КИФА

 Одиночество. Кто его может любить? Бояться – да, а вот любить…         Немного найдётся людей, способных вынести долгое одиночество. Остаться наедине с собой, быть одному, и никого-никого рядом, чтоб можно было обратиться словом или просто взглядом   и , возможно, даже получить ответ. Никого. Никого? Какая наивная иллюзия. Какое глубокое заблуждение. Не так много тех, кто это понимает. Но об этом как-нибудь потом.
  Моё одиночество другого рода. И на базарной площади оно не покидает меня. В чреве языкатой толпы, под щупальцами глаз, не избавиться от него. И если, приглушённое, оно отступает, то лишь только затем, чтоб вернуться и ещё сильнее отяготить сердце.                Да… Но что поделаешь  – чужая земля, чужие люди, чужой дом.                Иногда сюда забредали мои земляки. Купцы или просто бродяги.  Приходили и смотрели на меня. Говорили: « Ходят слухи, будто распяли тебя.»  -  и качали головой, словно сожалея, что этого не произошло.                Вот почему так полюбилось это уединённое место на берегу. Здесь можно подолгу, забыв о времени, недвижно сидеть, глядя как волны ведут свою нескончаемую игру. Они навевают  воспоминания, эти волны, о других.
  Эти, другие… Какая разница? Может, мы сами её придумываем? Да, чтоб иметь желанный сердцу ориентир, по которому можно сверять свой путь. Такой  зыбкий в этом вековечном жизненном море. Этот путь требует пристального взгляда вперёд. Но чем дальше мы уходим, тем соблазнительней желание оглянуться. О, как легко впасть в сладостные грёзы прошлого. И нет сил отвести от них взгляд, как и от этих волн, завораживающих своей вечной игрой.
***
 
     Яркое солнце слепит  глаза. От него просто некуда деться. Целое вверху, внизу раздробленное мелкой зыбью на мириады осколков, оно швыряет, не скупясь, огненные блики. И сквозь прикрытые веки проникают они, создавая причудливую игру красок.
  Мы возвращаемся. Улов невелик. Всему виной обветшавшие сети. Они уже не могут  удержать крупной рыбы. А мелочь… Кому нужна мелочь? Одна надежда, что в следующий раз  мы будем  удачливей.
  Берег  узким  лезвием  подчеркнул горизонт. Всё чётче очертания прибрежных домиков, людей, снующих по каким-то делам или просто глазеющих на приближающуюся лодку. Вот уже скрипуче запел под днищем песок, приветствуя наше прибытие.
  Жена стоит поодаль, ждёт, пока разгружаем лодку, перетаскиваем рыбу и снасти.
  Когда, наконец, всё закончено, она подходит, касается рукой моего влажного плеча и, улыбаясь, смотрит своими дивными глазами.
  Я люблю эти глаза, эту женщину. Хотя вместе прожили не один год, но она, кажется, нисколько не изменилась, осталась прежней  застенчивой и хрупкой девушкой.
- Симон, эй Симон! – это Андрей, мой брат. Он улыбается и машет рукой, - завтра.
Улыбаюсь в ответ и киваю головой. Жена испытующе глядит на нас. Она всё понимает, но опечалившись, не говорит ни слова, лишь крепче сжала мою руку своей узкой и нежной ладонью.
Кроткая голубица моя.
***               
  - Что может быть величественней восходящего солнца? Вновь и вновь возвращается оно, чтоб явить свою милость всему живущему от малой травинки до гиганта слона.
Оно не требует благодарности, не ждёт награды и равнодушно к порицаниям. С привычной щедростью дарит тепло и свет без различия бедному и богатому, честному и плуту, рабу и царской особе. Приходит и уходит, чтоб вновь вернуться. Вековечный благодетель и труженик.
  Так разглагольствовал мой брат, обычно такой скупой на слова. И что на него нашло?
Может этот пафос и уместен, но вряд ли, столь высокочтимому светилу есть дело до двух скромно одетых путников, бодро идущих ранним прохладным утром по пустынной дороге.
-Ах, мой брат, как я волнуюсь .  только бы он пришёл. И тогда ты увидишь…
- Хорошо, хорошо, но, прошу тебя, помолчи. Твои восторги пробуждают во мне лишь скепсис и боязнь несбывшихся ожиданий.
- Нет-нет… Только бы он пришёл.
  Остаток дороги прошагали в молчании. Но, вероятно, мы думали об одном, одно и то же  стремление влекло, и одна надежда укрепляла нас. Как же иначе, если новых путей жаждет душа?
Хочет воспарить она над обыденностью. Мечется в поисках, впадает в отчаянье и некому указать куда ей устремиться.
Или есть?  Кто, где, когда?
О, как много вопросов!
Но мой брат оказался прав. Все они исчезли, как исчезает вода, пролитая неосторожной рукой на горячий вечно жаждущий песок.
  И не было сомнений и колебаний. Лишь радостное изумление и предвкушение чего-то нового и неизмеримо важного.   
***         
   Нуждается ли человек в учителе или наставнике? Думаю, что да. И в юности и даже в зрелом возрасте. Только тупой и самонадеянный невежда рискнёт  отрицать это. Конечно, можно явить  наблюдательность и пытливость, и находить учителя в каждом человеке, его поступках и образе действия. Это очень неплохо. Но учитель, ведущий твой дух поверх условностей быта, совсем другое. Сердце твоё принадлежит ему, и он в твоём сердце.
  Но, прежде чем удостоиться этой великой милости, необходимо изрядно потрудиться.
Труд этот невидим для постороннего глаза, но результаты обнаруживают себя в облике,    манерах, действиях, да в чём угодно, даже во взоре. Да, заглянув в глаза человеку,  можно  понять что он из себя представляет. Внешность может ввести в заблуждение, но не глаза.
  Глаза – зеркало души. И если это зеркало безупречно. То можно надеяться, что желанный учитель не замедлит.
  Конечно, это отрадно. Но не стоит забывать, что впереди ждёт ещё много испытаний и труда.
***      
  Жизнь моя круто изменилась. Стоит ли жалеть, когда сам страстно желал этого? Когда рядом есть тот, о ком мечтал с замиранием сердца.
  Я полюбил его сразу. Всегда старался держаться ближе, где бы ни находились: шумной ли ватагой брели от селения к селению, располагались на  ночлег в гостеприимном доме или просто делали привал во время продолжительного пути. И это я, считавший себя домоседом, теперь  часто и порой надолго покидал свой дом. Хотя, конечно, скучал по нему и по той, которую продолжал тихо и нежно любить.     В мыслях своих навещая …           …пригрезилось:   дом, жена, сидящая после омовения на скамье. Её обнажённое тело словно светилось. Наклонившись для чего-то, наверное, лишь для того, чтоб явить моему взору дивную спину свою, всю в капельках воды, которые я осторожно стал отирать рукой и, поддавшись вдруг порыву, благоговейно коснулся губами  этой,  излучающей свет кожи.
  Очнувшись, долго сидел, словно в оцепенении от охватившей тоски.
  А назавтра вдруг было решено направиться нам, - куда бы вы думали? Да, именно туда, куда запросилось моё сердце.                Нет, это не чудесное совпадение.
  Тот, перед кем мы благоговели, умел читать в наших сердцах, знал как поступать и какие слова так неотложно нужны.
  Да, много было сказано, имей только уши слушать и удивляться, что  в его устах всякая истина настолько проста, что, кажется, знал её всегда.
***   
  Немало повидали мы селений. И в каждом находились любопытствующие, собиравшиеся послушать и поглазеть на не совсем обычных бродяг. Некоторые присоединялись к нашей ватаге, но редкий выдерживал длительное путешествование и, обычно через два-три дня, пресытившись превратностями кочевой жизни, исчезали внезапно как и появились. Истинно,  много званных и  мало избранных.
  Что ж, каждый должен сделать свой выбор сам. Многими проторённый путь к земному благополучию или узкая тропа через тернии к звёздам.
  Скажут: удаляетесь от земли. Нет, вознести её хотим к небывалым высотам!
       *** 
  Снова мы шагаем по пыльной дороге, крадущей звук наших шагов.  Бодрые и шутливые в начале пути разговоры мало-помалу иссякают. Каждый идёт отдавшись собственным мыслям, лишь изредка, время от времени, как бы очнувшись, озирает блеклую невыразительную местность, и вновь погружается во внутреннее сосредоточение.
  Сколько же пройдено дорог? Немало. Но главная дорога всегда впереди. Она ждёт нас. Ждёт,  когда мы дерзнём ступить на неё уверенно и смело. Она это любит.
  Вся жизнь – дорога, путь,  который куда-то ведёт. Нельзя, решив  отдохнуть, долго  засиживаться на обочине, ибо пыль, такая, кажется, невесомая покроет  голову, лицо, плечи, затруднит дыхание и, запорошив глаза, ослабит зрение. Хватит ли сил стряхнуть её и подняться, чтобы продолжить свой путь?  Да, свой, ибо у каждого - свой путь.
    Нас ждал великий город.
***
  Не раз бывал я в нём, и всегда старался скорее закончить свои дела, чтобы бежать от шумной суеты улиц и площадей.
  Мне больше по нраву свежий ветер и морской простор, зелёная рощица среди цветущих лугов и горы, одетые в царственный пурпур лучами заката, чем  эта гордая роскошь  дворцов, нарочитое благочестие храмов, грозное величие крепостных стен, за которыми не виден восход солнца.
  Нет, мы не враги. Наше давнишнее знакомство допускает существование друг друга, но без взаимной симпатии.
  В этой новой встрече, казалось, всё было как всегда, и всё же что-то иное, едва уловимое присутствовало и в облике города и в предпразднично возбуждённой мятущейся толпе, что-то тревожное, почти зловещее.
  Предсказанное начало сбываться.
*** 
  Не забыть мне тот вечер. Торжественный и немного грустный.
  Да, это было прощание с тем, кого мы любили как отца и брата. Как  заботливый отец и нежно любящий брат вёл он нас по дороге жизни, как никто  зная, что нельзя утолить жажду души водой житейской рассудочности, не превратив её в вино божественной мудрости. Он сам был тем благословенным сосудом, утоляющим и врачующим.
  Ах, как бы хотелось быть всегда с ним, рядом.
  Но призрак разлуки уже витал в воздухе, наполняя его полынной горечью.
***
  Скорее, скорее на свежий воздух! Ещё видимо, не в полной мере осознавая происходящее,   кто-то пытался шутить, кто-то впадал в никчемную риторику. Мы – так было решено, гурьбой направились в недалёкую рощу, чтоб в тиши и  уединенье  воздать благодарность  Владыке всего живого. И небо бесчисленным  множеством светящихся глаз безмолвно и с напускным безразличием  взирало на нас из своей недосягаемой выси.
  Воцарилась удивительная тишина. Люди иногда говорят:  мёртвая тишина. Надо же придумать такое!
  Закрой глаза. Затаись. И ты услышишь. Звуки начинают проступать как мокрое пятно на полотне, становятся выпуклыми. Почти осязаемыми. Вот шелест полусухого кустика травы, шорох осыпающегося песка под лапками спешащего  зверька, стрекотанье сверчка и далёкий крик птицы. 
  А вот появляется какой-то звон, сначала однообразный и назойливый, потом обретающий ритм. Новые ноты вплетаются в это звучание. А вот, невесть  откуда, зазвенели  серебряные колокольчики: тилинь – тилинь.
  Но это, пожалуй, уже звуки внутренние. Внешний мир будто растворился и исчез. Остались только колокольчики: тилинь – тилинь.
  О чём они звенят, что предвещают?  Может  быть,  хотят рассказать  о вечности?  Расточают  свой звон, исчезая в бездонном прошлом и  устремляясь  в бесконечное  будущее.    
  Тишина. Её не существует.  Ни снаружи, ни внутри. Чтобы слышать, надо прислушиваться.
***
  Воистину, беда всегда приходит неожиданно.
  Умиротворение и покой владели нашими душами. И, как-то совсем некстати, послышавшийся топот и резкие голоса нарушили тишину. А затем появились и люди. Они окружили нас, а один из них положил руку на плечо. Ему! О, проклятые псы законников, попирающих законы!
  Кровь моя вскипела от гнева, и я уже готов был броситься с зажатым в руке старым рыбацким ножом на тускло блестевшие жала копий. Один, лишь один лёгкий жест его руки. И голос с мягкой укоризной заставил отступить меня.  А он, сопровождаемый этой сворой, стал удаляться.                Какое-то  время я следовал за ними, но вскоре они пропали из виду за воротами, охраняемыми стражей.
  Словно в тумане брёл  я, не разбирая дороги.
   Какие-то люди окликали меня, хватали за одежду. Заглядывая в лицо, что-то говорили, порой угрожающе, порой с издёвкой.
  Но я не понимал их своим помутившимся рассудком, и всё повторял одно слово, словно оно могло утишить сердечную боль: нет, нет, нет.
 Потом, оказавшись неведомо где и как в зарослях кустарника, упал ничком, спрятав лицо в ладони и, дав волю подступившим к горлу рыданьям, впал в забытьё.
***
  Солнце светило ярко как ни в чём не бывало. Болела  голова, и не только – всё тело словно побили  камнями. Уж лучше бы камнями, чем пережить то, что случилось вчера.
  Ах, память, память. Что же  мне было сказано вчера? Надо обязательно вспомнить.  Что-то важное .  Да. «Неужели  ты  хочешь  помешать  мне  испить  чашу  мою?»  -   вот что он сказал.   И в этом он весь.
***
  Трудно говорить об этом, но и не сказать нельзя. О том  скорбном пути, который уготовили ему люди.  Через боль и унижение решили провести  его они, думая, что этим  утвердят своё превосходство.                Но хватит об этих, для них нет места в нашей памяти.
  Лучше обратим взор на достойное подражанию.
  Молва донесла до нас, что он перенёс  ужасные  испытания. Это так.  Но, я свидетельствую,  лицо его не исказила печать страдания. Нет. Это было лицо воина, идущего в последний бой. Спокойной решимостью дышало оно и лишь  глаза выдавали печаль. Печаль не о себе. Об этих несчастных скорбела его душа, в ослеплении не ведающих, что  совершают. Будто обезумевших, отравляющих ядом крикливых голосов благоухающий весенний воздух. И, словно прозревая их печальную будущность, он скорбел о них, с каждым шагом приближаясь к вечности.        Непреклонный  Воин Света.
Истинно, Он был им.
***
  Кровавыми письменами врезался в сердце тот день.  День позора и скорби. Гнетущая  напряжённая тишина возвестила о свершившемся. Небо потемнело  и  затянулось  мглой, скрывшей от глаз солнце.  Внезапно налетевшие порывы  ветра хлестали  как бичами взметнувшимся в воздух колючим  песком. Где-то в далёкой вышине грозно рокотал гром.
  Всё опустело. Обезлюдело.  Даже животные старались забиться в укромные места.
  Чувство одиночества и утраты чего-то неизмеримо важного, может, даже важнее жизни, истомило. И не было ни сил двигаться, ни желания укрыться от мечущихся по воздуху в дикой пляске сухих листьев и мелкого сора.
  Всё. Кончено. Это конец. Конец.
  Но вот ветер утих, стало светлее, хотя солнце так  же скрывалось за какой-то  пеленой.    Оно стремительно падало вниз, словно хотело скорее завершить день, не желая смотреть  на эту землю, на этот город, на этих людей.
  Ах, люди, люди…
Как же так? Почему, почему?
Не они ли ловили каждое его слово и изумлялись, что простые истины, которые, казалось, знает и ребёнок, звучат так ново, будоражат душу, будят в сердце самые светлые чаяния.
Да, они спали  эти чаяния, были засыпаны пылью и сором быта. Их надо встряхнуть, пробудить  к новой чудесной жизни.  Это ли не благо?
И вот  благодарность.
***
Немало прошло времени с тех пор.  Наше братство рассеялось по белу свету, неся весть о грядущем новом мире, благословляя имя того, кто возвестил о нём, пробудив  надежду в сердцах людей.
  По-разному встречали нас. Не только гоненья пришлось испытать,  но и добрый приют,  и сердечное участие.  Наши рассказы о сияющем жизненном подвиге заставляли задуматься и, возможно, по-новому посмотреть на мир.
  Некоторые, слушая меня, глядят с недоверием, говорят: - « Он, точно, чокнутый. Разве может быть такое? Разве может человек , переступив грань жизни, вернуться?»                Дети, право слово, дети.  Не верят, что потом, после этих ужасных событий мы могли встречаться. Да я на них не сержусь. Многим это кажется невероятным, но Он вернулся!  И мы, в самом деле,  встречались не один раз. Так было нужно.  Многому научили эти встречи.
  Что  Он говорил нам? То же что и всегда:  смерти нет, есть только один бесконечный  путь к сияющим в безбрежности звёздам.
***
  Я как-то уже говорил о своём одиночестве.  Это не совсем так.
  Тёплыми тихими вечерами в дворике под старым развесистым деревом собираются люди.    Самые разные. Молодые и постарше, бедняки и зажиточные, ремесленники и торговцы. Они приходят, оставляя по ту сторону скрипучей калитки сословные и кастовые различия. Чего они хотят, чего ожидают?  Того же что и я много лет назад, когда вместе с братом ранним утром шёл навстречу  предначертанному  судьбой.
  Всё что знаю, хочу передать  им.  Образы и мысли облечь в доступные пониманию слова.
Слова, слова…
 Как уставшие листья упадают с веток, а затем становятся игрушкой ветра, так и слова, оторвавшись от сути, бессильно шелестят и пропадают в небытии.
 Где же найти слова, гремящие как гром и как стрелы, не знающие промаха, впивающиеся в сознание. Может они живут далеко-далеко  в заоблачной выси? А, может,  притаились в сокровенной  глубине души, как на самом дне старинного сундука? Но они нужны, нужны!
 И я ищу их и, отыскав, пускаю странствовать, чтоб  попав в уши вот этих людей, они проникли им в душу и  засияли в глазах новым чудесным светом.
***
  Когда все расходятся, я вновь остаюсь со своим одиночеством.  Прикрыв веки, перед  мысленным  взором я вызываю из памяти сердца дорогой и любимый образ. Самые сокровенные думы поверяю я ему, не устаю  выражать свою любовь и преданность. Я говорю:
Самые чистые мысли и слова обращаю я к Тебе.  Быть похожим на Тебя – моя  заветная  мечта, неустанно стремиться к истине  и жить по правде.
***
Вот, кажется, и всё. Что ещё можно сказать?  Всё же моя жизнь не так печальна, как кажется со стороны. В ней есть  место  и  великой радости. Эта радость, не угасая, живёт во мне, ибо я верю, что неизбежно придёт  день и мы снова встретимся.
Снова  будем  вместе  и навсегда.