Витрина оформляется

В далекие семидесятые годы ученики 190 художественной школы, бывало, спрашивали друг друга:
- Видели? Витрины опять закрыли.- это означало, что скоро они увидят новое оформление витрин Дома моделей или ателье «Смерть мужьям», что на Невском проспекте. Это даст им новый толчок для творческого роста и восполнит пробелы в знаниях, недополученных на уроках композиции.
- Видели? – Такую же фразу произносили и другие люди, тоже небезразличные к этому событию. Но если первых интересовала, как бы теперь сказали кураторы современного искусства, «инсталляция», то другие ждали события, которое иначе, как «перформансом», и не назовешь.
Детский писатель Сергей Вольф относился, конечно же, ко второй категории страждущих. Как лицо особо приближенное, он имел доступ к скрытой от посторонних глаз, внутренней части ожидаемого праздника.
- Коня, как ты это сделал, что краска так мягко растеклась?
- Усилием воли.
- Кваченя, как ты думаешь, если кусок марли натянуть на этот обруч, то им, я думаю, можно было бы ловить малька?
- Леканыч, а что Калины нет, опять что-нибудь по помойкам «выписывает»?
- Сереженька, я сейчас тебе глаз на…ты куда сел, это же заготовки.
- Не нужно никуда натягивать мой глаз, во-первых, он практически ничего не видит, во-вторых, он нужен детской литературе.-  Примерно в таком изысканном стиле проходил диалог между будущим известным литератором и будущим профессором  монументальной живописи.
Как вы заметили, появилось четыре имени собственных: Коня, Кваченя, Калина и Леканыч. Они-то и были виновниками того самого праздника, который все ждали.
Мастерская, в которой все это происходило, более напоминала пункт сбора вторичного сырья или металлолома. Художники самоотверженно трудились уже третью неделю, превращая продукты полураспада хозяйственной деятельности страны в произведения искусства, которые вскоре будут явлены народу. Вольф все это время находился рядом и своими вопросами стимулировал творческий процесс.
Наконец, ему была поручена ответственная операция. Он должен был перенести в машину стопку крыльев бабочек, выполненных в технике «батик». Миловидная женщина, зам. директора ателье, вышла навстречу из «Волги».
- Позвольте, я вам помогу ,- протянула она руки навстречу и получила от писателя легкий шлепок по ладоням.
- Не трожь  руками, пыльцу смахнешь, - строго отрезал Вольф.
Бабочки, впорхнув в машину, поедут в витрины, чтобы занять там свое место, но где они будут играть далеко не самую главную роль. Главная роль будет отведена волшебной надписи, отбитой по трафарету на тонкой белой ткани, отделяющей витрины от Невского проспекта. Надпись эта гласила – ВИТРИНА ОФОРМЛЯЕТСЯ.
Для людей, болтающихся по Невскому проспекту, для провинциалов, приехавших в Ленинград за колбасой, для спешащих с работы или на работу трудящихся, эта надпись не сказала бы ровным счетом ничего, кроме того, что на ней было написано. Разве что «интуристы», бывшие в то время, конечно же, поголовно резидентами иностранных разведок, могли заметить некоторое несоответствие такой надписи с данными в путеводителе.
Для тех же, кто знал толк в подобных делах, эта надпись была видна еще с Конюшенной площади, и они стекались к ней, как ручейки стекаются в большую реку.
Вот уже художник нонконформист Толя слез со своих баррикад, и семенит в нужном направлении. Вот и порочное дитя театрального института, артист Театра Комедии Женя, он же официально Евгений, сумевший убедить дирекцию театра в том, что он «завяжет», распушив усы, уже скребет ногтем, пытаясь отодвинуть сквозь стекло заветную ткань.
А вот и замечательный долговязый художник Андрей, нацепив на голову с длинными волосами, треуголку петровских времен, парит над занавеской, пытаясь заглянуть внутрь.
Что такое витрина?  Четыре шага в длину, два шага в ширину и три с половиной метра в высоту. Вы не представляете, что означали такие параметры для советского человека. Это была практически норма проживания. На такой площади ячейка общества, семья могла позволить себе завести ребенка. На кухне такого размера, можно было собрать человек пятнадцать и провести  литературно-философский семинар. Наконец, это мог быть глухой коридор, соединяющий приемную с кабинетом большого начальника, за четыре шага по которому, человек, идущий защищать свою правду, успевает осознать свои ошибки и назначить себе наказание. На самом деле, это пространство сцены, три стороны которой затянуты белой тканью, а четвертая отделена колеблющимся кусочком тряпки, отделяющей ее от зрительного зала, которым и был Невский проспект.
Итак, девственно-чистое пространство, в котором должно начаться таинство. Точная рука творца уже готова растянуть невидимые нити, которые, подобно паутине, задержат в хаотическом полете какие-то сверкающие плоскости, распределяя их в пространстве совершенно особенным, неповторимым образом... Вот-вот зазвенит туго натянутая струна, возвещая мир об акте творения.
Попытаемся и мы заглянуть внутрь этого интересного пространства, например, со стороны, не защищенной никакими тканями, то есть сверху. Пять или шесть мужиков, без ботинок, сидя на белоснежном полу, держа в руках по стакану с налитыми туда двумя сантиметрами водки, уже готовы выпить. Между ними на листе ватмана расположились: нарезанный плавленый сырок «Дружба», полкило «волосатого» (студень –56 коп. за килограмм), нарезной батон и банка горчицы. Венчал этот натюрморт, принесенный кем-то из дома, ярко малиновый винегрет.
Боковая стенка оттянулась, и в открывшуюся щель на коленях вполз Алексей.
Ему, в свое время не удалось убедить администрацию Театрального института в том, что он «завяжет», в результате чего выше означенный Женя продолжил свой путь в мир грез, но уже без него. Алексей же, как человек талантливый, сначала стал дворником, потом джазовым пианистом и, наконец, художником оформителем в этом рассаднике моды. Он был принят дружным гулом и быстро налитыми «сантиметрами». С первыми же каплями пьяного пота, бацилла театрального образования дала о себе знать, этюд начался без предупреждения. Бойко жестикулируя руками, он начал вещать о том, как маленький Володя Ульянов за столом неожиданно пукнул, но осознав содеянное, больше так никогда не делал, ни в кругу семьи, ни среди товарищей по борьбе. Он принимал аплодисменты.
- Лешка, как нам тебя не хватает, - всхлипывал на его плече бывший сокурсник.
В витрину протиснулись еще две очень изящные фигурки. Одна была радикально черного цвета, и только сквозь черные же чулки, едва просвечивали удивительной красоты ноги. Другая была цвета кем-то принесенного и уже почти съеденного винегрета. Манекенщицы Оля и Вика, сбежавшие прямо с подиума, придали нашему собранию некоторую декоративную завершенность, а запах…
Ораторы сменяли друг друга. Уже отправились первые гонцы, что бы пополнить быстро убывающие «сантиметры», а белое пространство все пополнялось и постепенно трансформировалось. Появляющиеся в нем элементы постепенно начали как бы выдавливать ту самую первозданную чистоту, превращая место творения в поле битвы, но в то же самое время, наливали его мощной эмоциональной энергией и неподдельным душевным теплом.
- Кто сегодня за старшего? –резкий голос охранника прозвучал как раз вовремя. Он пришел, чтобы передать ключи и ответственность на всю ночь.
Витрина, уже не в силах сдерживать накопившуюся в ней критическую массу, выплюнула ее вместе со спертым запахом общежития, винегрета и окурков. Пространство битвы заметно расширилось. В их распоряжении на всю ночь теперь были огромный вестибюль с огромными хрустальными люстрами, а так же демонстрационный зал с красным подиумом, вокруг которого расположились белые стулья с красной обивкой, еще хранящие запахи вспорхнувших с них дам.
Главные солисты уже расположились на подиуме, остальные расположились в партере, особо утомленные прилегли на стулья.
Алексей сел за рояль.
- Зайчик, - объявил он и, ритмично ударяя, преимущественно, по правым клавишам, начал играть в стиле позднего Айвза. Солисты, поддерживая музыкальный ряд, бойко подпрыгивали.
- Нет, давай я буду Надежда Константиновна, а ты Феликс Эдмундович,- спорили солисты, начиная разыгрывать сцену ревности к Каутскому. Алексей метался между «Марсельезой» и «Ректаймом», иногда переплетая их вместе. Модельер Аркадий, подхватив два раздолбанных манекена, разыгрывал сцену «Лаакоон с сыновьями», Оля и Вика, извиваясь у его ног, изображали змей. Зрители, переползая через подиум, исполняли роль волн, те же, кто не мог доползти до противоположного края, засыпали прямо на середине. Заснут и Крупская с Дзержинским, вцепившись друг другу в бороды, уснут и Аркадий с манекенщицами, расположившись на красных стульях. Последним успокоится тапер, найдя себе приют под роялем.
Но, если вы думаете, что именно так происходит момент творения, то вы глубоко заблуждаетесь. В это же самое время во всех витринах шла упорная борьба. Там монтировались те самые инсталляции, ради которых будут прогуливать уроки будущие художники. Пара седых волос добавится в рыжей шевелюре Леканыча, покраснеют глаза двое суток не спавшего Кони, вытянется и без того длинный нос Калины, еще сильнее согнется несгибаемый Кваченя. Но в усталых глазах их будет гореть огонек надежды на то, что прекрасное все-таки возможно.




А. Кондуров  октябрь.  2009. Лимни. Греция