На дороге

Всё было. Так или иначе, но было. Остается: обхватив голову руками, со-гнуться и обозревать мысленно. Немыслимы все пути. Необозримы. Значит, есть еще, где не испробованы силы? Или же просто опять, по новому кругу та же игра? А что, как игра есть подготовка перед взрослой жизнью? Ну, что? Мо-жет, продолжим?

На дисплее высвечено: 12:30  22  Лев  Обезьяна  Водолей. Забавно сде-лано. Но - время! Пора!
Гонка зигзагами по городской зоне. Впереди - темно-синяя ауди, позади - два стальных джипа. Ревут моторы. Визжат тормоза. Рывок из лабиринта улиц. В промзону. Но тут пробки. Машины впритык. Просвет только в зеленой зоне.  Туда еще надо добраться. Два мощных джипа скрежещут в сетях трафика. Лег-кая ауди ловко лавирует впереди. Манёвр, манёвр, ещё манёвр и... Полоса свободна! Полный отрыв. Вздох и смех.
Но это еще не конец. Маршрут таков: через зеленую зону к границе об-ласти. На второй кольцевой поворот направо. Затем съезд на проселочную до-рогу. И вот где-то там и будет конец. За деревней под названием Взглядное.

Стоит Взглядное на корявом косогоре. Единственная улочка - под сенью огромного древнего дуба. У ствола дуба - скамейка. На скамейке - никого, тихо. А вот у крайнего дома через плетень несется с улицы  женский голос.
- Простите, не найдется ли у вас...
Заслышав зов, бабулька на огороде за плетнем кинулась на угол дома.
- ...пустой бутылки?
Не отозвалась - исчезла. Зато откликнулись всполошенным кудахтаньем куры у крыльца. Меж ними прочапал старый облезлый пёс и с глухим ворчани-ем улегся подле будки. Ни ответа больше, ни привета.
Они что все здесь такие? Сразу прячутся. Впрочем, можно понять. - Идут и идут, едут и едут. Деревня около источника. Все жаждут. Всем надо. Только, видно, придется уехать без воды. И как это про бутылку забыла! Пойти что ли еще разок окунуться перед отъездом?
Отошла от плетня. А от дома к плетню протрусила бабулька, булькая беззубым ртом, покачивая лысоватой головой. Посмотрела вслед ушедшей. В глубине землистых морщин голубые щелки источают влагу. Лицо - в сторону речки, туда, где высокий обрыв.
Над обрывом висит огромный безлучный диск солнца. Четким абрисом походит на луну. Но палит. Жара. Поток обнаженных тянется понизу к обрыву, испаряя из себя монотонный постанывающий гул. У подножия поток людей распадается на рукава, расходящиеся по лесенкам вверх к бьющим из камней струям.
Вода ледяная. Идет из немеренной глубины. Истекает с высоты наружу. Потоки забраны в желоба. Вода течет по желобам, не иссякает, сколько ее ни бери.
Успеть бы! Может, братец с Тамарой  все еще воду набирают. А то опять всех задержу. И зачем только на их машине согласилась поехать! Не хотела, видите ли, чтобы Тома дулась. А она и без моей новой пежо нашла на что дуться. Будто сама никогда не опаздывает. А, может, и правда никогда? Такая ведь зануда. Ну вот, так и знала! Игорь уже обратно идет. Бутыли с водой та-щит.
- Нина! Вот ты где. А мы ведь уже... - и поставил бутыли на землю.
- Молодцы! Вон сколько набрали. А я хочу еще разок окунуться. Не про-тив?
- Какой разговор!
- А Тома? Не будет опять сердиться?
- У..! Какая же ты! - Брат погрозил кулаком.
- Не буду, не буду. Бегу!
Игорь кивнул и, подхватив бутыли, направился к машине.
- Ну, чего? - спросила его женщина у машины.
- Да ничего! - отозвался Игорь и подмигнул стоявшему подле женщины мальчику. - Как, Стас, доволен?
- Замерз! - ответила за него женщина. - Никак не хотел из воды вылезать. Мать его зовет, зовет, а он ни в какую!
- Жарко же! - взмолился мальчик.
- А губы почему синие? Ангину захотел?
- Какая ангина, Тома? Вода тут лечебная. Ты чего?
- А ничего! Не ты ж с ним возиться будешь, - обидчиво огрызнулась жен-щина и, открыв дверцу машины, как бы ненароком оттолкнула не мешавшего ей Игоря. Тот притворно зашатался, будто падая, но, оборотившись к сыну, приложил палец к губам, мол, тихо, не смейся. Но оба прыснули.
- Что такое? - с порывистым подозрением Тамара вынырнула из машины.
Игорь недоуменно переглянулся с сыном.
- А что? - заботливо осведомился он. - Опять тебе что-то померещилось?
Одной рукой схватившись за горло, другой Тамара отмахнулась и отошла за машину. Там не было тени. Опершись о крыло машины, она подставила себя солнцу.
Спелись. Против меня. Все против меня. Что им сделала? Ведь все для них делаю. Кручусь, как белка в колесе. А разве я хуже этой стрекозихи Нинки? Может, тоже могла бы, как она, на своем поприще. Почти ведь аспирантуру за-кончила! Но ведь по рукам и ногам - семья! А он против меня сына настраивает!
Но слезы даже не подступили. Из-за солнца. От него такой высушиваю-щий, обесчувствующий жар. Вот потому в пустыне ничего и не гниет, просто от сухости рассыпается.

Облизнув потрескавшиеся губы, Нина полезла дальше к самому верхне-му жёлобу. Туда по времянке без перил мало кто решался подняться. Проще, хотя и в толкотне, к другим желобам по надежным лестницам и настилам.
Последний шаг на скользкие камни, и длинный, искрящийся кристалл разбивается, окатывая ледяными осколками. Дух захватывает. Цепенеет тело. Глаза расширены от ужасающего восторга. Видят так остро и ярко дробящую свет листву, а сквозь нее - голубой бездонный провал. Вода давит. Мускулы сжимаются, как перед прыжком. И внутри неведомая пружина вот-вот даст тол-чок, и взлетишь... Ноги уже еле держат. Всё. Нет больше сил.
Нина выскочила из-под струи, тихонько повизгивая и похлопывая себя скрещенными руками.
Невероятно освежилась. А воды все равно не напасешься. Теперь быст-ро вниз. Томик, небось, запилила братца.

За машиной возбужденный гомон. Ну конечно! Нина явилась. И, как все-гда, вокруг нее шум. Мотает копной мокрых волос. Брызги во все стороны. А два дурака, старый и малый, гогочут, пытаясь накинуть на нее большое семей-ное полотенце.
Игорь поймал на себе Тамарин взгляд и прекратил игру.
- Что? Собираемся и едем?
- Конечно, - с деловитым спокойствием ответила Тамара. - А где бутыл-ки?
- У багажника.
- Но тут только пять. Где шестая?
- Шестая? Не знаю. Ты мне сказала, я и взял, сколько было.
- Я же тебе показала: еще одна сбоку, у кустов.
- Не видел.
- Надо было смотреть, а не... Где теперь ее искать?
Опалив мужа взглядом, Тамара бросилась обратно, к обрыву.
- Подожди! - нагнав, Игорь попытался задержать жену. - Я сам найду. Или давай вместе.
Но ему было отказано решительным толчком. Крепенькая, легкая Тамара унеслась в потоке людей. Махнув рукой, Игорь пошел обратно.
Совсем баба остервенела. Что ей надо? Доказать: вот я какая, а ты - ду-рак, простофиля. Так взяла бы и просто сказала: ты дурак. Ну я бы и пошел. Как дурак. Зачем самой-то? Все-таки шесть литров тащить тяжело. Глупая.
Тамарина легкость и быстрота увязла на подступах к лестнице. Привстав на цыпочки, она потянулась посмотреть, что за пробка впереди.
Кучка юношей в темных, перепоясанных балахонах застопорила движе-ние. Склонив головы, застыли у развилки с глухим песнопением, вроде совер-шая какой-то обряд. Толпа позади старалась сдерживать нетерпеливый ропот.
- Лариса Анатольевна! - вдруг что есть мочи крикнула Тамара, тыркнув-шись вперед.
Обернулась женщина в черной с сединой короне из заплетенных в косу волос.
Это она! Сколько лет... Но все помню. Помню, моя замечательная, самая любимая. Моя учительница. Всё такая же. Ну почти такая же.
- Лариса Анатольевна, не уходите, подождите! - просила Тамара, под-прыгивая на настиле.
Женщина успокаивающе помахала ей рукой.
- Кого ты увидела? - спросил стоявший рядом с ней мужчина.
- По-моему, бывшая моя ученица. Вадим, сынок, не держи меня так креп-ко, я не упаду.
Толпа колыхнулась и двинулась вперед. Вадим потянул мать направо, в сторону большой деревянной купели с закрытой бревенчатой пристройкой у дальнего края.
- Нам туда, мамуля. Надо, говорят, начинать оттуда, - просительно пояс-нил он, ведя мать под руку.
Лариса Анатольевна, босиком, в белом длинном платье-рубахе, зябко поежилась и, высвободив руку, отодвинулась к перилам помоста.
- Подожди! - устало воспротивилась она и, опершись животом о перила, поправила шпильки в косе. Откинув голову назад, с шумом втянула воздух. По-ра. наверное, волосы уже остричь. Тяжело. Так где ж там ученица? А! Вон она стоит.
Тамара топталась на развилке. От Ларисы Анатольевны последовал знак идти к ним, и она, обрадованно кивнув, крикнула:
- Нет! Мне надо сейчас наверх. А потом я буду ждать вас здесь внизу.
Вадим легонько подтолкнул мать к купели.
- Ну давай! Пока народу мало, - поторопил он. - Ты ведь не боишься. Не боишься ведь, мама?
В ледяной купели, вспенивая воду, носились из конца в конец двое, глад-кие, плотные мужики, похоже, что моржи. К тому же один с усами.
Лариса Анатольевна подошла к краю воды и, чуть подавшись вперед, вперила застывший взгляд вглубь.
- Теперь мне уже ничего... - медленно выговорила она, - не надо бояться. Но... - отпрянув, она кивнула на проплывших у ее ног моржей, - пойду после них.
Досадливо покосившись на мужиков в купели, Вадим почтительно кивнул матери. Высокая, худая, в длинном белом балахоне, она стояла у воды. отражаясь в ней, как свеча.
- Да, мама. Не надо с ними. Совсем не тот эффект будет.
- Вадим... - укоряюще начала Лариса Анатольевна и, не договорив, при-крыла веки.
Не надо так, Вадим. Зачем? Сейчас мне бы как-нибудь с собой разо-браться. Я ведь еще не готова. Надо собраться. Самой. И ты теперь должен сам, один. Давно пора. Но, господи, какие же пяточки были пухлые, нежные. Как щечки. Нетронутые. Но так ведь не может продолжаться, Вадим! Пятки должны быть набиты и жестки. Набиты и жестки!
Вадим судорожно сжал материн локоть. Но локоть дернулся, высвобо-дился. Лариса Анатольевна снова отошла к перилам. Вадим с тягостной покор-ностью встал рядом. Оборотив вслед за матерью лицо к расстилавшемуся вдаль полю, медленно выпрямился.
Покато поднимавшееся к горизонту злаковое поле было с трех сторон окаймлено серой дорогой с запыленной полосой травы посредине. По левому краю видимого пространства, вдоль речной излучины серебристо волновались остролистные ветви ракит. По берегу реки белесыми мазками шла еще одна, но малоезженная дорога. Виднелась вдали и непременная деревушка, скалив-шая в лазурное небо ряд темных щербатых крыш.
У Вадима лицо устало утончилось и просветлело, как у затянувшего с выздоровлением ребенка. Бедный мальчик, что с ним потом будет? А может быть вовсе и не надо беспокоиться? Голова-то совсем не глупая. Но почему же эта ее неглупость так слабо проявляется, а больше - легковерие и какая-то блаженная восторженность. И совершенно бессовестный эгоизм! Как мог при-нести вчера в дом еще пару щенят. Не он же будет их кормить и пристраивать.
- Вадим, чтоб это было в последний раз!
- Ты о чем, мамуля?
- Щенки! Следующий раз я их просто выкину.
Вадим, не веря, широко улыбнулся  и перевел взгляд на купель.
- Смотри - пусто! Давай, пока никого. Руку! Я могу подержать тебя за руку. Или... хочешь, и я с тобой?
- Не надо. Дай только руку.
Закрыв глаза, Лариса Анатольевна спустилась в воду.
- Мама, с головой! Прошу тебя - с головой!
Жалостливо взглянув на сына, Лариса Анатольевна погрузилась по са-мую макушку. Вынырнула.
- Три раза! Надо три раза. Иначе не подействует.
- Бестолковый ты мой! - протяжно вымолвила Лариса Анатольевна и, не закрывая устремленных на сына глаз, погрузилась в воду. На поверхности вздулась легкая белая ткань.
Лицо Вадима мучительно скривилось, но тут мать вынырнула, и Вадим облегченно прикрыл веки. Не отрывая от него взгляд, мать снова ушла в глубь. Вадим, присев на корточки, протянул к воде руку.
- А сами-то вы что? - раздалось рядом с Вадимом. Подле бутыли с водой крепко упирались в настил ладные женские ножки.
- Он не будет, - уцепившись за руку сына, Лариса Анатольевна влезла на настил. - У него с детства водобоязнь. Вадим, познакомься - моя бывшая уче-ница, Тамара. И дай быстро полотенце.
- Очень приятно, - косясь на бывшую ученицу, буркнул Вадим и чуть на-бычился под ее колко улыбчивым взглядом. Женщина была прехорошенькая, плотно сбита, смугла, в бесцветных шортах и коротенькой кофточке.
- Ну, давай же полотенце! - Лариса Анатольевна зябко ежилась в мокром платье, облепившем ее сухощавое, с остро выступающим животом, тело. - Я положила в твою сумку. Ладно, сама достану.
- Не надо! - Вадим проворно встал между сумкой и матерью. - Надо так обсохнуть. Иначе бессмысленно.
- Вадим! - требовательно вымолвила Лариса Анатольевна.
- Хорошо, - покорился тот и, порывшись, вытянул из сумки длинный кусок белой бязи. - Тогда вот этим.
Склонив голову на бок, Тамара мерила сочувственным взглядом свою бывшую учительницу, подрагивающую под узким тонким полотнищем.
- Может, встанем туда, на солнышко? - позвала она к освещенным пери-лам помоста. - Вы знаете, Вадим, - веско добавила она, - Лариса Анатольевна всегда была нашей самой любимой учительницей.
- А для меня она - самая любимая мама! Понятно? - с нелепой задири-стостью парировал Вадим. И вдруг встревожено воздел глаза вверх, словно что-то пронеслось над его головой, после чего опустил на Тамару удивленно признающий взгляд. Тамарина рука была поднесена к губам, Вадим поцеловал кончики ее пальцев и, не отпуская, вдруг приветственно взмахнул своей и ее рукой в сторону расстилавшейся за помостом дали.
Тамара ошарашено посмотрела на учительницу, та подбодряюще ей улыбнулась.
Тень от обрыва накрывала все водолечебное сооружение. Лишь узкая солнечная полоса шла вдоль нижнего помоста. Там грелись две женщины, а поодаль от них - Вадим. Он стоял, чуть подавшись над перилами вперед, с распахнутым вниманием вбирая окружавшее его пространство.
Пространство слоисто. Первый, видимый слой его безмятежен. Но сквозь толщу расстояний доносится тревожный гул. Звук неустойчив, едва уловим. Напрягаются зрение и слух, будто возможно сейчас уловить, откуда он исходит.

Глядя в поле, Нина трет виски - свело их. Безветренным зноем сковано пространство. За спиной оно будоражится передвижениями и голосами людей. Странно, как солнечный свет изменяет звук. В тени у воды голоса звучат раз-дельно и резко, слышно всё от молитвы до мата. Сюда, где солнце, разноголо-сица доносится далеким жужжанием роя.
А тогда, в первый раз, двенадцать лет назад здесь вообще было без-людно. И тишина. Только ветер в поле. На склоне - журчание воды по камням да шатровый шелест деревьев. Сюда от самой автобусной остановки за руку вел... Кто? Казался чуть ли ни святым со светлым голубиным взором и летя-щими взмахами рук, когда стоял накануне на вечеринке в углу комнаты, долго-вязый, сутулый, так зовуще вещая о силе веры, о неопалимых разумом вещах. Просто заворожил. И пошла, когда позвал на следующий день к источнику. Всю дорогу, а это где-то час ходьбы, ничего не говорил. Сама тоже молчала. Да ещё с каким благоговением молчала! Ну как же! Столько накануне от этого своего вожатого наслушалась, что впору было теперь сокрушенно ползти к источнику на коленях. Но “впору” - только так, в мыслях. Чего самой было инициативу проявлять и валиться на колени, раз сам-то, за руку державший, двигал ногами. Хотя под конец колени как-то сами собой стали подгибаться, наверное, от ус-талости. Но в целом - о! - как хорошо было ощущать свою руку в твердой муж-ской ладони и быть ведомой к неведомому чуду - по вере исцеляющему источ-нику.
А что исцелять-то было двадцатилетней тогда студентке химфака? Что, как не душу. Чтоб сделалась она такой... Ну, какой? А такой! - Целокупной. Чтоб не проскакивали сквозь нее, как сквозь решето, увиденные свидетельства силы и славы Создателя. Ну, и что? Получилось? А получилось вот что.
Он-то - кедах, а сама - в босоножках, набрала сразу грязи и воды, проби-раясь через тряскую пойму речушки к обрыву. У подножия ноги сразу сунула в ледяную лужицу, собравшуюся среди камней под струящимся по склону ручей-ком. Провожатый тоже встал, но поодаль, босыми ногами на мшистую глыбу. Ступни у него маленькие, бледные, поразительно, как удерживается на них его долговязое, ширококостное тело. Вдруг оно сгибается в поклоне кому-то выше на склоне. Там в углублении - деревянный настил. На настиле - женщина в темном, по виду монашеском платье. Стоит, воздев руки, а ей на голову и пле-чи падают три тонкие струи воды. Там стекают с камней еще несколько потоков посильнее, но эта... как ее назвать? может, странница? выбрала такие, чтоб три раздельно, но разом на голову и плечи падали. Опустив руки, странница оттянула пошире ворот, чтоб вода проникла за вырез платья. Прямо по голому тело, верно, куда как лучше! Закрыв глаза, женщина похоже блаженствует. Хо-рошо бы тоже туда к ней забраться. Но провожатый одернул: - Не ходи!
- Почему?
- Не мешай.
- Да я и не собираюсь. Я просто рядом.
- И рядом не надо.
- Это еще почему?
- Потому!
- Ну и ладно.
Обрыв высокий, можно найти и другое место.
По крутой тропке быстро вверх. Теперь проводник позади. Отстал. И по-этому не он увидел первым то, что его убило. Да, зрелище наверху еще то!
Прямо на камнях, широко раскинув ноги, сидит рыжеволосая баба в чер-ных лифчике и трусах. Загорелое дряблое тело в пятнах  падавшей от листвы тени. Льющуюся сверху воду рыжая загребает на себя руками и ловит клацаю-щим ртом. При этом беззвучно хохочет, вздергивая от восторга колени.
Провожатый, увидев это, помертвел. И потом на негнущихся ногах дви-нулся прочь по беспорядочному нагромождению камней. Склон крут, один не-верный шаг и - сорвется. Может, конечно, молитва , которую он, похоже, шеп-тал, удержит. А может и нет. Лучше уж остановить. Нагнала, схватила за руку.
- Подожди ты! Что тут такого уж... Ну баба веселится. Так она ж скоро уй-дет.
Но он не унимался, бормотал, шагал дальше, перехватив руку, утягивал за собой. Хватка у него стала цепкая, костлявая. Смертельная хватка. Не удержится на склоне - потащит за собой.
На первом же более или менее ровном уступе с силой выдернула свою руку. Оба остановились. И тут то, что он бормотал, вырвалось из него криком: “Гадина! Гадина!” Зачем-то ему удивленно: “Кто?” Он обвел округу слепым от-чаянным взглядом и, опустившись на землю, уронил голову на колени. Постояв около, пошла обратно.
На водопаде рыжей уже не было. Ополоснула под струей лицо и попила воды, не ощутив ни холода ее, ни вкуса. И - в Москву. И забыла. Пока вот брат не привез сюда снова. Теперь здесь всё по-другому. И народ тут, и лестницы, и купальня. Воды даже набрали. Говорят, помогает. Пусть брат пьёт. Желудок у него, бедняги, побаливает. Вон растянулся на заднем сидении машины. А куда же Стас подевался?
- Во дают! - вдалеке восторженно кричит Стас.
Обернулась на крик. Посмотрела на то, что вызвало восторг. Тоже мне развлечение! И на что только силы и средства тратят...
По краю поля с диким ревом друг за другом несутся темно-синяя ауди и стального цвета джип.

На дисплее высветилось: 15:20.
Сейчас важно выиграть время. Потом наверняка выскочит какой-нибудь запасной ход. Если, конечно, игра идет по прежним правилам. Но похоже, не так что-то. Что? Спокойнее. Главное - точность и координация. Оторваться не-просто. Но надо пробовать. Стоп. Не так. Надо резким разворотом влево по-слать машину в обратном направлении. Да! Молодцом! А вот у джипа - неувя-зочка. В  яме завяз. Отчаянно ревет. Отлично! Теперь - гнать! И знать - по про-селку своя специфика.

- Нет, Вадим так лихо не водит. Даже, когда надо бы поспешить, ни за что гнать не станет. Говорю ему: “Упрям ты и зануда!”
- А он? - смеется Тамара.
- Он? - Лариса Анатольевна бросила неприязненно испытующий взгляд на сына, и глаза ее отяжелели от нахлынувшей в них нежности.
Прислонившись к подпорке навеса, Вадим пригрелся на солнце. Лицо его размягчилось в тихом блаженстве. Сильным светом размыло черты. И на коричневато-белом овале проступил нечетко, как на просроченной фотобумаге, отпечаток так и не сбывшегося обещания детства стать красивым.
Сын, мальчик! Звездочками темные глаза. Пухлые, не отвыкшие от моло-ка губы. Лоб чист, высок и невинен. Так хорош! Но как давно... Не вытянуть из дали, не миновать превращений. Нет, каким дано стать, таким и стал. Чего уж тут. Да, чего уж...
- Вадим! Вы не поможете донести бутыль до машины?
Тамарина просьба заставила Вадима оторваться от подпорки навеса. Пошел, взял бутыль. Молча, быстрым шагом направился с помоста к лестнице.
Тамарин окрик: “Нас подождите!” остановил его. Оглянувшись, Вадим ус-тавился на окликнувшую. Мать молчит, распоряжение отдала Тамара - ее и ждать.
Сложением в Ларису Анатольевну пошел: рослый, длиннорукий, и спина такая же тяжелая. А лицо... Странное лицо. Веки, ноздри, маленькие прижатые уши словно не до конца прорезаны, остался на них излишек кожи, совершенно гладкой, как после ожога. И все же лицо его чем-то притягательно. Есть в нем какая-то волнующая непроявленность. Подспудная красота. Но в этом и ло-вушка! Может заманить желанием вывести эту подспудность на свет. Но най-дется ли дура на такую красу?
Тамара скрытно улыбается и легонько трогает тонкого абриса длинную руку Вадима.
От ее прикосновения - пронизывающая дрожь до горла. Взгляд вниз на маняще лукавую, скользящую рядом женщину. Из-под короткой кофточки золо-тистый выпуклый животик с темной ямкой пупка. Голова с короткой стрижкой блестит, как горячий каштан. Обхватить ладонями и прижаться губами! Ну, что такое, фу! А, бутыль холодом по ноге! Но все равно! Так бы и шел, и нес бы все, что скажет, куда скажет. И её бы саму! Такую крепкую. Такую плотную. Такую, боже мой, каштановую...
- Вадим! - Лариса Анатольевна едва поспевает. - Вадим!
Но люди все больше и больше заслоняют от него. И вот уже видна только темная макушка - родной островок в потоке чужих. К нему тянется, его дос-тигает и у машины хватает за руку Лариса Анатольевна. Вадим, не глядя на мать, руку свою выдергивает, а Тамара знакомит: - Мой муж, Игорь. Его сестра, Нина. А это - Лариса Анатольевна, моя самая любимая учительница.
Брат и сестра кивают.
- Вадим! Ну! - призывает его Тамара.
- Что? – не понимает он.
- Где же твое коронное: “И моя самая любимая мама!”
Вадим с подслеповатой растерянностью оглядывает публику, пытаясь улыбаться.
- Не обязательно каждый раз об этом говорить! -  мелким выпадом обо-роняет его Лариса Анатольевна.
И тут вдруг Вадим обхватил голову руками и вроде как расхохотался. Да, скорей всего так оно и есть, потому что притоптывает ногой, как от смеха.
Глаза Ларисы Анатольевны остекленело застывают на сыне. Воспалив-шееся, как от близкого костра, лицо ее стало смиренно отстраненным.
- А мой сын где? - нарочито громко вопрошает Тамара.
- Да здесь я! - тихо одергивает ее Стас.
- Господи, а я и не заметила, что ты тут.
Отирая слезы, Вадим удивляется: - У тебя уже такой большой сын!
И на это к нему - светящая ожиданием улыбка.
Сцепив взглядом Вадима и Тамару, Нина иронично дернула губами и отошла на край запруженной машинами поляны. Закурила. С оценивающим прищуром выпустила струйку дыма.
Так, началось и у этой киндеркюхен. Как скучно! И с кем! Да еще при такой мамаше. Но, может, и поделом. Посбивает спесь. Интересно, как быстро у них это раскрутится.
Оглянулась. Ни намека на раскрутку. Брат с Тамарой сидят рядышком на раскладных стульях и тихо-мирно пьют чай из термоса. А Тамарина учительни-ца, наклонясь корпусом, стремительно движется прочь, за ней поспешает сын с вытянутой рукой. Смешно. Жалкое зрелище. Господи, нет! Ну почему опять этот скрежет зубовный! Зачем! Ведь счастлива. Счастлива же я! Из всех возможных в данной ситуации вариантов в наличии самый лучший - любимый дом, работа, друзья, и там вон брат, а дома мама, тьфу-тьфу, здорова. Так что же? А! Жажда завершенности - своей второй половины. Ау, где она, эта половина? Нет этой половины. Не видно. Почему? Смирения нет? А на черта это смире-ние, если под ним корёжит, ломает. Что? Нужно другое смирение? Смирение перед самой собой. Ну, это уже куда ни шло. Да, поняв себя, смириться с тем, какая есть, и не ломать себя ни под какие шаблоны. Господи, где ж взять силы и смирение? Господи!
Сами собой руки чуть в стороны, глубокий вдох, задержка дыхания. Нина приподнимается на цыпочки. Под небом, как под водой - просторно и всеедино. В горле - смех.
От внезапного рева из-за косогора Нина осела на пятки.

Показатель часа вымигнул: 15:45. Неподвижный ландшафт активизиро-вался. - В деревню на косогоре въехал черный джип, чероки. В рассыпную ста-до коз. Чероки, не выключая мотор, встал под дубом. Теперь внизу под косого-ром на дорогу вынеслась темно-синяя ауди. Что привело чероки в немедлен-ное движение. Траектории следования машин - под углом к друг другу. Резуль-тат расчета пока не ясен.
И вдруг вопреки всему на скорости дверца ауди приоткрывается.
- Прыгай!
- Ты что?
- Прыгай!
- Не могу.
- Это же конец. Понятно?
- Как?
- А вот так! Пошла!
Кубарем светлый ком сгруппировавшегося тела - на землю. Развернулся в девичью фигуру. Она - стремглав к толпе на поляне под обрывом.
- Девушка, вы что!? Нельзя поосторожнее? - Лариса Анатольевна поти-рает плечо. Ушибившая уносится прочь, даже не оглянувшись. И теряется в веренице идущих к источнику.
- Видела? - Вадим кивнул вслед исчезнувшей девушке.
- Больше почувствовала. Вот негодяйка - даже не извинилась.
- Нет, я не к тому. Эта девушка... - Вадим замялся.
- Что? Понравилась? - механически спросила Лариса Анатольевна, пере-кладывая мокрую рубаху из сумки сына в полиэтиленовый пакет. Кинув пакет на заднее сидение машины, села впереди, оставив дверь открытой.
Пора ехать. Что там Вадим мешкает? Зябко, хотя солнце-то еще высоко. Куда это Вадим смотрит? А залысины у него стали еще больше. Говорила столько раз: не мой голову так часто даже с этим твоим чудодейственным оду-ванчиком. Нет, во что уверует - не собьешь! Неужели уже стареть начал? Мой мальчик, как вдруг? Рано ведь. Надо ведь еще жениться. Только вот на ком? Куда это он вдруг пошел? Чуть ли ни бегом. Та девушка..? Нет, для него лучше бы постарше. Но только без детей. Детей надо своих. Его... и его жены. Дети, дети, какие это будут дети, если уж он, мой сын, не такой, как бы хотела. Такой он какой-то замороченный, куда-то в свое упертый, и словно не видит, что во-круг делается. А я вижу: плохо ему будет, если останется один. А пока вот за-нятие себе нашел - лечить взялся, сюда привез. Зачем? Природа все равно возьмет свое. Все равно возьмет. Да и отдавать надо. Но он - мой сын. Мой мальчик. Только уже лысеет. Вот, вот! Давно пора было от него отстать. Ос-таться одной. Нет, что же это такое! Пора ехать. Куда это Вадим подевался?
Целенаправленно Вадим пробирается по лестницам вверх. Вот он достиг последней площадки. Но не успокоился. Продолжает водить головой по сторо-нам, высматривать. Взгляд теперь пошел сверху вниз по всем уровням соору-жения. Цепкий, ищущий. Остановился.
Она снимает с ног обувь - светлые легкие лодочки. Платье тоже легкое, светлое, узкое на бедрах. Бедра у нее округлые и тонкие. Выпрямилась. Расте-ряна. Еще бы! Но должна и радоваться. Ведь вырвалась на такой чудовищной скорости. Не далась. Освободилась. Что теперь будет делать?
Что теперь делать? Одна. Без денег. Без документов. Все там, в машине. И место тут какое-то странное. Вода ручьями, люди под них друг за другом. По-деловому так, с бутылями. Смешно повизгивают, но, видно, нравится. Ногам хорошо, прохладно. А то от этой гонки совсем затекли. Что там теперь у них? Нет, все будет нормально. Это же не может быть серьезно. Ну еще там попу-гают, поиграют и отстанут. Друзья ведь вроде были. Это так, на всякий случай - “прыгай!” Странное сегодня солнце. Похоже на луну. О, господи! Что ж такое! Опять они! Прямо по полю лоб в лоб. Увернулся! Ну давай, давай! ауди, ми-ленькая, не подведи! Надо быстро вниз, на тот помост. Оттуда виднее.
Вадим рванулся вниз по лестнице, держа взгляд на бегущей в светлом платье. Пролет, еще один, еще... Что это она? Прямо в одежде! Поскользну-лась? И - в купель!
Льдом вода. Охолонула. Стиснула тело, горло, лоб. Дна нет. Не от чего оттолкнуться. Не дохнуть. Это ужас. Ужас. Вниз. Пускай И покой. Звездные ромбы и волны вместе и в стороны. Все. Тихо.
Сквозь толщу воды различима стоящая на дне в светлом платье. Бро-сившись плашмя на настил, Вадим свесился вниз, дотянулся рукой до плаваю-щих, как водоросли, длинных волос, схватил, обмотал вокруг кулака и рванул. Девушка тут же заработала руками на всплытие.
- Прокашляйтесь! Еще! Вот так. Все будет хорошо. Сейчас я вас разотру. Вот так. Снимите платье. Давайте помогу. Спрячьтесь за меня. Все будет в по-рядке. Все теперь будет в порядке.
Стянувшая с себя платье припала к спине Вадима. А он старательно вы-кручивал шелковый жгут.

Показатель часа мигнул: 16:10. И погас.
За краем поля взметнулся черный клуб дыма. Взрыв пламени. И грохот. И снова пламя. Взрыв. В полнеба клубящееся месиво черного с алым.
Она сползает вниз по спине Вадима. Вадим быстро оборачивается, под-хватывает. Но тут жесткий рывок из его рук. И все. Ни платья в руках, ни де-вушки.
Куда же она в мокром! Почему? С машиной теперь все кончено. Опа-саться нечего. Осталась бы. Как никак спас ее. Припала ведь и стала горячей. А теперь вот убежала.

- Доигрались! - Игорь еще старательнее принялся тереть тряпкой ветро-вое стекло.
Порыв ветра донес сильный запах гари. Заставил обернуться к полю. У дальнего его края - черные лохматые хвосты прибитого дыма и пожелтевшее свечение огня.
Сплюнув, Игорь бросил тряпку на капот и отошел к багажнику. Маши-нально открыл его. Барахлом там надежно укреплена прозрачная, холодная шестерка бутылей с водой. Рука потянулась взять, чтобы попить. Но не стал, захлопнул багажник.
- Стас! - жесткий окрик на сына, упорно смотревшего на застывшую у го-ризонта картину катастрофы. Мальчик опустил голову.
- Стас! - мягко позвал его снова.
Да, вот ведь как кончилось. А думали небось: машины крутые, вынесут. Не вышло. Нет чтоб по дороге гонять - по буеракам понесло!  А все, чтоб дока-зать, кто на что годен. Да, вот так все время и доказывай, пока шею не сломишь. Остановишься - на свалку загонят. Или загрызут как слабейшего. А выскочить из гонки уже не получится. Не дадут даже свои. Похоронят заживо. Та же Тамара - приноси да приноси, не останавливайся. А Каином или Авелем при этом окажешься - это уж как ихнему богу вздумается.
Игорь невесело усмехнулся и дал подзатыльник проходившему мимо сы-ну.
- Ты чего? - поразился тот.
- Это ты чего!? Думал - игрушки, как на твоем компьютере. Нет, тут все по-настоящему - и машины сгорели, и люди погибли. Так что все серьезно. И надо по-быстрому отсюда убираться. Милиция наверняка нагрянет, еще в свидетели попадем. А где Нина? А, да, пошла еще раз... Стас, беги, зови мать. Она пошла к этой своей бывшей учительнице. Их машина где-то на том конце поляны. Скажи, если хочет успеть на службу в Лавру, пусть идет по-быстрому. Сама всех торопила, а теперь застряла.
На другом конце поляны уже опустело. Машины разъехались. Кроме од-ной. Ее металлический кузов сиротливо торчит средь вернувшегося к прежнему пейзажа.
Опираясь рукой о верх раскрытой дверцы автомобиля, Тамара сверху вниз смотрит на багровевшее пятнами лицо Ларисы Анатольевны, растерянно бормотавшей: - Нет, не может быть. Не может этого быть. Нет, я...
- Да перестаньте, Лариса Анатольевна! - прервала ее наконец Тамара.- Как это на вас не похоже!
Жирным крестом по застрявшему в памяти прекрасному образу води-тельницы и наставницы, у карты мира объяснявшей где, что и как. Все, этой географички больше нет. А может, никогда и не было. Просто от жажды учени-чества мерещилась.
- Говорю вам, - напирает Тамара, - Вадим болен. Серьезно болен. У нас хоть и просто районная поликлиника, но такие случаи бывали. Первый признак - водобоязнь. Это ведь у него с детства? И как вы могли такое проглядеть, упустить! Вы же все-таки мать. Он - ваш единственный сын.
- Тамара! Ну что ты так..!  - взмолилась Лариса Анатольевна.
Нет, добить, затоптать.
- Это может прогрессировать. И наверняка будет, если сейчас же не при-нять меры. Это трудно, но возможно. Есть наработанная схема лечения. Я ее знаю. Вполне вероятно, что она поможет.
- Но я... - попробовала воспротивиться Лариса Анатольевна.
- Что - вы? - Тамара спеленала ее ласково непреклонным взглядом. Ла-риса Анатольевна уронила голову на грудь.
- Мама! Ты что? - подбежавший Вадим присел подле нее на корточки. - Тебе плохо? - Взгляд его поднялся на Тамару. Та недоуменно развела руками.
- У тебя рубашка спереди вся мокрая, - вдруг заметила Лариса Анатоль-евна и провела по ней рукой, затем вдруг жестко схватила сына за плечо: - Иди сейчас же окунись в воду. Слышишь? Сейчас же. Я буду тебя здесь ждать.
- Мама, с чего это ты вдруг?
 - В конце концов ты должен когда-нибудь это сделать! Прыгни в воду и всё.
- Зачем?
- Прыгни и всё. И не спрашивай зачем. Если не станешь, я не знаю, что с тобой сделаю! - внезапно рассвирепев, пригрозила Лариса Анатольевна.
- Хорошо, хорошо, - озадаченно рассмеялся Вадим.
- Сейчас же!
- Ладно, иду, - и бросил на Тамару пристальный, неузнающий ее взгляд.
- Неужели боитесь? - лукаво улыбается женщина.
На пути к источнику - никого. Опустив голову, Вадим идет в ослепляющей решимости, спотыкаясь. Спину греет солнце. По настилу через приречную топь - граница освещенности и тени. Перейдя ее, вскинул голову, но поздно - вре-зался плечом в плечо идущей навстречу Нины. Из-под наброшенного на голову полотенца брызнули задором карие глаза.
- Извини - занавесилась.Что, тоже решил? - скидывая полотенце на пле-чи, Нина загородила дорогу. - И правильно! Иди! - с жаром призвала. - Вода - лед, но тело все горит. Просто отлично!
Вадим дернул губами, изображая улыбку. Двинув корпусом вперед, пока-зал, что намерен идти дальше.
- Да, да, проходи! - Нина дала дорогу. - Я уже третий раз была. - И, об-сушивая волосы, в спину Вадиму: - А ты какой раз идешь?
- Это важно? - оглянулся Вадим.
- Да в общем нет, - просто рассудила Нина и, словно не от самой себя, отстраненно добавила: - Поспеши. Пока еще солнце светит.
Разошлись.
Нина двигалась, с озадаченной сторожкостью вслушиваясь во что-то внутри себя. Потом вскинула голову, как бы вынырнув, и через пару шагов вновь обрела вид взбодрившейся, довольной купальщицы.
Высоко сквозь синеву прорезался белёсый диск луны. Напоминал - будет ночь. Но еще не скоро. Есть еще время при дневном свете. Что-то сделать.
Прежде всего проветрить квартиру. Небось напекло за день. Потом... Нет, это можно отложить до понедельника. А по приезде не лучше ли будет вообще ничего не делать? Устроиться где-нибудь поудобнее и заново перечувствовать все испытанное за день. А было не мало. Окатывала ледяная, кристальная вода. Прорывалось сквозь листву небо. Перемежались под ногами топь, доски, камни. А на горизонте полыхал огонь, далеко, красиво и совсем не страшно. Всё, всё это собрано внутрь. А дома можно будет накопленному дать ход, пережить все заново. а потом скрутить обратно внутрь и унести с собой. Почти блаженство!
Нина задержала шаг и оглянулась на выступавшие клином  от берега к тропинке кусты.
Действительно, печальная там картина. - Обхватив голову руками, вся скрючившись в мокром платье, дрожит то ли от холода, то ли от плача девушка. Ей плохо. Кожа посиневшая, в мурашках. Но на ногах держится устойчиво. Хо-рошо сложена. И платье на ней не из дешевых. Что же могло расстроить такую красотку?
Встретившись взглядом с дрожавшей в кустах, Нина вдруг ей поклони-лась. Выждав секунду, смутилась и унесла себя прочь.
Вот-вот - шла себе и иди. Иди, иди, кто там тебя ждет... Кто-нибудь на-верняка ждет. А меня уже нет. Никого нет. И что теперь? Но как могло так полу-читься? Схема же была предельно проста. Получаем - расплачиваемся. И ведь были абсолютно уверены - будет чем. А оказалось, расплатиться кроме как жизнью нечем. Господи, за что? Ведь могли же они еще подождать. Наверняка бы как-нибудь выкрутились. А теперь - ничего. Никто уже ничего больше не по-лучит. Никто. Ужасно получилось. Будто нарочно было подстроено кем-то дру-гим, чтоб испытать: кто кого или что там кого. И теперь вот никого. Куда теперь? Надо идти. Не оставаться же здесь. Идти и по дороге решить.
- Простите! Простите! - пятясь, пробормотал Стас и пустился бежать дальше, возобновив смешки, прерванные столкновением с вышедшей из кус-тов девушкой.
Едва достигнув машины, тут же выпалил:
- Там такое видел! Этот дядька, сынок твоей, мама, училки, в ручье пла-вает, руками по дну, длиннющими ногами по воде молотит. До купальни что ли не утерпел, решил поближе искупаться?
- Я куда тебя посылал? - надвинулся на сына Игорь.
- А что? Мама ведь здесь. А я искал... - заюлил бедный Стас.
- Где ты искал?
- Подумал, может, она захотела еще раз искупаться.
- А сам?
- Что?
- Голова мокрая, вот что. Я тебя за матерью посылал, а не купаться. Бы-стро в машину. И едем!

Бабулька у плетня повернула голову вслед проехавшей машине. А когда та исчезла, голову свою выправила, чуть свесила вниз и уперлась взглядом  перед собой. Когда мимо проходила съежившаяся в мокром платье девушка, окликнула её:
- Куда такая? Простынешь. У меня печь растоплена, еду варить собра-лась. Идем, обсохнешь. Поспеешь на автобус в восемь.
У горящей печи открыта заслонка.
- Как звать?
- Вера.
- Подвигайся, Вера, поближе к огню. Быстрее будет.
Жар охватывает тело. Пламя, пожирая поленья, то вздымается, то опа-дает. Движение вглубь под горящими обломками, по горячему пепелу. Дой-дешь- не дойдешь до свободного пространства, где начнется новое горение жизни.
Заслонка захлопнута. Пора ехать.
Сквозь темноту двадцать первого часа субботы по магистральному шоссе тянутся вереницы огней. Навстречу - белых, вдаль - красных. Факельным шествием несут жизнь. Друг за другом, рядами, на исходе двадцать второго числа августа месяца, каждый к своему по назначению.