Жил-был Васька. Часть вторая. гл. 1. Лёнька Востри

        Не успел Васька вернуться в город, как на другой же день очутился в пионерском лагере. Лагерь этот находился в живописном местечке, на берегу Зеи.
    
        И всё бы ничего: зелень, тенистые аллеи, опять же, и река под самым боком, но уж очень Ваську утомлял здешний режим. Все эти подъёмы и отбои, линейки и хождения строем. Но больше всего ему досаждали воспитатели и пионервожатые, которые никак не хотели оставить его в покое.
    
        Как бы то ни было, он дотерпел до конца смены и, когда за ним приехали родители, с лёгким сердцем покинул эти места.
    
        Ехали на зелёной “Волге”, на которой отчим возил своих милицейских начальников. Дорогой родители загадочно помалкивали, но потом всё-таки сообщили о том, что они больше не живут в подвале, а живут в прекрасной двухкомнатной квартире, в недавно выстроенном четырёхэтажном доме.
 
        Этот дом стоял в глубине двора, по соседству с мрачными, почерневшими от старости халупами, правда, вблизи него уже расчищали площадку под новое строительство  и даже пригнали экскаватор, чтобы рыть котлован.
    
        Впрочем, место здесь было отличное: недалеко от центра, а до Амура и вовсе рукой подать - только и делов, перейти главную улицу, и там с полквартала, вот уже и берег. Но плохо было то, что у Васьки здесь не было ни друзей, ни знакомых.
    
        В новой квартире ему отвели старый, жёсткий диван, некогда служивший сиденьем в машине, но потом немного переделанный отчимом под мебель. Диван этот находился у стены, в дальней комнате, где, кроме Васьки, поселилась со своей кроватью и Полина Родионовна.
    
        С утра родители уходили на работу, а Васька оставался в обществе сварливой, вечно чем-то недовольной бабки Полины, с которой они то ссорились, то снова мирились по два, а то и по три раза на дню.
    
        Между тем, дом ещё не был заселён полностью; к нему то и дело подъезжали машины, гружёные мебелью и прочим домашним скарбом. Для Васьки стало излюбленным занятием, устроившись на заборе, наблюдать за новосёлами.
    
        Однажды, когда он как обычно торчал на заборе, ко второму подъезду подкатил здоровенный грузовик, по виду военный. Из-под брезента у него топырились вещи. Солдаты, в пилотках, пососкакивали с кузова и, под командой молодого офицерика, стали стаскивать мебель и заносить её в подъезд. Тут же подъехал “Газик”; из него выбрался высокий, солидный дядька, в милицейской форме, и сразу направился к офицеру. За ним повылезали его жена и двое пацанов. Один уже совсем большой, - он сразу скрылся в подъезде, - а другой, длинный и худой, примерно одного с Васькой года, увидав на заборе Ваську, подошёл к нему.
    
        - Ты тоже из этого дома? - спросил он.
    
        - Ну да, из этого, - ответил Васька.
    
        -  А чего ты тут делаешь?
    
        - Сижу на заборе. Не видишь, что ли?
    
        - А-а-а.
    
        Мальчишка почесал затылок, посмотрел по сторонам.
    
        - Я вот тоже здесь буду жить, - заметил он скучным голосом. - А двор, как я погляжу, совсем тут паршивый, - прибавил он, протяжно зевнув, - даже поиграть будет негде.
   
        В общем, незнакомец был прав, но Ваське вдруг стало обидно за двор, который он уже считал почти что своим.
    
        - Двор, как двор, - буркнул он, - а не нравится, так и катись колбасой.
    
        - Ты-то ещё, - мигом ощетинился длинный. - Указчик мне тоже выискался. Вот сейчас как стащу тебя с забора, тогда посмотрим.
    
        - А чего смотреть?
    
        Васька спрыгнул с забора и взял кулаки наизготовку. Но, похоже, что тот вовсе и не собирался с ним драться. На лице его показалась дурацкая улыбка. Ростом он был на полголовы выше Васьки и, как видно, ничуть его не боялся.
    
        - Ты, между прочим, со мной полегче, - убрав с лица улыбку, заметил он. - Не смотри, что я худой, зато я такие приёмчики знаю, полезешь - не обрадуешься. И брат у меня, между прочим, самбист.
    
        - Кто - кто? - не понял Васька, однако, спрятал кулаки в карманы штанов.
    
        - Самбист, - повторил длинный. - Не слыхал, что ли? Борьба такая есть - самбо называется. Там такие специальные приёмчики, чтобы без оружия разных бандитов забарывать. А у моего брата, так у него второй уже даже разряд.
    
        - А-а-а, - уже и вовсе раздумав драться, произнёс Васька.
    
        К тому же новый его знакомый вёл себя вполне дружелюбно. Он сказал, что зовут его Лёнькой, а фамилия у него Востриков. И ещё он сообщил, что перешёл в пятый класс, хотя под конец пришлось крепко попотеть, потому, что его даже хотели оставить на второй год.
    
        - А твой отец, он что, милиционер? - поинтересовался Васька.
    
        - Ну да, майор. Он в уголовном розыске работает. А у тебя отец кто?
    
        - У меня, что ли?.. - Васька был немного смущён. Ему вдруг сделалось почему-то неловко от того, что его отчим только старшина, и что он просто шофёр. Его так и подмывало насочинять что-нибудь подходящее, но, поразмыслив, решил этого не делать. Сказав всё, как есть, он однако прибавил:
    
        - А у него, между прочим, есть зелёная “Волга”, и он обещал меня научить на ней ездить.
    
        - Ух ты! - с завистью отозвался Лёнька.- Я бы тоже хотел.
    
        Они совсем было разговорились, но тут Лёнькина мать высунулась из окна второго этажа и позвала его домой.
    
        Так у Васьки появился новый приятель.
    
        Этот самый Лёнька оказался, в общем, пацаном, что надо, только уж очень шебутным и шкодливым. Его всё время куда-то несло и всюду-то ему надо было сунуть свой нос. А поскольку Васька сделался его другом, то волей-неволей и ему приходилось поспевать. Хотя сам он по натуре был больше мечтатель, и его не очень-то прельщали разные авантюры вроде тех, на которые пускался его новый приятель.
    
        Впрочем, поначалу их увлечения были вполне безобидными. Перво-наперво они из толстой проволоки смастерили себе шпаги, - это Васька, прочитав “Трёх мушкетёров”, подкинул такую идею, - и почти неделю изображали из себя мушкетёров. Гвардейцами же кардинала были кусты полыни.
    
        Сражаться с ними было одно удовольствие. Надо признать, этим “гвардейцам” приходилось несладко от Васькиной и Лёнькиной шпаг. Но друзьям это очень скоро наскучило, и тогда они принялись сражаться друг с другом. У Лёньки были длинные руки, но он был неуклюж, да и с реакцией у него было плоховато, так что Васька его почти всегда побеждал. Временами Лёнька начинал даже хлюздить, да и вся это возня со шпагами ему вскоре совсем разонравилась.
    
        А тут рядом с их домом, появился котлован, и тогда из мушкетёров друзья живо переметнулись в археологи. Когда под вечер из котлована уходили рабочие, они забирались в него и рылись до одурения в отвесных стенках, отыскивая что-нибудь интересное.
    
        Им попадались стёклышки, бусинки, кости и прочий хлам, так что и к этому занятию они довольно скоро охладели.
    
        Зато потом их потянуло на альпинизм. Для того, чтобы забираться по вертикальным стенкам котлована, требовалось немало сноровки и терпения. Тут уж друзьями овладел настоящий азарт. Они пыхтели и карабкались по глинистым стенкам, вырубая скребками уступы и шаг за шагом приближаясь к верхушке.
    
        Они, конечно же, себе представляли дело так, что будто бы лезут на какой-нибудь Эльбрус или ещё на какую-нибудь высокую гору. Иногда Васька или его торопыга-дружок сваливались вниз, и тогда всё приходилось начинать сызнова. Но эти досадные неудачи лишь ещё больше распаляли азарт.
    
        Кончилось тем, что однажды, добравшись уже почти до самой кромки, Лёнька вдруг сорвался и, падая, прихватил с собой довольно здоровенный ком глины. Этот ком ударил ему по ноге, и Лёнька потом три дня хромал и жаловался на отца. Отец откуда-то узнал о том, что случилось и хорошенько выпорол его ремнём.
      
        После этого они лазить в котлован перестали. К тому же туда вскоре загнали какую-то уродливую махину, которая, пыхтя и фыркая, целыми днями вколачивала в дно котлована бетонные сваи. Одним словом, играть там было уже не интересно.
      
        А между до начала учебного года оставалось совсем ничего, но друзья и не думали прозябать без дела. Как раз в эти дни Лёньке пришла на ум идея прыгать с парашютами.
      
        Никаких парашютов у них, конечно же, не было. Их решено было заменить обыкновенными зонтиками. Лёнька настаивал, что всего лучше было бы прыгать с крыши четырёхэтажного дома. Он утверждал, что зонтиков должно было хватить - то есть для смягчения полёта - но Ваське эта идея не понравилась. Он предложил сперва попробовать прыгнуть с балкона его квартиры, то есть со второго этажа. После недолгих препирательств, Лёнька, наконец, уступил.
    
        У Лёньки был большой чёрный отцовский зонт, а у Васьки зонт был постарее и поменьше. Стараясь не возбуждать любопытства бабки Полины, они потихоньку пробрались на Васькин балкон. Первым должен был прыгать Васька - так было решено. Притащив из кухни табуретку, он осторожно встал на неё, перелез через перила. Потом, держась за перила одной рукой, раскрыл свой зонт.
    
        - Ну, давай. Чего тянешь? - поторапливал его Лёнька. - Тут и всего-то каких-нибудь три метра.
    
        Васька колебался. Во-первых, ему казалось, что и отсюда прыгать довольно высоко, а, во-вторых, старенький его зонт не внушал ему никакого доверия. Но Лёнька выходил из себя и даже пригрозил, что, если так, то он сам первый спрыгнет.
    
        Делать было нечего, зажмурив глаза, Васька оторвался от перил. В общем, всё закончилось благополучно: он приземлился на ноги и, смягчая удар, тут же завалился на бок. Однако, как выяснилось, от зонтика не было никакого проку, потому что его воздухом сразу отшвырнуло в сторону, благо ещё, что он не сломался.

        Васька поднялся с земли, отряхнулся. Ноги его немного гудели, ну а в остальном всё было в порядке. Он отошёл в сторонку и стал ждать, когда прыгнет Лёнька.
    
        Тот, перебравшись через перила, тоже сперва оробел, хотя и притворялся, что ничего не боится. Он долго ковырялся с зонтом, останавливался, задумчиво смотрел по сторонам.      
    
        Он совсем было собрался прыгнуть, однако, взявшись переложить зонт из одной руки в другую, нечаянно отцепился от перил, потерял равновесие и полетел вниз. Он шлёпнулся плашмя на живот и затих. Зонт, весь переломанный, как-то очутился под ним.
    
        Васька поспешил к нему на помощь. Лёнька лежал, не двигаясь и не подавая признаков жизни. Его пришлось перевернуть на спину. Тут он открыл глаза, поморщился и повёл мутным взором по сторонам.
    
        - Живой?! - тряс его за плечи перепуганный Васька. - Живой?! Говори!?
    
        Лёнька глубоко вздохнул, болезненно поморщился и что-то тихо пробормотал. Васька приложил к его губам ухо. Тот сперва молчал, но когда Васька его снова встряхнул, вдруг начал молоть всякий вздор.
    
        В конце концов он окончательно пришёл в себя, потом Васька помог ему встать. Постояв так немного и как бы к себе прислушиваясь, Лёнька наконец согласился пойти домой. Дорогой он даже бодрился, пробовал шутить, хотя бледность и помутневшие глаза выдавали его с головой. На самом деле ему было совсем не до шуток.
    
        Васька проводил его до самой квартиры. Их встретил Лёнькин брат, который только тупо моргал глазами и никак не мог разобрать, о чём ему пытается сказать Васька. А Васька уговаривал позвонить в "скорую".
   
        Наконец, убедившись, что толку от него не добиться, Васька оставил друга лежать на диване, а сам сбегал к автомату и позвонил.
    
        Лёньку увезли в больницу - оказалось, что у него были сломаны ребро и ключица, так что его надолго заковали в гипс.
    
        Между тем начались занятия в школе, но Васька кое-когда после уроков навещал друга и всячески старался его подбодрить. Хотя этого и не требовалось, поскольку Лёнька и не думал унывать. Из двух зол: школа или больница, он явно склонялся к последней.