ОКО

1.
Дождь лил не шуточный. Длинный, чёрный, брезентовый плащ с накинутым на голову капюшоном не спасал, и без того тяжёлый, промокнув, он стал тяжелее вдвойне. Вода уже давно была везде, и в карманах, и запазухой, и в ботинках, не осталось ни одного сухого места. Сплюнув дождевую воду он остановился на небольшой лесной опушке, обтёр ладонью лицо и осмотрелся. Ага, вот продолжение тропы, еле заметной, заросшей, идущей сквозь траву, кусты, лес, непролазный бурелом, брошенные деревни, посёлки и города. Он снова двинулся вперёд и почти сразу же впереди забрезжил просвет между деревьями. «Та-а-ак», - подумал он, медленно и безшумно приближаясь к границе леса, - «что у нас тут на этот раз». Почти сразу за деревьями виднелась крыша огромного дома, целого деревянного дворца об одном этаже, с прочными даже на вид стенами из толстых брёвен но с дырявой, в некоторых местах, крышей и зияющими дырами вместо окон, которые сразу говорили обо всём, а точнее о том что людей здесь нет давным давно, но всё же он очень долго не выходил из-за деревьев, прислушиваясь, принюхиваясь и приглядываясь...
Почти во всех комнатах с высоченным потолком были разобраны полы, в некоторых имели место огромные груды из кирпичей - всё что сталось от печей. Только в двух комнатах было абсолютно сухо и абсолютно целый, не тронутый пол. В одной из этих комнат даже нашлась основательная копна пересохшего сена. Трудно было представить себе лучшее место для ночлега посреди промокшего насквозь леса хотя и на краю явно брошенной деревни. Через пустые оконные проёмы он видел за деревьями, когда обследовал дом, ещё несколько крыш с тёмными окнами, но так как уже надвигались сумерки он решил отложить обследование на утро, да и лезть под основательно надоевший дождь категорически не хотелось, а по сему он сделал из сена шикарную, мягкую лежанку, вытащил из-запазухи «Всевидящее Око», заблаговременно тщательно заламинированное, и поставил в изголовье, оглядел, ухмыльнулся: «ну чем не царское ложе»? Перед тем как лечь спать он тщательно отжал всю одежду и напялив её обратно на себя, полусырую, завалился спать укрывшись, не поддающимся выжиманию, брезентовым плащём, поворочался устраиваясь, поёжился, закрыл глаза и почти мгновенно уснул, как будто провалился в темноту без снов...
Он медленно шёл по деревне, разглядывая целые крыши домов, целые и даже не заколоченные окна, целые двери, полисадники заросшие высокой, дикой травой, болтающиеся на бетонных столбах обрывки проводов. Грунтовая дорога, петлявшая по деревне, давно не знала следа колёс и человеческих ног. Сквозь шум ветра не доносилось ни звука которые всегда наполняют собой жилую деревню. Ни криков петухов, ни голосов детей, ни мычания домашней скотины, ни чего, только шум ветра и редкое карканье ворон, скачущих по дороге. С утра, на расчистившемся за ночь небе, светило жаркое, летнее солнце, становилось душно, но однако ясная солнечная погода не придавала заброшенной деревне ни капли радостности и обжитости а как раз, таки, наоборот и даже если в яркий, летний, солнечный день здесь было не по себе то каково же здесь может быть зимой и ночью - можно было только догадываться. «Интересно как у этой деревни название», - подумал он настороженно, - «надеюсь что не так же как у прошлой»...
2.
В предиущую деревню он вошёл по густо заросшей просёлочной дороге и тут же наткнулся на дорожный знак оставшийся ещё, видимо, с тех давних времён когда этой дорогой, хотя бы изредка пользовались автомобилисты, сейчас же она выглядела весьма плачевно для водителя и весьма романтично для, каких нибудь, оголтелых туристов-дуристов занятых активным поиском ветра в поле. На старом, облупившемся и основательно заржавевшем дорожном знаке можно было, на удивление чётко, прочитать чудом сохранившуюся, трафаретную надпись белой краской: «НЕЖИТИНО». Всё желание обследовать деревню мгновенно испарилось, щелчком сработали тренированные многолетним опытом рефлексы, шевельнулись чётки на правом запястьи и еле слышно звякнули три кольца на пальцах левой руки. Можно было, конечно, и не геройствовать а просто обойти стороной, явно, не доброе место, благо что время позволяло это сделать, солнце только-только приближалось к зениту. Во-первых даже с первого взгляда, от окраины, было видно что деревня довольно большая, а делась основательного крюка совершенно не хотелось, хотя и народная поговорка гласила о том что «бешенной собаке семь вёрст не крюк», во-вторых исходя всё из того же личного опыта он знал что уйдя от проблем здесь и сейчас ты нарвёшься на них чуть позже но уже в троекратном размере, в-третьих было в этом что-то постыдное объходить стороной по принципу «как бы чего не вышло», ну и в-четвёртых... а в-четвёртых в левом нагрудном кармане плаща, прямо возле сердца лежала репродукция «Всевидящего Ока» и, как бы, ехидно ухмылялась: «ну что? Сдрейфил солобон? Давай, давай иди в обход, ты же нормальный герой, а нормаоьные герои, как известно, всегда идут в обход, а то собачка, ненароком, за жопу укусит»! Он сорвал травинку и сунул её в рот, ещё раз глянул на облупившийся дорожный знак. «Двум смертям не бывать а одной не миновать, - мелькнула в голове ещё одна народная мудрость. - Итересно, куда же в этом названии ударение ставить? - Рассеянно подумал он, - на букву «е» или на букву «и»? Если на первую «и» то, вроде как, получается более менее благозвучно но всё равно изърядно жутковато - Нежитино, ну а если на первую «е» то всё, пиши пропал, туши фонари, сливай воду - Нйжитино, при таком варианте только приписки с низу не хватает, в скобочках, мелким шрифтом и желательно на латыни: «оставь надежду всяк сюда входящий» и чуть пониже ухмыляющийся всеми зубами Весёлый Роджер, забавный комплектик получается». Он усмехнулся собственным размышлениям и шурша травой, цепляющейся за длинный брезентовый плащ, двинулся вглубь деревни, быстро но очень осторожно...
3.
Он вынырнул из воспоминаний поравнявшись с домом у которого была открыта дверь и к этой открытой двери, сквозь высокую, дикую траву вела еле заметная, старая тропинка. Он остановился возле неё прислушиваясь к своим ощущениям, пригляделся к близкому, маленькому, незашторенному окну, тихонько втянул ноздрями воздух, прислушался к шуму ветра - никого. Люди здесь были около недели назад, человека три а то и четыре - трава слишком примята и ещё не вся успела подняться. Он тихо, на сколько это было возможно сквозь высокую траву, подошёл к дверям и для полной очистки совести, нарочито громко постучал казанками правой руки в дверной косяк.
- Хозяева! Есть кто дома? Войти можно?
Выдержал паузу, опять же для очистки совести, потому как был уверен что ему ни кто не ответит, и пригнувшись шагнул в низкие двери...
Сколько раз он уже наблюдал подобные картины и сколько ещё ему их предстоит наблюдать, неизвестно, но скорее всего до сканчания века. Вещи и разнообразная домашняя утварь разбросана по дому в абсолютном беспорядке, создавалось такое ощущение что хозяева собирались куда-то в дикой спешке и брали с собой только деньги, драгоценности и документы. Куда собирались? Почему? Зачем? А самое любопытное, для чего так быстро?
Из еды ему удалось найти только два килограмма соли, промокшей, в полуразвалившихся, сине-белых, бумажных пакетах советского образца, ну что ж, и на том спасибо, встретив людей можно будет её обменять на что нибудь более полезное. Он заглянул под кровать и не поверил своим глазам, среди разнообразного хлама стояли две пары монтажных ботинок советского образца, из натуральной, грубой выделки, свиной кожи, с подошвой на гвоздях как у кирзачей и металлическими вставками в носках - гриндера отдыхают. Он трепетно вытащил свою драгоценную находку из под кровати, стряхнул с неё многолетнюю пыль, глянул на свои полуразвалившиеся ботинки, то же от спецодежды, и начал быстро переобуваться. Всё таки сегодня злой рок был к нему явно благосклонен, что такое хорошая обувь в дороге знает любой бродяга-путешественник, но далеко не многие знают что такое остаться в дороге если не босиком то что-то около того, в полуразвалившихся, хлябающих ботинках протекающих даже от сырой травы. Одна пара ботинок была сшита как будто специально по его ноге а вторая оказалась основательно больше размером и её он присовокупил, в качестве ещё одного трофея, к двум килограммам соли, засунув в вещмешок армейского образца, в первой же паре решил продолжить путь. Он глянул на свои старые, раскисшие от дождя и утренней росы ботинки, встал, потоптался в обновке, поморщился, мозоли будут, как пить дать, ну да ладно, это не беда, переживём. Он ещё не много походил по дому, заглянул во все потаённые углы, не нашёл больше ни чего ценного в дороге, поразглядывал старые, пожелтевшие фотографии на стенах, видимо оставшиеся от старых хозяев, подошёл к иконнице, которая, как ни странно была не пуста. На ней стоял небольшой оклад расчитанный на две маленькие иконы одновременно, раньше ему таких видеть не доводилось. Видимо когда-то в этом окладе, если рассуждать логически, были иконы Матери и Отца, но почему же их вынули и забрали а оклад поставили на место? Хозяева, скорее всего, забрали бы иконы вместе с окладом, не велик груз, если собирались в спешке то тем более, некогда разбираться да и для верующего человека это кощунство - отделять иконы от оклада. Кто же это тогда мог сделать? Неужели современные кладоискатели, расхитители гробниц? Не боятся люди Бога, совсем не боятся, плохо дело. Хотя, если предположить что это были именно мародёры то здесь то же что-то не вяжется, они, так же как и хозяева, забрали бы иконы вместе с окладом руководствуясь примитивными, мерконтильными интересами - с окладом  их можно подороже продать, да ещё и в таком редком двойном окладе. Многое здесь не увязывается со здравым смыслом, очень многое, с какой стороны не подойди, всё не так. Он перекрестился на пустую иконницу с сиротливым, пустым окладом, поклонился и пошёл к выходу из дома, надо было продолжать путь. В деревне, по сути, ему больше делать было нечего, открытых домов, кроме этого, он не заметил а заглядывать в закрытые небыло ни малейшего желания. Мародёрство вообще было не в его принципах и прибегал он к нему только в самых крайних случаях, когда нужда окончательно прижимала к стене лопатками, а живых людей, у которых можно было бы попросить помощи, так и не удавалось найти. Последних живых людей он встретил как раз в том самом Нежитино, которые смогли снабдить его небольшим колличеством продуктов но не смогли найти ему сменной обуви...
4.
Пройдя один квартал от дорожного знака и оказавшись на первом перекрёстке он глянул налево и не поверил своим глазам. Чуть ниже по улице, убегающей от перекрёстка, стоял маленький но очень высокий храм с трёхярусной колокольней. «Метров 25-30, не меньше», - прикинул он на глаз. Не сказать что храм блистал красотой но, однако, был в довольно приличном состоянии в отличии от тех храмов которые ему доводилось видеть в этих забытых Богом краях - разграбленные, разрушенные, осквернённые. Он постоял с минуту на пустом, заросшем перекрёстке прислушиваясь, принюхиваясь, приглядываясь, и ему показалось что до него еле слышно долетели неразборчивые слова молитвы. «Да ну! Быть того не может! - Одёрнул он сам себя. - Слишком уж большая удача». Он медленно направился к храму, размышляя на ходу. «Ловушкой это быть не должно, не одна нежить не позволит себе находиться днём возле храма да ещё и иммитировать слова молитвы, уж на это они точно не способны. Судя по всему здесь должны быть люди и явно не плохие». Он уже подошёл к храму, перекрестившись отвесил земной поклон, а когда поднял голову то увидел стоящего на паперти хмурого, бородатого мужика в чёрном подряснике, с крестом поверх него, в епитрахили и с густо дымящимся кадилом в левой руке. Мужик махнул кадилом в его сторону и кивнул головой назад себя:
- А ну заходи, - сурово произнёс он с такой интонацией как будто сказал фразу: «руки за голову»!
Он быстро перекрестился, шагнул через порог и только сейчас в полумраке притвора заметил маленькую, испуганную женщину с чашей для святой воды в руках.
- Фотиния, нам Господь помощника послал, принеси-ка икону.
Женщина поставила чашу на пол, возле ног, засеменила в глубь храма и быстро вернулась с большой деревянной иконой в резном окладе. Глаза ещё не успели толком присмотреться к сумраку притвора но он всё равно понял что на него сквозь окладное стекло смотрят знакомые контуры «Всевидящего Ока». «Случайностей не бывает, и тем более таких», - подумал он мельком и взял икону, поняв что от него хотят. Женщина быстро взяла в освободившиеся руки чашу со святой водой.
- Ну что, все готовы? - Хмуро спросил священник глянув на них изподлобья, подбрасывая, при этом, в кадило ещё несколько комочков ладана.
Они молча кивнули.
- Ну тогда вперёд, - кивнул он ему, - иди не торопясь и не оглядывайся, да знаешь поди, ково я объясняю-то.
Он снова молча кивнул. Священник взмахнул кадилом задымившем с новой силой, взял за рукоятку торчащую из чаши кисть и с молитвой окропил выход.
- Иди, - кивнул он ему ещё раз и запел.
Икона, показавшаяся сначала не тяжёлой, вдруг стала невыносимо оттягивать руки, которые быстро занемели. Он шёл еле-еле переставляя ноги, малюсенькими шагами, в ушах и голове гудело от напряжения, сквозь этот гул до него струдом долетали слова молитвы которую, на удивление поставленным басом, выводил священник и ему подтягивал тоненький женский голосок. В спину ему и в стену храма, что была по левую руку, часто ударялись капли воды, пролетали над головой, и яркое полуденное солнце на мгновение преломляло в них свои лучи, вспыхивая сочной, семицветной радугой...
- Нежить, она и в Африке нежить, - пробасил отец Иоанн и снова начал дуть в эмалированную кружку с горячим чаем, - мы с матушкой когда только приехали сюда нам тут пытались, разные деятели, сказки рассказывать что, якобы, название их деревни происходит от глагола «нежиться», - отец Иоанн ухмыльнулся в бороду, - так я им и поверил, как же, держи карман шире, эти рассказчики потом на поверку-то и оказались нечистью во плоти. - В то время в деревне народу-то поболе было, человек 150 а то и 200, не то что сейчас, полторы калеки и в прямом и в переносном смысле. Некоторые разбежались, побросали всё как есть и уехали, некоторые спились, кое-кто с ума посходил, многие на себя руки наложили, а некоторых... - отец Иоанн тяжело вздохнул, выдержал длинную паузу, покивал головой, пожевал губами, отхлебнул чая, - а некоторых нечисть живьём съела.
Посидели помолчали, пошвыркали ароматным чаем, матушка Фотиния хозяйничала по трапезной, за окнами начинало смеркаться.
- Следы-то заметил, поди? - Глянул на него отец Иоанн изподлобья.
Он молча кивнул.
- Ну и как? Впечатляет?
В памяти всплыли уже потемневшие, но попрежнему хорошо заметные, глубокие следы, то ли от когтей, то ли от зубов, то ли от того и от другого одновременно и третье предположение было, видимо, самое верное. Тёмный, бревечатый сруб дома был сполосован этими следами, буквально, с верху до низу, со всех четырёх сторон.
Он предёрнул плечами, по спине пробежал озноб, как же они интересно выглядят? Явно не красавцы.
- К нам не часто путники забредают, но ещё реже я оставляю их на ночёвку. Так, снабжу едой да питьём в дорогу, может одёжки какой подкину, по возможности, и айда в добрый путь, с Богом. К нам-то с матушкой эти твари, видимо, попривыкли потому как мы здесь с самого начала, хотя житья то же долго не давали а потом, вроде как, поутихли, не видно и не слышно стало. Но как путник у нас на ночлег остаётся, всё, жди представления. Так что готовься, мил человек, ночь будет неспокойная, а пока совсем не стемнело, пойдём-ка ставни закрывать.
В сгущающихся сумерках они с отцом Иоанном обошли вокруг дома и закрыли тяжёлые, дубовые ставни, которые были так же как и стены со следами от когтей и клыков, последний раз глянули на безмолвную деревню, без единого огонька, погружающуюся во мрак, на возвышающийся рядом с домом храм, на кладбище, начинающееся сразу за храмом и затворили, не менее тяжёлые чем ставни, толстые дубовые двери.
- Здесь всё с молитвой строилось, добротно, так что, если Господь не попустит, то утро встретим в добром здравии, ну а если попустит, то живьём съедят и костей не оставят.
Отец Иоанн глянул на него всё так же из подлобья но уже с улыбкой, спрятанной в густой бороде, перекрестил:
- Спокойной ночи, добрый молодец, - сказал он и почти безшумно исчез в соседней комнате.
Он прошёлся из угла в угол, ещё раз осмотрел не хитрое убранство комнаты, задул свечу, стоящую на маленьком столике в изголовье и улёгся на жёсткий топчан не раздеваясь...
Ещё не понимая что происходит, в полусне, в кромешной темноте он соскочил с топчана и встал в боевую позицию, даже не заметив как в ладонях появились крестообразные рукояти мечей, лезвия из которых скользнули в низ, к земле, с металлическим скрежетом, с каким они обычно выходят из ножен. В близкие ставни ухнул ещё один удар, точно такой же от которого он проснулся, как будто стенобитным орудием в крепостные ворота, послышалась какая-то возня, бормотание. В дверном проёме, ведущем в соседнюю комнату, забрезжил свет и показался отец Иоанн с зажжённой свечёй, оглядел его с ног до головы своим неизменно хмурым взглядом, обронил коротко:
- Да ты, как я погляжу, человек не простой. Пошли, сейчас начнётся, - развернулся и не дожидаясь ответа двинулся в глубь дома.
Он распрямился и то же пошёл следом, мечи со скрежетом нырнули обратно в крестообразные рукояти а рукояти, в свою очередь, перетекли - правая в чётки на запястьи а левая в кольца на пальцах. В этот момент в ставни ухнул третий удар и действительно началось.
Они уже подходили к ярко освещённой двери, ведущей в домашний храм, когда вокруг дома, и казалось что даже сверху и снизу, всё завыло, застонало, заскрежетало, зачавкало на разные голоса, и не понятно было то ли это люди озверевшие, то ли звери человеческие голоса обретшие. Они быстро вошли в храм и закрыли за собой двери, внутри их уже ждала спокойно-грустная Фотиния, держа в руках разожжённое кадило и требник.
- На церковно-славянском читаешь?! - Прокричал отец Иоанн, стараясь перекрыть адскую какафонию доносящуюся из-за стен дома.
Он коротко кивнул.
- Фотиния, дай ему молитвослов и открой на Псалтири! - Повернулся к нему, - по тексту следить будешь! Это тебе, чай, не мечами размахивать!
Фотиния не понимающе покосилась на гостя. В поцессе разговора отец Иоанн успел по армейскому быстро надеть подрясник, крест, епитрахиль, наручи, взять у Фотинии разожжённое кадило, открытый на нужном месте требник. Перекрывая дикий вой он запел своим густым, сочным басом:
- Благословен Бог наш всегда ныне и присно и во веки веков!
- Аминь! - Тоненько тветила Фотиния.
Казалось что стены дома и сам дом вздрогнули от многократно усилившегося воя и скрежета нечисти его окружавшей. Глаза привычно бежали по знакомой вязи церковно-славянского текста а сознание краем глаза отслеживало обстановку внутри храма. Физически чувствовалось как вибрируют чётки на правом запястьи и кольца на пальцах левой руки, готовые в любую секунду прыгнуть в ладони рукоятями мечей...
- Зачем же вы меня ночевать оставили если знали что такое начнёт твориться?
Отец Иоанн ухмыльнулся.
- А как же хорошего человека погостить не оставить? Ну и теперь ты знать будешь в какие края забрёл.
- Да уж, теперь точно знать буду.
- Хоть и не моё это дело, - после долгой паузы произнёс отец Иоанн, оперевшись рукой о дверной косяк и глядя в пол, - но может быть ответишь, - он поднял голову и по обыкновению своему глянул сурово, изподлобья, - кто тебя вооружил? Кто дал оружие? Зачем? Для чего? Во имя чего? Во имя кого?
Теперь пришла очередь ему потупить голову.
- Если бы я знал, батюшка.
Он поднял обе руки на уровень подбородка, сконцентрировался и буквально заставил мечи перетечь к себе в ладони, они это сделали весьма неохотно и очень медленно. В ушах загудело, перед глазами поплыло. Сначала в руках материализовавшись появились рукояти в форме крестов, как обычно, в правую из чёток висящих на запястьи а в левую из колец на пальцах, затем ему пришлось ещё сильнее напружиниться, до ломоты в мышцах, что бы мечи с обычным скрежетом но очень замедленно, вынырнули из рукоятей к земле. Шум в ушах превратился в грохот, в глазах начало темнеть. Он расслабился и мечи очень быстро скользнули на свои места в обратной последовательности, поднял глаза, виновато улыбнулся, в висках стучало, тело было ватным. Из-за спины отца Иоанна выглядывала испуганная Фотиния, он виновато пожал плечами и сказал обращаясь почему-то к ней:
- В критических ситуациях они выскакивают сами, без напряжения, мгновенно и почти не заметно а что бы показать их просто так это дорогого стоит.
- Я так разумею, - пробасил отец Иоанн, - что если бы тебе сие оружие было дано врагом рода человеческого то не разговаривал бы я с тобой сейчас, а порубленным на куски лежал. Ну а посему Господь с тобой, ступай с Богом, вижу я что ты торопишься. Как нибудь потом, на обратном пути расскажешь как у тебя первый раз это оружие появилось.
- Вряд ли я пойду обратно этой дорогой, батюшка.
- Ну ни чего, Господь если даст то свидимся.
Они стояли на крыльце и осматривались по сторонам. Было такое ощущение как будто вся земля вокруг дома перепахана. Повсюду валялись клочья безформенно вырванного дёрна, на стенах дома, ставнях и двери явно добавилось следов от клыков и когтей. Пруклятое место, пруклятое. Он ещё раз посмотрел на храм с трёхярусной колокольней - 27 метров вместе со шпилем, как оказалось, посмотрел на отца Иоанна с матушкой Фотинией, «вот где настоящие воины», - подумал он, поклонился им до земли и молча пошёл прочь, не оборачиваясь. Солнце как мыльный пузырь от кольца только-только оторвалось от горизонта...
5.
Он перекрестился на иконницу с пустым, двойным окладом и двинулся к выходу, подойдя к двери почувствовал что за порогом что-то не так как было перед тем когда он вошёл в дом. Рукояти мечей беззвучно прыгнули в ладони но сами мечи не торопились из них выныривать. Осторожно ступая по вещам разбросанным по полу он подошёл к близкому окну выходящему на крыльцо, глянул сквозь пыльное стекло - никого, ни рядом, ни подальше, постоял немного, соображая, снова подошёл к двери, ощущение что за ней кто-то есть ни куда не исчезло. «Ну что ж, не вечно же мне здесь прятаться». Он шевельнул плечами, проверяя, удобно ли надет вещмешок, крепче сжал рукояти мечей которые сейчас больше походили на наперстные кресты в драгоценных камнях и сжавшись в пружину стал беззвучно выходить в маленькие сени. По прежнему ни кого, только шум ветра и карканье ворон. Вот уже близок выход на крыльцо, на всём просматриваемом пространстве за дверью - ни души. Вот уже под ногами первые ступени полусгнившего крыльца, главное что бы ни чего не хрустнуло и не скрипнуло. Он замер. Тень от навеса, прикрывающего крыльцо, была, с одной стороны, с какой-то странной неровностью. Что это? Тень от полена или доски лежащей на крыше? 10 секунд ожидания..., 20..., 30..., минута... Тень шевельнулась, еле заметно но явно шевельнулась. Он снова начал движение, в противоположную сторону от тени на крыше при этом не выпуская её из вида. Он приблизился к границе буйно разросшейся травы и понял что ему придётся сейчас себя обнаружить, хочет он этого или нет, потому как летать он, до сих пор, так и не научился а для того что бы бесшумно пройти по такой высокой траве, необходима именно левитация. Он сделал первый шаг в траву которая сразу зашуршала и тут же шевельнулась тень на крыше. Он замер, постоял несколько секунд в ожидании и сделал ещё шаг, тень осталась неподвижной, ещё шаг, ещё, тень по прежнему не двигалась, ещё шаг, вот-вот над крышей должно было появиться то что отбрасывало тень и главное было не умереть от стыда увидев там полуистлевший, неизвестно кем и когда заброшенный валенок. Шаг, ещё шаг, ещё. Он двигался спиной вперёд основательно рискуя рухнуть в какую нибудь застарелую яму но другого выхода у него небыло, главное что бы эта яма не оказалась выгребной. Сначала над краем крыши показалось несколько шевелящихся на ветру перьев а затем, почти сразу, маленькие, внимательно-чёрные, немигающие глаза над мощным клювом, направленные на него. Он сделал ещё несколько шагов и остановился. В самом центре навеса нахохлившись восседал огромный ворон и хмуро, не мигая смотрел на него. «Я не мог его не заметить когда входил, небыло его здесь, это точно, но как он, при таком размахе крыльев, смог безшумно приземлиться на крышу? Непонятно, - он ухмыльнулся, - может быть пешком пришёл?» Они ещё несколько секунд поразглядывали друг друга, он напряжённо, ворон неподвижно. «Он вообще живой или нет? Может он не настоящий а плюшевый»? И как будто в ответ на его масли ворон встал на лапы, переступил с ноги на ногу, взъерошил перья и склонил голову набок, не спуская с него, при этом, пристально-внимательного взгляда. Вдруг ворон внезапно подался вперёд, слегка расправив крылья, и оглушительно каркнул. От неожиданности он слегка вздрогнул а лезвия мечей со скрежетом метнулись из рукоятей к земле, острыми как бритва краями глядя вперёд.
- А у тебя по пр-р-режнему, хор-р-рошая наблюдательность, выдер-р-ржка и р-р-реакция.
Голос был похож на механический с буквой «р» дребезжащей как горошина в погремушке.
- Ты прилетел для того что бы рассыпаться в комплиментах?
- И в пр-р-роницательности тебе так же не отказать.
Он распрямился сломав боевую позицию, лезвия мечей скользнули обратно но рукояти так и остались в ладонях, поблёскивая разноцветными гранями драгоценных камней.
- Ладно, хватит любезностей, говори зачем ты меня искал?
- А с чего ты взял что я тебя искал?
- Но нашёл ведь.
- Нашёл, это вер-р-рно, но не искал.
- Ещё скажи что наша встреча случайная.
- А я уже сказал.
- И почему я должен тебе верить?
- Вер-р-рить мне или нет это дело твоё но я тебя действительно не искал а случайно наткнулся и коли я уж тебя встр-р-ретил то почему бы мне не пр-р-редупр-р-редить своего стар-р-рого знакомого об опастности таящейся на его пути.
- Что за опасность?
- Этого я и сам точно не знаю, пр-р-росто чувствую, я же вор-р-рон. И не смотр-р-ря на то что я вор-р-рон мне не хотелось бы увидеть твои останки, уж больно итер-р-ресный ты собеседник. Так что будь добр-р-р, дер-р-ржи ухо востр-р-ро.
Ворон спрыгнул с крыши и замахал крыльями, набирая высоту.
- Удачи тебе и будь остор-р-рожен!
- Взаимно!
Сделав несколько больших кругов над ним и над домом ворон канул в бездонной синеве неба...
От следующих двух деревень осталось только по одному дому на каждую и какие-то развалившиеся, полусгнившие дворовые постройки, то ли бани, то ли сараи, то ли стайки для домашней скотины. Он прошёл мимо этих останков человеческого жилья своим обычным крейсерским ходом даже не замедляя шага и разглядывая на ходу то что вполне могло раньше быть и хуторами и выселками. Грунтовая, просёлочная дорога петляла, то по лесу, то по полю, иногда почти совсем пропадая и еле-еле угадываясь среди густой травы а иногда наоборот проступая необычайно ярко и чётко. Несколько раз она проходила через старые вырубки и вильнув в очередной раз вышла к следующей деревне. Солнце уже клонилось к закату, подкрадывались сумерки и самое первое что бросилось в глаза это яркая электрическая лампочка освещающая небольшой двор возле дома. «Электричество!? Здесь!? Да, быть того не может!? Ну значит точно люди есть, если конечно эту лампочку не забыли выключить пару-тройку лет назад. Но провода, как могли провода сохраниться так долго? Их бы давно пообрывало ветром, сырым снегом или обломившимися ветвями деревьев если бы за ними не следили а кто за ними может следить как не люди? Ни нежить ведь, в конце-то концов». Рассуждая таким образом он уже вошёл во двор и заметил дым который шёл из печной трубы маленькой, перекосившейся бани. Он подходил к деревне с подветренной стороны и видимо поэтому не учуял запаха дыма, ветер прибивал тонкую струю к земле и в сумерках его совсем небыло видно. Из банных дверей, сильно пригнувшись вышагнул огромный мужик и замер увидев не званого и не жданного гостя.
- Здравствуйте, как в город пройти не подскажете?
Как будто в помощь для установления контакта с местным населением, из небольшой тучки, давно бродившей по небу, хлынул довольно сильный дождь, перемешиваясь с закатными лучами солнца. Мужик глянул на небо, утвердительно кивнул головой, жестом пригласил заходить внутрь и сам нырнул в маленькие двери кургузой бани...
Хозяин оказался чудовищно косноязычен. Пока он пытался справится хотя бы с одним словом, преодолевая сильное заикание, приходилось быстро соображать что же он хочет произнести и, по возможности, подсказывать. В результате решили проблему переговоров найдя чистую бумагу и пишущую шариковую авторучку для сложных ответов а на односложные вопросы он и отвечал соответственно - утвердительным кивком головы или отрицательным. Но несмотря на наличие бумаги и возможности написать ответ, он иногда, всё же, пытался что-то объяснить используя свой неисправный речевой аппарат и тогда снова приходилось включать все возможности своего ассоциативного мышления что бы по предыдущей фразе, фигурировавшей в разговоре, быстро угадать ту которую он с неимоверным трудом пытался из себя выдавить. Хозяин жилища оставил гостя на ночлег, вымыл в свежепротопленной бане, накормил и даже напоил настоящей медовухой, сделанной из мёда диких пчёл а на утро показал дорогу в сторону города от которой он, как оказалось, основательно отклонился в сторону, и даже немного проводил. Да, редко здесь, видимо, гостей видят, очень редко, коли такое радушие сохранить умудрились...
Асфальтированная дорога пересекла ему путь именно в том месте как и объяснял гостеприимный заика. Из-за того что обе обочины густо заросли травой казалось что дорога в два раза уже чем пологается. В некоторых местах асфальт основательно раскрошился и там то же успела нарости дикая, сорная трава но в общем дорога была вполне приличной при учёте того что она была заброшена далеко не первый год. «Итак, судя по объяснениям заики, мне сейчас налево и до упора. Будем надеяться на то что хотя бы часть дорожных знаков сохранилась». Он с минуту постоял в раздумии, оглядываясь по сторонам и потом неторопясь двинулся в указанную сторону в которой, судя по объяснениям, должен был находиться брошенный город...