ни. Где? 7

- А зачем меня перевели? – поинтересовалась Уминеко, когда её наконец-то поместили в бокс постоянного хранения «Аркан», где она обычно не жила.
- Потому, что некоторыми этажами ниже от твоего привычного места обитания, в боксе «Небула» мы поместили одну из твоих подружек. Так как ваши способности изучены ещё не до конца, мы решили, что стоит быть осторожнее, и увести тебя оттуда, - сухо протянула женщина, отдавая Уминеко её принадлежности для рисования, а затем продолжила, - Стены «Аркана» обшитчы особыми сплавами металлов, сквозь которые не проходят биоволны. Ты не сможешь залезть в голову Сацуки, Сацуки не сможет залезть туда тебе. Всё просто.
Уминеко улыбнулась, а затем грустно опустила голову.
- Значит, я больше не смогу говорить с Року-тян и Хана-тян?
- Образцы 004RKZ и 005HNC? Ты с ними разговаривала? – удивленно вздёрнула бровь женщина и достала из кармана рубашки блокнот.
- Да, - кивнула Уминеко, - Я подсоединялась к ним по телепатическим каналам и мы обменивались мыслями. Получался «разговор».
Женщина молча записала всё, что сказала девочка.
- Но обидно. Даже если бы я и говорила с Сацу-тян, она бы не смогла мной управлять или вроде того. Физические контакты и ментальные – вещи абсолютно не взаимосвязанные, - продолжила девочка, - Наши мысли и действия почти не связаны, так ведь?
- Связаны, - возразила учёная, - Мозг управляет действиями.
- Мозг, - согласилась Чайка, - Но не сознание. Мозг – это просто орган, закрытый черепной коробкой, а разум – это нечто большее. Это то, что связано с душой.
Учёная убрала блокнот и молча ушла, оставив Чайку.
«Мозг и сознание едины. Душа от тела не может отделиться. Что за бред. Не буду больше слушать глупые образцы».
Глубоко вздохнув, девочка легла на мягкий пол, как звереныш свернувшись калачиком.
- Что же ты делаешь, Сацу-кун… Зачем ты их убиваешь? – закрыв глаза протянула Уминеко, и её тихий голос вялым эхо отразился от стен «Аркана».
"Ну как же… они сделали из меня чудовище."
«Сацуки?» - голос Чайки перестал звучать – теперь все шло по их, биоэлектрическим каналам.
"Конечно… наивные люди думают, что полет моей мысли остановят стены. "
 «Сацуки… у тебя даже в сознании голос такой измученный…» - грустно подумала Чайка.
"Я забыла, как звучит мой настоящий голос. Мои голосовые связки и легкие давно погибли. Я уже никогда не стану прежней. Вот он, голос души моей – измученный, хриплый, израненный. Я знаю их цель."
«Цель?» - заинтересованно спросила Чайка
"Цель всего проекта. Они хотят сделать из нас Абсолютное оружие, Уминеко. Они хотят, чтобы наша душа умерла, и мы стали покорными куклами в их руках… Если бы ты знала, что со мной случилось… Если бы ты знала, что стало с моим телом, с моей душой, со мной. Знаешь, я уже даже начала забывать своё имя, своё прошлое. С каждой каплей их веществ я чувствую, как моя душа отделяется от тела, и я превращаюсь в зомби."
«Сацуки… Сацуки, ты плачешь? Не плачь, Сацуки, не плачь!»
"Плачет тело, душа рвется. Ты просто не представляешь, как плохо на «Небуле». И не представишь. Ты нужна им… чтобы доказать, что они не просто солдафоны, которые хотят, чтобы за них работу делали маленькие девочки. Ты – их прикрытие. Ты – щит. Щит науки. Они тебя изучают, они с тобой разговаривают… А нас они собирают и разбирают, вкачивают наркотики, выкачивают, снова разбирают. Мы – полу-люди. Мы -  почти куклы."
Уминеко не ответила. Она вжалась в стену, такую же мягкую как и пол, и заревела. Залилась слезами, как это бывает у девочек в детском саду, когда их обидел хулиган. Когда упал с кровати ночью, увидев дурной сон про волка.
Сацуки слышала ее слезы, но тоже промолчала. Она хотела, чтобы Чайка напилась ее болью, поняла ее ненависть.
Если бы Сацуки могла едко улыбнуться, она бы так и сделала, но, к сожалению, ее тело не было теперь на это способно. Так тебе и надо, глупая чайка.
На крыльях веры быстрее всего срываются в бушующий океан крови и слез земли.

Когда слезы Салли на моем плече уже высохли, она потащила меня за руку в солдатскую столовую, которая находилась неподалеку. Она представляла собой просторный зал, чьи пол и стены покрывал голубоватый кафель.
- Чтобы было удобнее блевотину смывать. Тут  много раненых, - говорила Салли, не дожидаясь от меня вопросов, - Кафель, самый чистый материал.
Зал был заставлен длинными столами. Военных почти не было – человека два-три, не больше. На другом его конце ютилось крошечное окошко выдачи провианта. Молча подведя меня к нему, она показала смуглой женщине внутри своё удостоверение, и та дала мне в руки поднос с тем, что здесь считали едой.
Живот подал голос.
Действительно, я же не ел уже больше дня…
- Садись здесь, - показала мне Салли на протертое место на скамейке.
Я не решился ослушаться, и покорно сел.
- Ешь это.
Я посмотрел на поднос. Ужин солдата состоял из стакана воды, салата из каких-то овощей дикого цвета – явно синтезированных тут неподалеку, и куска мяса – вот это было действительно странно
Мясо выглядело свежим и сочным, как будто еще сочившимся соком с кровью. Поразительно, не так ли. При отсутствии первого и компота, такое второе могло любого голодного солдата с ума свести. Я кивнул, и, не решившись есть цветастый салат, приступил к мясу. Оно было действительно сочным и вкусным, слегка сладковатым. Наверное, их рецепт. Военный.
- Я помогу тебе в Кин попасть. Тебе и «Волкам», - продолжила свой монолог Салли. Я едва не подавился мясом, но Салли жестом приказала мне молчать.
- Я должна отомстить за свою сестру… ты – за свою, Ихаро, - говорила она. Я жевал мясо.
- Ты жуй, жуй. Тем более… У нас в изоляторе тут долго не живут, а я вижу, что тебе эти пацаны дороги. Горе за горе, кровь за кровь… Знаешь, Ихаро, с виду Кирен – тихий городок в провинции, но у нас тут творится такое, что тебе и не снилось.
- Фто? – с набитым ртом спросил я, и тут же получил смертельное ранение яростным взглядом Смису. Я заткнулся.
- Вообще, весь Северо-Западный сектор, от Кёсо и до самого форта Дзерико – это экспериментальная база военных. Именно поэтому все города тут такие тихие. Все в застенках, понимаешь?
Я кивнул.
- Вот Кёсо… «город шлюх». Город унижения, - говорила она, я ловил каждый ее звук, - Город унижения – лишь маска. На самом-то деле все там гораздо хуже… Гораздо.
Я кивал, она говорила.
- Ты ешь, ешь давай.
Её настойчивость меня испугала, и я, дожевав кусок, отставил тарелку.
- Да что такое с этим мясом?! – громко крикнул я, вскочив со скамьи. Двое военных сзади на меня покосились.
- Не ори, идиот, - зашипела на меня Салли, и я сел обратно, - Это мясо… это тоже часть эксперимента.
Сердце внутри меня бешено заколотилось.
- Кирен… спокойный городок… Где людей, чтобы они стали сильнее, кормят… себе подобными.
- Ее слова эхом отозвались в моей голове. К горлу подкатил комок, и я, не в силах его сдерживать, перегнулся через стол. Салли вовремя отскочила – через пару мгновений, все содержимое моего желудка оказалось на ее месте. Меня тошнило, я плевался, плакал, старался всеми методами вывести человечество из своего тела.
- Все рано или поздно узнают, - глядя на мои извивания задумчиво протянула Салли, - Поэтому и кафель. Поэтому надо вытащить твоих друзей. Пленники – это корм. Корм для адских гончих войны.
Двое военных сзади заржали, а уборщица, привыкшая к такому, молча появилась, и, стащив меня со стола, стала протирать пол и скамью.
Как я потом заметил, на столовой висела потертая табличка «Киренская Экспериментальная столовая №1».

Кагура открыла глаза, и с удивлением обнаружила, что спит не в своей комнате, в длинной мужкой футболке и мужских же трусах. Точнее, она бы и не поняла, ведь все комнаты были типовыми, но Кагура знала, что никогда бы не повесила на стену плакат, с изогнувшейся в желании жгучей брюнеткой. Скривив лицо от отвращения, Кагура отвернулась, и перевела взгляд на стол. Там, на такой же типовой, как и комната, бумаге, была записка, написанная грубоватым мужским почерком.
«Ты потеряла сознание. Я ничего такого не делал. A.D.»
- А… д… Эй, ди? Эдди, - догадалась Кагура, и солнечно улыбнулась. Вот дурак, как он мог подумать, что ты заподозришь его в таком, правда?
Встав на тонкие ноги, Кагура уперлась головой в стену, вспомнила недавний разговор. Убежать... Забрать Чайку… Жить, как настоящая семья, да? С девочкой, чью судьбу никому не пожелаешь.
Дверь шумно отъехала, и в комнату вошел Эдди, с формой Кагуры в руках.
- Кагура, - улыбнулся он.
Она улыбнулась ему в ответ, и взяла форму. Так как вчера он видел её без одежды, она больше не стеснялась, и прямо при нем переоделась в свою собственную одежду. Он терпеливо стоял и ждал, пока она оденется.
- Чайку перевели в «Аркан», - сказал он, когда она застегнула последнюю пуговицу на своей рубашке, - А тебя перевели к ней, для реабилитации.
Кагура молча кивнула, натягивая туфли на ноги.
- Она перестала разговаривать с людьми… - опустил голос Эдди.
Кагура удивленно посмотрела на него.
- Её словно выключили. Она не поет, не рисует, не разговаривает ни с кем. Это психологическое… Никто не знает, что с ней.
- Сегодня же твоя смена, Эдди? – спросила Кагура, встав на ноги и встав в дверном проеме.
- Моя, а что? – сказал он.
- Я её забираю, - улыбнувшись, сказала Кагура – Я хочу повидать Чайку.
- Эй!...  – возмущенно сказал Эдди… но тут же замолчал. Изящно подавшись вперед, Кагура нежно упала ему на грудь, а затем на секунду прикоснулась своими губами к его щеке. Он покраснел и молча отошел на кровать, а Кагура, улыбнувшись, протянула:
- Сними похабщину со стены, Эдди.
Парень густо покраснел: во дурак, действительно забыл снять, а такая шикарная женщина спала в его комнате и такое видела.
- Да не красней ты, дурак, - не снимая с лица улыбки сказала Кагура, - Что естественно, то не постыдно.
- Ах вот как, да, - в глазах Тауэрса блеснул хитрый огонёк, и он быстро, словно пума, рванул к дверному проему, схватил  Кагуру, и, ногой ударив по кнопке, закрывающей дверь, прижал девушку к стене. Пару секунд они ошалевшими взглядами смотрели друг на друга, а затем резко прижались друг к другу губами во внезапном порыве страсти. На мгновение оторвавшись от Кагуры, Тауэрс выключил в комнате свет.
- Что естественно, то не постыдно, - засмеялся он, и, по-хищнически зарычав, снова приблизился к Кагуре.

Мы решили вытащить «Волков», прикрывшись маревом густых киренских сумерек, которые у своеобразной тюрьмы как будто делались в два раза гуще. Салли отдала мне свою старую форму – она слегка мне жала, но, боже мой, она прекрасно смотрелась.
- Они сделали одинаковую модель и для мальчиков, и для девочек, - сказала она, - чтобы расходов было меньше.
Я молча кивал.
Свой шлем Салли взяла под руку, я свой не снимал – все-таки, меня могли и запомнить. К нашему маленькому повстанческому отряду присоединился, как я понял, парень Салли – ответственный за снабжение солдатский столовых «мясом».
- Мы скажем, - говорил он, не снимая шлема, - Что нам нужна большая партия мяса.
В форме его невозможно было отличить от меня – разве что мышц было побольше. Его отличал только довольно заметный шрам на подбородке и, как мне показалось, недельная щетина.
- Ну и они, в их духе, сдадут нам «Волков» всей партией, - говорил он, - Типа «на вкус они все одинаковые».
Я кивал, соглашаясь. Салли с улыбкой смотрела на парня, как будто видела сквозь пластик непробиваемого стекла глаза своего благоверного.
- А как мы вот этого представим? – озабоченно спросила она, слегка склонив голову набок, заставив распущенные волосы упасть на плечо. Это ее слегка взбесило, и она снова собрала их в неаккуратный хвост.
Мне молча протянули удостоверение некой Шарлотты Кай, и я тихо задергался от смеха.
- Она недавно погибла на задании, - укоризненно сказал парень, и я замолчал, - Фигура была как у тебя – чисто мужская. Жалко, но что сделаешь.
Я глубоко вздохнул и прицепил удостоверение себе на грудь. Чего только не сделаешь ради спасения Кир… «Киренских волков», да.
Никакого больше Кирсу.
Скоро мы выдвинулись. От квартиры Салли до тюрьмы было метров восемьсот, и шли мы довольно быстро. Остановившись у двери, с говорящим названием «ПИЩЕБЛОК», мы все показали удостоверения и вошли внутрь. Там, в центре большого зала, похожего на склад, стоял замызганный чем-то стол, за которым сидел тучный военный.
- Хаски, ты ли это? – обрадовался он, увидев шрамированного. Тот наконец-то снял с головы шлем и обнажил черные короткие волосы и ярко-голубые глаза. «Ну действительно хаски», - подумал я.
- Нет, это мой злой двойник, - иронично рассмеялся Хаски и протянул заполненный им же накануне бланк запроса.
- Мы там в столовке зашиваемся, подкинь пожалуйста мясца посвежее. Не избитого.
- А, вы вовремя, - улыбался толстяк, - Нам тут как раз недавно целая банда поступила. Давай я тебе этих уродов сдам, а то кормить их еще тут… Кстати, а это что за шкет сзади?
Толстяк уперся взглядом в меня, и я звучно сглотнул.
- Да какой шкет, это ж Шарлотта, - почувствовав неладное попытался замять ситуацию Хаски, но было уже поздно. Толстяк встал со своего стула и медленно, хищно, стал ко мне приближаться.
Ну вот, Юкико.
Ты попал.