***

Она ждала. В семь лет она ждала у порога школы, втайне надеясь, что он предпочтет ее компанию обществу шумной и яркой соседки по парте. Но нет. Как и прежде она несла свой портфель до дома сама, внимая тихим жалобам на жизнь дверей и оконных ставней. И жизнь казалась беспросветной чередой уроков, уроков, уроков, в которые нет-нет, да и врезался яркий луч, которых много бывает в жизни детей: от новой цветной резинки для прыгания до красивого велика, на котором позволил прокатиться сосед.

Время шло. А она по-прежнему носила портфель сама и свыклась уже с мыслью, что самостоятельность в этом вопросе является основополагающей для свободы человека, и нашла много полезных для себя сторон. Например, она как единственный носитель своего портфеля, могла совершенно свободно сигануть на нем с горки, проехаться в занесенный снегом лог и мокрой как курица вернуться домой. После чего, доставая из недонесенного маленьким кавалером портфеля промокшие насквозь учебники, любовно раскладывать их сушиться на батарее. Соседка по парте себе такого не позволяла.

Она ждала.В шестнадцать лет она почти перестала ждать. Да и зачем, когда все, что она могла получить – это кактусом по лбу или дохлую мышь в сумку. Мелкие девчачьи дрязги не касались ее до поры до времени. Первые чувства успели отгреметь в душе и теперь оставалось тихо себе доживать школу, думать об университете и считать себя почти взрослой для детских игр.

Она ждала. Ждала восемнадцати, надеясь резко превратиться в красавицу, на которую непременно обратят внимание. Теперь ей было важно, чтобы ее видели, понимали, слушали. Но время учиться говорить прошло. А она так и не научилась. Она не научилась влюбляться. Зато научилась плакать. Много. Ночами. Когда никто не видит. И научилась читать. Много. Днями. Чтобы никого не видеть. Научилась мечтать и ждала. Ждала.

Она ждала. Многого ей ждать было нельзя. Надо было учиться. Нельзя гулять. Сессия. Нельзя спать. Сессия. Нельзя получить «четыре» или упаси боже «три». «Нет, я не говорю что это плохо, просто тебе же самой противно будет, не так ли? Конечно, я ничего тебе не запрещаю, но подумай обо мне». Ей хотелось кричать. Но о чем она пока не знала. Иногда хотелось выть и топать ногами. Тогда она еще не знала, что жизнь проходит мимо. Утекает сквозь пальцы каждую секунду, и нельзя потом вернуть время вспять. Потеряв год или два, трудно будет вспомнить, что же ты такое делал в буйной своей молодости и делал ли вообще. Каких глупостей натворил. Боже как хотелось делать глупости. Такие неважные, но веселые. Она слушала музыку, читала книги, смотрела кино. Насыщенная интеллектуальная жизнь спасала ее от одиночества. Она научилась думать. Но разучилась чувствовать. И еще она теперь еще сильнее ждала того, кто научит ее любить. Ждала уже почти с отчаянием, пока не переходящем в волчий вой, тихим и нежным отчаянием, в котором мелькала надежда на окончание всей этой учебы и начало взрослой жизни.

Она ждала. Уже работа успела обрыднуть до оскомы. Уже все теории успели выветриться из головы, а она все ждала и ждала. Она настолько привыкла ждать, что уже забыла, что же конкретно должно появиться вот-вот. Изредка вспоминала, как когда-то стояла одиноко у школьного крыльца, надеясь, что записка в портфеле предназначалась все-таки ей. И каждый год бил ее по лицу, также как тогда ударила обида. Эти удары не оставляют следов, они медленно пожирают душу, не оставляя ничего, что могло бы возродится нормальным чувством. Надежда воскресала каждой весной и тихо умирала к лету, ничего не оставляя взамен, кроме нестерпимого желания поскорее сгореть и переключиться с боли душевной на боль телесную. К осени надежда сгорала полностью и она опять уходила с головой в работу и увлечения, иногда удивляя родственников несвойственными возрасту и статусу занятиями.Она ждет до сих пор.