Теща Ромео

События в ее жизни развивались ничуть не менее драматично, чем в прославленной пьесе Шекспира. Хотя меньше всего Клавдия Семеновна годилась на трагические роли. Впрочем, комедийной актрисы из нее тоже не вышло бы. Она не играла — она жила и наслаждалась жизнью.
Все складывалось так, что сотни, тысячи женщин ничего не пожалели бы, чтобы попасть на место Клавдии Семеновны. При красивом лице и ладной фигуре она обладала еще массой достоинств: сильным, хотя и достаточно гибким характером, незаурядным умом (умело скрываемым от поклонников и начальства), воистину воловьим терпением и потрясающей работоспособностью. В результате Клавдия Семеновна стала далеко не последним человеком в прежней профсоюзной системе. Со всеми   проистекающими   отсюда   последствиями: квартирой в престижном доме, обстановкой и прочими материальными благами — в основном заграничного происхождения.
Посильную лепту вносил и супруг — Александр Александрович, капитан дальнего плавания. В качестве жены Сан Саныча Клавдия Семеновна тоже вызывала безумную зависть у подруг и знакомых. Хотя завидовать можно было только частично: статный, видный и. щедрый Сан Саныч, сходя на берег, отводил душеньку за многие месяцы вынужденного «сухого закона". Во хмелю же становился буен, и поскольку и в трезвом состоянии ревновал свою супругу даже к телеграфному столбу, то Клавдии Семеновне приходилось несладко. Но не обращаться же в милицию или — сохрани господи! — в местком по месту работы ревнивого мужа. Снимут с капитанской должности — и конец заграничным вояжам. Да и ее саму вполне могут попросить из кресла руководящего профработника: мол, за собственным мужем углядеть не может, а норовит руководить многомиллионной массой членов профсоюза. Дешевле перетерпеть от рейса до рейса. Авось, не убьет.
И терпела, поскольку в трезвом состоянии Сан Саныч был Мужчиной, каких поискать. На дороге такие не валяются. Плюс дочка — Настенька, кровиночка, рыбонька, солнышко. Красавица, в папу с мамой, умница (это уж в маму), с характером... От Настеньки, кроме счастья и гордости за любимое чадо, никаких эмоций просто не могло быть. И отказа она ни в чем не знала хотя бы потому, что даже пожелать — не то что попросить! — не всегда успевала. Проснется утром — а у постели уже сюрприз. И не кукла или там туфельки, а, скажем, собственный видеомагнитофон с набором мультфильмов. Или компьютер с игровой приставкой. Или заграничное зеркало: хлопнешь в ладоши, а в нем музыка играет.
Как ни странно, избалованной Настя не стала. То есть, конечно, иной раз и капризничала, но меру знала. Луну с неба не требовала, подруг имела тех, которых мама одобряла, с дурными компаниями не связывалась. В общем, росла нормальная, здоровая девочка.
А время шло. Сан Саныч старел и по-прежнему ревновал супругу до умоисступления. Настенька же подросла и уже сама пыталась оградить маму от папиных посягательств. С любимой дочкой отец еще как-то считался и даже в "положении риз" ее появление прекращало допросы и побои. Тут вмешался Его Величество Случай, или, точнее. Злой Рок.
Когда Насте исполнилось четырнадцать лет, на нее с подругой совсем еще непоздним вечером напала шайка пьяных молодчиков. На крики девчонок никто не среагировал, милиции поблизости не оказалось, и кончилось все очень плохо. Настина подруга так до конца и не оправилась, осталась слегка сдвинутой. Настина же крепкая психика выдержала, хотя конечный результат тоже оказался не самым распространенным: девочка стала заниматься каратэ. Клавдия Семеновна попыталась было воспрепятствовать, да встретилась с изменившимся взглядом дочери и предпочла молча отступить.
А Сан Саныч, вернувшись из очередного плавания, вообще не нашел с Настей общего  языка.  Хуже  того,  немного оправившись от кошмарных новостей, сообщенных женой, ушел в очередной загул. А когда, явившись поздно ночью домой, стал в стотысячный раз выпытывать у Клавдии Семеновны "с кем?", "где?", "когда?" и по старой привычке пустил в ход кулаки, в дверях появилась Настя. И применила к любимому папочке все изученные за полгода приемы. Сан Саныча со сломанным носом и "вдвинутой" к затылку челюстью увезла "скорая", а Настя, не глядя на оцепеневшую мать, сказала:
"Вот и меня тогда... такие же..." И сухо добавила: "Или он — или я. Выбирай, только побыстрее. Через три дня скажешь, что решила".
В общем-то, выбора у Клавдии Семеновны особого и не было. Потерять Настеньку она не согласилась бы ни за какие загранкомандировки и руководящие кресла. Да и накоплено за почти двадцать лет прежней жизни было столько, что самой хватит, Настеньке останется и внуки обижены не будут. Пугал только непреклонный характер дочери, наотрез отказавшейся хоть разочек навестить в больнице изувеченного отца. Лучше бы плакала, лучше бы истерики закатывала — все понятнее, все как-то по-женски. Пришлось разводиться и покупать Сан Санычу квартирку.
 А еще пришлось отказаться от встреч с некоторыми многолетними друзьями и знакомыми: если человек в доме Клавдии Семеновны выпивал хоть рюмку вина или, не приведи Бог, приходил в гости с бутылкой, Настя запиралась у себя в комнате, а потом говорила матери каноническую фразу: "Или он (она) — или я".
Трезвых поклонников, впрочем, не только терпела, но и вполне радушно принимала. Объясняла это матери тоже по-взрослому: "Я понимаю, что тебе одной скучно. Живи с кем хочешь, ходи куда угодно, только чтобы духа винного в этом доме не было".
Взрослые, разумные слова. Взрослое, разумное поведение. Но уж слишком, с точки зрения Клавдии Семеновны, разумное. У Насти не осталось подруг, а поклонников своих она гоняла безжалостно и беспощадно. Ни за что, просто за то, что они — другого пола. Враги. И все время, свободное  от  уроков  и  занятий  в спортивной секции, проводила в своей комнате за книгами и пластинками. Или смотрела видеомагнитофон, но не о любви, не боевики и даже не комедии. Только мультфильмы. Любые. По многу часов подряд.
Знакомые утешали Клавдию Семеновну:
"Скажи слава Богу, что так все кончилось. Дочь цела, жива-здорова, а что со странностями — так хорошо бы все такими странными были. По ночам не гуляет, не курит, с парнями не хороводится. Радуйся!"
Клавдия Семеновна и рада бы, да что-то не давало. Мешал, казалось бы, "пустяк": незрячий, отрешенный взгляд Настеньки, который, нет-нет, да и появлялся. Потом вроде снова все нормально, а тревога в душе остается. И ничего уже не радует: ни друзья, ни дом, ни работа.
Второй сюрприз дочка преподнесла, когда окончила школу. Со всеми пятерками в аттестате, золотая медалистка объявила опешившей маме, что поступать будет в Институт культуры на библиотечное отделение. Вопрос решен окончательно и обжалованию не подлежит.
—Но почему библиотечное отделение? — предприняла Клавдия Семеновна робкую попытку хоть что-то понять. — Tы же готовишь себя к жизни в пыльном закутке, без людей…
И получила в ответ:
— Вот именно поэтому.
Клавдия Семеновна смирилась. Настя поступила в институт и прилежно ходила на занятия. Писала курсовые, сдавала сессии. А по вечерам сидела в своей комнате, редко-редко выходя к тоже нечастым гостям. Так прошло два года. А потом...
То, что Настя влюбилась, ее мама поняла сразу, еще до того, как об этом догадалась сама дочка. И в кого — тоже поняла. Сергей был одним из двух парней на курсе, старше всех остальных, после армии. Один раз принес — именно принес Настю домой: на институтской лестнице та подвернула ногу. Потом пришел навестить, и был принят почти любезно. А потом стал приходить чуть ли не каждый вечер.
Только дальше разговоров и совместного прослушивания музыки дело никак не шло. Клавдия Семеновна и боялась, что Это случится, и надеялась, что Это сделает Настю нормальной женщиной, а не бесполым молчаливым существом. Но случилось в конце концов не Это, а совсем другое.
Сергей внезапно перестал ходить к ним, а Настя стала еще более молчаливой и замкнутой — если можно было быть "более". На вопросы  матери не отвечала. Просто отворачивалась, уходила к себе в комнату и запирала дверь. В отчаянии Клавдия Семеновна отправилась к институту и подкараулила Сергея, причем больше всего боялась встретиться там с дочерью.
Клавдии Семеновне повезло: Сергей вышел первым и был один. Она молча схватила его за руку и потащила к своей машине. А отъехав приличное расстояние, выключила мотор и спросила:
—Что у вас произошло?
А произошла простая вещь: Сергей женился. На девушке, у которой должен был быть от него ребенок. Сам-то он, может, еще и подумал бы, но Настя...
— Вы знаете, Клавдия Семеновна, я Настю любил и люблю по-настоящему. А это произошло еще до того, как я понял, что люблю. Ну, на вечеринке, выпили, танцевали, потом... В общем, я и значения-то особого не придал — с кем не бывает, по взаимному согласию, все культурно. И вдруг она меня отыскала и заявляет: я беременна, и все уже поздно. Люблю, говорит, тебя и ребенка рожу, а ты — как хочешь. Настя вечером заметила, что я не в своей тарелке, заставила все ей рассказать. И заявила мне: ты обязан жениться, иначе я тебе руки не подам, слова не скажу. Ребенок ни в чем не виноват, а если ты мужчина, то изволь отвечать за свои поступки. Вот и все. Я женился. Вот-вот жена родит. А я без Насти не могу.
И Настя, судя по всему, без Сергея не могла. Перестала читать, перестала слушать музыку. Вдруг пристрастилась к сигаретам; выкуривала несметное число в день. Забросила все занятия. И тот невидящий взгляд, которым она раньше иногда пугала свою мать, стал почти постоянным. Незрячий взгляд неподвижных глаз.
Развязка произошла так, как это бывает лишь в романах. В новогоднюю ночь в дверь позвонили. Клавдия Семеновна открыла дверь, увидела замерзшего, несчастного Сергея — и молча ушла к подруге. Пешком. Оставив влюбленных выяснять свои непростые отношения.
А когда на следующий день вернулась, то обнаружила, что все встало на свои места, но Насте от этого легче не сделалось. На вопросы матери — даже неделикатные, настырные — Настя терпеливо отвечала, но и только. Была по-прежнему невесела и заторможена.
—Все хорошо?  —  допытывалась Клавдия Семеновна.
—Да.
—У вас все было?
—Да.
—Тебе было хорошо?
-Очень.
-Вы поженитесь?
—Нет.
—Почему?
—Потому что у него ребенок.
Клавдия Семеновна задавала свои вопросы несколько дней подряд. Все, казалось, было ясно — и оставалось непонятным. А через неделю после Нового года она нашла Настю мертвой в ванной на полу. Как показало вскрытие, девушка ввела себе в вену какой-то импортный препарат, убивающий почти мгновенно. Где она его достала, как вообще узнала о нем — неизвестно. Но ведь Настя всегда получала то, что хотела. А частичное объяснение было в ее письме.
"Мама, я знаю что причиняю тебе боль, но жить я больше не могу. Без Сережи невозможно, а с ним тоже невозможно. Я видела его жену: она несчастное существо, которое пропадет без мужа. И не могу отнять отца у ребенка — это подлость. На чужом горе счастья не построишь. А ты меня прости. Но так будет лучше для всех".
На кладбище, когда хоронили Настю, Сережа держал Клавдию Семеновну под руку. Не отходил от нее и во время поминок. А когда ушли последние гости, он тоже собрался и уже в дверях тихо сказал:
—Не забудьте про мою дочку, если сможете. Я ее назвал Анастасией...
И исчез. А смысл сказанного им Клавдия Семеновна поняла три дня спустя, когда узнала, что Сергей повесился на чердаке своего дома. На пыльном окошечке было написано одно слово: "Настя".
Клавдия Семеновна не сошла с ума только потому, что ее опередили. В буквальном смысле слова. Жена Сергея, когда увидела труп мужа, впала в совершенно невменяемое состояние, не узнавала окружающих, просила о чем-то непонятном. Пришлось  срочно  укладывать  ее  в больницу,  причем  врачи  не давали практически никакой надежды на выздоровление. Родители Сергея взять крохотную внучку отказались наотрез — больны и нет средств воспитывать. А у его вдовы родителей не было вообще, а была лишь дальняя родня в Москве.
Настеньку взяла к себе Клавдия Семеновна. Пустила в ход все имевшиеся у нее связи и средства, чтобы оформить сначала опекунство, а позже — удочерение. Иногда ей казалось, что вся предыдущая жизнь ей приснилась, и вот только теперь она принесла из роддома свою доченьку, кровинушку, солнышко и обязана сделать все, чтобы девочка была счастлива и здорова.
Два раза в год Клавдия Семеновна ездит на могилы дочери и Сергея — "зятя", как она объясняет новым знакомым. И рассказывает, что оба погибли в автокатастрофе, а внучка, Настенька, выжила просто чудом. Новые знакомые верят, а старые помалкивают и только между собой иной раз обсуждают странное поведение еще нестарой женщины, добровольно взвалившей на себя такую обузу — чужого грудного ребенка. При нынешней-то сумасшедшей жизни!
"Мама Джульетты и теща Ромео", — сострил однажды кто-то из знакомых. Привилась только вторая половина клички, и Клавдия Семеновна стала "тещей Ромео", хотя, конечно, называли ее так только за глаза, да и то не все, а лишь самые остроумные.
Маленькой    Настеньке    на    днях исполнилось два года, и она упрямо называет бабушку "мамой".
Может быть, так и надо?