Не на бис

Я обещала сыграть эту партию. Мне страшно и пусто – рамы швыряют лепестки разбитых стекол под ноги. Они хотят меня на бис, хоть я еще даже не прикоснулась к клавишам. Мой инструмент всегда верен мне. Единственный. Они придумывают названия, но я знаю одно: он – Всегда. Мой. Друг. «Фортепиано» вычурно и далеко, как эхо, как их аплодисменты. Я не называю его так. Никогда не умела доверять на Вы. Теперь уже поздно учиться.

Он вздрагивает от моего прикосновения. Обычно я опьяняю его теплом, а он ловит дрожь подушечек пальцев, снимает боль кубиками льда. Звук не успевает сорваться на нервную струну, разливается горячим мартини по венам зала, изморозью снимая оскомину с их ушей. Рамы хлопают настежь, по перепонкам. Но я уже ничего не слышу. Барабанные палочки забрали. Тишина в голове и боль в желудке. Он протягивает мне руку в черно-белых перчатках. «Прости, милый, мне чересчур холодно. Согрей меня, милый, согрей».

Воет-стонет ночь в партере: «Не заглушишь, не заглушишь». Ночь не такая уж и плохая советчица. Она смеживает мои веки, хочет достать поломанную палочку барабанщика из сердца, под анестезией сна. Но я не хочу. Я обещала сыграть эту партию. Даже уставшие голуби на карнизе сбрасывают перья безразличия. Любопытство –  кольцами – на погрубевших от серых отражений в лужах лапах. Я вижу красный глаз сизого голубя – снайперская точка. Скользит по щеке. Почему у него мокрые пули?

«Вы знаете, как поет виолончель? Вы знаете…? Знаете…» Лоснящиеся бока. Бедра в плену ажурных чулок. «Вы знаете…». Она срывается на стон. Хриплый и пьяный. Она прекрасна, прекрасна. Звуки вылетают из самой ее глубины – они остро пахнут мокрым асфальтом и весенними цветами… «Вы знаете…» Смычок вздрагивает, разрывая шнуровку ее корсета. «Вы знаете…» …

Я не знаю, я не хочу знать… Я не понимаю : зачем?
Судорога сводит бедра. Мои запястья чересчур тонки, чтобы выдержать это. Пальцы ломаются на три. Косточками совсем и не больно играть. Совсем и не больно. Смычок запутывается в последней ниточке, кружевной лиф падает на глаза. Звуки становятся пряней, острее. Асфальт уже горячий – обжигает дыхание. Нога соскальзывает с педали...
Но я обещала сыграть эту партию... Для жирных голубей и ночи со шприцем чистого спирта. Может, она забудет выпустить воздух и все кончится, но, пока мои руки играют в прятки с клавишами в его перчатках, смирительные рубашки бессильны.

...Я никогда не думала, что мы играем соло на концерте. Я не могла бы не играть – я не умею играть, просто не могу бросить его перчатку из белого бархата с черными вставками. Огонь в пальцах сжирает меня изнутри, только ледяные ладони друга могут образумить это пламя. Мы опровергаем все законы физики – лед не гасит пламя, он разжигает его, нежно перекатывает искры по блестящей поверхности. Мы спасаем друг друга от немоты, синим фейерверком звуков поджигая портер и ложи. Мы живем в этом зале – здесь и сейчас. Они называют это импровизацией и беспощадно улыбаются искривленными масками. Мы безумно устаем от свечей, которые они зажигают каждое выступление, и запаха гари. Я плачу спрятанными в улыбках слезами раздраженных от яркого света яблок глаз и нарезаю дольками усталость десертным ножом ресниц. Он прячет нежность под отполированной полой иссиня-черного фрака. Старинный занавес спасает нас от какофонии лицемерия славы. Мы до последнего звука держимся за руки и исчезаем без лишних реверансов. Я не знаю, кто играет до или после. Занавес открыт – в нем нет ключей и замочных  скважин. Мы живем свою жизнь на сцене, к чему отмычки от чужой? К чему…

Теперь мы знаем, как поет виолончель…

Бис из стеклянных осколков – красной капелью по клавишам. Голубь спрятал голову под крылом. Чересчур остро. Чересчур резко. Я играю на фортепиано. Стоны чужой виолончели вместо нот.
Я обещала сыграть эту партию. Первый раз в жизни. Совсем и не больно…

...Он всегда встречал меня за кулисами. Молча гладил пальцы дыханием. Я бы никогда не осмелилась прикоснуться к его губам. Стремительно убегала в мастерскую, друг плескал пригоршнями студеную воду на мои обессиленные пальцы – мы играли… Любовь. Кажется, именно это слово было написано в пестрой брошюрке от наших вчерашних концертов...

Но виолончель поет хрипло-пьяно… Я не хочу знать, кто подает ей руку и слышать капель пота их сладострастий. Кто-то распахнул занавес настежь – «Вы должны это слышать! Не правда ли они прекрасны?...»

Что-то случилось с пальцами – обжигающий холод.
Мы играем в темной комнате с незажженными свечами…

Голос за незапертой дверью :
– Вы хотите играть первой? Вы будете первой, обещаем!

– Забавно играть ревность до любви.
Вы не находите?

11/05/2010