Письмо самому себе

Все пишут, не надо писать о собаках, а я напишу. Однажды, давно уже, у меня погиб друг. А у него была собака, Арна, немецкая овчарка. Крупная, красивая, взгляд прямой, серьёзнее человеческого. Хорошие собаки, они ведь не врут, не боятся. Не знаю, какие у них там были отношения, но она его одного только и слушалась. Улыбалась ему одному. Когда он умер, она заболела. Ничего не стала есть, исхудала до костей, и шерсть с неё вся повылезла, осталась только полоса по хребту. Через малое время звонит мне его мама и просит, приезжай, пожалуйста, прекрати её мучения. У неё и лишай уже, и ноги отнимаются. Что делать? Я взял пистолет и поехал. Приехал к его маме, она у калитки меня встретила. В дом заводит и говорит, не знаю, что делать. Врач смотрел, сказал, ничего не поможет. Скоро умрет, но когда - не известно. А она по ночам воет в будке, а в дом не идет. Не ест, воды не пьёт. Только воет, а когда не может выть, скулит. Слёзы какие-то тёмные текут. У нашего врача усыпляющих уколов нет, он же не ветеринар. Надо в город везти, а кто повезёт? Её же в машину не возьмёшь. Сюда, в деревню, ветеринара вызывать дорого. И никто ради этого не поедет. И не надо. В общем, не могу смотреть, как она мучается. Я послушал её, взял у неё резиновые перчатки, рабочий халат, сунул пистолет в карман и пошёл во двор. Подхожу к будке, она скулит. Тихо, видно, уже устала. Я ей говорю, Арна! Она замолчала. Только я хотел её за цепь потянуть, она сама выходит. И я вижу, ей стыдно, что она такая худая и голая. Голову опустила, хвост между ног, на меня не смотрит, ждёт. Я надел перчатку на левую руку и погладил её по голове. Дёрнул чёрт поглядеть ей в глаза. Она как - будто бы извиняется передо мной. За что? За причинённые неудобства, что ли? В том то и дело, что это я должен перед ней извиняться! А она понимает, что мне стыдно, и сама прощения просит. Я накрыл ей глаза перчаткой, поставил ствол ей к темени и выстрелил. Она упала, содрогнулась пару раз и умерла. Я положил её в пластиковый мешок и закопал во дворе у забора. Там две яблони растут - между ними. Мама мне разрешила, просила только корни не перерубить. Она потом тоже умерла, через пять лет. Не знаю, покажу ли я это письмо кому-нибудь, но думаю, что всё описано точно. Добавить могу только, что в людей стрелять, кажется, легче. А ещё я жалею, что погладил её перчаткой, а не голой рукой. Может, ей было бы не так стыдно. И мне тоже.