Паломник 42

ПАЛОМНИК 42
/продолжение/

                - XXIX -

                «Если же друг друга угрызаете и съедаете,
                берегитесь, чтобы вы не были истреблены друг другом»
                / Галл. 5:15 /

         Сколько раз за мою жизнь мне советовала моя мама, чтоб берегся я хандры, да излишнего азарта, ведь они любого могут погубить. О, как мне не хватало сейчас этой мудрости! Ну, как можно одним махом перечеркнуть весь опыт выдержки и стойкости, который с таким трудом накапливался годами? Когда вот так, одним неосторожным движением можно легко и просто разрушить то, что повседневно создавалось и в сложных ситуациях умножалось.
         Вот они мои реальные действия, когда проходишь очередные огненные испытания. Когда приходится сталкиваться с дикой действительностью человеческого поведения. Когда именно сейчас, для такой реакции на неожиданно возникшую дикость, необходимая выдержка и стойкость, должна быть нормой в его поведении.
Хотя нельзя исключать, что в такие моменты может нарушится связь между сознанием и инстинктивным поведением, что несомненно может вызвать мощное проявление поджидающего удачного случая, эгоизма. А это, как правило, выливается в неуправляемую страсть и излишние эмоции.
         Но получилось все же так, что каким бы ни был мой восторг, относительно моего пребывания здесь, на этой земле, а все же достойно пройти испытания до конца, я не смог…
Да и срыв-то сам произошел, как говорится, на ровном месте, именно там, где я должен был проявить свое мужество и веру.
         Да, воистину, это была ложка дегтя…
         И какой же след в душе моей оставит, пока ужившееся моё невежество? Когда, позже рассматривая эту ситуацию, я размышлял, а мог ли я иначе отреагировать на неё, используя тот опыт, что обрел как верующий? Но вразумительного ответа так и не находил. Уж очень была неуравновешенна психика. По-видимому в самых горячих ситуациях есть ещё у меня живучие слабости, из-за которых мне трудно оценить свои правые, и неправые действия. Что под сомнение может поставить мое отношение к самой вере…
         По всей вероятности, ещё есть во мне этот «жесткий борец за справедливость». Который при, даже незначительном ожоге, начинает вспыхивать, и вылезает наружу, проявляя свое невежество силы, способной натворить много глупостей…
         Ранее я это мог оправдать. Да и сейчас могу сказать, что такая реакция вполне адекватна, она, как бы естественна, в целях самосохранения и обороны. И такое происходит в результате животного рефлекса… Куда ещё вкладывается понятие: как борьба за справедливость.
Но для верующего этих определений, как защитные действия, совсем недостаточно. А ведь эти качества формировались во мне с самого детства…
         Еще в далеком детстве, когда опекающий меня дед, немудрено поучал, чтоб я умело мог давать сдачи своим обидчикам, не требуя ни у кого помощи.
         Однажды, когда мне было 13 лет, мой дед смастерил мне удочку, да такую, которой можно было только любоваться. Из гладкой, словно полированной, очищенной от коры ивы, с толстым насаженным резным черенком, соединенной латунной трубочкой, блестящей как золото, она была «на зависть всем».
Она была длиннее всех удочек, выставленных на берегу. И даже леска на ней была более длинная, что позволяло в одиночестве красоваться её поплавку, чуть ли не на середине реки… И мой ярко разукрашенный поплавок, красовался на небыстрой речке. Который, на удивление всем присутствующим, чаще всех поплавков подергивался на глади воды, энергично сигнализируя об очередной трепещущей удаче…
         Зависть одного из мальчишек, который был старше меня на два года, воспылала так, что он, не долго думая, (в очередной удавшийся клев) вырвал у меня мою удочку, поломал её у меня на глазах, и выбросил в кусты вместе с пойманной на ней рыбкой. Слезам и гневу моему, просто не было предела. И я попытался воззвать к справедливости, но в ответ получил только увесистую зуботычину. На что весело отреагировали собравшиеся мальчишки.
         Вернувшись домой, я рассказал деду о случившемся. Да ему и рассказывать-то не нужно было, он и так все понял сам. Он как всегда невозмутимо, но строго поучал: «А у тебя кулаков, что ли нету, ты что, за себя постоять не можешь? Али ты не мужчина?».
         Его ответ тогда очень задел моё мальчишеское самолюбие, и я тут же развернулся и стремглав побежал на речку. Там я быстро нашел своего обидчика, мирно следившего за поплавком своей удочки, и даже ничуть не подозревавшего о моих намерениях, упорно продолжал не замечать меня.
         Я же, как взбешенный тигр набросился на него с кулаками, и проведя серию увесистых ударов, столкнул его с обрыва вместе с его удочкой в реку. От чего я, несомненно, получил удовлетворение расплаты за несправедливое отношение ко мне.
         Все присутствующие мальчишки ошалело смотрели на меня, а мое гневное раскрасневшееся лицо выражало явную неприступность, готовую дать отпор любому обидчику.
         После этого случая мой авторитет среди ребят явно возрос, и некоторые из них стали привлекать меня в свои «потасовочные» разборки, на что я с гордостью соглашался.
Именно там дедова выучка мне здорово помогала, где я мог успешно демонстрировать молниеносную серию увесистых кулаков (как выяснилось, небезуспешной дедовской тренировки), чем я несомненно мог заработать себе мальчишеский авторитет.
Я был благодарен деду за его «школу», ведь он же был мне ещё и за отца… В особенности его выучка помогла мне на службе в армии, и в особенности на войне в «авгане». А вот там-то эти боевые качества только совершенствовались, где больше познавалась и приобреталась техника боевого искусства (как странно звучат сейчас эти строки про «искусство»).
Я только хотел бы обозначить те причины, которые для подрастающих мужчин являлись основным критерием формирования  их мужества. Но как горько становится теперь, именно сейчас, за свое беспечное невежество в проявлении мужской чести.
         Тогда я пожалуй напомню основную свою школу формирования такого мужества. Что несомненно хранит ещё в себе некоторую закономерность.
         И опять, это армия…
Как бы хотелось вычеркнуть её из своей памяти. Но некий синдром видимо вошел в каждую мою клеточку, создавая мне целый ряд неудобств в моем перестроечном формировании…
         Наши повседневные занятия по подготовке боевых действий (а это происходило на подготовительной базе ВДВ под Ташкентом) включали в себя кроме военной подготовки, ещё и девятикилометровые кроссы по пыльному бездорожью, да ещё в жару и в полном боевом снаряжении. После этого изнурительного бега, который явно никто не воспринимал с радостью, на небольшом стадионе, где тоже одна пыль и ни какой растительности, куда мы должны были попасть, только перепрыгивая через глиняный забор, проводился рукопашный бой.
         Где по всему полю продолжались совсем не показательные бои, отряд на отряд, и как правило в последствии всего боя многие получали синяки и серьёзные травмы. Их никто не мог миновать, правила допускали всё... Потому как «напарниками» и «противниками» приходилось часто меняться. И все же подобная смена делалась с целью избежать больших травм, и серьёзных стычек.
         Был у нас в отряде красавец таджик, Тургун. Это был высокий, сильный, атлетически сложенный боец со стальными мускулами и рельефными мышцами по всему телу. Аполлон, да и только! Тургун необыкновенно добрый в жизни, и вообще в быту, но беспощадный в бою. Был он великолепный мастер по боксу, как впрочем, и по многим видам борьбы.
         И этот самый парень, своим «чугунным» лбом мог разбивать сразу несколько кирпичей. И бутылки от шампанского вдребезги разбивались об его голову. В этих тренировочных поединках мы наваливались на него не менее трех человек. А он играючи разбрасывал нас как котят на лево и на право.
         Хотя он и был молчалив и немногословен, но удивительно был мудр и по-восточному практичен. Мне он всегда нравился, и моя дружба с ним в «авгане» только крепла. А сколько раз он выручал нас в смертельной схватке, и его мужество все же не уберегло его от тяжелого ранения…
         Эти строчки мои об армии, не есть оправдание моих безумных поступков, граничащих с жестокостью, в борьбе «за справедливость». То есть, как факт моего воспитания в существующих условиях нашего общества. И я ни в коей мере не хочу прикрываться этим фактом…
         А теперь, пожалуй, придется объяснить все по порядку.
         Этот вечер был, как и все вечера здесь просто великолепным. После непродолжительного дождя, деревенский воздух был пропитан таежной свежестью, напоминающий запах спелых арбузов, смешанный с ароматом хвои… В небе еще висели серые, с еле заметным багрянцем, облака, стремящие загородить собой уходящее в горы солнце… Атмосфера располагала к благоприятному отдыху…
         Собрание, как всегда прошло шумно и живо, с незапланированной задержкой. Впрочем регламентированного лимита на собрании никогда и не было.
         Надежда в дверях клуба что-то очень весело объясняла своим подругам, о чем-то плавно жестикулируя движениями рук.
         Как вдруг, в этот момент, откуда ни возьмись, объявилась небольшая группа из трех подвыпивших парней, что из местных деревенских жителей.
Они в очень наглой форме принялись приставать к разговаривающим женщинам. В то время, когда еще все наши мужчины находились в помещении клуба. И я единственный, находящийся рядом с ними на улице, не мог допустить подобных оскорблений. Быстро подойдя к ним, я попросил их быть повежливее. На что они никак не отреагировали, и тогда я их попросил удалиться отсюда. Может быть, это и прозвучало с моей стороны как-то жестко и требовательно, но я в этот момент стал терять самообладание. Да и весь мой вид заботливого мужа, в этот момент выражало несколько горячую решительность. По-видимому, это и сыграло непоправимую роковую роль в последствии дальнейших событий…
         Они умышленно, нагло и шумно, в недостойных выражениях стали выражать свой протест. Оскорбляя меня и моих сестер. Они откровенно угрожали мне, не брезгуя и мерзко посквернословить, в самой непристойной форме уличной брани, явно провоцируя меня.
         Это было последнее, что переполнило чашу моего терпения, и не сдержавшись, как-то по мальчишески, я наотмашь ударил своего обидчика в лицо, который тут же и рухнул на месте. Двое других кинулись на меня с кулаками, пытаясь сумбурно нанести мне удары, не стесняясь и грязных приемов, с помощью ударов ног, чтобы как можно больнее побить меня. Но именно в таких ситуациях и сказывается опыт, обретённый в армии. И мой опыт владения боевыми единоборствами быстро разрешил эту нелепую ситуацию. Где я проявил свою былую решительность, и прервал все их попытки, хоть как-то сделать мне больно и обидно. Больно не было, но обида возросла…
         И вот только после того, когда их совместные угрозы уже ничего не представляли, я уже в пылу возгоревшего азарта принялся избивать самого наглого обидчика. Который никак не хотел ощущать боли и нахально продолжал громко визжать и орать, выкрикивая отвратительные оскорбления в своей истеричности. Именно это действовало на меня в данный момент больше всего, словно запах крови, и жестокость не заставляла себя долго ждать… И хоть как-то его угомонить, вот тут-то и воспылал мой оживший гнев…
         Наверно очень своевременно выбежали мои братья, и они приостановили меня, удерживая мои руки, повиснув на них с обеих сторон. И только тогда они смогли погасить мои разбушевавшиеся эмоции.
          Немного погодя, чуть-чуть остыв, я неожиданно успокоился и как-то туманно и медленно начал осознавать свой необдуманный поступок, совершенный по воли страстей и азарта. Я всё ещё как-то неосознанно, но пытался найти сему поступку справедливое оправдание. Ну, как же, ведь всю свою сознательную жизнь, я ненавидел зло и пытался бороться с ним. Я, как и многие мои сверстники, всячески реагировал на все проявления зла, пытаясь добиться справедливости.
         И только лишь в дни постижения Свершения, постигая священную веру, многое в этом плане, в борьбе за справедливость, пришлось переосмыслить из того, что я твердо считал, что уже достиг. Но ведь одно, почувствовать разумом, а другое – исполнить эту веру. Но вот только здесь и сейчас, как выяснилось, у меня не все в порядке с этим вопросом. Где-то сильно уживается неприязнь на уровне агрессии… А значит в плане смирения мне не удается пока отреагировать на зло так, как учит тому закон:
         «…Но в минуты твоего противостояния в тебе не должно исчезнуть стремление отдать тепло души сему несчастному…»
         А как же мне исполнить заповедь сию, коль внутри еще уживается то, что само зло породить может?
         Несомненно, и, как правило, изучая любую заповедь нужно брать пример с Христа. Это его законы, Он не только их для нас создает, Он, и сам по ним живет! И посмотрите, как живёт!         

/продолжение следует/