Подъезд

Самой первой из подъезда, открыв мордой дверь, выскакивает овчарка Планида и внюхивается в прохладу раннего утра.

- Гав! Гав! Гав! – гуляет собачий триумфальный голос, как эхо в горах, среди многоэтажек, оставляя отзвуки в открытых форточках.

По всему микрорайону идёт перетявкивание, в которое вмешиваются окрики хозяев.

- Рекс, Рекс, ко мне!
- Найда, фас!
- Фу, фу! Шарик, фу! Не трогай человека! Я сказал: фу!

Женщина в изодранном пальто бежит вдоль детсадовского ограждения.

- Планида, за мной! Планида, за мной!
Рыча, овчарка в несколько прыжков настигает хозяйку, играется, когтистыми лапами продирая пальто.
- Планидушка, моя родная! Умница, умница! – женщина гладит собаку по голове, как ребёнка, совершившего гениальный поступок.

Открывая дверь исключительно ногой, вываливается алкоголик Николаич Кармань, то ли по фамилии, то ли по кличке. Его путь всем известен – до ближайшего коммерческого ларька, взять в долг дешёвого вина. Обратно он идёт уже повеселевший, поёт свою любимую однострочную песню «Не было печали – черти накачали» на какой-то острожный мотив.

Супруги Кряжины всегда вдвоём. Он, пропуская жену, держит дверь, будто постоянного её любовника, рвущегося прикоснуться к ненаглядной. Идут под ручку к автобусной остановке, говорят тихо. Окажись рядом, не поймёшь о чём – это они всё время секретничают. Весьма похожи на агентов службы госбезопасности.

Молодая мама Галина выводит в садик своего Артёмку.
- Да иди ты, шалопай безмозглый! Я на работу опоздаю! Не хнычь, иди быстрей! Не вопи, дурак! Как ты мне надоел! Иди, ублюдок, не реви! А то опять шоколадку не принесу. Прекрати, я говорю, скулёж!..

Предприниматель Саквояжин дверь умеет только открывать, закрывать не его забота. У него спортивная походка. Посвистывая, он бодро идёт на автостоянку за своей иномаркой, которая за день у подъезда побывает раз двадцать. Какие-то сумки уносятся, какие-то ящики приносятся, и всё время хлопают, как ружейные выстрелы, автомобильные дверки. Рядом с машиной, когда хозяин в подъезде, не пройди – срабатывает сигнализация, похожая на сирены космического комплекса.

Рыбак Семёныч, удушаемый кашлем курильщика, при выходе из подъезда обязательно поправит за плечами рюкзак, закурит сигарету и пойдёт на свой промысел, с трудом волоча хромую ногу. Продав на базаре пойманную рыбу, он вернётся к вечеру. Качаясь, как тополь от ветра, Семёныч откупорит бутылку вина и, расположившись на скамейке, будет пить из горлышка, толкая всем, кто окажется рядом, речи про многотрудное житьё-бытьё.
- Эх, сволочи! Они мне всю жизнь поломали!

Но кто сволочи и кто всю жизнь поломал, оратор знает весьма приблизительно.

Студент Алексей шуршит полиэтиленовым пакетом, топчется у подъезда, посматривая на часы. Вскоре к нему примкнёт его друг Сергей. Вместе спешат в институт – пешком, чтобы сэкономить на общественном транспорте и в выходной взять по кружке пива.

У школьников каникулы. Часов с девяти они начнут хлопать дверью до самого вечера, то группируясь на скамейке под берёзой, то разбредаясь по улице.

С участковым врачом Татьяной Ивановной, спешащей в поликлинику, здороваются все взрослые. Нет в округе человека, который не приходил бы к ней со своими хворями.

Про одинокую женщину из однокомнатной квартиры никто ничего не знает, кроме того, что её зовут Валей. Она жильцам всегда улыбается, но на скамейку не садится и ни с кем душещипательных бесед не ведёт.

Свой утренний поход в жилищную контору делает хроническая жалобщица Наталья Егоровна, острая на язык, напористая, ошарашивающая любого пронзительным голосом с цыганской хрипотцой. Спорить с ней бесполезно: на одно слово она отвечает десятью, на два – бранной речью.

По врозь выходят подышать и поразмяться две старушки. Пока одна ждёт другую, измается на скамейке, потом ругает опоздавшую за нерасторопность.

Настя, недавняя школьница, выкатывает коляску с трёхмесячным ребёнком. По тротуару ходит важно, вскинув подбородок, показывает свою материнскую гордость перед молодыми холостяками.

Пройдёт через подъездную дверь и менее приметный люд, живущий своей, одному Богу известной жизнью.

Молодёжная компания соберётся на ржачку, устроить весельчак поздно вечером, когда хозяева загонят собак в квартиры. Почти всю ночь будет звучать смех в разных тональностях – от психопатического хихиканья до лошадиного ржанья. Одна девица заплетающимся языком огласит постоянное своё требование: «Аллё, дайте закурить!». Другая, одурманенная наркотой, пошлёт парня за водой в какую-нибудь квартиру: «Лёха, притащи влаги! Горловина пересохла!»

Только час с небольшим подъездная дверь не будет открываться – одни уже легли, другие ещё не проснулись На улице ни души, будто выгнало из города людей радиоактивное заражение. Умиротворённость и покой сменяются настороженностью и тревогой. Мигает перегорающий фонарь. В мусоропроводе шуршат мыши, потерявшие с голодухи всякую бдительность, - у входа караулит кошка, недвижимая, как алебастровая копилка.

Через несколько минут подъездная дверь вновь распахнётся, и на волю выскочит овчарка Планида, чтобы известить утренний мир о своём упоении свободой, наступившей после томительной ночи.