Жил-был Васька. гл. 3. Самбисты

       
        Когда с йогой было покончено, Васька как-то вдруг заскучал. К тому же за окном трещали морозы, и ветра, словно стая голодных волков, тоскливо выли, толкаясь в окна. Между тем, до зимних каникул оставалось недели две - невероятно долгий срок, если пропускать его через узкую щёлочку Васькиной скуки.
    
        Обычно придя из школы, он закидывал свой ранец куда-нибудь подальше, обедал и потом сразу, принимался скучать. Несколько раз он пробовал рисовать. Однако вместо македонских воинов и тевтонских рыцарей у него получались всё какие-то жалкие уродцы, с непомерно большими головами  и со скрюченными, как у паралитиков ногами. Он в досаде рвал изрисованные листы на мелкие кусочки и швырял их в мусорное ведро.
    
         Потом он долго и бессмысленно блуждал по квартире, качая головой из стороны в сторону. Иногда, от скуки, он даже соглашался поиграть с бабкой Полиной в дурачки, до которых она была большая охотница. Собственно, из-за этих-то самых игр, отношения между ними заметно пошли на лад. Но играть с бабкой Полиной не было никакой возможности: во-первых, она ужасно жульничала, а, во-вторых, всякий раз, когда проигрывала, принималась брюзжать, и потом до самого вечера с ней не было никакого сладу.
    
         Как раз в один из таких дней в прихожей захрипел звонок. А хрипел он оттого, что, видимо, сорвал голос или простудился, а у отчима никак не доходили до него руки. Васька пошёл открывать.
    
         На пороге стоял Лёнька. Как всегда, синий и озябший. Лёнька страшно страдал от морозов. Он ухитряясь застывать до звона в суставах даже в своём овчинном полушубке. И всё же какая-то неведомая сила гнала его на улицу из тёплой квартиры. Вот уж кому никогда не бывало скучно.
    
         - Я вот, что решил, - сразу с порога объявил он, - я, Васька, решил записаться в самбисты.
    
         Он стянул с головы ушанку и метко запустил ею в Васькину шапку, мирно дремавшую на вешалке. От толчка обе шапки свалились на пол, но друзья не обратили на это внимания. Они отправились в зал.
    
         Из-за шторок, закрывавших дверь в заднюю комнату, тотчас высунулся нос бабки Полины. Она подёргала им, как бы к чему-то принюхиваясь, и снова исчезла.
    
         Как и всегда, когда у Лёньки рождалась новая идея, он бывал возбуждён и немного заносчив. Но сейчас он вдобавок хотел показать, что уже и так почти что самбист, а заодно и продемонстрировать, сколько в нём заключено ловкости и силы. Что-то даже странное сделалось с его походкой. Весь напружиненный он передвигался по залу, усиленно раскачиваясь из стороны в сторону и удерживая руки как бы наотлёте. Он даже и в кресло не захотел сесть обычным порядком, а обрушился на него так, что оно тревожно крякнуло и покачнулось.
    
         Дивясь столь разительной перемене, Васька исподтишка за ним наблюдал.
    
         - А разве туда таких, как мы записывают? - поинтересовался он, не столько обрадованный, сколько озабоченный очередной Лёнькиной затеей.
    
         - Что ты этим хочешь сказать? - отозвался Лёнька, выгибая грудь и откинув голову назад.
    
         - Да нет, ничего. Только ведь нам всего-то по десять лет. Я об этом.
    
         - Во-первых, что б ты знал, мне уже целых одиннадцать. А, во-вторых,  я думаю, что туда берут всяких... И хватит болтать, - верно, кого-то изображая, прикрикнул он. - Ты лучше сразу скажи, идёшь со мной записываться или не идёшь?
    
         Лёнька решительно переродился за те несколько дней, что они не виделись. Даже и в голосе его появилось что-то чрезвычайное, словно бы он повзрослел враз на несколько лет.
    
         Правду сказать, Васька был вовсе не уверен, что самбо - это то, что ему  нужно. Однако, поразмыслив, он решил, что самбо всё-таки лучше, чем вообще ничего. Да и мог ли он допустить, чтобы Лёнька занимался борьбой один, без него, а значит, с каждым днём становился всё сильнее и сильнее. Ведь как-никак, хоть они и были друзья, но между ними всё время происходило  как бы тайное соперничество в силе. Пока в этом соперничестве никому не удавалось взять верх и поэтому сохранялось что-то вроде шаткого равновесия.   
Короче говоря, Васька решил не отставать от друга.

         Уже на другой день, к половине четвёртого, друзья отправились в спортивный зал “Динамо”, находившийся в шести кварталах от дома. Всю дорогу Лёнька болтал без умолку и, между прочим, проговорился, что записаться на самбо его надоумил отец.
    
         - Он мне сказал, - самодовольно ухмылялся Лёнька, - что я уже подрос, и что, чем попусту болтаться по улице, мне бы не помешало заняться чем-нибудь полезным. Ну вот, хотя бы самбо. А ещё он сказал, что самбо мне всегда пригодится.
    
         Они прибыли на место как раз к началу тренировки. Сам тренер, в серой борцовке, стянутой синим поясом, будто нарочно поджидал их у входа. Это был здоровенный дядька, с хмурым, кирпичного цвета лицом.
    
         Он с усмешкой оглядел друзей и, пока Лёнька растолковывал ему о цели прихода, с хрустом чесал свою плохо выбритую щеку, переводя взгляд с одного на другого.
    
         - Ну, этого я, пожалуй, возьму, - показал он пальцем на Ваську, - А ты, парень... Лёнька, кажется?.. Ты пока ещё хлипковат. Не кормят тебя, что ли, совсем?
    
         От обиды и отчаяния Лёнька лишился дара речи. А придя в себя, поспешил заверить тренера, что он ест за двоих. При этом из Лёнькиных глаз выдавились две крупные слёзины. Как бы то ни было, а его запальчивая речь произвела впечталение.
    
         - Ну, чёрт с вами, - пожевав губами, согласился тренер, - идите переодевайтесь. Он снабдил друзей борцовскими куртками, которых с лихвой хватило бы, чтобы обернуться три раза.

         Управившись, наконец, с поясами и натянув на ноги кеды, Лёнька с Васькой совершенными клоунами предстали перед взорами двух десятков самбистов, выстроившихся в зале, вдоль взятых сеткою окон. Вид новичков привёл их в весёлое расположение. Грянул хохот, от которого даже заскрипела стальная сетка, и воздух задрожал в упругих раскатах.
    
         Сильно обескураженные, но решившие нипочём не сдаваться, друзья скромно заняли места в самом конце шеренги. Но впереди их ожидало разочарование - вместо того, чтобы начать разучивать приёмчики, тренер заставил их вместе с другими бегать по периметру зала и выполнять замысловатые упражнения.
    
         Хватило и десяти минут, чтобы друзья как следует выдохлись. А ещё немного погодя, уже имели столь жалкий вид, что без слёз на них невозможно было смотреть.
    
         Словно пьяные, они продолжали передвигаться, дрыгая по команде руками и ногами, и стараясь из последних сил не отстать от других. С завистью и отчаянием они посматривали на впереди бегущих, в движениях которых не было и намёка на усталость.

         Ещё некоторое время они крепились, пока у бегущего впереди Лёньки не заплелись ноги, и он не шлёпнулся на четвереньки. Запнувшись об него, свалился и Васька.
    
         - Не отставать! - гремел тренер. - Живей, живей поднимайтесь.
    
         Но друзья беспомощно барахтались, как перевёрнутые на спину жуки. Лёнька чуть не плакал, умоляя взглядом оставить его в покое. Васька выглядел несколько бодрее, однако, тоже был не прочь отлежаться на прохладном полу. Но надо было вставать - им и без того хватало позора.
    
         Утвердившись на ногах, Васька стал тянуть Лёньку за руку, но тот весь обмяк и налился такой тяжестью, что его невозможно было оторвать от пола.
    
         - Брось его, - раздался голос тренера. - Пускай валяется. Я же говорил: хлюпик.
    
         Он препоручил обездвиженное тело Лёньки парням постарше, которые, живо подхватив его на руки и перенесли на маты. В этом зале маты покрывали почти всю середину зала. Васька же, чуточку передохнув, последовал за остальными.
    
         На его счастье, разминка скоро закончилась. За нею, однако, пошли упражнения на матах, с кувырканиями и со всеми прочими выкрутасами, что оказалось не менее, а, быть может, даже более изнурительным занятием.
    
         В конце концов, когда дело дошло до приёмчиков, друзья мечтали лишь об одном - это побыстрее выбраться из душного, пропахшего потом, зала и вообще убраться отсюда подальше. К тому же, у тренера и в мыслях не было обучать их приёмчикам. На их счёт у него были другие планы. А именно те, что им с Лёнькой надлежало сперва хорошенько выучиться падать. И вот друзья попеременке стали шлёпаться на мат так, как их учил этому тренер.
    
          В общем, дело это было не хитрое. Васька быстро освоился и даже стал поучать Лёньку, которому всё никак не удавалось сгруппироваться, и он каждый раз неловко шлёпался на мат, морщась, и, делая страдальческую мину...
    
          По дороге домой Лёнька не проронил ни слова и только угрюмо покряхтывал, когда Васька делал попытки его приободрить.
    
          - Ничего, - говорил Васька, - это только сперва так тяжело. Вот увидишь, немного потренируемся и станет легче.
    
          Бог знает, о чём в этим минуты размышлял Лёнька, но судя по его желчным ухмылкам, он вовсе не разделял Васькиного оптимизма. Ну, а когда настал день следующей тренировки, и Васька заскочил за ним, то, прикинувшись больным, так расхныкался, что и дураку было ясно, что он попросту врёт, и что на самбо его никакими коврижками не заманишь.
    
          Месяца через три Васька тоже перестал туда ходить. И хотя тренер его подхваливал и даже говорил, что у него отличные данные, ему это было неинтересно. Куда лучше гонять шайбу на крошечном катке, устроенном пацанами прямо под окнами. А самбо ему представлялось слишком скучным и утомительным занятием.
    
          Между тем Лёнька, когда болтал с местными пацанами, всякий раз выискивал случай, чтобы обмолвиться, что вот, мол, и он когда-то занимался самбо.