Петля

Сумерки это граница между мирами. Дачные посёлки это граница между городом и деревней а в особенности во время внедачного сезона, то бишь поздней осенью, зимой и ранней весной. В сумерки зимой на дачном посёлке это двойная мистика. Представте себе огромное колличество жилых домов и ни души вокруг, ни огонька, ни звука, разве что глухой гул города на грани слышимости и зарево от его фонарей и то это при условии что он находится где-то поблизости.
Трамвай это граница между электричкой, метрополитеном, троллейбусом и автобусом. Теперь осталось только найти трамвайные рельсы, проложенные по дачному посёлку, и прокатится по ним в трамвае, в сумерки, зимой это уже тройная мистика. А если умудриться найти ещё и кольцо из трамвайных путей для разворота трамваев, на дачном посёлке, и дать по этому кольцу, на трамвае, зимой, в сумерки - круга эдак три... Что-то обязательно должно произойти, потому как это уже явный перебор. Выплеск. Врата. Переход. Короткое замыкание.
*
- И зачем я тебя послушала! - Она чуть не плакала, нажимая на педали, дёргая за рычаги, и счёлкая кнопками, - мистика, фантастика! Мечтатель ты неисправимый! Сказочник! Говорила мне мама: “не выходи за него замуж, доченька, горя натерпишься”! Так нет же! Не послушалась! Теперь вот и расхлёбываю!
- Милая моя, красивая, ненаглядная, солнышко ты моё ясное, немножко уже осталось, да и всё равно нам теперь обратно - ни как, надо до кольца добираться.
- Без тебя знаю! - Почти крикнула она.
И в этот момент трамвай в очередной раз дёрнулся и встал, застряв в неизвестно каком по счёту сугробе.
- Ну вот, опять! - Она не выдержала и заплакала, - меня в депо убьют!
Он осторожно погладил её по вздрагивающей спине и произнёс, на сколько можно, спокойнее и ласковее:
- Открой двери, солнышко, я сейчас всё разгребу.
Сотрясаясь от рыданий и не отрывая головы от щитка управления, в который уткнулась лбом, она не глядя перекинула один выключатель, передняя дверь трамвая распахнулась со скрежетом и лязгом, в неё сразу же хлынул дикий поток ветра в перемешку со снегом - погода в эту ночь как будто взбесилась. Он схватил совковую лопату и с ней, словно с автоматом на перевес, не раздумывая выпрыгнул в метель.
Они давно запланировали эту поездку, долго готовились к ней, обдумывали, обсуждали, вычисляли сколько понадобится времени на поездку, с расчётом на то что бы в депо не спохватлись и не начали розыск пропавшего трамвая. И всё, вроде, было просчитано до мельчайших деталей, и даже была придумана причина на тот случай если вдруг возникнут некие форсмажорные обстоятельства и им, всётаки, придётся задержаться в дороге по какой либо, неизвестной пока, причине а потом краснеть и оправдываться перед администрацией депо. Поломка одного из многочисленных агрегатов старенького трамвая, который и без всяких выдумок на ладан дышал, то и дело отстаиваясь в ремонтных мастерских, была вполне убедительна и правдоподобна но... Как всегда существует куча самых разнообразно-разноплановых “но” которые предусмотреть все до единого, просто физически невозможно. На этот раз таким “но” оказалась внезапно и невмеру разбушевавшаяся метель хотя синоптики, накануне, клялись и божились что будет хоть и холодная но тихая и спокойная погода.
Отфыркиваясь и отплёвываясь от снега, который лез буквально везде, он рыл не хуже целого взвода кротов воглаве с экскаватором, иногда оглядываясь назад для того что бы мельком взглянуть, как там посиживает в кабине полузаметённого снегом трамвая, его любимая и ненаглядная женщина?
Первый сугроб, в котором они застряли, он распинывал и разбрасывал руками и ногами; на второй набросился с какой-то плоской палкой, жалким подобием лопаты, выломанной из первого же попавшегося поблизости забора; когда они застряли в третьем сугробе, он решил, всётаки, поступиться своими жизненными принципами и пошёл на мародёрство, которое ему было принципиально несвойственно и вызывало чувство отвращения даже сейчас, в безвыходной ситуации, но, потому как, ситуация была более чем критической, выбирать не приходилось. Его вторая половинка и водитель трамвая по совместительству была на грани слёзной истерики, а что такое его жена в истерике он знал не понаслышке, более чем хорошо и видеть её в таком состоянии ещё, хотя бы, один лишний раз у него небыло ни малейшего желания.
С величайшим трудом, через огромные сугробы и почти назаметные, в этих сугробах, кажущиеся игрушечными заборчики, проваливаясь в снег по пояс он добрался, таки, до ближайшего дачного домика. О том что бы открыть дверь не могло быть и речи и не только потому что она была закрыта на замок, поэтому, мысленно извинившись перед хозяевами, он вышиб локтём окно веранды. На этот раз судьба оказалась к ним боле благосклона и он почти сразу же наткнулся, в малюсеньком дачном домике, на целый арсенал шансового инструмента в котором, среди прочего, нашлось две совковых лопаты и он предусмотрительно забрал их обе. Хотел было написать хозяевам записку что, мол, “так и так, премногоуважаемые, простите-извините, люди добрые, пришлось, в силу обстоятельств, покалечить ваш очаровательный домик и упереть из оного лопаты совковых две штуки, потому как ситуация в хлам безвыходная”, но подобная записка была бы уже явным пижонством и его “скривило” от подобных мыслей. В кабине полузанесённого снегом трамвая бьётся в истерике его любимая женщина а он тут, понимаете ли, собрался в реверансах расшаркиваться, тьфу пакость. Пускай хозяева домика хотя бы не надолго почувствуют себя униженными и скорблёнными, глядишь будет что рассказать соседям по даче, нацепив на лица скорбне мины: “слышь-ка чё, Никифоровна, наркоманы-то совсем с ума посходили, зимой из заметённого снегом домика лопаты воруют”. Он брезгливо сплюнул и с двумя лопатами на перевес нырнул обратно в разбитое окно веранды.
Пытаясь отталкиваться лопатами как лыжными палками, пробираясь по своему старому, уже почти заметённому следу, обратно к застрявшему во льдах трамваю, он со стороны походил, наверное, на безумного лыжника, который вместо лыжных палок где-то раздобыл две совковых лопаты, а лыжи так вообще забыл дома или, что вероятнее, потерял в пылу соревнования, но невзирая на встающие на его пути трудности и неудачи продолжал упорно продвигаться к вожделенному финишу.
Две лопаты он взял далеко не зря, потому как имея очень малый опыт работы с шансовым инструментом, угробил одну из них почти сразу, в четвёром сугробе, излишне яростно вгрызаясь в толщу снега.
Иногда им удавалось проходить сугробы на таран, по той простой причине что водитель трамвая окончательно потерял ощущение реальности происходящего и уже ни сколько не заботился о целостности и сохранности казённой техники, его преследовала только одна навязчивая мысль: поскорее вырваться из этого снежного плена, поскорее оказаться в тёплом, трамвайном депо, пусть даже на ковре у начальства и поскорее бы уже закончилось это безумное предприятие в которое она ввязалась сгоряча и хорошенько не подумав.
Вгрызаясь в пятый сугроб он до сих пр не жалел о случившемся но усталость брала своё и ему уже то же хотелось что бы всё побыстрее и хоть как нибудь но закончилось. Наученный первой, очень быстро сломанной лопатой, вторую он использовал более чем аккуратно, работая при этом по прежнему быстро и эффективно, по армейскому, на износ. Ладони уже, невзирая на зимние перчатки, ощутимо саднило, будут мазоли, как пить дать, или уже есть но охать и разглядывать руки было абсолтно некогда, сцепив зубы он продолжал отбрасывать снег, лопата за лопатой.
Прорвавшись сквозь пятый сугроб, трамвай весело летел по заснеженным рельсам, было так легко и радостно, оба улыбались, она сквозь слёзы и всхлипывания затухающей истерики, а он сквозь пронзительную физическую усталость. Но на долго ли было это радужное настроение? За каким поворотом их поджидал шестой и седьмой сугробы? А может быть восьмой и девытый? А может быть десятый? Думать об этом совершенно не хотелось.
Поворот, ещё поворот, ещё. За замёрзшими окнами быстро бегущего трамвая мелькали тёмные, безжизненные, в это время года, большие и маленькие дачные домики. Он, не понимая зачем, несколько раз нажал на кнопку звонка, она подняла на него заплаканные глаза, посмотрела, улыбнулась.
Это наверняка было безумное зрелище для стороннего наблюдателя, несущийся по вымершему, в зимнее время года, дачному посёлку и трезвонящий на всю ивановскую трамвай, с ярко освещённым и абсолютно пустым пасажирским салоном.
Поворот, ещё поворот, ещё. Они закричали хором, в две молодые, лужёные глотки, синхронно вскинув правые руки с перстами указующими, направленными куда-то вперёд, за лобовое стекло трамвая, в метельные сумерки.
- Кольцо!!!
Вообще-то, на слэнге работников железно-дорожного транспорта, то к чему они так упорно стремились и вот наконец-то увидели, называется “петля”, но даже водитель трамвая забыла об этом на радостях и в такой торжественный момент, ну а штатному кондуктору таких премудростей вообще знать не пологается, знай себе билетики отрывай да деньги подсчитывай.
Они уже пригоовились к тому что петлю им то же придётся с боем расчищать от снежных торосов но она, на удивление, оказалась абсолютно чистой, как будто специально и заблаговременно приготовленной к посещению.
Окружённые полузанесёнными заборами самых разнообразных конфигураций, две тёмные ниточки рельсов были отлично различимы на всём протяжении петли, тускло поблёскивая в свете фар остановившегося при въезде на кольцо трамвая.
Они остановились возле самой стрелки, как будто в раздумье, и молча смотрели друг на друга, хотя раздумывать, вобщем-то, было не о чем, надо было, в срочном порядке, разворачивать трамвай по петле и что есть духу валить восвояси пока при памяти и пока начальство депо не хватилось пропавшего трамвая, тем более что время уже поджимало основательно. Два безумца сидели в тесной кабине трамвая, возле железно-дорожной петли, зимой, на кануне нового года, в сумерки, посреди вымершего, в это время года, дачного посёлка и разглядывали друг друга, буквально поедали глазами так, как будто прямо сейчас “дан приказ ему на запад, ей в другую сторону, уходили комсомольцы на гражданскую войну”.
- Ну что? Три круга? - Спросил он внезапно осипшим голосом и откашлялся.
Она молча покивала головой, как будто о чём-то размышляя и так же задумчиво произнесла:
- Да. Три круга.
Потом резко развернулась к панели управления и топнула по акселератору вдавливая его в пол. Трамвай дёрнулся и быстро набирая скорость влетел на петлю, под колёсами дробно прогрохотала стрелка. Хорошо что в этот момент в салоне небыло ни одного пассажира, иначе сейчас в окошечко кабины водителя уже летели бы тучи проклятий из разряда: “осторожней! Не дрова везёшь!” Или ещё что нибудь подобное в этом же роде.
Как только трамвай въехал на петлю, от контакта соединяющего его с высоковольтным проводом и из под колёс стали сыпаться искры, не сильно много но хорошо заметно со стороны. Быстро промелькнул первый круг, снова прогрохотала под колёсами стрелка, пошёл второй круг, трамвай со скрежетом вписывался в плавную дугу петли при этом опасно накреняясь, от контакта из под колёс уже летели огромные снопы искр, не хватало только визка петард и не дать не взять, получилось бы новогоднее шоу, гонки по вертикали.
- Осторожнее!!! - Крикнул он, стараясь перекрыть скрежет колёс об рельсы, - перевернёмся!!!
Но она как будто ничего не слышала, слилась с пультом управления, лохорадочно перещёлкивая многочисленные кнопки и тумблеры.
- Али мы не на самолёте!? - Возбуждённо-радостно прокричала она вдавливая педаль акселератора в пол.
Под колёсами в очередной раз дробно прогрохотала стрелка, пошёл третий круг. За трамваем тянулся уже целый шлейф из искр, от контакта и из под колёс, они перемешивались и переливались чем-то напоминая хвост кометы, ветер и снег быстро гасили их, разметая по сугробам окружающим петлю.
Водитель трамвая, в процессе управления электрической машиной, видимо случайно ткнул не в ту кнопку и в пустом, ярко освещённом салоне, отчётливо зазвучал, слышимый даже сквозь визг металла о металл, идеально поставленный, улыбающийся, женский голос диктора:
- Осторожно, двери закрываются, следующая остановка “Набережная”.
- Что? - Непонимающе встрепенулась она, - какая ещё “Набережная”? Нет у меня на маршруте такой остановки!
Она глянула в зеркало заднего вида и увидев феерверк который они производили удивлённо и испуганно прокричала:
- Мамочки! Что это!?
Он то же обернулся и глаза у него медленно полезли из орбит от удивления.
И в этот кульминационный момент трамвай встал, таки, на два колеса, салон ощутимо накренился влево, металл буквально взвыл от чудовищных перегрузок, она истерически завизжала, а он напряжённо замер в ожидании неминуемой катастрофы. Вцепившись руками в пульт управления она видимо опять случайно нажала на какую-то кнопку и все двери трамвая разом открылись с шипением и лязгом. Под колёсами снова дробно загрохотала стрелка и они влетели на четвёртый круг, на дикой скорости, на трамвае, на двух колёсах, да ещё и с открытыми настежь дверями.
Грохот, лязг и надрывный скрежет металла стихли, искры погасли, трамвай по энерции продолжал потихоньку катиться по железно-дорожному полотну. Они молча озирались по сторонам, силясь хоть что нибудь понять, в кабине, от работающей электро-печки становилось всё жарче и жарче, а включенные осветительные лампы в салоне смотрелись более чем нелепо. Израсходовав остатки энерции трамвай остановился окончательно. Они ещё несколько секунд посидели в ужасающей жаре кабины, удивлённо оглядываясь по сторонам, потом она перекинула несколько тумблеров и в салоне погас свет, а в кабине замолчала электро-печь.
- Бред какой-то, - сипло произнёс он и начал стягивать с себя зимнюю одежду.
Они вышли в салон, побросали одежду на пассажирские сидения и оставшись только в одном нижнем белье шагнули из трамвая.
Солнце пекло нещадно, горячий песок обжигал босые ступни, буквально в нескольких метрах от железно-дорожного полотна, морской прибой лениво облизывал песчанный берег.
- Что это? - Недоумённо спросила она ни к кому конкретно не обращаясь и глядя на пенную волну ткнувшуюся ей в босые ступни, - остановка “Набережная”? - Она посмотрела на него широко раскрытыми глазами и с приоткрытым от удивления ртом, как будто он мог дать ответ на этот вопрос.
Держась за руки и стоя в полосе прибоя они ошалело оглядывались по сторонам. Налево и направо, на сколько хватало глаз тянулся берег моря, а может быть океана, прямо по песчанному берегу, не далеко от полосы прибоя тянулась железно-дорожная ветка со столбами электроснабжения вдоль неё, на полотне сиротливо стоял их красно-жёлтый, старенький, видавший виды трамвайчик с остатками не успевшего растаять под палящим солнцем снега на крыше, и ни души вокруг. За железно-дорожным полотном виднелась каменистая долина плавно переходящая в лес. Она снова недоумённо посмотрела на него, ровным счётом ни чего не понимая, широко раскрытыми глазами и с приоткрытым от удивления ртом.
- А может быть мы погибли? Ещё там, на петле, - и она неопределённо кивнула головой куда-то за спину, как будто знала где сейчас и на каком расстоянии находится эта злополучная петля.
- Незнаю, возможно, - его лицо так же как и её не выражало ни капли понимания.
- Ну что ж, если это и есть тот самый пресловутый загробный мир, то он мне нравится, - сказала она стягивая с себя простенький, хэбэшный бюстгалтер и такие же плавки, - только вот поесть бы ещё чего нибудь найти и совсем было бы хорошо.
Он ухмыльнулся, не шевелясь и наблюдая как она раздевается, изрёк:
- “...Были бы спички был бы рай.”
Она захохотала вспомнив расхожий анекдот. Покончила со своими остатками одежды и бросив их на песок принялась за него.
- А ну скидавай портки, пошли купаться, - сказала она сквозь смех, стягивая с него плавки.
Оставшись в чём мать родила и взявшись за руки они стали входить в тёплую воду. Когда вода дошла им до пояса они, вдруг, резко, не сговариваясь, синхронно обернулись, в испуге, так, как внезапно просыпаются от кошмарного сна: а вдруг всё это только сон или предсмертная агония? Вдруг они сейчас очнутся посреди искарёженного металла и битого стекла залитого их кровью?
Несколько секунд они постояли обернувшись, глядя на близкий трамвай с призывно раскрытыми дверями, железно-дорожную ветку убегающую влево и вправо, ровные столбы возле полотна, провода между ними, качающиеся на лёгком ветру, лес виднеющийся вдали, совсем недалеко от воды виднелись светлые пятна брошенного ими на берегу нижнего белья, в небе парили росчерки птиц, волна прибоя упруго толкала в грудь тёплой водой. Нет, вроде бы не сон, вроде бы всё настоящее, и даже как-то слишком настоящее, поэтому, видимо, и неверится что это правда. Они снова посмотрели друг на друга и, опять таки, несговариваясь, поплыли в сторону убегающего горизонта.