правду пишут, будто бы американцы на Луну летали?
РОЖКИН. (решительно) Враньё!
ЗАЦЕПА. Я так и знал!
СВИРЧЕВСКИЙ. Как же это? (удивляется) Я же собственными глазами видел фотографии в журнале «Фонарёк».
МАЛЫШКИН. (грустно улыбаясь) Милый мой, не будьте ребёнком. В наш электронный век, когда кругом сплошные компьютеры, можно сфабриковать всё что угодно, даже непорочное зачатие.
СВИРЧЕВСКИЙ.  Да что ж вы такое говорите! Вас послушать, так и Белки со Стрелкой не было? По-вашему выходит, что освоение космоса  сплошная мистификация?
МАЛЫШКИН. Так оно и есть. Ни кто, ни куда не летал, да и не мог полететь, даже если и захотел бы. Ну, подумайте сами, это же смешно.
СВИРЧЕВСКИЙ. От чего же?
МАЛЫШКИН. (невозмутимо) А потому что никакой Луны нет.
ЗАЦЕПА. (тыкая грязным пальцем в небо) А это, по-вашему, что такое висит? Жопа?
МАЛЫШКИН. Этот плоский диск жёлтого цвета не имеет никакого отношения к тому, что нам показывают на якобы фотодокументах и кинокадрах. Это обыкновенная лампа.
СВИРЧЕВСКИЙ. Надеюсь, вы шутите?
МАЛЫШКИН. Отнюдь. Я, напротив, очень серьёзно подхожу к этому вопросу. Астрономы всего мира наблюдают данный объект во всевозможные оптические приборы и ни кто, заметьте, ни один человек не сумел разглядеть обратной стороны. Законный вопрос — если этот предмет имеет форму шара, должны мы видеть его со всех сторон? Несомненно! Но этого не происходит. Следовательно, Луна не что иное, как плоский диск.
ЗАЦЕПА. Етит - твою мать! Век живи — век учись! Ну, надо же... А ведь я давно подозревал...
Смотрит на спутник Земли слезящимися глазами.
СВИРЧЕВСКИЙ. Но космонавты ведь летали?!
МАЛЫШКИН.  Четыреста тысяч километров лёту. Вдумайтесь в эту цифру. И вы серьёзно полагаете, что на Земле можно создать летательный аппарат способный преодолеть этакое расстояние в безвоздушном пространстве туда-обратно? Вы хоть приблизительно представляете себе, сколько тонн ракетного керосина потребуется для такого путешествия? 
СВИРЧЕВСКИЙ. Вас послушать, так окажется, что и Земля плоская.
Свирчевский смущён. Он с надеждой смотрит на командира, надеясь получить от него поддержку, но тот уже перемигивается с Розой. Проблема освоения космоса, похоже, не очень волнует Зацепу.
РОЖКИН. А вы думали - какая?
РОЗА. Ай, да перестаньте, в самом деле! Развели бодягу. Круглая - квадратная, какая разница? Скукатища, как в планетарии. Давайте лучше выпьем! Шампанского?!
ЗАЦЕПА. Шампанское Макашов в пруд выбросил, чёрт бы его побрал! Кстати, куда это он делся? Сапоги здесь стоят, а самого нету...  неужели, правда, уплыл осетра ловить?
СВИРЧЕВСКИЙ. Нет, позвольте! Я требую разъяснить ситуацию. Если вы изволили говорить не серьёзно, то так и скажите. Если же вы желаете дурака из меня скорчить...
ЗАЦЕПА. Чего из тебя корчить? Тебе же доктор ясно сказал — Луны нет, Земля плоская. Я и то понимаю! Я ещё в военном училище  задумывался. Если бы Земля была на самом деле круглая — мы бы с неё попадали. Да с неё вся вода бы утекла на другую сторону. Хер бы ты тогда рыбки половил бы! Правильно доктор?
МАЛЫШКИН. Совершенно верно.
СВИРЧЕВСКИЙ. Магнитное притяжение Земли удерживает нас на её поверхности!
ЗАЦЕПА. Какое магнитное? Давай тост скажи!
Он уже разлил в кружки и призывно поднял свою. 
СВИРЧЕВСКИЙ. (с вызовом) За Коперника, за Бруно, за Галилея!
Только собирается выпить, как ветки раздвигаются, и из кустов вылезает поручик Вензель.
Общий шок.
На поручике надета полосатая пижама. Вид его безумен.
Картина пятая.
Подполковник Нанюх и множество эпизодов.
(по желанию режиссёра – можно и не ставить… жалко было выбрасывать)
(Подполковник Нанюх в этот час заблудился окончательно. Тьма накрывает лес чёрным покрывалом, таким плотным, что пальцев на вытянутой руке уже не видно. Растопырив руки, спотыкаясь на каждом шагу об корни и коряги, натыкаясь то и дело на изощренно-острые сучья, Нанюх продирается через бурелом матеря всё на свете. Собрав на себя всю лесную паутину, исцарапавшись и изодравши мундир, он наконец выбирается к железнодорожной насыпи где дорогу освещает луна. Здесь разит соляркой, дальнею дорогой и казённым домом. Еще «благоухает» мазутом и Нанюх тут же в нём вывозился поскользнувшись на рельсе. Совсем рядом, горят станционные огни. Светофор показывает на то, что путь открыт во всех направлениях. И словно по волшебству из ночного мрака выскакивает диковинная дрезина без габаритных огней. Движителем ей служит парус.)
Это едут кочевые цыганы. Цыганки поют лихорадя грудями и  бряцая монистами. Маленькие цыганята лихо отплясывали этнические танцы, ежесекундно рискуя сорваться в пропасть.
ЦЫГАНЕ. Ай да ну, да ну, да на! Да раз, да ну, да ны! Очи чёрные!
Подполковник еле успевает соскочить с насыпи. Обдав Нанюха вековой жаждой странствия и ароматом давно не мытых тел, кочевники проносятся мимо с гиканьем и свистом.
Старая цыганка сидит позади, свесив кривые ноги с дрезины, курит длинную трубку и её ступни чуть не касались шпал. Её зовут Аза, она работала тормозом.
НАНЮХ. Совсем ошалели! Бадулаи!
Только он взбирается обратно на насыпь, как следом за цыганами, позванивая колокольчиком, выкатывается трамвай номер девять. Салон набит пассажирами до такой степени, что даже на подножках висят люди. Сам вагон сплошь увешан траурными лентами и венками. Спереди, на стекле водителя, портрет министра Дроздова в чёрной  рамке.
Нанюха замечают.
ВАГОНОВОЖАТЫЙ. Эй мужик? Где здесь Дрогомиловское кладбище?
НАНЮХ.  Откуда я знаю?
ВАГОНОВОЖАТЫЙ.  А какого хрена здесь по ночам шляешься?
НАНЮХ. (дерзко) Ищу свою свинью! Понятно? (в сторону) Бардак на рельсах! И куда только смотрит министерство путей сообщения?
К трамвайной «колбасе» привязана лошадь. Бедная скотина бежит за трамваем и по её унылому виду видно, что она делает последние километры в своей жизни.
Но, этим дело не закончивается.
Допотопный локомотив на паровой тяге, с двуглавым орлом впереди, попыхивая паром, поравнялся с подполковником. Из окна машиниста выглядывает небритая физиономия вождя мирового пролетариата. Вождь, приложив руку к козырьку знаменитой кепки, всматривался в ночную муть так пристально, точно пытался разглядеть там, впереди, зарю всемирной гражданской скотобойни. Кумачовый бантик на его груди развязался и пульсирует на ветру, как кровавый фонтанчик.
ВОЖДЬ. Пгавильной дологой идёте, товагищ! Вспыгивайте сюда, нам в одну стогону. Ну же...   
Подполковник хватается за поручень и оказывается рядом с вождём.
НАНЮХ. (восхищённо) Неужели это вы?.. Я всегда знал, что вы живы. Даже когда мимо усыпальницы проходил, то и тогда чувствовал — притворяетесь... Давайте выпьем за встречу!
ВОЖДЬ. Нет-с, батенька, больше не пью. Помню, как-то в апгеле нахлестались, занесло нас аж на Финляндский вокзал. Взобгался я на бгоневичок и такую хегню понёс — до сих пог стыдно вспоминать! А вот мы с вами лучше чайку из сушёной майковки? Надюша, къестальной души человек, изумительно завагивает.
НАНЮХ. Да мне хоть чего... В глотке пересохло... от неожиданной радости.
В кочегарке присутствуют ещё две исторические фигуры, известные каждому мало-мальски образованному человеку. Одна фигура, худая, в длинной солдатской шинели, орудует в топке длинной кочергой. Это легендарный Феникс Урицкий.
Другой персонаж, верная супруга Надя дремлет  на табуретке. Её губы похожи на сибирские пельмени. К  ней на цыпочках подкрадывается вождь — хлоп по кумпалу. Та встрепенулась:
НАДЯ. Где?! А?!
ВОЖДЬ. Хег на! Пговегка еволюционной бдительности! Социалистическое отечество в опасности, а ты дгышнешь? Заваги нам с товагищем майковного чайку!
НАДЯ. (явно провоцируя) А вы с товарищем не обоссытесь?
ВОЖДЬ. (думает о чём-то архиважном) Да ну этот чай! (специфично закладывая пальцы в кармашки жилета) Вы мне лучше ответьте, товагищ, почему на ваших плечах погончики золотые?
НАНЮХ. (гордо) Так я же офицер!
ВОЖДЬ. Фъёнтовик? Очень хогошо! (хитро щурясь) А скажите-ка нам, каково настроение ябочесолдатских еволюционных масс? Пгобудились от векового сна или ещё дгемлют?
НАНЮХ. Куда там? Пробудятся они, дожидайся! Им если пинка под зад не врезать — до обеда будут дрыхнуть. Я, лично, зафиксировал бойца из второй роты. Уснул на боевом посту, в почётном карауле у вашего портрета.   ВОЖДЬ. (живо) Гастгеляли?
НАНЮХ. Лично я бы его не пощадил за такое, но если честно, то ваш портретик можно было и не охранять. Кому он нужен?
ВОЖДЬ. Гм, гм... Стало быть вы, батенька, белогвагдейская сволочь? Конга? Феникс Эдмундович! Невегоятный вы мой человечище, гастгеляйте, пожалуйста, товагища!
ФЕНИКС. Так ведь ужин уже. После ужина и шлёпнем.
ВОЖДЬ. Нет уж, всенепгеменно сейчас! (топает ножками) А ужин отдайте голодающим детям.
НАДЯ. Будет тебе! Твоих причуды всё время создают нездоровую атмосферку. Почему я должна голодать из-за каких-то сопляков? Ты и так известен своей чрезмерной добротой.
ВОЖДЬ. Дура! Кто здесь главный? Я или ты? Вот возьму и напишу в политическом завещании к пагтии, чтобы моей вдовой назначили товагища Стасову. Феникс Эдмундович, пъеказываю вам гастгелять кадетскую золотопогонную пгоститутку, именем еволюции!
Феникс  плюёт в топку, бросает кочергу и вытащив из шинели маузер, протягивает его вождю.
ФЕНИКС. На! Сам стреляй!
ВОЖДЬ. Вот так! Всё сам! Везде один. Агхиважнейшей задачей на нынешнем этапе является ликвидация всего, что сдегживает движение еволюционных масс на пути к федегативным штатам всего мига! Нам новое госудагство стгоить, а мы несчастного контгика ликвидиговать не в состоянии. (протягивает маузер Нанюху) Вот что товагищ, стгеляйтесь сами! Без цеемоний... пгошу...
НАНЮХ. Нет, нет, я не могу! (заслоняется руками) Вы что, с ума все посходили что ли? Я всегда любил вас и вашу жену и товарища кочегара. Я на ваших юбилеях гимны мурлыкал. Чего же ради мне умирать вот так нелепо, за здорово живёшь? 
ВОЖДЬ. Вы, что же, не желаете пострадать за всемигную еволюцию?
НАНЮХ.  Я и так страдаю всю свою жизнь! Посмотрите на меня. Что вы со мной сделали?
Прыгает с локомотива и кричит вслед удаляющейся платформе с углём, откуда торчит  тупая морда пулемёта «Максим».
Мандавошка картавая!!! Мудак!!! Пропади ты пропадом со своей революцией!
ВОЖДЬ. (задыхаясь от гнева) Сам ты сукин сын! Интеллигент не догезанный! Ненавижу!!! Я вас всех в концлагеях сгною — пгоститутки! И вас, и детей ваших бьядских — до седьмого колена... всех... Говно!!!
(Последнее слово вождя многократным эхом летит во все пределы, отражается от неба и ещё долго пульсирует в разряженной атмосфере.)
Не успел скрыться из виду революционный паровоз, как на железнодорожные пути выползает человек в драном треухе и, прямо под носом у полковника начинает скручивать с рельса крепёжные гайки. Работал он споро, чувствуется, что занимается делом привычным, хотя и бесперспективным.
НАНЮХ. Что же ты делаешь?!
ТРЕУХ. Ты из какой банды?
НАНЮХ. Я из дивизиона полковника Зацепы!
ТРЕУХ. Не знаю такого...  Это из Бендеры? Это вообще не ваши рельсы. Ваши сразу за станцией, ползи туда.
НАНЮХ. Я тебе покажу — Бендеры! А ну прикручивай обратно чего открутил!
ТРЕУХ. Мене за «прикручивай» не платят! Чего раскомандовался?!          
Исчезает так же стремительно как и появился.
Вместо него выкатывается инвалидная коляска с безногим страдальцем. Колёса шуршат по гравию. Сам инвалид с пропитой небритой рожей в армейском  камуфляже и несвежей тельняшке держит фонарь «Летучая мышь». На его голове голубой берет. Толкает эту коляску толстая тётка в вязанной кофте. Парочка разыгрывает дешёвую пьеску: «Мать с сыном-героем локального конфликта умирают с голоду!» Глаза у обоих бесстыдные, смотрят на Нанюха с вызовом.
МАТЬ ГЕРОЯ. Люди добрые! Горе горькое пришло в наш дом...
ГЕРОЙ. Мы сами не местные...
МАТЬ ГЕРОЯ. Вы уж простите меня, что я такая молодая...
ГЕРОЙ. На протезы...
МАТЬ ГЕРОЯ. Мой единственный сын ранен в неравных боях...
Суёт в физиономию Нанюха медицинские справки запаянные в целлофан.
ГЕРОЙ. Во все места сразу...
Заголяет живот. Там ползают насекомые.
НАНЮХ. И где же ты такого урода нарыла?
МАТЬ ГЕРОЯ. Сам ты урод! Мой сын покалеченный на локальных фронтах!
НАНЮХ. Уж очень он у тебя на диверсанта похож. Он должен вызывать жалостные эмоции, а он вызывает отвращение. Он же весь товарный вид портит! Его хочется добить, оторвать руки, оторвать голову...
ГЕРОЙ. Щта, ты, х-х-х...
МАТЬ ГЕРОЯ. Да что же это такое делается, шагу не дают ступить, мельтоны проклятые! Мы не воруем! Мы просим Христа ради!
НАНЮХ. Да чёрт с тобой, проси! Только делай это грамотно! Меня бесит эта халтура, это безвкусие! Я просто с ума схожу от злости. У меня прямо голова кружится, когда я вижу, что меня держат за идиота. Разве этот синяк похож на героя?! Разве в нашем государстве такие герои?! Где, на какой буратиновой фабрике делают такие манекены?! Неужели трудно было взять мочалку и протереть этого солдатоматроса стиральным порошком? Неужели тебе, убитой горем матери, было трудно стилизовать волосы под седые пряди?! К чему эти развратные кудри? Где дрожь в голосе? Где слёзы? Что за хамство!?
МАТЬ ГЕРОЯ. (потерявшись от такого бурного натиска) У меня справки...
НАНЮХ. К свиньям справки! Я требую уважения. Ты, не смеешь, не то что справки совать — в лицо мне смотреть! Ты должна трепетать передо мной! Потому что это не я прошу у тебя денег, а ты у меня! И просишь так, будто я тебе обязан...
ГЕРОЙ. Щта, ты... х-х-х...
НАНЮХ. Молчать! Урод — в жопе ноги! Гнус! Хронь! Паразитина! Такие как ты исковеркали национальную идею. И не сметь мне здесь!.. Подобные вам извратили государственную концепцию! Сознательно, нагло! Я хочу видеть перед собой натуральное материнское горе! Пустите хоть слезинку, чтобы я обманулся! Я хочу подать в протянутую руку, но не могу... когда вижу перед собой ваши гнусные рожи, сытые, пьяные. Вы не даёте мне даже надежды почувствовать себя благодетелем. Ни малейшего шанса... Я чувствую себя ослом, последней скотиной, кем угодно, только не человеком, когда меня обманывают вот так низко, на таком примитивном уровне. Вы убили во мне веру в общечеловеческие ценности! Своим вульгарным вымогательством вы попрали мои права на свободу убеждений! Это злостное нарушение конституции!
МАТЬ ГЕРОЯ. Что ты гонишь?! Дурак ненормальный! Навыпускали вас из психушек, проходу не дают...
Убегает по шпалам.
Нанюх остаётся стоять на  в полной прострации.
Стрекоча крыльями, как стрекоза, с неба падает Херувим. Рядом с ним апостол Пётр.
ХЕРУВИМ. (размахивая огненным мечом) Пошёл вон!
ПЁТР. (грозя сандалетою) Пошёл вон!
НАНЮХ. (оглядываясь по сторонам) Извините, это вы мне?
ХЕРУВИМ. А то кому же!
ПЁТР. Мы за тобой давно наблюдаем, каракатица. Впал ты во блуд, непомерной гордыней обуян и на соблазны падок.
НАНЮХ. Что-то я не очень...
ХЕРУВИМ. Не будет тебе царствия небесного!
ПЁТР. Не будет!
НАНЮХ. Не очень-то и хотелось. Катитесь со своим царством к долбанной маме! Вот тут я вас видел (трёт в паху) с вашим царством. (Петру) А ты вообще - самозванец, аферист...
ХЕРУВИМ. Вот я тебя сейчас...
Широко размахивается мечом.
НАНЮХ.  Не имеете права! Еврейские морды! Вам бы гавкать на собак у пивной. Много воображаете о себе... Пустите меня к создателю! Ужо он разберётся... Ужо он воздаст по заслугам... Ужо не видит он...
Херувим бьет его и рассекает надвое. Нанюх разваливается по обе стороны насыпи. Кровавая требуха падает на шпалы.

Акт шестой.
Картина первая.
Поручик Вензель, Катабай, Миша — чрезвычайный полномочный посол республики Уругвапама.
(Вензель решительно стучит кулаком в массивную дубовую дверь с медной табличкой: «Посольство Республики Уругвапама». Он знает, что за посольством следят и не сомневался, что в любой момент его могут арестовать.)        ГОЛОС ЗА СЦЕНОЙ. Когда он, валяясь около пивной, представлял себя на берегу необитаемого острова, его раздели и ограбили. А может он и сам  разделся из страха утонуть в волнах надвигающегося прилива. Так или иначе, но одежда бесследно исчезла. Вензель остался в одних мокрых подштанниках. Возвращаться в часть в таком виде было теперь совершенно невозможно. Обращаться в органы правопорядка он опасался ещё больше. Оставалось одно — застрелиться. Но под рукой не оказалось пистолета, а кончать жизнь другим способом Эдик считал недостойным поступком для офицера. И тогда ему в голову пришла спасительная идея. ВЕНЗЕЛЬ. (рассуждает в слух) Какого чёрта! Я ведь военный специалист, а не сопля какая-нибудь. Я везде нужен. Куда ни плюнь, везде требуются военные эксперты. Если меня, здесь, на Родине, так унизили, так наглумились над моей честью, на кой хрен мне такая Родина? Плевать я на неё хотел. Вот пойду сейчас к иностранным шпионам и выдам им какую-нибудь важную военную тайну. Пусть берут меня к себе. У них там, за границей, с благородными людьми другое обращение. Там офицеров не таскают по пивным с пьяными харями и не поют до блевоты всякой дрянью. Там каждый хам знает своё место. И если офицер нечаянно заснул в туалете, ему не будут за это кухонными тесаками в живот тыкать и пинать под зад ногами его тоже, небось, не будут. И дворники там, наверное, не дерутся. Там дворники вышколенные, воспитанные, все в галстуках. Попробуй, дай дворник офицеру метлой по башке? Офицер ка-а-ак залепит ему в ухо, только слюни в разные стороны полетят. Решено! Иду в ближайшее посольство и прощай мой табор, маманя с тятей. ГОЛОС ЗА ДВЕРЬЮ. Что вам угодно?
ВЕНЗЕЛЬ. (решительно) Прошу политического убежища!
Дубовые створки распахиваются в стороны и  Вензель оказывается за границей. Перед ним стоит двухметровый великан в камуфляжной форме. Прошу политического убежища... Я военный офицер, а не сопля какая… меня преследуют… обчистили вот… КАМУФЛЯЖ (далее Катабай) Прошу вас, следуйте за мной. Вас выслушают, помогут решить ваши проблемы. Наша республика с сочувствием относится к узникам совести, особенно к голым военным офицерам.    Вензель ступает по мохнатым персидским коврам-лужайкам за великаном. Бархатные тяжёлые шторы, пальмы в кадках, бронзовые канделябры, золочёная лепнина, поражают поручика своим не здешним шиком. Под пальмами прохаживаются павлины и приподнимаясь на ципочках, клюют яблоки. На лужайках прыгают и бодаются два козлёнка, а в воздухе пархают бабочки.

ВЕНЗЕЛЬ. (зрителю) Это я удачно попал! Прямо музей натуральный, а не посольство. Картины, скульптура, вазы по полтора метра. Должно быть богатая страна.              Великан приглашает Вензеля в просторную комнату, где за письменным столом сидит человек в белом костюме и курит чёрную термоядерную сигару, такую огромную, что было похоже – сигара курит человека.
(Человеку) Требую политического убежища. Моя жизнь подвергается угрозам со стороны военного трибунала.          Человек швыряет сигару в камин и устремляется к Вензелю, как к милому другу. ЧЕЛОВЕК (далее Миша) Ах, ах, ах! Да вы совсем раздеты и озябли, бедняжка... Катабай, принеси сейчас же мою лучшую пижаму и ещё подай что-нибудь вкусненькое. Бедняжка, вероятно, голоден.            Великан с поклоном удаляется. Меня зовут Мухтар - Малик - Манабек, но вы можете называть меня просто Миша.  ВЕНЗЕЛЬ. Поручик Вензель!
Ухарски щёлкает босыми пятками.
МИША. Очень, очень приятно! Страшно доволен. Чрезмерно польщён. Это такая честь для меня лично и для всего посольства в частности. Прошу вас, присаживайтесь вот в это кресло. Вам здесь будет удобно. Это кресло нарочно поставлено для почётных гостей. В нём отдыхали; писатель Аненский, король Дауд,  миллиардер Герц. ВЕНЗЕЛЬ. (с сомнением разглядывая свои грязные панталоны) Благодарю покорно. Не приучен сидеть в присутствии вышестоящего начальства. МИША. Какой вы, однако, бука, (надувает губки) Уверяю, у нас, вам нечего стесняться. Чувствуйте себя раскованней, вы уже не дома. Умоляю, не смейте стоять, я обижусь.              Возвращается Катабай. Он приносит полосатую пижаму, войлочные тапочки, поднос с пиалой зелёного чая и целую гору румяных крендельков.
ВЕНЗЕЛЬ. (в сторону) Что ещё нужно для счастья? Вот что значит заграница! А я-то, дурак, в поручики пошёл. Нужно было сразу сюда.
Мухтар усаживается в кресло напротив и с умилением наблюдает, как пережёвывает Вензель. Насытившись, поручик неприлично рыгает.
МИША. У вас хороший аппетит. Может быть разрешите предложить вам сигарилос? ВЕНЗЕЛЬ. Спасибо, я наелся, (хлопает себя по животику) Как насчёт моего заявления о политическом убежище? МИША. (озабоченно) В мои обязанности входит узнать причины, побудившие  совершить вас этот поступок. Ведь это очень ответственный шаг. Я должен убедится, что вы страдаете именно по политическим мотивам. Иначи вас ждут ужасные опасности и страшные приключения. Хоршо, что всё кончилось благополучно, а могло кончится и не благополучно... ВЕНЗЕЛЬ. Меня здесь обижают!
МИША. Каким образом? ВЕНЗЕЛЬ. Каким? (шмыгает носом) Извольте, я объяснюсь, хотя, сами понимаете, мне будет крайне неловко. Я – военный офицер. Личность воспитанная и благородная во всех отношениях, с обострённым чувством справедливости, с тонким художественным вкусом. А меня каждая шпана избивает. В части, где я служу, надо мной смеются, денег взаймы не дают. Капитан Зимоздра назвал меня при всех Писюсенькой. А какая я ему Писюсенька? Разве я похож на Писюсеньку? И ещё, я не разделяю некоторые взгляды наших политиков. МИША. Какие например?
ВЕНЗЕЛЬ. Какие? Да так себе... разные. Всякие взгляды... в том числе. Но один взгляд не разделяю особенно! Совсем иначе думаю. МИША. Случайно не насчёт демократии? ВЕНЗЕЛЬ. Насчёт неё. Я считаю, что ваше общество гораздо демократичнее нашего. У вас решают задачи не в одиночестве, а в братской семье. Новая форма политической организации общества — народная демократия, одна из форм… В общем она отразила своеобразие развития в условиях ослабления и изменения соотношения сил в вашу пользу. Ваши успехи полностью подтвердили, что в республике, независимо от уровня экономического развития, размеров территории и численности населения, подлинный прогресс может быть обеспечен. Вот! МИША.  Пожалуй, вы правы! Не вижу причин для отказа в вашей просьбе.            От лица правительства Уругвапамы, вверенной мне властью я предоставляю вам временное политическое убежище на территории нашего посольства, до получения гражданства.  ВЕНЗЕЛЬ. Спасибо! Вы даже не представляете, сколько сделали для меня!  (бодает головой кресло как баран) По гроб жизни… Вечный слуга… Спасибо! Премного благодарен! А когда можно будет получить гражданство? МИША. Да хоть сейчас!
ВЕНЗЕЛЬ. Что? Прямо сейчас?! (в сторону) Вот так просто припёрся в посольство, нажрался булок и бац! МИША. Конечно. Нужно только поставить на документах отпечатки пальцев и всё. Если желаете оформить немедленно то… ВЕНЗЕЛЬ. Желаю! (прыгает в кресле) Желаю оформить!  Миша-Мухтар, поддерживая поручика под локоток, подводит его к столу, где уже разложены необходимые бланки. Потыкав проворными пальцами в штемпельную подушечку, Вензель с удовольствием прикладывает пальцы к документам.
Миша бережно собирает листочки в зелёную папку, а папку закрывает в сейф. Проделав всё это, он порывисто обнимает Вензеля и троекратно целует его. МИША. Поздравляю, дорогой собрат! Вы стали полноправным гражданином Республики Уругвапамы. Какую религию желаете исповедовать? ВЕНЗЕЛЬ. Пожалуй, я хотел бы записаться в эти… кришнаиты.
МИША. Пожалуйста!
ВЕНЗЕЛЬ. А в магометяне можно? МИША. Можно. У нас всё можно? ВЕНЗЕЛЬ. (недоверчиво) И в буддисты можно?
МИША.  Нет проблем! Хоть в буддисты, хоть в мазохисты. Это ваше право. Когда желаете отправиться на новую Родину? ВЕНЗЕЛЬ. А когда можно?  МИША. Да хоть сейчас! Каждую ночь вылетает самолёт с дипломатической почтой. Или, может быть, отдохнёте, наберётесь сил, а завтра… ВЕНЗЕЛЬ. Нет! Сейчас хочу! МИША. Может ещё крендельков на дорожку или что-нибудь… ВЕНЗЕЛЬ. Нет! Если возможно, я хотел бы сейчас. Хочу скорее припасть к родной Урагвапапатамской земле! МИША. Понимаю! (ностальгически) Только у нас там нет земли. У нас там песочек.
ВЕНЗЕЛЬ. (махнув рукой) А, плевать! Соскучился я сильно. Мочи нет больше терпеть. Хочу домой. Покажите в какую сторону — пешком пойду.
МИША. Ну что ж, желание гражданина Республики — закон для исполнительной власти. Я и сам бы махнул вместе с вами, но, к величайшему сожалению, не могу. Служба. Вы уж передавайте там, мой демократический привет.
ВЕНЗЕЛЬ. Не извольте беспокоиться, обязательно передам. А вы, тут, с этими, поосторожней будьте. Они знаете какие негодяи? Один мерзавец чище другого.
МИША. Да я в этом уже неоднократно убеждался. Редкие прохвосты. Прохиндеи необыкновенные, пробу ставить негде. Но, вы, мой друг, надеюсь, были не таким? ВЕНЗЕЛЬ. Честное слово! Я был другим! Я был образцово-показательным, слушался родителей и учился в школе только на «хорошо» и «отлично».
МИША. Прекрасно! Тогда, мой друг, будьте любезны внести две тысячи долларов за медицинскую страховку и — в добрый путь.
ВЕНЗЕЛЬ. (выкатив глаза) Чего две тысячи?
МИША. ...долларов. Обязательное медицинское страхование. Мало ли что может с вами случиться в пути...
ВЕНЗЕЛЬ. (задумчиво) У меня с собой нет такой суммы... разве что у дяди попросить? Меня же избили и ограбили! Как же так? Я же к вам голый пришёл!
МИША. Я помню.
ВЕНЗЕЛЬ. А можно полторы тысячи?
МИША. (теряя всякий интерес к собеседнику) Нет, нельзя.
ВЕНЗЕЛЬ. А тысячу можно? Впрочем... я принесу. Сейчас сбегаю в одно место и принесу. Задержите самолёт, я мигом...
МИША. (нервно) Катабай!
ВЕНЗЕЛЬ. Катабай!!! А скажите? На меня теперь распространяется дипломатический иммунитет?
МИША. Конечно. Вы теперь лицо неприкосновенное.
ВЕНЗЕЛЬ. Значит я теперь могу делать что вздумается и мне за это ничего не будет?
МИША. Вы находитесь под защитой республики Урагвапама. На страже ваших прав стоит её конституция.
Входит Катабай. Вензель подскакивает к нему и отвешивает оплеуху..
ВЕНЗЕЛЬ. (Катабаю) Где шляешься, холуйская морда? Сколько можно ждать?
В панике убегает.
МИША. Привыкайте, Катабай… Такие здесь, с позволения сказать, цивилизованные нравы.

Картина вторая.
Олег Петрович Паскуда и Медузов.
(Кабинет следователя. Паскуда поднимался со стула, подходил к агенту Александру Медузову и хлещет его по пунцовым щекам папкой с надписью: «Дело № 222/Ю». Медузов, стоя по стойке «смирно», горько плачет. Следователь потрясает папкой над головой и задаёт пытливые вопросы)            ПАСКУДА. Ты представляешь, что теперь будет? Знаешь, что я с тобой сделаю? Что ещё  говорил Глушко? МЕДУЗОВ. (засасывая носом) Пароль говорил. ПАСКУДА. Какой пароль? МЕДУЗОВ. Для связи в «Разлюли малине».
ПАСКУДА. С кем я работаю! С какими кретинами мне приходится водить компанию!
В ярости швыряет папку на пол.
Почему же ты, враг всего прогрессивного человечества, не сказал об этом сразу? МЕДУЗОВ. А чего вы руки распускаете по лицу? ПАСКУДА. Молчать! Вопросы здесь я задаю! Отвечай конкретно, какой пароль?
МЕДУЗОВ. Пароль значит такой... (мучительно вспоминает) Нужно спросить там насчёт пожрать. А тот должен ответить: «Жрите на здоровье!»
ПАСКУДА. Это всё? Ты ничего не перепутал?
МЕДУЗОВ. (обиженно) Что я, совсем дурак что ли?
ПАСКУДА. Отвечай  конкретно, может быть это последний шанс исправить положение. Важна каждая мелочь! МЕДУЗОВ. Нет, не перепутал. Глушко ещё говорил, что они там оружие прячут, шифры, рацию, взрывчатку разную. (делает задумчивое лицо) Может статься они там деньги печатают. Вот бы посмотреть?
ПАСКУДА. В общем так.
Подходит в плотную и дышит Медузову прямо в лицо.
Бери людей и в кабак. Делай что хочешь, вскрывай полы, ломай стены, но оружие найди. Если нет...
МЕДУЗОВ. (клятвенно) Я всё выполню хорошо и даже ещё лучше! Верьте мне, я смогу! На изнанку вывернусь, в лепёшку расшибусь, но оружие найду! Потому что, Олег Петрович, я вам честно скажу, вот вы меня сейчас по физиономии лупцевали, а я на вас зла не держу. Потому что правильно лупцевали, за дело. И между прочим, мало ещё дали! Я б, за такие дела, лично вас жалеть не стал бы. Я бы вам, лично, как товарищ по партии, прищемил бы яйца ящиком стола и держал бы покуда вы бы не обосрались в галифе.  Паскуда отточенным ударом бьет его по печени, по почкам и выпихивает за дверь.

Картина вторая.
Медузов, оперативна группа, Бузыка, посетители ресторана, обслуживающий персонал, позже похоронная процессия.
(Агент Александр Медузов, в сопровождении шестерых оперативников, четырёх криминалистов и двух кинологов с овчарками спускается в ресторацию «Разлюли — Малина». В руке он несёт старомодный чёрный зонт с жёлтой костяной ручкой на подобии того, как носят стек английские офицеры. Кепку восьмиклинку, в простонародье «пидорку», он натянул на самый нос. В уголке рта жёванная папиросная гильза.)
ГОЛОС ЗА СЦЕНОЙ. Он специально репетировал позу перед зеркалом. С наганом в руке и кокетливо с папироской, в плаще или шляпе сдвинутой на затылок, так и сяк, в различных вариациях. Он менял тембр голоса, интонацию, выражение лица. И вот наконец...
МЕДУЗОВ. Всем оставаться на своих местах!
Двенадцать здоровых, вооружённых громил за спиной, придавали Медузову такую уверенность в своих силах, что, ощущая пьянящую эйфорию от собственной значимости, он с наслаждением повторяет:
Всем оставаться на своих местах!  Всем оставаться на своих местах! Всем оставаться на своих местах!
ГОЛОС ИЗ ЗАЛА. Пошёл ты в ****у!
БУЗЫКА. (издалека) Не извольте беспокоиться! (бежит, размахивая салфеткой) Девочки, у нас люди! Девочки у нас много людей с собаками!
Это англичане!!!
МЕДУЗОВ. Спокойно гражданин, не делайте резких телодвижений.
БУЗЫКА. (подбегая) Вы как раз вовремя. Повар только что достал из духовки свинтуса. Чувствуете амбре? Так это он подлец благоухает. Весь, от пятачка до хвостика покрылся такой хрустящей корочкой... просто Моцарт.
МЕДУЗОВ. Гражданин, не вибрируйте. Предъявите документы!
БУЗЫКА. Сию секунду-с... Прошу покорно присесть. Желаете лёгкой закуски, за счёт заведения?
МЕДУЗОВ. Мы сюда не жрать пришли!
КРИМИНАЛИСТЫ. Ты это, Саш? Пусть несёт, чё ты? Мы с утра с пустым брюхом.
КИНОЛОГИ. (дружно) И собакам чего-нибудь...
БУЗЫКА. Понимаю… не дурачок-с. Один момент!
Убегает на кухню.
Тут же появляются официантки. Женщины толкают перед собой четырехъярусные сервировочные столики. Из кухни выглядывают любопытные повар с поварёнком и посудомойка. … улыбаются, но в глазах тревога.
МЕДУЗОВ. Паскуда с меня голову снимет. Нужно сначала всё  здесь хорошенько проверить. Вдруг они улики попрячут? Вдруг кто убежит?
ОПЕРАТИВНИКИ. Что ты, Саш? Кто убежит? Куда? Мы этому, Одному Моменту, сейчас дадим по рогам, он сам  все улики принесёт.
Бригада рассаживается за столики. Бдительный Медузов остаётся у входа сжимая в руках зонт. Вновь появляется «Робинзон» сгибаясь под тяжестью огромной корзины из которой во все стороны торчат горлышки винных бутылок. Компания встречает его появление одобрительными возгласами.
МЕДУЗОВ. (подозрительно) Это ещё зачем?
БУЗЫКА. Без этого никак нельзя! Изволите сами видеть. Без этого просто невозможно. Кусок в горло не лезет. Велите унести?
КРИМИНАЛИСТЫ. Только попробуй!
БУЗЫКА. (посетителям) Пошли вон! Ресторан закрыт на спецобслуживание джентельменов!
МЕДУЗОВ. Нет! Пусть остаются. Я с ними ещё не разобрался как следует. И вот что ещё... любезный, принеси-ка мне топор покрупнее или гвоздодёр.
БУЗЫКА. Уже несу! Уже одна нога там. Вы ещё не знаете, как я умею быстро бегать. Я если разгонюсь как следует, меня потом — только ремнями вязать. У нас заведение! Европ-па-па! Уж таких китов-с кормили! Композитора Маткина, сто двадцать кило весу и того кормили-с. У нас и варьете имеется. Сейчас всем известный артист Писькин специально для вас даст изумительный гастроль. Разумеется, за счёт заведения-с...
МЕДУЗОВ. (теряет терпение) Топор неси!
БУЗЫКА. Желание клиента для нас закон. С каким гарниром  выносить? Имеются разнообразные салаты, винегреты-с. Осмелюсь посоветовать грибную запеканку-с. Наш повар большой мастак по этой части...
МЕДУЗОВ. Принесёшь или нет!?
Бузыка убегает выполнять заказ.
КРИМИНАЛИСТЫ. Саш, а зачем тебе топор?
МЕДУЗОВ. (мрачно) Полы буду вскрывать.
Заиграла огоньками эстрада. Это шустрый Бузыка уже выталкивает кулаками артиста Писькина с гитарой. Балерон упирается и не хочет выходить.
БУЗЫКА. (тыкая Писькина под рёбра) Иди, скотина, пой веселей! Хоть раз прояви уважение к почтенной публике...
ПИСЬКИН. Сегодня же брошу ваш балаган! Меня давно  ждут в Марселе.
БУЗЫКА. Я тебя самого выгоню, на хер! Только знаешь, что пьянствовать да воровать... у нас презинтация Английского клуба на насу! А ещё воздушные шарики не развесили… Не погуби – собака ты такая…
Через секунду Бузыка уже перед Медузовым с круглым блюдом в руках.
МЕДУЗОВ. Что это?
БУЗЫКА. Топор с кашей!
ПИСЬКИН. (поёт тоскливо)
Я тебя целую дорогую,
А вчера я целовал другую,
Самую красивую на свете, 
Ах, голуби за это вы в ответе...
Медузов вытаскивает пистолет и приставляет его к голове Бузыки. Щёлкает предохранитель.
МЕДУЗОВ. Всё понял?
БУЗЫКА. Так точно!
МЕДУЗОВ. Пароли, явки, шифры, печатный станок?
БУЗЫКА. Всё на кухне... благоухает-с...
МЕДУЗОВ. Веди! (оперативникам через плечо) Всех впускать — ни  ко-го  не  вы-пус-кать. Криминалисты — за мной.
КРИМИНАЛИСТЫ. (в сторону) Вот жлоб, не даст же закусить по людски... (Медузову) Саш, ты иди пока, а мы здесь отпечатки пальцев с бутылок снимем. Формальность конечно, но процедура необходимая.
Медузов, спиной ощущая ненавидящие взгляды оперативников, идёт на кухню. Там уже собралась вся ресторанная братия; две официантки, посудомойка, шеф-повар, его ученик и кошка Мулька. Все пьют валерьянку пополам с бромом и только посудомойка дует арманьяк прямо из горлышка.
ПОВАР. Судьба, что ворон. Покружит, покружит, да и сядет на падаль.
(Сказал и удивился самому себе — до чего же  умный!)
МЕДУЗОВ. Всем оставаться на своих местах! Кто дёрнется — разнесу башку к чёртовой матери.   
ПОСУДОМОЙКА. А я говорила, я предупреждала... Не надо было его жарить... Англичане это не Папуасы!
МЕДУЗОВ. Тихо там у меня! (Бузыке)  Давай, показывай...
БУЗЫКА. Вы действительно хотите  видеть?
МЕДУЗОВ. Ты поразговаривай ещё!
БУЗЫКА. Осмелюсь заметить, это сюрприз! Может сохраним интригу?
МЕДУЗОВ. (поигрывая пистолетом) Мы и ни такое видали. В нашей конторе на завтрак космические корабли плевками сбивают.
БУЗЫКА. Ну тогда, изволите сами лицезреть...
Отодвигает целлофановую шторку.
Там, на железном столе, на огромном блестящем противне, покоится жареный маршал Гонсалес. Он лежит на груди. Руки заведены за спину и стянуты в локтях стальной проволокой. Ноги, выкрученные в коленях, подвёрнуты под живот. Вместо глаз вставлены сливы, изо рта торчит пучок петрушки, из анального отверстие — страусиное перо.
МЕДУЗОВ. (обалдело) Ё! а-а-а…
БУЗЫКА. (гордо) На чистом прованском масле. (деловито тыкает в хрустящий зад маршала двузубой вилкой) …нужно было с сухарями панировать.
Из дырочек в ягодице вытекает белый сок.
МЕДУЗОВ. (обалдело) Он настоящий?! Это что?!
БУЗЫКА. (буднично) Это – свинтус!
МЕДУЗОВ. Разве можно?.. Зачем?..
БУЗЫКА. А, как же! У нас заведение! Знаем кухню Мира… не пальцем деланы-с… Не французы - лягушек не подадим. …нафаршировали рисом и будьте любезны. Пробу снимете? Вам какой кусочек, попостнее?
Всё плывёт перед взором Медузова. Он выбегает из адской кухни в растрёпанном состоянии и подташнивая себе под ноги спешит к выходу. Зонт и пистолет он теряет.
КРИМИНАЛИСТЫ. Саш, ты далеко?
МЕДУЗОВ. Там... (показывает рукой) Туда...
Спешит выбраться из подвала на свежий воздух. Ноги больше не держат его. Дрожь в коленях заставляет сесть на скамейку, где ещё так недавно сиживал ефрейтор Люсин.

Картина третья.
Медузов, Печальная Дама отряд скаутов, похоронная процессия.
(В ту же секунду над  Вторым Пролетарским тупиком грянул смертный гром трубами районного оркестра. Под рыдание фанфар по тупику двигается довольно странная (если не сказать больше — диковатая) траурная процессия. Во главе шествия несут, увитый чёрными лентами, двухметровый портрет министра Дроздова в полный рост. Министр улыбается с портрета и делает ручкой. Перед светлым образом усопшего демонстрируют государственные награды, но не как полагается, на бархатных подушечках, а прямо на вицмундире покойного. Маленький вертлявый человечек, явно хулиган, напялил мундир непосредственно на себя и, выгибая грудь коромыслом, фланирует таким образом в авангарде. У всех проходящих мимо дам он громко спрашивает: «А хер ты не сосила?»
Наяривая вольную импровизацию траурного марша Шопена, музыканты то и дело сбиваются на «Девочку Надю». Одеты они явно не по случаю. Из под целлофановых дождевых плащей просвечивают голубые трико в блёстках. И уж совсем ни к месту присутствие немытого патлатого хиппи с электрогитарой без струн и двух ложкарей.
Но более всего Медузова поражают не похоронные венки сплетённые из банных веников и мочалок, а надписи на них;
«За что боролся - на то и напоролся!»
«Пункт приёмки вторсырья!»
«Пионер – всем ребятам пример!»
 А уж когда мимо проносят гроб, покрытый государственным флагом Аргентины, у Медузова, от удивления, просто отваливается нижняя челюсть.
Гроб состоит из двух здоровенных жестяных корыт из которых обыкновенно кормят свиней. Несут его на деревянных шестах аж десять человек. Сразу за гробом силком волокут обезумевшую от горя вдову. Несчастная женщина изо всех сил упирается каблуками в мостовую, явно не желая провожать покойного в последний путь. Ей выкручивают руки и тыкают между лопаток.)
МЕДУЗОВ. Что же это такое? Граждане дорогие?
В прострации пристраивается к процессии.               
ГОЛОС ИЗ ТОЛПЫ. Альтернативные похороны.
МЕДУЗОВ. (к чёрной даме с букетиком незабудок) Скажите Бога ради? Это действительно хоронят того самого Михаила Аркадьевича Дроздова?
ЧЁРНАЯ ДАМА. (из под частой вуали, печально) Ах! Того самого, но не совсем его.
МЕДУЗОВ. А почему же под знаменем иностранного государства?
ЧЁРНАЯ ДАМА. Так мёртвому всё едино...
МЕДУЗОВ. А почему в корыте?
ЧЁРНАЯ ДАМА. (игриво) Вы такой любознательный?! Прямо «Хочу всё знать» какой-то...
МЕДУЗОВ. Сегодня день такой странный. Столько всего сразу...
ЧЁРНАЯ ДАМА. Почивший, будучи скромным, но оригинальным человеком, в своей духовной наказал похоронить себя без гроба, еловых венков, отпевания и прочих пошлостей, как простого банщика. Сегодня, согласно завещания,  организована церемония для близких и друзей, а завтра будут хоронить Дроздова уже как государственного деятеля, со всеми делами. …нормальный гроб повезут на орудийном лафете. Намечается грандиозный бесплатный буфет. Уже закупили тонну омаров и рефрижератор чешского пива. Ожидаются правительственные делегации дружественных стран. А само тело, по причине сильной размазанности по асфальту, ещё вчера, кремировали при такой температуре, что даже пепел сгорел.
МЕДУЗОВ. (неуверенно) Да, прекрасный был человек... талантливый руководитель. Я ведь знал его лично.
ЧЁРНАЯ ДАМА. (искренне) Что вы говорите!? Наконец то! А то идёшь, как дура последняя, все ноги в кровь стёрла. И вы думаете мне потом спасибо скажут?
Делает кому-то условные знаки.
МЕДУЗОВ. Нет конечно, мы не были с ним в приятельских отношениях. И вообще... Просто по службе сталкивались. По линии МВД.  Я у него в подъезде дежурил. Он со мной всегда за руку здоровался. Как сейчас помню... ладонь у него была всегда сухая и тёплая, когда на работу уходил, а когда с работы — влажная. Он со мной по два раза здоровался. А то и по три. Не брезговал. Такой замечательный был человек.
ЧЁРНАЯ ДАМА.  Что вы! (откидывает вуаль) Гнусный был негодяй. И умер не по человечески.
МЕДУЗОВ. Ну и чёрт с ним. (и неожиданно для себя) Я сейчас жареного человека видел. Вон там, в ресторане. Мне предлагали его съесть. Но я отказался. Мало ли где он валялся. Накормят неизвестно чем, потом не знаешь от чего лечиться. Могут быть глисты, солитёр, да всё что угодно... Случайно получилось. Мы туда с друзьями пришли арестовать кое-кого. Знаете, это ведь моё первое серьёзное задание. Я готовился, зонт купил. Прихожу, а там — нате вам, жареный урод на подносе. Я не то, чтобы испугался, видали мы и не такое, но что б вот так... А зонт я обронил, там, в подвале и пистолет кажется тоже. Вы, на моём месте, как бы поступили?
Чёрная дама роняет печальные незабудки. Галантный Медузов нагибается, намереваясь поднять цветочки, и получает сокрушающий удар в основание черепа. (Это чёрная дама лупит его по голове кастетом. Ничего личного, просто у неё такая работа.)
Медузов тыкается лицом в брусчатку.
ЧЁРНАЯ ДАМА. (говорит в рацию) Давайте автобус, ещё один попался...


Картина четвёртая.
Всё тот же пруд, всё те же лилии и только капитан Макашов плавает в пруду  как безумная Афелия.
ВЕНЗЕЛЬ. (как ни в чём не бывало) Водку пьёте?
РОЗА. Ай, мамочки!
ЗАЦЕПА. (ни чуть не удивившись) Ага? Явился не запылился? Где шлялся?! Почему в полосатой форме?
ВЕНЗЕЛЬ. (не без гордости) За границей был!
ВСЕ ХОРОМ.  Да как же это?
ВЕНЗЕЛЬ. Обыкновенно, проездом на постоянное место жительство. Народец там, так себе... говнистый. Дрянь! Но к моей персоне относились с почтением. К примеру, приезжает с официальным визитом ихний президент и первым делом ко мне, нанести дружеский визит. Посоветоваться, повышать им квоты или погодить ещё? Приезжает канцлер и, прямо с автовокзала, опять ко мне. А я ему говорю, мол, езжай домой, нечего с дураками договоры подписывать. Приходит в гости Папа римский, выходим мы с ним на балкон. Публика внизу ликует и все друг друга спрашивают, а это что за чучело стоит рядом с Эдуардом Вензелем?
СВИРЧЕВСКИЙ. (с надеждой) А Земля за этой заграницей круглая?
ВЕНЗЕЛЬ. Там вообще земли нет. Там один песок и мухи.  (оглядываясь) Я к вам на запах вышел. Вообще, я в часть направлялся. Слышу, как бабахнет! Смотрю, костерок жгут у озера. Никак, думаю, наши рыбу глушат?
ЗАЦЕПА. Ты мне зубы не заговаривай! Доложи по всей форме, где отсутствовал?
ВЕНЗЕЛЬ. А я вам не обязан ничего докладывать! И не сметь мне тут тыкать! Я теперь политический!
Вырывает тарелку с рыбой из рук растерявшегося повара и жадно ест руками.
РОЖКИН. Ну, засиделись мы тут с вами, пора и честь знать. Розочка, допивайте водочку и пойдёмте. У нас ещё куча дел в госпитале. Нас ждут ночные дежурства и очень тяжёлые пациенты.
ЗАЦЕПА.  Куда же вы? У нас ещё ухи целый котёл!
РОЗА. Отдайте свою уху свиньям! Хи-хи...
СВИРЧЕВСКИЙ. Я провожу вас.
ЗАЦЕПА. Может что не так? Мы ж ещё не всё выпили, ещё песни не спели. Доктор, мы ж ещё с вами не целовались!
МАЛЫШКИН. В другой раз, голубчик. Я сегодня губы не накрасил. Представляете, помаду оставил в другой сумочке.
РОЗА.  Возьмите мою.
МАЛЫШКИН. Спасибо, милочка, я крашусь только перламутром, а с вашей помадой я буду выглядеть как старая шлюха.
ЗАЦЕПА. (обиженно) Значит уходите? Как будет угодно. Только машины я вам не дам. Не обессудьте. У нас сейчас идёт борьба за горюче смазочные материалы. Экономим на всём.
РОЖКИН. Ничего, мы не заблудимся. Всего хорошего!
Медицинские работники, ведомые Свирчевским, ныряют в кусты. На прощание косоглазая Роза пыталась добить полковника взглядом, но попадает в котёл и тот даёт течь.   
ЗАЦЕПА. Ушли?
ИСАЕВ. Так точно!
ЗАЦЕПА. Ты вот что, Исаев, давай тоже шнуруй отсюда. Завтра я тебя накажу…
ИСАЕВ. За что?
ЗАЦЕПА. За то, что бы другим неповадно было.
ВЕНЗЕЛЬ. (вздыхая) Ну, мне тоже пора...  зайду в одно место, в «Разлюли — Малину», деньгами одолжиться. (как бы между прочим) Две тысячи долларов… может и три… с половиной.  Уезжаю за границу, уже и гражданство оформил, а там, знаете ли – нищих не любят. Там их презирают.
ЗАЦЕПА. (в сторону) Ещё один Мюнхгаузен! (Вензелю) Под какой же процент?
ВЕНЗЕЛЬ. Я не крохобор, проценты не беру. Кстати, я и для вас мог бы перехватить, скажем... долларов пятьсот?
ЗАЦЕПА. (в сторону) Вот брехло! (Вензелю) Не по чину берёте, поручик!
ВЕНЗЕЛЬ. Зато возвращать не надо.
ЗАЦЕПА. Вот как? Так ведь ночь уже на дворе…
ВЕНЗЕЛЬ. Самое время! Только публика там крайне ненадёжная, могут побить, и весь заём отобрать. Вот если бы, Вы, полковник, прикрыли меня с тылу... я бы вам пожалуй и всю тысячу занял бы.
ЗАЦЕПА. Гм -гм... Кто же это смеет обижать моего молодого друга, моего однополчанина, с которым я... выпьем? ...с которым я под одной шинелью,  из одного котелка — горбушку пополам... товарища моего боевого? Вот сейчас пойду, возьму пулемёт...
Выпивают.
ВЕНЗЕЛЬ. Так что - полторы тысячи я вам гарантирую, честное благородное слово! Клянусь здоровьем дядюшки!
ЗАЦЕПА. Да за такие деньги...  я не то что пулемёт, я сейчас всю часть по тревоге подниму! Да мы этот ресторан... в пыль! Да я лично... (звереет на глазах) на фонарях повешу! Пусть висят пока не протухнут!
ВЕНЗЕЛЬ. (в сторону) А он не такой уж скверный человек, каким хочет казаться. Строгий конечно. Грубоват. Даже немного хам. А в глазах меланхолия.
ЗАЦЕПА. (в сторону) Шкура! Сдать бы его куда следует. Там бы негодяя обработали паяльной лампой, узнал бы тогда... Как же мы его проглядели? 
Плоская луна отражает солнечный свет ровно. Но свет этот бледный, холодный и практически ничего не освещает. 

Картина пятая.
Поручик Вензель, швейцар Лыков, Англичанин, Концертмейстер, Писькин, дамы и джентельмены.
(В ресторане «Разлюли-Малина» проходит презентация «Английского клуба». Разговоры соответственно о бирже, о бегах, о политике. Интересные знакомства с «мутными дятлами» шныряют представители «золотой молодёжи». Острые диспуты не взирая на лица. (Разглядывают глобус и выясняют, что половина членов клуба вообще не знает где находится Англия. Другая половина располагает точными сведениями, что где-то в Америке, но считает, что Англия и Великобритания это разные страны. Про туманный Альбион кто-то что-то такое слышал...)
Интерьер подвала изменился. Появились пальмы в кадушках из Лондона, пустотелые консервные доспехи. На стенах там и сям развешаны родовые гербы сэров-пэров и гирлянды надувных шариков. Отдельно висит голова Шерлока Холмса и доктора Уотсона, отдельно голова артиста Ливанова.)
Вензель решительно входит внутрь. Там его попытается задержать некто в костюме латиноамериканского генерала, это швейцар Лыков.
ЛЫКОВ. (растопырив руки) Вы член?
ВЕНЗЕЛЬ. Хам!
Втыкает  швейцару кулаком в левый глаз.
 Оглоушенный швейцар, теряя аксельбанты, с грохотом катится вниз по лестнице.
Вензель подбирает с полу трофейную фуражку с высокой тульей, напяливает её на глаза и спускается следом. К бузотёру подходят двое охранников во главе с «англичанином».
АНГЛИЧАНИН. (ядовито) В заведении заказан банкет – покиньте помещение!
Охранники за его спиной демонстрируют поручику великолепные бицепсы.
ВЕНЗЕЛЬ. (развязно) Тут у вас работал такой типчик психованный...
АНГЛИЧАНИН. У нас вход только для членов клуба!
ВЕНЗЕЛЬ. Его зовут Гера.
При упоминании зловещего имени Бузыки спесивый «англичанин» меняется в лице.
АНГЛИЧАНИН. Ёпана… Вы, это… договаривались?
ВЕНЗЕЛЬ. О чём?
АНГЛИЧАНИН. О встрече.
ВЕНЗЕЛЬ. Это ему сюрприз будет. Позовите-ка шельму, я его по роже как следует перчатками отстегаю.
Англичанин хочет потерять сознание, но его хватают под руки охранники.
АНГЛИЧАНИН. К сожалению в данный момент мистера Геры нет в ресторане. Он щас показания даёт…
ВЕНЗЕЛЬ. Ну так найдите его! Или я за себя не ручаюсь! Вы со мной не очень то!
АНГЛИЧАНИН. Может быть позволите угостить вас кружечкой пива, пока наши люди будут искать мистера Бузыку?
ВЕНЗЕЛЬ. Пива? Хм...
АНГЛИЧАНИН.  Исключительно с крабами.
ВЕНЗЕЛЬ. Ладно, валяйте...
Его усаживают за столик под пальмой, приносят две башнеобразные жестяные кружки и тарелку с кривыми ногами краба.
АНГЛИЧАНИН. Приятного аппетита! Я только позвонить…Прикажете передать что-нибудь на словах мистеру Бузыке? 
ВЕНЗЕЛЬ. (дерзко) Передайте ему;  во-первых, что пришёл поручик Вензель рассчитаться за шашлычок, во-вторых, что он не мистер, а шельма и пусть поторопиться, мать его так! Мне деньги позарез нужны! Он мне должен – компенсацию моральную оплатить… А во-вторых - сейчас полковник приедет, разнесёт тут всё в пух и прах!
Джентльмен, и дамы, потрясённые неслыханной дерзкой выходкой, идут смотреть на безумца и сбитые с толку его затрапезным видом шепчутся по углам:
ПЕРВЫЙ ДЖЕНТЛЬМЕН. Как вы думаете, это киллер?
ВТОРОЙ ДЖЕНТЛЬМЕН. Без всякого сомнения!
ПЕРВЫЙ ДЖЕНТЛЬМЕН. Тогда зачем же он вот так, в наглую, не скрывая своих намерений? Не опасно ли это для его здоровья?
ВТОРОЙ ДЖЕНТЛЬМЕН. Камикадзе!
ПЕРВЫЙ ДЖЕНТЛЬМЕН. Вы думаете?
ВТОРОЙ ДЖЕНТЛЬМЕН. Без всякого сомнения. Я их по глазам различаю. Такой смотрит, смотрит, а потом возьмёт да и убьет.
В этот момент, на подиум в центре зала, выходит концертмейстер в черном смокинге. Его появление, не производит на публику никакого впечатления. Да и у самого пузана такой самодостаточный вид, что всем ясно — ему глубоко плевать на собравшихся. Скорчив брезгливую гримасу пузан произносит измученную фразу:
КОНЦЕРТМЕЙСТЕР. А-а-а-администрация ресторации убедительно просит почтенную публику не нарушать художественную цельность представления аплодисментами во время хода действия. (вздыхает утомлённо, дышит на свои лакированные ногти, трёт их о рукав, ещё дышит и, оставшись недовольным, продолжает)  Лэдис энд жентельмен!  Других сегодня здесь не вижу. Сегодня, только раз и только у нас, совершенно случайно, проездом из Марселя в славный город Лондон, (делает ударение на последнем слоге)  Баловень судьбы — сер Арчибальд Писькин, даст свою единственную прощальную гастроль, чтоб каждый вечер радовать и баловать вас са-а-атаринной шотландской балладой! Встречайте же!!!
Бухает музыкальная фонограмма, но на подиум ни кто не выходит.
ПИСЬКИН. (кричит из-за кулис) Я не выйду на сцену! Не стану унижаться перед червяками... Что тихо?! Я артист, а не стриптизёр! Мне рукоплескали в Бобруйске, меня на руках носили... Вы должны меня в жопу целовать!
(Гордого артиста выталкивают на публику. С первого взгляда видно, что балерон вырос творчески несоизмеримо. Сексуальные клетчатые брючки сменили полосатые шаровары. Его большой внутренний потенциал выплёскивается на зрителей в форме великолепно-алого галстука с попугаями. Галстук, закрученный сложным морским узлом, должен намекать присутствующим, не только на остроту мысли Аркадия, но и на разносторонность его умственных интересов. Тонкая эта аллегория, в которую он облекает свою мысль, производит впечатление не только на мистические натуры, но и на людей холодных и рассудочных.
На артиста  наконец обращают внимание.)
Музыкальная тема меняется, Писькин поёт балладу:
Коса, и грабли, и топор, и старое весло...
Как много лет прошло с тех пор, как много зим прошло!
Уж в этом чайнике нельзя, должно быть, воду греть,
Но как нам хочется, друзья, на чайник тот смотреть!
(И т. д. и т. п.)
СПРАВКА
для господ актёров:
Стихи Сергея Михалкова и Сулеймана Стальского в переводе с лезгинского Эфенди Капиева в обработке Аркадия Писькина. Музыка народная. Слова, тоже народные. Полностью текст напечатан в лирическом сборнике под названием: «Дождик капает тоскливо, то в хлебальник мне, то в рыло!» (за достоверность информации автор ответственности не несёт)
ВЕНЗЕЛЬ. Челаэк? Пива мне!
ПИСЬКИН.
Клянёмся так на свете жить, как вождь великий жил,
И так же родине служить, как рыцарь ей служил!
Клянёмся рыцарским путём — прямее нет пути!
За мудрым и родным вождём — за рыцарем идти!

Пока Писькин выводит сложные рулады, услаждая тонкий слух джентльменов, «англичанин»  телефонирует.
АНГЛИЧАНИН. Умоляю – приезжайте молниеносно!
ГОЛОС В ТРУБКЕ. Не трепыхайтесь, гражданин, группа уже мчится! Раненые есть?
АНГЛИЧАНИН. Пока нет, но пока вы приедете, обязательно будут.
Бросает трубку на рычаг и выходит  в зал.
АНГЛИЧАНИН. (Вензелю) А вы, молодой человек, что же… всё сидите? Мы на вас деньги поставили, голубчик. Пора бы вам проявить себя. Где же ваш кольт сорок пятого калибра? Ну-ка, бабахните в люстру! Пусть все знают с кем  связались. Вы ведь покажите нам Кузькину мать? Неправда ли?
ВЕНЗЕЛЬ. (вздыхает) У меня нет кольта.
АНГЛИЧАНИН. А что же у вас там, трофейный вальтер? Кинжал отравленный ядом? Сгодится любое средство технически пригодное для нападения, а так же совокупность таких средств.
ВЕНЗЕЛЬ. (пьяно) У меня ничего не осталось, кроме чести…
АНГЛИЧАНИН. Не беда, мы вам сейчас подберём что нибудь. Жентельмены? поможем юному нигилисту разнести здесь всё в пух и прах?! У кого имеется лишняя «дура»?
Вензелю предлагают на выбор; обрез охотничьего ружья, наган с одним патроном, помповое ружьё и автомат ППШ с глушителем. Поручик берёт всё. Разложив арсенал перед собой он продолжает прихлёбывать пивко дурея на глазах.

Картина шестая.
Те же и Лейтенант Остапов с опергруппой, обыватели.
(У «Английского клуба» фургончик «Голосуйте за Пичугина!». Это прибыла группа быстрого реагирования под командой лейтенанта Остапова.
Вся опергруппа в составе; шофёра-механика Костюнина, стрелка-радиста Евстигнеева, санитарки Фокиной и кинолога Дамкина с двумя фокстерьерами, выскакивает из фургона и прячется по углам. Сам Остапов остаётся в машине для координации действий.)
 Он обращается через громкоговоритель:
ОСТАПОВ. Вас обложили со всех сторон света! Выходить всем с протянутыми руками ладонями вверх. У кого ладони вниз — получит свинцовую сливу в рот. Жду минуту и спускаю собак-людоедов! 
В окрестных домах, как по сигналу, с треском распахиваются тёмные окна и в них любопытные физиономии обывателей обоего пола. Мужчины, все в одинаковых белых майках, деловито закуривают, а замужние женщины кто в чём, преимущественно в байковых халатах прячутся за их спинами. Незамужние дамы и девицы на выданье, как бы не нарочно, выставляют из окон кружевные бюсты.
ПЕРВЫЙ ОБЫВАТЕЛЬ. Ну, наконец-то, дождались! Вот и на нашей улице праздник!
ВТОРОЙ ОБЫВАТЕЛЬ. Это наверняка воздушный десант международных сил быстрого реагирования. Завтра, с утра пораньше, начнут выдавать гуманитарную помощь. Каждому по две банки телятины, по килограмму сухого молока  и  консервированные персики.
НОРИЯ. Закатайте губы обратно, Лев Давыдович. Вам ничего не положено!
ЛЕВ ДАВИДОВИЧ. Это как же не положено?! Это по чему же не положено? Как же это у вас язык повернулся сказануть такое, Нория Мухамедовна? Кому же как не мне тогда положено?
НОРИЯ МУХАМЕДОВНА. А вы лояльно относились к прежнему режиму! Кто призывал всех идти на выборы? А? Голосуй, а то проиграешь? Пичугин ваш кандидат?
ЛЕВ ДАВИДОВИЧ. Это я лояльно?.. Люди, вы слышали? Прямо даже смешно... Ха! И ещё раз — Ха! Я всегда ненавидел этот режим и вас вместе с ним и вашим Пичугиным. И если мне позволят оккупационные власти я первым пойду вышибать табуретки из под ног всей этой... этой... когда их начнут вздёргивать на фонарях, сразу после раздачи гуманитарной помощи!
НОРИЯ МУХАМЕДОВНА. Вы бы постыдились вывешивать в окошко такую несвежую простынь. Перед иностранцами ведь не удобно.
ЛЕВ ДАВИДОВИЧ. Это самая дорогая вещь в моём доме! На этой простыне, пятнадцать лет назад, в первую же брачную ночь я совершил таинство… лишил девственности свою супругу.
НОРИЯ МУХАМЕДОВНА. Ну, так с тех пор, надо же было её постирать хоть раз?!
Время вышло.
ОСТАПОВ. (в мегафон) Дамкин?! Приготовь своих людоедов! Эй там? Даю последнее предупреждение! Будете меня слушаться или нет?! Или я вам сейчас устрою!
Нет ответа.
Ах так?! Ну всё! Хватит с вами сюсюкаться. Я вижу — вы по-хорошему не понимаете. Вы только по-плохому понимаете. Дамкин?!
ДАМКИН. Я здесь!
ОСТАПОВ. Людоеды готовы?!
ДАМКИН. Сейчас меня самого сожрут! Адские твари, страшнее голодных крокодилов. Вчера на обед загрызли слепого шарманщика, живьём!
ОСТАПОВ. Спускай! Ату их!
ДАМКИН. Фас!!!
Безжалостные убийцы — фокстерьеры, обгоняя друг друга, с воем секанули вдоль улицы.
ОСТАПОВ. Дамкин? Куда это они?..
ДАМКИН. Кто их разберёт?
ОСТАПОВ. Так догоняй!
ДАМКИН. Да ну их... Жрать захотят, сами прибегут.

Акт седьмой.
Картина первая.
Полковник Зацепа, капитан Мокашов, шофёр Трюлин, солдаты и офицеры полка.
(На плацу встречает своих солдат полковник Зацепа. Удалой командир стоит на подножке автомобиля типа «Тачанка - ростовчанка» собственной конструкции — джип и на нём зенитный пулемёт. Командир бесчеловечно пьян. Голова его не покрыта. Снизу Зацепу поддерживает капитан Мокашов, одетый не по форме. На плечи капитана накинут махровый халат в красных клубниках, на ногах пляжные шлёпанцы, на голове сеточка для укладки волос. За рулём автомобиля сидит Трюлин.)
ЗАЦЕПА. Солдаты, пробил наш час! Я долго готовил свою речь, но теперь забыл всё к чёртовой матери... Помню только, что все вы  негодяи - засранцы пьёте одеколон из мыльниц. Вы давали присягу на верность Родине, которая вас никогда не любила? Своими мокрыми губами... Меж бабьих ляжек... Я её категорически отменяю! Прямо сейчас.
Смирна-а-а!
Неосторожно взмахивает рукой и чуть не выпадает из машины. Макашёв еле удерживает его в вертикальном положении.
Только что, по каналам секретной связи получена радиограмма. Жизнь опять круто переменилась. В нашем любимом городе уже падают бомбы и рвутся снаряды. Группа вооруженных экстремистов ведёт перестрелку прямо в центре города. Докатились... И наш долг, наша святая обязанность предотвратить и не допустить... подохнем в штыковой атаке. Я проконтролирую лично! Всем взять сапёрные лопатки! Луна сегодня плоская как никогда... Так поднимем же наши бокалы за... А где же Свирчевский? Что за дела? Его же приглашали! Мы тут собрались честь по чести, понимаешь...
МАКАШОВ. Мы и без него, сами с усами!
ЗАЦЕПА. Орлы! Все за мной! Песню запе-вай!
           Плюхается на сиденье авто.
Капитан в клубниках, лезет следом и устраивается за гашеткой зенитного пулемёта. Солдаты поют «Нашу Таню» и под этот аккомпанемент беспощадная тачанка отправляется в путь. Ни кто из военнослужащих не идёт вслед за отчаянным полководцем.
Прибытие «регулярных войск» жители Пролетарского тупика встречают гиканьем и свистом. Обыватели выражают кто восторг, кто возмущение в зависимости от политической ориентации.
ПЕРВЫЙ ОБЫВАТЕЛЬ. Долой хунту! Фашизм не пройдёт!
Кидает в машину очистками.
ВТОРОЙ ОБЫВАТЕЛЬ. Да здравствует порядок! Все на баррикады!
Мечет из окна бисер.
ЛЕВ ДАВИДОВИЧ. (декламирует помогая себе руками) Глупый пингвин робко прячет тело жирное в утёсах... Чайки стонут перед бурей, и гагары тоже стонут! Ветер воет... Гром грохочет... Всё трясётся...
Навстречу зенитному комплексу выбегает лейтенант Остапов с мегафоном в руках.
ЗАЦЕПА. Что это у него такое?
МАКАШОВ. Кажись бомба...
ЗАЦЕПА. Террорист - экстремист! Макашов, возьми его на мушку!
ОСТАПОВ. Не стреляйте! Я свой...
МАКАШОВ. Я тебе покажу свой...
          Выдаёт бесконечно длинную очередь из четырёх стволов, только гильзы цокают по асфальту.
Пулемёт изрыгает пламя на два метра вперёд и по полтора в стороны.. Сама машина отскакивает далеко назад.
Кучно легло!
ЗАЦЕПА. А почему экстремист жив? А?! Я спрашиваю, почему экстремист всё ещё жив?
Пули попали куда угодно, только не в лейтенанта. Остапов стоит столбом посреди Пролетарского тупика. Основной удар пришёлся по фургону «Голосуйте за Пичугина». От машины остался только искореженный остов. Его просто разнесло на куски и эти куски теперь валяются в полном беспорядке по всей дороге. Фасад Английского клуба в руинах. От дубовой двери — только кованные петли. Обыватели в панике покидают свои квартиры унося на плечах всё самое ценное - ковры и шубы. А Лев Давыдович  прижимает  к груди полное собрание сочинений Достоевского и все квартиранты смотрят на него с презрением.
МАКАШОВ. Я говорю, кучно легло!
ТРЮЛИН. (азартно) Не стреляйте, это не экстремист, это ментяра поганая! Можно я его сейчас раздавлю?!
ЗАЦЕПА. Я тебе раздавлю! Ишь развинтился, ни какой дисциплины! Взяли моду людей давить... Только расстрелять! Макашёв, на пол градуса левее...
МАКАШОВ. Вас понял!
Бьет прямой наводкой.
Вторая очередь, короче первой, но не менее губительная для окружающей среды, —  по всему Пролетарскому тупику огненным вихрем.
ЗАЦЕПА. Ага, враг сдаётся! Труса празднуют! Но мы пленных не берём. Кормить нечем. А ну-ка, капитан, изничтожьте пораженца...
МАКАШОВ. Патроны кончились!
Плачет от обиды.
ЗАЦЕПА. Как так?! Не может быть! А где же наши пехотинцы? Где мотострелки, драгуны, гренадеры, кирасиры? Где этот старый хрен, граф Рымникский Александр Васильевич Суворов? Где, чёрт побери, начальник штаба Нанюх со свиньёй? Связь уже наладили? Узнайте немедленно, долго он ещё собирается по лесу бегать?  К штыковой атаке  то-о-о-овсь!!!
МАКАШОВ. (размазывая сопли) И штыков у нас нету.
ЗАЦЕПА. Измена?! Ну, хорошо... поехали в часть за боекомплектом.
Тачанка - ростовчанка разворачивается и, под крики толпы покидает поле боя.
На пороге разрушенного клуба показывается поручик Вензель. В его руках трепыхается «англичанин». К голове заложника переставлен автомат ППШ с глушителем.
АНГЛИЧАНИН. Слушайте что он говорит! Это из тех людоедов! Он убьет меня!
ВЕНЗЕЛЬ. Да, я такой! Я если разозлюсь как следует, то запросто могу сделать вашу жизнь хуже обычной. И вы со мной не очень то...
ЕВСТИГНЕЕВ. Он у меня в прицеле.
ФОКИНА. Чуть зазевается стреляй!
ВЕНЗЕЛЬ. Поскольку моё первое предложение по мирному урегулированию конфликта было отклонено, выдвигаю вам свои новые требования! Перво-наперво, хочу передать привет всем пацанам кто меня знает...
АНГЛИЧАНИН. Слушайте что он говорит! Он ещё хотел сказать про мешки с деньгами. Это же зверь! (Вензелю) Ты что забыл?
ВЕНЗЕЛЬ. Да, я зверь. И про деньги я помню. Так что не сердите меня и потрудитесь доставить сюда три-четыре мешка с мелкими купюрами… нехрена пьяных по сортирам обирать!
Грянул одинокий выстрел. Стрелял Евстигнеев. Почти в упор. У Вензеля не оставалось никаких шансов. С такого расстояния промахнуться было просто невозможно, но Евстигнеев промахнулся.
 В тот же миг с поручика слетает вся дурь, он бросает «англичанина» и бежит по  улицам уже знакомым маршрутом.


Картина вторая.
Посол республики Уругвапама, Катабай, Вензель.
Кабинет посла. За столом, обхватив голову руками сидит Миша-Мухтар.  В дверях застыл Катабай. Перед послом – «загадочный человек». На голове - генеральская фуражка швейцара Лыкова с высокой тульей. Немытое лицо закрывает маска Зорро. Он задрапирован в бархатную штору из Разлюли-Малины по самые пятки. Это поручик Вензель.
МУХТАР. (делает вид, что не узнаёт) Здравствуйте, дорогой друг! Не правда ли, сегодня чудесная погода? С утра было намного прохладней, а сейчас вёдро. Вы не находите?
ВЕНЗЕЛЬ. Речь идёт о жизни и смерти!
МУХТАР. Мы  внимательно выслушаем вас и сделаем всё что в наших силах, но для начала, позвольте узнать, с кем имею честь?
ВЕНЗЕЛЬ. Мне необходимо исчезнуть из страны! Это заговор! Я не могу раскрыться сейчас, иначе и вас подвергну риску. За мной следят! Отовсюду!
Мухтар смотрит по сторонам, заглядывает под стол, резко одёргивает шторы, выглядывает в окно.
МУХТАР. Успокойтесь, здесь никого нет. Вы в полной безопасности.
ВЕНЗЕЛЬ. И всё же задерните занавески обратно. Вы ведь спасёте меня?
МУХТАР. Несомненно! Располагайте мною, мой отважный друг! Присядьте, успокойтесь и расскажите, что вас тревожит?
Поручик садится, но тут же вскакивает обратно.
ВЕНЗЕЛЬ. Они могут ворваться сюда в любую минуту! Дайте мне защиту! Спрячьте меня! Мне некуда больше идти, некому пожаловаться, за каждым углом меня ждёт нож в спину!
МУХТАР. Что же вы такое сделали, друг мой? Неужели ограбили газетный киоск? Ездили зайцем в транспорте?
ВЕНЗЕЛЬ. …не знаю! Предоставьте мне любое гражданство! Очень прошу!
МУХТАР. Вы вновь хотите удостоиться великой чести — стать гражданином Уругвапамы?!
ВЕНЗЕЛЬ. В задницу вашу Уругвапаму, второй раз вы меня не купите! Давайте что нибудь европейское. Люксембург что ли?
МУХТАР. (с иронией) Может быть Швейцария?
ВЕНЗЕЛЬ. Это где? Карта есть?
МУХТАР. Извольте, вот физическая карта мира. (указывает на стену) Вот и Швейцария.
ВЕНЗЕЛЬ. Там кто живёт, шведы? Что-то она какая-то кривоватая вся... а вот это что такое коричневое?
МУХТАР. Италия. Там живут итальянцы. Очень хорошая страна с тёплым климатом.
ВЕНЗЕЛЬ. Вот, я туда хочу! Как это можно устроить побыстрее?
МУХТАР. Проще простого. Сейчас мы вас спрячем в подвале, а через часик, полтора, когда всё успокоится, и ваши преследователи собьются со следа, мы вас аккуратно переправим в Италию. Только когда за вами приедут, ведите себя как можно непринуждённей. Вы какие-нибудь народные итальянские песни знаете? Нет? Может быть из классики? Из современной эстрады? А вот эту: «Как ярко светит после бури солнце!» Вот её и пойте.
ВЕНЗЕЛЬ. Вы прямо новую жизнь в меня вдохнули! Прямо не знаю как вас благодарить, честное благородное... Отпечатки пальцев будете снимать?
МУХТАР. Нет необходимости. Отпечатки с вас снимут в Итальянском консульстве. Ну, теперь бегите скорее в подвальчик, и сидите там тихо, как мышка. (Катабаю) …проводите пожалуйста, господина инкогнито в приёмник-распределитель и закройте его там как следует.
ВЕНЗЕЛЬ. (Катабаю) Слыхал сукин сын? А ну веди…
Взмахнув партьерой - стемительно выходит первым.

ФИНАЛ.
Дед Кондратий, его супруга Катерина, агроном Лисицкий, позже «иностранные шпионы».
Картина первая.
Дед Кондратий сидит на своей скамейке, гладит по голове собаку Шиш и слушает свою супругу Катерину. Катерина чистит на крыльце ведёрный казан. Спешить ей некуда и речь её льётся плавно и неторопливо.
КАТЕРИНА. В дом к ней я конечно заходить не стала, чё я там не видала? Мужики гробик вынесли... глянула я на неё… Батюшки святы! Как смерть людей уродует? Если бы не знала, что это Фанька, то вылитый Клещей Бессмертный во гробе. Рот ввалился, нос аки сучок торчит. Тьфу! (плюёт деду на ватник и утирается тряпкой) Ну, тут конечно Базиль Васильевич вперёд вышел. Энтот не упустит, чтобы перед людями язык не почесать. Так, мол и сяк, дорогие соратники. Фаня хоть и вела паразитический образ жизни, но зато была членом нашей трудовой ячейки. Светлая память об усопшей, навеки сохранится в наших сердцах. Так и сказал, чтоб ему пусто было. Ознаменуем, мол, такое дело новыми трудовыми успехами и возьмём на себя дополнительные обязательства, и слово имеет знатный свекловод, ударник и бригадир Лидия Чапорыжникова. Тут Лидка всех своими сиськами растолкала и молвит такие бесстыжие речи, что слушать противно. Дорогие, говорит, односельчане, я как орденоносица…
КОНДРАТИЙ. Вот тоже, дали дуре орден! Теперь всем в глаза его тыкает: «Я орденоносица, я орденоносица!» ****ь ты, а не орденоносица! КАТЕРИНА. Слышь, чего говорю?
КОНДРАТИЙ. Да слышу, слышу...  КАТЕРИНА. Так вот, Лидка сиськи свои растопырила в разные стороны и говорит: «Я, как эта самая, такая-рассекая, подхватываю почин Базиля Васильевича и беру на себя дополнительный встречный план!» Так и сказала, сука рваная. Ну, тут бабы, у кого невры послабжее, конечно слезу пустили. Я тоже хотела поплакать со всеми, да не вышло. Чего греха таить, не любила я покойницу. КОНДРАТИЙ. Дальше-то чаво?
КАТЕРИНА.  А ничаво. Отнесли на погост, да зарыли.  КОНДРАТИЙ. Да, был человек и нету. И за могилкой поухаживать некому. Эх, зачем живёт человек? Для чего в муках рождается? Какая с него польза на земле? Одна только пакость. Катерина?  Слышь?  Никто не отвечает. Хозяйка ушла в дом, а пёс Шиш убежал к соседской дворняге.  Вот и я помру... А вдруг врут про божью благодать? Ведь никак не проверишь, пока сам не окочуришься. С того света ещё никто не возвращался, акромя хромого Архипки. Да и тот толком ничего не рассказал. На девятый день после похорон припёрся на свои поминки. Снял с себя волосы, точно шапку, и спрашивает: «Гуся, где ж мой протез?»
Появляется агроном Лисицкий. Он стоит у плетня и слушает жалобы старика. В его руках драный портфель без дна, на голове соломенная шляпка.
КОНДРАТИЙ. Тошно мне! Пойтить водки что ли выпить? ЛИСИЦКИЙ. Вам плохо?
КОНДРАТИЙ. (вздрагивает) Фу... Ты? (язвительно) Нет, мне хорошо. И с каждым днём очучаю себя всё лучше и лучше — к дохтуру не ходи... ЛИСИЦКИЙ. А я вот, с гражданской панихиды... только что... невосполнимая потеря... Ай-яй-яй. Фанни Ефиговна Каплан оставила нас. Как говориться, смерть выбирает лучших.
КОНДРАТИЙ. Не понял? Кто лучший? Это Фанька что ли?  ЛИСИЦКИЙ. Это при жизни Каплан была просто, как вы сами выразились, Фанька, сколь это не прискорбно. Ну, а после смерти она стала великой террористкой всех времён и народов. Женщина — легенда. Женщина — символ. Её именем назовут детские сады, школы, улицы, корабли и паровозы. Трудовые коллективы зачислят Каплан в свои бригады и будут переводить зарплату в фонд реабилитации инвалидов
КОНДРАТИЙ. Ты чего метёшь то?... ЛИСИЦКИЙ. Да вы не беспокойтесь...
КОНДРАТИЙ. Чё тут беспокоиться? Померла бабка, царствие ей небесное. Усопла она. Откинулась, значит. Ласты вывернула. Короче, приказала всем кланяться и сыграла в ящик. Чтобы тебе понятней было, я те так обрисую ситуацию. Её, Фаньку, уже закатали на два метра под землю. ****ец! Больше она своей хлеборезкой щёлкать никогда не будет. Она самостоятельно уже не отроется. Даже если кто, с дуру, её откопает, то току с того никакого не будет. В огороде её ещё можно будет поставить, заместо пугала, а жить с нею уже нет никакой возможности. Ущучил? ЛИСИЦКИЙ. Что-то комара нынче летит? Страсть! КОНДРАТИЙ. И не говори. Одолели. Злые, как собаки недорезанные.  ЛИСИЦКИЙ. Признаюсь, по секрету, мне Базиль Васильевич говорил, что Фанни Каплан собираются ставить монумент. КОНДРАТИЙ. Чаво ставить? 
ЛИСИЦКИЙ. Монумент, это памятник такой, мне Базиль Васильевич говорил. Постамент  из натурального чёрного  мрамора,  а  на  постаменте  Каплан  с  наганом  в  руке. (шепчет деду в ухо) Общая высота десять метров. Уже звонили из главкультпросвета. КОНДРАТИЙ. Ах ты… Не может быть! А ну, побожись! ЛИСИЦКИЙ. (обиженно) Зачем же мне вас обманывать? Хотя я и убеждённый атеист, но для вас сделаю исключение, пожалуйста,
Осеняет себя крёстным знамением. КОНДРАТИЙ. Ты подумай?! За что ж ей? За какие такие заслуги? ЛИСИЦКИЙ. Как за какие? Вы, что же, уважаемый? Она же была известной террористкой, но в интересах исторической действительности об этом не принято было говорить. КОНДРАТИЙ. Подумаешь, террористка колченогая. Персона какая. Я, может, тоже в душе террорист-индивидуалист.
В глазах Кондратия наворачиваются слёзы горечи и обиды.
Я две войны прошёл! Три ранения имею! Я голодал! Я замерзал насмерть! Я лебеду жрал! У меня одних медалей килограмма четыре, а почётными грамотами весь нужник обклеен! А эта, фигура бессмысленная, на всём готовом... ЛИСИЦКИЙ. Никто ваших заслуг перед Отечеством не принижает. Вам тоже памятник поставят, может быть. Таких как вы, раненых, не в обиду будет сказано, у нас сотни тысяч, даже может миллион, а Каплан в своём роде единственная. КОНДРАТИЙ. Нет, ну десять метров, лишку хватили! А поменьше нельзя? Хуч - метра полтора? ЛИСИЦКИЙ. Не знаю, это не в моей компетенции. Я вообще противник культа личности, будь то Каплан или кто другой на её месте. КОНДРАТИЙ. Что же эта жучка такого отчебучила?  За что ей такие воинские почести?  ЛИСИЦКИЙ. Об том точных сведений не имеется, и вообще, разговоры на эту тему чреваты последствиями. (оглядывается по сторонам и шепчет)  Мне Базиль Васильевич по секрету рассказывал, будто Каплан стреляла в одного немецкого шпиона. Но, то ли не попала, то ли попала, да не туда, только шпион остался жив, а Каплан за то, что не попала или расстреляли, или в психушку упрятали. Вот такая тёмная история. КОНДРАТИЙ. Большое дело, из нагана шмальнуть, да ещё мимо. Я бы не промазал! Я бы этого немца под орех разделал. Да за такой памятник я б его в лоскуты порвал бы, голыми руками! ЛИСИЦКИЙ. Вы ведь даже не знаете о ко идёт речь.
КОНДРАТИЙ. И знать не желаю! Ты не гляди, что у меня в груди свистит. Мне ежели кто поперёк скажет, я того с дерьмом смешаю! Весь хобот по харе раскидаю! На нуль помножу! Всю пуповину на ломти похрумкаю!
ЛИСИЦКИЙ. Не нужно! Нельзя так говорить, нас могут услышать. Между нами, этого шпиона ещё в колыбели надо было удавить. Я вам больше скажу, меня Базиль Васильевич послал всех предупредить, что возможны всякие провокации со стороны иностранных спецслужб. Мало ли... во избежании международного конфликта. Обстановочка в мире сейчас, сами знаете, какая напряжённая. В Уругвапаме опять постреливают. В Анголе, опять же, мучают негров, а вы тут... а мы там... каждый на своём месте, боевом посту, всеобщая бдительность... Время сейчас такое! Ну, заболтался я тут у вас, пора, как говориться…
КОНДРАТИЙ. Может это, а? (выразительно щёлкает себя по подбородку) В дом зайдём? Очищенная, слеза Иисуса. ЛИСИЦКИЙ.  Поздно уже. (решительно заслоняется шляпкой) И потом, вы же знаете, я не употребляю, врачи мне категорически запретили. В следующий раз... КОНДРАТИЙ. Ну, раз врачи, тогда оно конечно. (в сторону) Знаю я твоих врачей, штымп очкастый. Сам вчера в стельку пьяный на скотном дворе валялся, а сегодня врачи запретили. ЛИСИЦКИЙ. Всего доброго!  И пожалуйста, помните про указания Базиль Васильевича. КОНДРАТИЙ. (вслед унылой фигуре агронома) Да пошёл ты.... И ты, и Базиль твой шелудивый, и Фанька в придачу, и орденоносица ваша сисястая, вместе со своим орденом, и…
На крыльцо выходит Катерина.
КАТЕРИНА. Чего там?
КОНДРАТИЙ. Эх, бабка, никакого в тебе нету понятия. Одним словом — тундра. Я с агрономом сщас беседовал. Культурный, собака, как дипломат. Весь из себя при галстуке, пуговицы пришиты там где следует, при портфели. На портфели замок блестит. Он этим замком туда-сюда лязгает. Платок из кармана торчит. А тут, захочешь в носу поковыряться, а платка нету. Дала бы ты мне какую тряпицу батистовую? КАТЕРИНА. Чё ты плетёшь, пенёк старый? Кто ж в батист сопли сморкает? У тебя все ноздри махрой забиты. Совсем умом подвинулся? Киснешь цельными днями на дворе, вот тебе черепугу и напекло. Иди, я те мозги тряпкой протру. КОНДРАТИЙ. Цыть! Говорю, агроном с речами приходил. Про Фаньку всё пытал. Не был ли я с ней в террористах? Такой настырный, что твой брат Мотя, покуда по мордам не схлопочет, не отстанет. Вишь, как ногами вельможно колбасит? Водку не стал со мной пить, верблюд.  КАТЕРИНА. Слышь, дед? На что ему Фанька, она же померла?
КОНДРАТИЙ. Говорит, — террористка.
КАТЕРИНА. Ах, ах, ах! Побегу Васильевне расскажу! Надо же, Фанька-то терасистка была! КОНДРАТИЙ. Во-во, побеги куда подальше, переплётчица! (в сторону) Я вам покажу, падлы, десять метров! Ишь, гангрена! Мы не хуже там всяких Фанек и прочих там… Потому что я, как личность из народной массы,  имею полное право  на  пенсию,  на  каши  миску  и  на  говяжью сосиску, на сапоги и на картуз, и на нормальный профсоюз!
Дед, с ружьём за спиной, бодро протопал за околицу и занял боевую позицию на подступах к Пенатам. Тщательно замаскировавшись в кустах бузины, Кондратий устанавливает на носу очки с верёвочками вместо дужек, а верёвочки аккуратно наматывает на уши.
Скоро на дорожку выходит одинокий путник.
КОНДРАТИЙ. Батюшки, Так это ж Стаська Бергамот! Эк, я его чуть не ухлопал. Вот конфуз бы приключился!           Бергамот шагает мимо, ни о чём  не подозревая.          В соседних кустах верещит пичужка, да далеко за рекой печально орёт местный дурачок Проша. Что он там орёт? не разобрать. Предательски кричит синяя ворона. Птица висит на осине зацепившись за ветку крыльями, её мучает ревматизм.           Два персонажа выныривают из кустов. Это наши старые знакомые из квартиры министра Дроздова, они же «тюремные баландёры», они же «стрелки».
КОНДРАТИЙ. (нажимая на курок) Я те покажу, десять метров…         
 
Картина вторая и последняя.
Дед Кондратий, Базиль Васильевич, Лисицкий, участковый Сапогов, Леночка, уборщица.
(Кантора Базиль Васильевича. Во всю стену транспарант:
«ЛУЧШИЕ ЛЮДИ»
Под ним пыльные фотографии передовиков производства. Под транспарантом чья-то шкодливая рука приписала мелом: «все остальные говно» Сам Базиль вкусно пьёт чай из блюдечка. Сапогов мучается похмельем. Агроном наблюдает как секретарша Леночка бьет мух  линейкой. Уборщица трёт грязной тряпкой по ногам и ворчит.)
Весь перепачканный глиной, в контору вваливается Кондратий и, как в американских вестернах, бросает на стол Базиль Васильевича ружьё, отчего толстое стекло на столе покрывается трещинами. КОНДРАТИЙ.  Я человеков убил! Только что укокошил вот из этого самого ружья двух немецких шпионов подозрительного вида!
САПОГОВ. Вот даёт!
КОНДРАТИЙ. Ухлопал я их не из корыстных побуждений, не из-за личной неприязни, а из соображений чисто политических. Чтобы впредь не топтали, суки, своими заморскими башмаками наши тучные нивы и вековые дубравы.               Впечатлительная уборщица погружается в глубокий обморок. Падая, она бьётся головой о книжную полку и раскорячивается на полу, бесстыдно раскинув ноги в рейтузах сикось-накось сшитых из матросских тельняшек. С полки, как из Рога изобилия, сыплются брошюры «О половом воспитании подростков». Сапогов льёт на уборщицу воду, но та в сознание так не приходит. ЛИСИЦКИЙ. (Базилю) Делириум тременс.
КОНДРАТИЙ. (довольный произведенным эффектом) А то! Мировая паутина сионизма, опоясала своей невидимой сетью родные Пенаты по всему периметру. Но идея социалпатриотизма жива и жить будет, и никакие происки международной реакции не сломят дух старых борцов - каплановцев. Мы ещё посмотрим в даль с высоты монумента в двадцать метров...
САПОГОВ. А вот я тебя сейчас отвалдохаю резиновой дубиной...
БАЗИЛЬ. (Сапогову) Погоди ты, видишь, наш ветеран с повинной явился, а ты сразу дубиной... Что за манера такая? Нужно выслушать товарища. Помочь чем можем. На то нам и власть народом доверена. (Кондратию) Вы, уважаемый, проводите нас на место, так сказать, акта. Там и определимся, что с вами делать... (в сторону) Сразу тебе башку открутить или чуть погодя.
ЛИСИЦКИЙ.  Мне на поля пора. Хочу окинуть взором, чего мы там понарыли. Каких культурных растений понасажали. Взошли ли яровые? Не пора ли сажать... как их, чертей... озимые?
САПОГОВ. (Лисицкому) Все пойдём!
Конторщики бросают уборщицу и спешат за «террористом». Тот ведёт их за околицу.
КОНДРАТИЙ. Я тщательно готовился к акции, изучал труды Бориса Ропшина. Я пропитал пули смертельным ядом кураре и хладнокровно расстрелял иностранных подданных. Ни один мускул! (кричит в ухо Сапогову) Слышь? Ни один мускул у мене на заду не дрогнул! Вона! Гляди!              Кондратий задирает телогрейку и демонстрирует рваные порты. Пришли! Вона бузина, я в ней схоронился, а вон там… САПОГОВ. (нетерпеливо поигрывая наручниками) Ну? Где убиенные-то?. КОНДРАТИЙ. (Леночке) Может, подобрал кто?
Леночка визжит и прячется за могучую спину уполномоченного.           Дед озирается в растерянности. Трупов нигде нет.                Нет ни стрелянных гильз, ни следов крови. Напрасно неугомонный оперуполномоченный самолично обшаривает кусты и канавы в поисках хоть каких-нибудь намёков на вещественные доказательства. Ничего, чтобы подтверждало бы заявление Кондратия, обнаружить не удаётся. САПОГОВ. В общем такое дело, ружо мы твоё конфиксуем. Дуракам нельзя ружо доверять.  БАЗИЛЬ. Да, а за разбитое стекло и книжную полочку в конторе, вычтем из пенсии. Вот так-то! Будешь знать, как народ баламутить. Калека хренов. До седых мудей дожил, а того не знаешь, что под статью попал. Будет теперь тебе памятник нерукотворный.
ЛИСИЦКИЙ. А ведь я говорил ему давеча, мол, будь бдительным! Такое дело, что ты! Провокации со стороны иностранных спецслужб. Мало ли... во избежании международного конфликта. Ведь опять постреливают, даже уже у нас... А он тут... устроил... дурак старый.
КОНДРАТИЙ. Граждане дорогие, вот вам крест! Убил я их! Первого сразу, наповал, а второго, чуть погодя. Он, падла такая, сам в меня стрелил! Ей богу, не вру! Туточки они лежали, тёпленькие, как цыплёнки. А кровушку, должно быть, росою смыло. САПОГОВ. Всё ясно! Кровь росой смыло вместе со всем. Ты вот что, дед! Думаешь, ежели дурак, то можешь безобразить, да? Я щас вкачу тебе между глаз, старый чемодан, так ты у меня сразу уразумеешь!  БАЗИЛЬ. А за хулиганство оштрафуем из пенсии, чтобы другим неповадно было. И огород твой перемеряем. Вот так! Сарай на чьей земле поставил? Почему без разрешения? Ежели каждый начнёт сараи.. где вздумается...
КОНДРАТИЙ. Я ветеран...
ЛИСИЦКИЙ. Вы теперь никто! Так, суффикс, сплошное недоразумение. У Вас крыша набекрень съехала. КОНДРАТИЙ. (горько) Эх, агроном, агроном!.. Где находится твоя бекрень? С какой стороны? И чему только тебя на народные деньги в академиях учили? Дрянь ты, а не агроном! Дурак паршивый!

                ЗАНАВЕС.
Ни кто на сцену не выходит и перед публикой не кланяется.      Только сверху спускается портрет автора в венках и гирляндах. Звучит музыкальная импровизация на тему: «Граждане купите папиросы».