Теперь ты в армии

«...You’re in the army now!
Oh-uh-oh!
You’re in the army... now!»
The group «Status quo».

НЕ ЗРЯ.
Сейчас уже не помню кто из офицеров сказал эту фразу:
- Вот отслужите, уволитесь в запас и всю жизнь потом будете вспоминать армию.
Мы, 18-тилетние, ещё не привыкшие толком к обмундированию, ранним подъёмам, ежеутренним пробежкам и перловой каше, в один голос заявили и подумали примерно одно и то же:
- Ну конечно!
- Ещё чего!
- Разве что в кошмарных снах!
- Да пошли они куда подальше такие воспоминания! - И так далее и тому подобное.
Но этот офицер оказался прав, трижды прав, до семижды семидесяти раз прав. Вот уже минуло почти 20 лет с тех пор как я оттарабанил свой положенный воинский долг, но до сих пор вспоминаю эти 2 сумасшедших и ни на что не похожих года. Кое-что вспоминается с содроганием, кое-что с улыбкой, но всегда и однозначно с удовольствием. И как бы это парадоксально не звучало, но мне до сих пор иногда снится служба в армии, естественно, с налётом нереальности, присущей сновидениям, но, однако и не без пугающей похожести на действительность. Во снах, как правило, я либо ухожу в армию сам, на 2-ой срок службы, так называемым «сверчком», то есть сверхсрочником, солдатом или сержантом сверхсрочной службы. Очень быстро начинаю жалеть об этом излишне опрометчивом поступке, пытаюсь всеми правдами и неправдами «закосить» и «свалить» обратно на «гражданку». Либо меня забирают во снах в армию повторно, по какой-то роковой ошибке и мне приходится всем доказывать, что я не верблюд и что я на самом деле здесь уже был.
Лично я ни капли не жалею о том что побывал в этом грандиозном дурдоме именуемом советская армия и не считаю что 2 года проведённые там потеряны безвозвратно и абсолютно безсмысленно. Именно там мне довелось испытать на собственной шкуре великое множество разных разностей о которых, в обычной, гражданской жизни я даже не помышлял ни до армии ни после неё.
В советское время бытовало такое банальное мнение что именно после армии ребёнок, мальчишка, пацан - штаны на лямках, становится настоящим мужчиной имеющим право на вступление во взрослую жизнь на ровне с остальными и, соответственно, со всеми вытекающими из этого последствиями. Что именно там, хлебнув свою первую ложку дёгтя, которая в дальнейшей жизни будет далеко не последней, он научится разбираться в людях, при необходимости обходиться малым, и сухим выходить из воды. Естественно, что это утверждение, мягко говоря, преувеличенно, но так же неоспоримо и то что доля истины в нём присутствует.
Если говорить лично обо мне, то именно в армии я состоялся как музыкант сам того не подозревая. Серьёзные тексты я начал пытаться писать ещё до того и это у меня, хоть и через пень-колоду но всё таки получалось. Но именно в армии, приблизительно в середине срока службы, мне наконец-то удалось научиться объединять серьёзный, хоть и не всегда сильный текст, с более или менее сформированной и не абсолютно банальной мелодией, в которой, как минимум, явно прослеживался куплет и припев не только словестно но и мелодически. Те песенки которые я пописывал до армии были, в лучшем случае, сплошным, монотонным нытьём на двух нотах, без куплетов и припевов, о словах я вообще молчу: «я тебя люблю, а ты меня нет, ты ушла к другому, пойду застрелюсь» и так далее в том же духе.
Если песни написанные в армии я до сих пор с удовольствием пою на, к сожалению, редких концертах, то песни написанные до армии исполнялись только в момент их написания и чаще всего самому себе. Сейчас меня и под дулом револьвера не заставить исполнять эти слёзы, слюни и сопли до пояса. Когда нибудь я решусь издать эту до армейскую галиматью, но только в том случае, если мне посчастливиться стать известным музыкантом не только в своей родной деревне, именуемой Тюменью, но и далеко за её пределами, и я очень надеюсь на то, что сие произойдёт не после моей смерти а гораздо раньше. Возможно даже что эти пародии на песни кому-то понравятся, такое то же не исключено, возможно что кто-то их приобретёт только для того что бы сунуть в коллекцию, кто-то возможно посмеётся над ними вместе со мной, а может статься и так что найдутся такие слушатели, которые во всеуслышание объявят их гениальными и не превзойдёнными и будут на месте морально убивать любого, без суда и следствия, кто не согласится с их мнением.
В жизни музыкантов известных на всю Россею матушку есть один момент к которому я даже не знаю как относиться, то ли смеяться над ним, то ли плакать. Когда, какую бы ты чушь не сморозил, она тут же принимается как гениальная истина, фанатично настроенными слушателями. Я пока не имею общероссийской популярности и уж тем более всемирной, то ли к сожалению, то ли к счастью, но даже мне уже доводилось пару раз сталкиваться с такими казусами, и чувствовал я себя, в момент их возникновения, признаться, далеко не комфортно. Могу себе представить каково, например, Борису Борисычу Гребенщикову или Эдмунду Шклярскому. Сей момент возможно и приятен по своему, но какова ответственность, чёрт возьми!

ДЕБЮТ.
(Аккорды подобрать.)
Под Солнцем - раскалённые плиты
Под небом пламенеет заря
А где-то, звёздной пылью покрыты
Текут как всегда моря.
Лучами дождь разлит по дороге
По капле на травинках роса
И в сердце, в непонятной тревоге
Звучат смутно голоса.
От мести только шаг до забвенья
От боли только шаг до любви
От взрыва только шаг до паденья
И миг до сырой земли.
Свет меркнет тихо мечутся блики
От песен перепонки дрожат
Кострами освящаются лики
Прошедших войну солдат.
Нетронут недостигнутый финиш
Застелен сизым облаком луг
Но всё же оглянись и увидишь
Глаза всех своих подруг.

И вот как раз по поводу армейского творчества в общем и моего творчества в армии в частности. У этой песни без названия довольно забавная история. Это ж надо было такое наваять, диву даёшься, откуда что берётся?
Дело было на первом месяце службы, то бишь в «учебке». Когда сержанты водили нас, взвод «мифов», в столовую, разумеется, строем и с песней, мы горланили, единогласно выбранную на роль взводной, песню Цоя «Группа крови». Во время каждого такого похода было слышно, как с разных сторон дивизионного городка, под громкий, но очень редко чёткий, топот, неслись самые разнообразные песни, по принципу: кто во что горазд. Одна из этих песен убила меня наповал. Сказать, что она мне понравилась, всё равно что ничего не сказать. Раньше этой песни я ни когда не слышал, и слов конечно же не запомнил, а были они, как и всё гениальное, очень просты. Я попытался предложить её на место взводной песни, но моё предложение, к моему великому огорчению, было отклонено нашими доблестными сержантами: «...Дабы не повторяться», а так как петь её очень хотелось, то я решил пойти на уловку. Заниматься плагиатом мне было не впервой и я, активно и упорно подражая Вите Цою, песнями которого в то время болел безнадёжно, написал слова на музыку этой песни и выдал их, уже в сочетании с мелодией, за другую, якобы не известного автора и якобы с такой же музыкой. Я не питал особых надежд на то, что новоявленная песня будет утверждена как взводная, но каково же было моё удивление, когда сначала сержанты, а потом и весь взвод, одобрили моё предложение и стали переписывать песню, под мою же диктовку (все, кроме сержантов конечно), с целью выучить её и использовать как строевую-взводную...
Я испытывал странную смесь чувств: ощущение восторга и идиотизма происходящего, когда вместе со всем взводом орал, только на половину мою песню, во время походов в столовую и строевой подготовки, а так как слова я знал лучше всех, то иногда я слышал только свой голос, за которым уже постепенно подтягивался весь взвод, вспоминая забытые слова. Я не знаю, насколько удался мой вариант слов, слабее оригинала или сильнее, но он есть и никуда от него ни денешься.

СПЕЦИФИКА.
Пятилетняя подписка о невыезде за границу и неразглашении сведений полученных за время прохождения службы, уже 15 лет как истекла и я думаю, что сейчас можно поведать миру кое-какие подробности и события, участником которых мне довелось быть.
Если сейчас читатель напрягся в ожидании разоблачения сверхсекретных, государственных тайн, многолетнего заговора молчания и прочей детективно-политической ахинеи, то можете расслабиться, ни чего подобного не будет. И даже не потому что я этого не хочу, но всё таки это во-первых.
Хотя я служил в боевых войсках специального назначения, я занимал не на столько важную должность для того, что бы иметь допуск к каким-то особо секретным данным, имеющим серьёзную государственную ценность и это во-вторых. В третьих, та дивизия в которой я проходил службу, уже давным давно ликвидирована, а личный состав расформирован по другим частям или уволен в запас. В четвёртых, той специфики службы, которую нёс наш полк, уже давным давно не существует в природе, то бишь в вооружённых силах России. В пятых, той страны, которой я присягал в верности так же не существует, и в шестых, по прошествии такого количества лет, я уже просто ни чего не помню и это 2-ая заповедь ронина.
Я служил в полку смертников, но это неофициальное и далеко не гласное название. Нам, как раз, вдалбливали в головы прямо противоположное, что ни чего опасного и уж тем более смертельного, в нашей службе нет и быть не может. Официальное название этих войск звучало достаточно витиевато, загадочно и даже красиво - ракетные войска стратегического назначения, сокращённо РВСН. В задачу нашего полка, одного из 6-ти, входила охрана и оборона 6-ти ракетных площадок с ракетными установками класса «земля-земля». Те самые, пресловутые СС-20 и СС-18, так называемый «чёрный сатана», с мощностью ядерного боезаряда равного, приблизительно, 50-ти Хиросимам и дальностью полёта более 20-ти тысяч километров. Куда этот ужас был нацелен, нам, конечно же, знать было не положено, скорее всего, на какую-нибудь Америку. По сколько ракет охраняли остальные полки я, так же, не имею ни малейшего понятия, знаю только что у каждого полка их было разное количество, а возможно, что это была обыкновенная «дэза», то бишь, сознательная дезинформация, которыми нас постоянно и щедро пичкал командный состав.
Смертниками нас называли потому, что маленькие бетонные домики - караульные помещения, на армейском сленге называемые караулками или карпомами, в которых мы тащили свою не лёгкую армейскую службу, находились в опасной близости от шахт с пусковыми установками и самими ракетами, метрах в 50-ти, а кое-где и того меньше. Такое мизерное расстояние было явно чревато траурными последствиями для всех тех кто находится ближе километра во время запуска 50-ти метровой махины, которая в состоянии самостоятельно выйти за пределы атмосферы планеты.
Караулка находилась внутри трёх сеточных заграждении и возле четвёртого вспомогательного. Самое первое, наружное заграждение, являло собой обыкновенный забор из сетки «рабица». Второе заграждение было сложной сигнальной системой, реагирующей не только на прикосновение но ещё на тепло и на приближение. Третье заграждение было электрическим и наверное самым жутким из всех. Оно таинственно называлось «электрозаграждение, сетка-100» и работала в трёх режимах. Первый режим был дежурным и во время его включения на сетку подавалось 865 вольт напряжения. При включении второго режима, повышенной боевой готовности, на сетку подавалось 2130 вольт или что-то около того. Во время третьего - боевого режима, на этой сетке, наверное, мог бы поджариться сам Сатана, да простит меня князь мира сего. Во время этого режима, до сетки, наверное, даже не нужно было дотрагиваться, для того что бы тебя прошила насквозь трёх тысячная вольтовая дуга и ещё на 2 метра ушла в землю матушку.
Даже при работе сетки в обычном, дежурном режиме, при регулярных осмотрах, во время смены  караула, на сетке и под ней, часто находили обожжёные трупики птиц, мелких животных и грызунов, способных, благодаря своим малым размерам, легко пробраться сквозь дыры в ограждениях.
Все эти 3 заграждения усугублялись ещё и 4-ой, вспомогательной системой охраны и обороны объекта - минными полями, расположенными непосредственно внутри «сетки-100», вокруг шахты ракеты. Я уж молчу о несчётном колличестве спотыкачей, заборов из колючки, и заграждений из тонкой, свитой в кольца проволоки, попадая в которую запутываешься как муха в паутине и без посторонней помощи выбраться оттуда весьма и весьма проблематично. Однажды, один не особо ловкий боец, из старшего призыва, случайно залез в такую проволоку сапогом, слегка потрепыхался в ней и петли затянулись настолько туго, что он даже не смог вытащить ногу из сапога, пришлось освобождать этого разяву при помощи кусачек.
По ночам, в сырую погоду, из окна караулки было хорошо видно как от нижней границы «сетки-100», натянутой приблизительно в 10-ти - 15-ти сантиметрах от земли, тянутся к сырой почве, лихо приплясывая, белоголубые ниточки электрических разрядов.
Если верить тому, что нам рассказывали офицеры на занятиях, то запуск ракеты должен был протекать приблизительно следующим образом.
Вариант первый. Запуск, грубо говоря, плановый, спокойный и не торопливый. (По слухам, при одном единственном дивизионном, учебном запуске, весь личный состав караула был эвакуирован с места старта, на какие-то неимоверные расстояния.) Караулу даётся команда выйти через окна, предварительно сняв с них противоосколочные сетки, и убрать с крышки шахты ракеты огромную, пенопластовую, маскировочную заглушку, вернуться в караул, доложить об исполнении приказа и ждать дальнейших распоряжений. Крышка шахты, весом всего лишь в 60 тонн, ме-е-едленно открывается, стартовая установка выплёвывает ракету на 60 метров в верх и только там у неё включаются собственные двигатели. Если по каким-то причинам стартовая установка не сработала, и двигатели ракеты включились внутри шахты - finita la komedy. Воронка размером с Хиросиму, траурный марш, погиб при исполнении, венки, пустой гроб, хоронить некого.
Если пусковая установка сработала и выплюнула, таки, ракету как и пологается на 60 метров вверх, а у ракеты, при этом, не запустились двигатели («бензин кончился» - подумал Штирлиц), то история повторяется в точности до запятой: воронка..., марш..., погиб..., венки, пустой..., некого...
Если, однако, ключ зажигания не застрял в дверном замке, и двигатели благополучно затарахтели, то столб пламени, длиннее тела самой ракеты, автоматически сметает караульное помещение как карточный домик. При таком раскладе есть надежда остаться в числе живых, если конечно, тебе разрешат, в смысле предупредят, и дадут команду спрятаться, а от ведь без предупреждения можно и не увидеть открывающегося люка, например ночью, а без команды не спрячешься в патерну, этакое миниатюрное бомбоубежище в эффективности которого сомневался не только я. Думаю только истерическим патриотам не понятно то, что лучше будучи живым гнить в дисбате, за самовольный уход с поста, нежели развеянным на атомы, взирая с небес пожинать лавры героической славы. На тот свет мы всегда успеем, тем более что, если ракета стартовала, то значит начались боевые действия, а раз ты самовольно, без команды спрятался в патерну то, соответственно, нарушил приказ и оставил пост без охраны, а за такие действия, в военное время разговор короткий и дисбат можно смело считать милостью Божией. В худшем случае обвинят в дизертирстве и здесь всё понятно: лицом к стене, раздеться догола, мёртвым одежда не нужна, взвод оружие к бою, одиночными выстрелами, цельсь, пли, и понеслась душа в рай, то есть исход опять тот же только немного в других декорациях. За руки, за ноги, в ближайшую яму, землёй забросали, притоптали, штыки примкнули и короткими перебежками, по радиоактивным руинам, вперёд, на встречу смерти, марш.
Второй вариант. Более неприятный. Авральный запуск. Когда нет времени ни на какую подготовку. Ни на убирание пенопластовой, маскировочной заглушки, ни на открывание крышки шахты, ни, тем более, на такие глупости как предупреждение личного состава караула. Крышка шахты, просто напросто, отстреливается, и кувыркающиеся в воздухе 60 тонн дурного железа летят на кого Бог пошлёт. Если не послал на караулку, то она всё равно рухнет от сотрясения почвы, если не рухнула - не спешите радоваться.
Нечего и заикаться о том, что при попадании такой тяжести куда бы то ни было, будь то караулка или патерна, в живых после этого можно остаться только по милости Божией, и смело считать себя Его избранником. Ну а всё остальное будет протекать в точности по тому же сценарию как и в первом варианте, без малейших поправок. Вот и получается, что шансов остаться в живых, при старте ракеты, в переводе на процентное соотношение остаётся ровно ноль целых запятая хрен десытых. Слава Создателю что за время моей службы, ни одна из охраняемых мною ракет так и не стартовала, я побывал в шкуре камикадзе, благополучно вернулся обратно и имею возможность сейчас писать эти строки.

КИРОВЕЦ.
За всё время моей службы, слава Тебе Господи, не было ни одного диверсионного нападения ни на одну из ракетных точек находящихся под опекой нашей дивизии. Слухов и легенд на эту тему то же не было ни каких ни про нашу ни про смежные дивизии. Единственная история передававшаяся из уст в уста была о том как однажды караул находящийся на боевом дежурстве заметил вдалеке, на дороге ведущей к воротам охраняемого периметра, приближающийся к ним на бешенной скорости трактор КА-700 без прицепа. Об этом, естественно, сразу же было доложено по каманде, как и полагается. Командование пожало плечами и приказало наблюдать дальше а о развитии событий немедленно докладывать. Неоднократные оклики по громкой связи, быстро приближающейся «дурмашины», ни к чему более или менее результативному так и не привели, она продолжала на дикой скорости нестись к охраняемому объекту. Расстояние катастрофически быстро сокращалось, но скорость машины при этом ни чуть не убывала и когда стало понятно что водитель останавливаться не собирается а по всей видимости категорически решил идти на таран, караулу была дана команда «к бою». Сержант запрыгнул в БПУ (башенная пулемётная установка) приготовил к стрельбе ПКТ (пулемёт калашникова танковый) и навёл его на нарушителя. Рядовой замер с АКМом на изготовку возле окна выходящего на ворота. На оклики по громкой связи, водитель по прежему не реагировал и машина ревя двигателем почти летела над дорогой. Когда она врезалась в первые ворота, снеся их бампером с лёгкостью танка наехавшего на детскую песочницу, и волоча обломки на бампере ринулась ко вторым воротам, перепуганные до полусмерти бойцы, почти синхронно нажали на спусковые крючки, а расчёт усиления на маточной площадке, мгновенно был поднят «в ружьё» и ринулся на подмогу.
Грохота, с которым КА-700 протаранил вторые ворота, парни уже не слышали. В БПУ плевался смертью, дёргался на станке и бешенно ревел ПКТ, вторя ему и не слыша сам себя, орал сержант, для того что бы от жуткого грохота в замкнутом пространстве не лопнули барабанные перепонки. Внизу, рядовой, не на много тише, поливал нарушителя свинцом из АКМа.
Двое ворот, 30 патронов в рожке АКМа и 250 на ленте у ПКТ остановили таки взбесившуюся машину на полдороги к третьим, последним воротам, за которыми находился уже непосредственно сам объект охраны и обороны. Участь водителя после такого обстрела, была, естественно, всем понятна, земля ему пухом и мир праху. Но каково же было удивление вскоре примчавшегося расчёта усиления, когда они проникли в заклинившую кабину искалеченного трактора, похожего на огромный дуршлаг, и через лобовое стекло выволокли оттуда в усмерть пьяного, невменяемого, но без единой царапины и абсолютно живого водителя который спал сном младенца пуская пузыри из соплей и слюны, пропустив всё самое интересное.
О дальнейшей участи водителя КА-700 история умалчивает, ну а едва не оглохшие, перепуганные но довольные своим героизмом сержант и рядовой вскоре на пару отправились в заслуженный долгосрочный отпуск, позвякивая медалями и орденами. Тут и сказке конец, а кто слушал молодец.
ЧЛЕНЫ ПАРТИИ.
Краснознамённые советские времена, во время которых мне довелось отдавать долг родине, были под завязку напичканы коммунистической идеологией, и это не секрет ни для кого кто тогда находился уже в более или менее сознательном возрасте. В вооружённых силах того времени, красная пропаганда насаждалась с особым рвением и даже с каким-то остервенением всем и каждому. На неисчислимых политзанятиях, на которых подневольные офицеры зачитывали свои, бо большей части, бездарные доклады, нам только и делали что вдалбливали в молодые и не окрепшие умы, что планы партии нужно обязательно и во что бы то ни стало, кровь износу пустить но притворить в жизнь. «Партия сказала - надо! Народ ответил - есть!»
В школьные времена я помнится поражал учителей своей неуспеваемостью и почти фанатической любовью к занятиям по политинформации, на которых постоянно делал, тщательнейшим образом, по газетам подготовленные доклады за которые неизменно получал самые первые места, тем самым вызывая умиление и удивление родственников и ненависть однокласников. Сложно сказать что мной тогда двигало, скорее всего всеобщая, дибилоидная восторженность тщательно подогреваемая правительственными лозунгами типа: «народ и партия едины». Мне довелось побывать пионером и даже старшим пионером но в комсомол меня так и не приняли из-за неуспеваемости. Уже будучи в училище вступил в профсоюз но комсомол, не помню по какой причине, опять обошёл меня стороной, о чём я, признаться, ни капли не жалел и не жалею.
Сейчас я то же иногда люблю покопаться в этой огромной куче говна которую все называют политикой, но только иногда и крайне поверхностно, потому как, чем глубже тем сильнее воняет. И только тогда когда есть настроение поиграть в своеобразную миниреволюцию, побегать с листовками и газетами соответствующего содержания, поразмахивать флагами и транспорантами с такими же лозунгами: «все на баррикады! Долой существующий строй!» Ну и так далее в том же духе.
В армии мой период юношеского максимализма, и отрицания всего что мне пытаются навязать видимо достиг своего аппогея и я наотрез отказался вступать в комсомол. Вот тут то мне и довелось испытать на собственной шкуре знаменитый армейский принцип: «не умеешь - научим, не хочешь - заставим». В течении нескольких дней и ночей, днём - в свободное, личное время которго и без того было катастрофически мало, а ночью, естественно, вместо сна меня заставляли зубрить наизусть все имена и фамилии членов ЦК КПСС и пока не выучишь - ни сна ни отдыха. Имена и фамилии мне в результате, с горем пополам, удалось таки вызубрить, но когда мне усложняли задание и заставляли называть этих членов узнавая по одинаково-серым лицам на фотографиях, которыми были увешаны все стены ленинской комнаты, то тут я проваливался с громким треском и ни какие наряды вне очереди так и не помогли, но однако и в комсомол меня так и не заставили вступить.

Н.Л.О.
Когда в течении нескольких месяцев кряду заступаешь на дежурство в один и тот же, из 6-ти возможных караулов, то уже поневоле начинаешь запоминать мельчайшие детали, как внутренней обстановки караула, так и его внешнего окружения. За каким окном какое дерево или куст и какого размера, на какой полке в кухне и сколько лежит суповых брикетов и так далее и тому подобное. Ну и, естественно, давным давно уже вызубрено наизусть в какое время восходит и заходит как ночное так и дневное светило, из-за какой сопки появляется и за какую прячется, по какой дуге забирается в зенит и по какой наряет за горизонт. Будь то короткий, трёхдневный караул или длинный четырёхдневный времени хватало на всё. Отоспаться, написать письма, и не только письма, почитать, походить из угла в угол, постоять подолгу возле каждого окна, от нечего делать слазать в БПУ и сделать лишний осмотр местности через оптический прицел ПКТ и через зеркальные смотровые щели. В одно из подобных ночных бдений я решил сменить обстановку. Вырубил свет по всей караулке и раскрыл тяжеленные бронешторы на всех трёх окнах. Романтика. Пульт наблюдения светится разноцветными огоньками, в безоблачном небе мерцают звёзды и яркая полная луна медленно плывёт над сопками. Спустя время я вдруг соображаю что луна почему-то не в том окне за которым она должна находиться в это время года и суток, что на её равномерно, как будто сквозь дымку светящемся диске почему-то нет привычного рисунка из кратеров в виде печального, женского лица, и что она хоть и медленно, но довольно заметно даже не вооружённым глазом, движется параллельно горизонту, оставляя за собой широкий, слабо светящийся шлейф. И в конце концов я прозреваю окончательно - какая сейчас может быть луна, к чертям собачьим, если сегодня третий день новолуния. Вот тут-то до меня и доходит что я впервые в своей жизни вижу так называемый эНэЛО - неопознанный летающий объект. Я некоторое время посомневался, созерцая этот самый объект, докладывать о нём «по команде» или не стоит, ведь не поверят же, чёрт бы их побрал. Доказывай потом что ты не верблюд и что этот объект тебе не привиделся во время выполнения «пункта 15-го» - что на слэнге ракетчиков означает «сон под пультом управления». Но потом я всё-таки решился, доложил, и мне, естественно, не поверили. На связь вышел офицер с командного пункта, начал допытываться что я вижу и где, когда сие началось и продолжается ли сейчас - детально и во всех подробностях которых и было-то «раз, два и объчёлся». Самое обидное было то что сквозь все вопросы офицера довольно явно сквозил подтекст: «сынок ты точно не пьян? Ты точно не бредишь? Ты точно проснулся?» Я уже и не рад был что доложил об увиденном, а нахальный Н.Л.О. при этом как будто специально позируя продолжал болтаться за окнами караулки. В довершение ко всему офицер заставил меня разбудить сержанта, устроил допрос ещё и ему, после чего я узнал от него о себе очень много нового. Моё счастье что сержант, Серёга Ануфриев, с которым мы тогда «тащили» службу, был моего же призыва, иначе не миновать мне пары нарядов вне очереди, как пить дать. Меня, слава Тебе Господи, в конце-то концов оставили в покое и приказали продолжать наблюдение, что мне через некоторое время порядком осточертело. Поначалу я был полон решимости досмотреть историю до конца и выяснить куда же всё-таки закатится или денется эта лже-луна. Время шло, ни чего интересного не происходило. Равномерно, и достаточно ярко, как будто сквозь туман, светящийся шар продолжал плыть над горизонтом из одного окна караулки в другое. По размеру и силе свечения он практически ни чем не отличался от луны, только на диске небыло рисунка из кратеров. За шаром оставался еле заметный, широкий, светящийся шлейф и расстояние до шара было абсолютно не понятным ни сквозь окно ни сквозь оптический прицел. Судя по тому что кроме меня ни один караул так и не заметил этого загадочного объекта, расстояние до него был не большим. В конце концов меня всё таки сморило, я плюнул и приступил к выполнению «пункта 15-го», а когда проснулся то, само собой разумеется, ни какого Н.Л.О. уже небыло и в помине. Вот так банально всё и закончилось. Мне даже, помнится, объявили благодарность за бдительное несение боевого дежурства, правда не без сарказма и ехидных шуточек но всё-таки. Но советскому солдату, как известно, благодарность всё равно что мёртвому припарка, лучше бы в увольнительную отпустили, да где уж там.

УЧЕНИЯ.
Мелких, полевых учений местного масштаба, осуществляемых в пределах нашего полка, было за все два года моей службы, великое множество и ни чем особенным ни одно из них не запомнилось. Нас, как это и водится, поднимали по учебной команде «в ружьё», экипировали по полной программе и гнали, в лутшем случае, на плац, где давали команду «химическая тревога». Мы, более менее, быстро влезали в ОЗК (общевойсковой защитный комплект) и «за мной, бегом марш», гремя и потрясая автоматами, пулемётами, рациями и вещмешками, давали по плацу пару-тройку кругов. «Вспышка с лева», «вспышка с права», ещё пара-тройка кругов и айда обратно в казарму на какие нибудь политзанятия.
В худшем случае нас гнали на ПУЦ (полевой учебный центр), где мы по пластунски окружали воображаемого противника, цепь, перебежками, ориентир - разрушенное здание, вперёд марш. Всё когда нибудь заканчивается, сил уже ни у кого не оставалось ни каких, а если в учениях принимал участие наш командир, полковник Плакидин, то силы очень быстро покидали и наших офицеров. Но однако последний марш-бросок в сторону казармы все и всегда делали с удовольствием, если можно так выразиться, и откуда только силы брались, открывалось неизвестно какое по счёту дыхание, ноги мелькали как у хороших гончих.
На моей памяти, единственный раз за два года были устроены грандиозные, крупномасштабные, дивизионные учения со всеми вытекающими - вот это было шоу. Там было всё как полагается. Выезд в бескрайние, алтайские степи на неделю, полевая кухня, рытьё окопов, поиск диверсионной группы, патроны, хотя и холостые, но громкие, ночёвки в армейских палатках и старом караульном помещении, на грудах пыльных, маскировочных сетей.
Всё таки 18, 19, и 20 лет это ещё далеко не взрослый возраст. Во время отдыхов, пока не видели офицеры, сходили с ума как могли. Переполошили всех местных сусликов, заливая их норы водой или хуже того, стреляя в норы припрятанными холостыми патронами. От такого сюрприза, оглушённый и обезумевший от испуга суслик вылетал как пробка из бутылки из другого конца норы, метрах в трёх от первого входа и за ним неслась гогочущая и орущая толпа одуревших от свободы солдат. Одного зверька удалось таки поймать, когда он наполовину захлебнувшийся, жалкий и мокрый вылез из затопленной норы. Его тут же посадили на верёвочку и стали выгуливать по всему лагерю как собачку на поводке, на всеобщее обозрение. Автор выдумки, сержант из моего призыва, Серёга Чепелев, по прозвищу «Чепа», был крайне доволен своим остроумием и давясь смехом подавал суслику команды под всеобщий хохот:
- Трезор, к ноге!..
- Трезор, сидеть!..
- Трезор, фас!..
Это развлечение очень быстро всем надоело а суслик, к тому же, явно собирался откинуть копыта. Его пожалели, развязали верёвку, и как только он почуял что свободен, рванул на утёк, с места в карьер. По всей видимости, талантливые актёры встречаются не только среди людей, но и среди сусликов.
Из-за стрельбы по норам, конечно же был скандал:
- Кто стрелял? У кого патроны остались?
Удалось отговориться тем что был всего один патрон и его бросили в костёр, на этом всё, слава Богу, успокоилось.
Моё наслаждение неожиданным отдыхом на природе, было в самом разгаре испорчено, внезапно и сильно заболевшим зубом. Я как маятник ходил возле караулки туда-сюда что бы хоть как-то отвлечься от дикой боли, с трудом понимал что мне говорят, жевал принесённые кем-то таблетки, выпил неизвестно откуда взявшиеся полстакана чего-то спиртного, не ощутив почти ни какого вкуса, придавил всё это дело сигаретой, хотя в армии я, как ни странно, не курил, но ни чего так и не помогало. В результате, плохо соображая, я выколупал из кучи автоматов, составленных шалашиком, свой, сказал кому-то что пошёл спать, забрался в караулке на верхнюю полку, заваленную рулонами пыльных, маскировачных сетей, зажал приклад автомата между коленей и закрыл глаза. Забытьё, как ни странно, пришло очень быстро, но ещё быстрее, как мне показалось, меня стали толкать в плечё. Я очнулся и снова был захвачен в болевые тиски.
- Товарищ капитан, он здесь!
Оказалось что меня потеряли, уже обыскали всю ракетную площадку и даже сходили за границу периметра. Подошел офицер, капитан Литвяк, всеобщий солдатский любимчик, огромный и широкоплечий мужик с контрастным прозвищем «Литл», что в переводе с английского означает «маленький».
- Автомат где? - Коротко спросил он.
- Вот.
- Зуб болит?
- Болит.
- Почему не предупредил что спать пошёл?
- Я предупредил.
- Кого?
Я назвал какую-то фамилию.
- Ну ладно, спи, на вечернюю поверку можешь не ходить.

ВЕРТОЛЁТ.
Ни до армии, ни после неё, мне ни когда не приходилось летать на этой адской машине называемой вертолётом. Но уж в армии я налетался на нём до позеленения и в прямом и в переносном смысле. Внутри этого гениального агрегата нестерпимо воняет керосином, вибрация такая что зубы и все внутренности вместе с ними отплясывают какую-то бешенную чечётку, а свист от дико вращающихся лопастей и гул от ревущего двигателя настолько плотные, что для того что бы что-то сказать соседу, да ещё и так что бы он тебя услышал, нужно было орать во всю свою лужёную глотку и прямо ему в ухо.
Когда погода была лётной, нас разбрасывали по точкам на вертолётах и в этом были свои плюсы и свои минусы. Плюсы в том что хоть и неприятно но всё таки быстро, а минусы - вертолёты не приземлялись в деревнях и, соответственно, докупить чего нибудь вкусненького, помимо выдаваемого на смену, и уже давно набившего аскомину сухпайка, не представлялось возможным.
Если погода была не лётной, то нас развозили на машинах и в этом, так же, было много приятного и неприятного. Час, а то и все два, невыносимой тряски по просёлочным дорогам, на деревянных лавках, это ещё туда-сюда. Если дождь, то все мокрые по уши, ни о какой герметичности в тентовых и кунговых машинах армейского образца, конечно не могло быть и речи. Если сухо - тогда пыль, настолько же плотная как и вертолётный гул, временами из-за неё не было видно соседнего борта машины, возле которого щурились, морщились, чихали, подпрыгивали на кочках, валились друг на друга и хватались за что попало, лишь бы удержаться, серые от мелкого песка солдаты и сержанты. Если снег, то тогда собачий холод, периодические остановки для разгребания снежных заносов или выталкивания машины завязшей в очередном сугробе.
- Э-э-эх! Э-э-эх! - Тридцатиголосый, синхронный ор 18-ти и 20-ти летних глоток во главе с обледеневшим офицером.
- Э-э-эх! Навались мужики! Навались!
- Э-э-эх! Раскачивай! Раскачивай!
- Э-э-эх! Пошла родимая!
- Э-э-эх! Пошла, пошла!
- Э-э-э-э-э!
Если старшим машины назначался «свой» офицер то он мог разрешить по дороге поорать песни, потрепаться, потравить анегдоты, остановиться в деревне для докупки продуктов и даже покурить. Здесь, правда, для меня и для прочих малочисленных некурящих начиналось очередное испытание. Плотность табачного дыма, от 20-ти одновременно закуренных сигарет, была не на много меньше чем плотность пыли. Не взирая на все армейские дискриминации по отношению к некурящим - у курящих перекур, некурящие продолжают работать, я всё равно так и не закурил, а случилось это много позже, когда мне уже стукнуло 28 лет.
Полная экипировка, получение оружия, полковое построение возле казармы, маршем на плац, на плацу дивизионное построение, развод, команда «по машинам», 15 минут езды до вертолётной площадки, команда «к машине», снова построение и снова команда «по машинам», но теперь уже по вертолётам.
Самый первый полёт был самым знаменательным и самым запомнившимся, все остальные, ни чем особым не отличающиеся, слились в одну сплошную массу.
Взлёт, грохот, гул, вонь, воздушная яма, обратно, опять воздушная яма, опять обратно. Желудок взбунтовался. С каждой новой воздушной ямой тошнота нарастала в арифмитической прогрессии. Внешний вид у меня, по всей видимости, оставлял желать лучшего, судя по тем взглядам которые я на себе ловил сквозь пелену перед глазами. Мне что-то орали в ухо, что-то советовали:
- Автомат не заблюй! Лучше на пол!
Я понял что сейчас меня вывернет, сдерживаться уже не было ни каких сил, но вместе с этим я очень чётко осознал ещё три вещи. Перспектива отчищать вертолёт от собственной блевотины меня отнюдь не радовала, получить пару нарядов вне очереди то же не очень то хотелось, но самым страшным для меня, на тот момент, было заработать репутацию слабака, в первом же полёте, и это так же было далеко не весело. Когда я всё это понял необычайно ясно и чётко, меня вырвало всем, не очень вкусным, недавно съеденным в столовой. Плотно сжатые губы я придавил правой рукой, в армейской, трёхпалой варежке. Щёки раздуло от хлынувших в рот из взбунтовавшегося желудка рвотных масс, которые я, мгновение помедлив, с усилием запихал обратно. Организм ошалел от подобной наглости и снова вытолкнул из себя, явно мешавшую ему, недопереваренную пищу. Я опять повторил процедуру в обратном порядке, потом ещё раз. Сквозь мутную пелену застилавшую глаза, я видел как весь взвод с ужасом наблюдает за моими конвульсиями и вдруг почувствовал как мне резко полегчало, навалилась блаженная расслабленность, тело стало ватным, исчезла навязчивая тошнота. Организм видимо понял что сопротивление бесполезно, признал меня победителем а себя, соответственно, побеждённым и сдал позиции. Меня кто-то пихал в бок и спрашивал как я себя чувствую, я в ответ вяло кивал головой что, мол, всё в порядке, отлегло и ловил на себе уважительные взгляды своего призыва и даже старослужащих.

ШОНЯ.
«Чем больше в армии дубов, тем крепче наша оборона.»
Народно-армейская мудрость.
Эта поговорка, очень чётко характеризующая вооружённые силы советского периода, во время которого мне как раз и довелось служить в армии, я думаю известно каждому школьнику. Армейским анекдотам так же не занимать популярности и тупости, которая, как это не печально, имеет место быть в реальности если не на 100 % то уж точно на 90, это как пить дать. Рождение одного из таких анекдотов мне довелось испытать на собственной шкуре и, вы знаете, в тот момент мне было, ой как не до смеха. Сейчас я вспоминаю этот случай с улыбкой, а тогда в пору было бы заплакать но увы не позволяла соровая армейская жизнь.
Одна из 6-ти ракетных площадок, находившихся под охраной полка в котором я служил, была оборудована под базовую и называлась не иначе как маточной площадкой. Там было всё. На хозяйственном дворе, полный комплект самой разнообразной живности: коровы, свиньи, куры, гуси, утки, ну и, само собой разумеется, приусадебный участок со всяческими полезными насаждениями как то картошка, капуста и прочая зелень.
Погода в алтайских степях абсолютно сумасшедшая хотя и вполне предсказуемая. Постоянные, дикие ветра, летом с пылью, зимой со снегом. Бывало такое, что против ветра приходилось идти сильно наклонившись вперёд что бы тебя просто напросто не уронило, а если такой ветер дул в спину то поневоле приходилось переходить на лёгкий бег опять с той же целью - лишь бы не сдуло.
Если ты ранним, зимним утром не можешь открыть дверь для того что бы выйти из казармы на улицу, то это не значит что злобный диверсант подпёр её с той стороны поленом и ухмыляясь наблюдает за твоими потугами из-за ближайшего сугроба. Это значит только то что дверь замело снегом и не просто замело а по самую крышу. Я хоть и сибиряк, которого сложно удивить большими сугробами, но даже у меня глаза на лоб полезли. Ни разу в жизни я не видел такого, что бы прямо с сугроба можно было легко перейти на крышу обычного одноэтажного дома, а вот довелось. Вылазить, в таких случаях, приходилось через окна, с лопатами на перевес. Сугробы стояли возле дома почти ровной, отвесной стеной на расстоянии приблизительно одного метра и чуть выше ската крыши. Было такое ощущение, как будто снег был сюда подгребён специально, каким-то гигантским грейдером. Ходы, которые мы в результате прорыли общими усилиями всего расчёта усиления, во всех необходимых направлениях, не только для меня выглядели нереальными. Для того что бы стоя в таком проходе достать до его верхнего края, приходилось поднимать вверх лопату на вытянутой руке и держать её при этом за самый край черенка, но даже таким способом, не во всех местах прорытых ходов удавалось достать желаемой цели. После таких сильных буранов, подобные снежные заносы были по всем ракетным площадкам а не только на маточной. Доходило до смешного. Группа своеобразных снежных археологов, отправленная на раскопки всех остальных, полковых точек, подъезжала к очередному караулу, где их уже ждали, и вывалившись из машины, пешком доходила до самой шахты с ракетой, не встретив на своём пути ни одного из многочисленных ограждений. Все они, попросту, были погребены под двух-метровым слоем снега.
Если во время таких природных катаклизмов подходило время смены и буря при этом ни чуть не собиралась утихать, а только-только входила во вкус, то естественно что ни о каких машинах и уж тем более вертолётах, на которых новый состав смены доставляли к месту боевого дежурства, не могло быть и речи. Тогда старая смена, по команде из дивизионного штаба, оставалась на следующее дежурство и это было нечто. Два человека, сержант и рядовой, неделю в маленьком, замкнутом пространстве, почти полностью заваленные снегом, на едине с самими собой и друг другом. Лично мне это нравилось. Ни тебе ранних подъёмов, ни тебе утренней беготни по территории дивизии, по пояс голым, ни политзанятий, ни построений, ни просмотра программы Время, которую я тогда ненавидел всеми фибрами души. Слоняйся себе из угла в угол пятиметровой, бетонной коробки, пиши, думай, мечтай, медитируй. Но у некоторых, однако, нервы не выдерживали и они предпочитали казарму со всеми вытекающими. Я же все 2 года прослужил «14-ым номером» и был этим черезвычайно доволен. Возможно именно тогда мне и стало понятно что одиночество гораздо ближе нежели шумная компания.
В тёплое время года, ситуация с погодой была не на много лучше. Либо всё тот же назойливый ветер с моросящим дождём в нагрузку, иногда переходящим в ливневый, либо абсолютный штиль, яркое синее небо без единого облачка и сухая жара. Если во время жары на горизонте показывалась махонькая тучка то, к гадалке не ходи, это значит что через полчаса всё небо будет чёрным и разразится мощный ливень. Как раз в одну из таких засух мы, то есть расчёт усиления, помогали хозвзводу поливать приусадебный участок, картошку уже полили и принялись за капусту. Механизация полива была гениальна в своей простоте - схватил ведро и побежал. Пара бойцов, мокрых с ног до головы, занимались тем что из шлангов наполняли подносимые пустые вёдра а остальные, весело и с улыбочкой бегали по полю с наполненными вёдрами и расплёскивали их по качанам. Старшим, над всем этим развлекательным мероприятием, был подполковник про глупость которого в нашем полку ходили анекдоты и смеялись над ним даже полковые офицеры. Не помню какая у него была фамилия, но прозвище врезалось в память видимо навсегда. Все в полку, начиная от рядовых и заканчивая старшим офицерским составом, называли его не иначе как Шоня, за его постоянную манеру вместо «что» говорить «шо» и вставлять это самое «шо» куда попало, надо, ненадо, по необходимости ли но чаще без оной.
- Товарищ подполковник, разрешите обратиться.
- Шо? Разрешаю.
- Товарищ подполковник, ваше приказание выполнено.
- Шо? Молодец, вольно разойдись.
- Товарищ подполковник, может в обход пойдём?
- Шо? Ты, как я погляжу, лейтенант, больно умный, послужи с моё а потом советы бедешь давать!
И поговаривали даже о том что Шоня прекрасно знал о своём прозвище, ни сколько на него не обижался и что оно ему якобы даже нравилось. Солдаты, сержанты и младший офицерский состав называли его по прозвищу конечно же заглаза. Даром что непроходимо глуп но однако подполковник и легко может вляпять пяток нарядов вне очереди или хуже того упрятать на «губу». И поэтому когда кто нибудь из младших офицеров или прапорщиков называл его по прозвищу то делал это с оглядкой и шёпотом.
- Шоня не приходил?
- Ни как нет, товарищ лейтенант.
- Шоня давно ушёл?
- 15 минут назад, товарищ капитан.
- Шоня где?
- Не могу знать, товарищ прапорщик.
В своё любимое «шо» Шоня умудрялся вкладывать целую гору смыслов в зависимости от интонации с которой он произносил это волшебное слово. Ещё ходили слухи о том как старшие офицеры подшутили над кем-то из молодых и сказали ему что «Шоня» это такая фамилия у подполковника и послали его к нему с каким-то вопросом или поручением или может быть этот молодой офицер действительно не занал о том что «Шоня» это прозвище а не фамилия. А в ракетных воисках существует железное правило, находясь на охраняемом объекте, то есть на ракетной точке, ни в коем случае не обращаться к офицеру по званию, а не иначе как по фамилии. И этот молодой офицер, «ничтоже сумняше», подошёл к подполковнику и как не в чём не бывало отрапортовал:
- Товарищ Шоня, разрешите обратиться.
И Шоня, якобы, даже не заметил явной, наглой фамильярности и разрешил обратиться.
- Шо? Обращайтесь.
Но это, вполне возможно, просто выдумки. Все дивизионные полки, словно маленькие деревеньки, были буквально нашпигованы личным, внутренним фольклёром, как гусь яблоками, и этот фольклёр постоянно и с любовью повторялся, постепенно, при этом, видоизменяясь и трансформируясь, временами до неузнаваемости...
...Полив капусты был в самом разгаре когда на горизонте обрисовалась маленькая тучка. Вся поливальная бригада, естественно, тут же ухватилась за неё как за спасательный круг, и чуть ли не хором сообщила Шоне о приближающемся дожде, в надежде на то что он даст отбой полива, который уже всем, к тому времени, порядочно осточертел. Можно будет, наконец-то, пойти в родную, тёплую казарму, расслабиться и отдохнуть после бешенной гонки с вёдрами по полю. Но реакция Шони оказалась прямо противоположной, по армейски не логичной и абсолютно ни для кого неожиданной. Он выдал фразу от которой хотелось и смеяться и плакать одновременно, это, как раз, и был тот самый момент рождения нового армейского анегдота:
- Шо? - Спросил Шоня недоумённо, сурово посмотрел на тучу и изрёк, - поливайте, поливайте, пока дождь не начался.
Ровно через полчаса Шоня дал команду к отступлению с капустного поля боя. Но только тогда, когда с чёрного неба начали падать огромные дождевые капли, и через некоторое, очень короткое время, мы уже резво бежали по полю во главе с нашим доблестным главнокомандующим, перепрыгивая через недозревшие кочаны капусты и лихо размахивая вёдрами, под внезапно обрушившейся на нас с неба сплошной стеной воды.

САМОВОЛКИ.
Даже такое жуткое изобретение извращённой человеческой мысли как «электрозаграждение» не могло испугать советского солдата. Дождавшись сухой и солнечной погоды, некоторый «перцы» умудрялись, пользуясь неровностями почвы, найти самый широкий зазор между сеткой и землёй, проползти под сеткой и отправиться, таким образом в самоволку: либо до ближайшего водоёма, для того что бы искупаться, либо до ближайшего деревенского магазина, за чем нибудь сладеньким, а то и за горячительным. Однажды подобному бегунку из нашего полка, крупно не повезло. Уже затарившись в деревне продуктами он, довольный своей ловкостью и смекалкой, возвращался обратно, как вдруг лоб в лоб столкнулся с офицерами из своей части, которые приехали в деревню для пополнения запасов продовольствия и водки. Дальнейшее развитие событий яснее ясного, бежать безсмысленно, от машины далеко не убежишь, да и что толку если тебя всё равно уже заметили. «Губа», вместе со старшим караула, слава Богу что в дисбат не отправили хотя и стращали, строгий выговор с занесением в грудную клетку, всеобщее порицание, а всем остальным на плановом политзанятии сунули в зубы очередную «дезу». О том как некий мифический боец из не менее мифической воинской части, якобы, пытался подобным же образом, под включенным электрозаграждением, выбраться в самоволку, но расстояние от земли до сетки не расчитал, задницей за последнюю зацепился и в скором времени отправился домой в цинковом гробу с обугленными филейными частями тела, ну а старший караула, само собой разумеется, в дисбат, куда же ещё-то.
И что, вы думаете? Что после этой страшилки все разом перестали лазать под сеткой? Ха! Как бы не так! Ваш покорный слуга, как раз после этой страшилки под сетку-то и полез, что бы, так сказать, на собственной шкуре испытать все тяготы, лишения и невзгоды армейских самоволок, вместе с их весьма и весьма сомнительными удовольствиями. Меня тогда, слава Тебе Господи, не поймали и не хватились, может быть потому что я ни докуда не добежал, ни до реки, ни до деревенского магазина, уж больно всё это далеко оказалось. Но, зато, ощущения я сахранил очень острые и ни с чем не сравнимые. Когда распластавшись по земле и стараясь сделаться ещё более плоским чем ты есть на самом деле, бороздишь землю животом, а над тобой, буквально в нескольких сантиметрах от твоей задницы, весело гудят 865 вольт, слаженным хором напоминая о том что: «упаси тебя Господи, приятель, отлипнуть от земли раньше времени, нас тут хоть и не очень много, всего лишь 865, но мы все вместе скинемся и соберём тебе на билет в поезд который следует по маршруту: «этот свет - тот свет» без права на возвращение». Когда смертельно опасный участок уже был пройден, я всё так же старательно, распластавшись по земле, прополз в сторону от сетки ещё на несколько десятков сантиметров на всякий случай. Как говаривал один мой знакомый: «бережёного Бог бережёт, а не бережёного конвой стережёт».
Начальник караула, то ли в этот же день, то ли на следующий, решил повторить мой подвиг и вот тут то мы с ним чуть не влипли по самое немогу. Он выбрался через окно, благополучно пролез под сеткой, и исчез в бескрайних алтайских степях. Не знаю сколько времени прошло после его ухода. В какой-то момент времени я повернулся к окну выходящему на ворота и покрылся холодным потом, к воротам подъезжала машина. Обычно, о любых приездах, нас заблаговременно предупреждали по связи, потому как на боевых постах запрещены проверки без предупреждения, даже высшему камандному составу. Ещё неровён час, какой нибудь часовой не узнает в лицо приехавшего, нервишки не выдержат, пристрелит не задумываясь и, как не странно, будет прав. Судя по слухам такие случаи происходили не однократно, и как правило часовые уезжали домой в долгосрочный отпуск, а незадачливый проверяющий на кладбище или, если повезло, в госпиталь с огнестрельным ранением.
Я смотрел в окно на копошащихся возле ворот людей в военной форме и лихорадочно соображал, кто же это может быть и почему не предупредили? Мысленно я уже сидел на гауптвахте, трубил в дисциплинарном батльоне и получал все прочие, причетающиеся в таких случаях «пачки».
Вынырнув, наконец-то, из ступора я решил соблюдать устав и тянуть время, в два прыжка оказался в БПУ, навёл её на ворота, и рявкнул по громкой связи уставное:
- Стой, кто идёт! - В тайне надеясь что сержант, ушедший в самоволку, услышит меня.
Через оптическиу прицел который даёт, хоть и слабое, но всё таки увеличение, я посмотрел поближе на людей возле ворот, но то ли от волнения, то ли из-за своего плохого зрения, я их так и не узнал. И только когда они вышли на меня по связи, я наконец-то сообразил что это наши связисты - узнал по голосу. И примерно в этот же момент, через открытое окно, в караулку занырнул запыхавшийся, взмыленный сержант, который, как оказалось в последствии, заметил подъезжающую к воротам машину, на много раньше меня и как ниндзя бежал рядом с ней параллельным курсом стараясь успеть раньше, да ещё и так что бы не заметили.
У связистов, оказалось, очередная проверка связи ворот с караулом, не заходя внутрь охраняемого периметра они ещё несколько минут поколупались со связью возле ворот, спросили нас, как мы их слышим, мы их уверили в том что слышим на много лучше чем может работать эта допотопная аппаратура на самом деле, связисты остались довольны, и так и не зайдя внутрь укатили восвояси ни чего не поняв и не заметив. А мы с сержантом остались утирать холодный пот, облегчённо вздыхать и расказывать друг другу кто и как перетрусил.
А что касается вообще самоволок как таковых, то я ни когда не видел в них ни чего романтического и привлекательного, здесь принцип запретного плода, во всяком случае лично для меня, увы и ах, не сработал. Не понимаю что может быть хорошего в том, что бы шарахаться от каждого встречного офицера, бегать от патрулей и трястись что тебя вот-вот остановят, для того что бы проверить увольнительную записку. Перспектива попасться и загреметь на «губу», на которую я, кстати, за все два года службы так и не попал, так же, впрочем, как и в отпуск, лично меня всегда прельщала меньше всего, и возможно именно поэтому все мои самоволки можно пересчитать используя пальцы одной руки, да и то пара лишних останется. Единственное что мне очень нравилось, чего уж греха таить, так это очень специфические, внутренние самоволки, в тёплое время года.
При заступлении на дежурство и при приёме караула, нужно было изловчиться и пока не видит офицер, зафиксировать куском проволоки концевой выключатель, так называемый концевик, который держал на контроле противоосколочные сетки, закреплённые снаружи на окнах. Если этого не сделать, то выбраться из караулки больше не было ни малейшей возможности. Единственный выход через патерну, опломбирован снаружи, и если при передаче караула, офицером будет обнаружен срыв пломбы то неприятности обеспечены всему караулу. Ещё один, так называемый, запасной вариант, это выход из карпома через окно, внутрь электрозаграждения. Но если ты попытаешься снять с окна противоосколочную сетку с незафиксированным проволокой концевиком, то тут же сработает сигнализация и неприятности, опять же, гарантированы, а так как пломбу на входе в патерну проверяли всегда, то оставались только окна которые не проверялись почти ни когда.
При зафиксированном концевике, после окончания смены, можно было спокойненько снять с окна сетку, выползти внутрь периметра в одних трусах, с одеялом, и развалившись где нибудь на солнышке, поплавить своё, истосковавшееся по ультрафиолету, тело. Хочешь - в трусах, хочешь - без оных. У нас в полку существовала негласная мода загорть в трусах закатанных на бёдрах, от них, в таком виде, на теле оставалась тонкая полоска светлой кожи, как от плавок бикини, и офицеры однажды устроили охоту на любителей заматывать проволокой концевики и принимать солнечные ванны. Естественно что это очень легко было проделать в бане. Нам дали команду раздеться для помывки, выстроили в одну шеренгу, в чём мать родила, и осмотрели, но так как незагорелые полоски от «трусиков бикини», были почти у всего полка, то нас оставили в покое и даже не стали выслушивать неубедительных отмазок типа: «это ещё с гражданки осталось». После этой проверки офицеры устроили рейд по всем 6-ти караулам и везде размотали подвязанные концевики, но помогло это очень не на долго и вскоре всё вернулось на круги своя.

ДЕЗА.
Мне однажды невольно довелось побывать в роли катализатора, из-за которого пошла реакция и офицерами была быстренько состряпана очередная «дэза» на тему. Я, без всяких задних мыслей, в своём блокнотике со стихами, выделил целую страничку, куда я записывал даты заступления на боевые дежурства и их продолжительность. Зачем я это делал - ответить затрудняюсь. Возможно, меня просто распирало от мальчишеской гордости, что я причастен к некоему таинству, к охране покоя нашей страны, на страже которого я как раз и стою, находясь на боевых дежурствах. Мне, возможно, приятно было осознавать, заглядывая в блокнотик, что мол, вот, уже целых, предположим, 15 раз я был на БД! Могу дать честное пионерское слово, что ни куда эти, ни кому не нужные данные, я не собирался, ни переправлять, ни продавать, ни использовать в диверсионных целях, тем более что ни какой ценности они не представляли даже для капиталистической Америки.
В полку периодически устраивались глобальные проверки личных вещей солдат и сержантов, вплоть до содержимого карманов. В одну из таких проверок-то я как раз и попался со своей памяткой в блокнотике. Офицер достаточно долго терзал меня вопросами, на тему, зачем мне это нужно, придрался к чёрной странице, которая вся была залита мной чёрными чернилами, причём абсолютно сознательно. Он внимательно рассматривал её на свет и так и эдак. Моё объяснение что это, на самом-то деле, траурная страница и сделана она была мной специально, в тот самый день, когда зазноба, провожавшая меня в армию, вышла замуж за другого. Такое объяснение, допрашивавшего меня офицера, явно не удовлетворило, он забрал блокнот, мне приказал ни куда не выходить из ленинской комнаты, а сам пошёл в штаб, к вышестоящему начальству на консультацию. Консультация, слава Тебе Господи, прошла в мою пользу, мне вернули блокнот и с миром отпустили, но страху я, честно говоря, успел натерпеться, одиноко сидючи с томами Владимира Ильича Ленина наедине. О чём я тогда думал, не помню, но как минимум на «губу» уже готов был отправиться, мысли о дисциплинарном батальоне я от себя с ужасом отметал.
Время спустя, на плановом политзанятии, на которых нам доводили до сведения о всяческих подвигах и ЧП в смежныж полках и дивизиях, была рассказана, ведущим занятие офицером, уморительная история о том, как, якобы, был пойман некий мифический боец из не менее мифической воинской части, непосредственно перед самым дембелем. В его блокноте, якобы, были найдены подробные схемы ракетных точек, время смены караулов, время осмотра местности, маршруты движения от точки к точке и тому подобная секретная «инфа». И, якобы, этот боец в результате допросов сознался что имел целью перепродать эти сведения «аглицким шпиёнам», что бы последние в последствии устроили серию террористических актов направленных на уничтожение наших драгоценных ракет и, соответственно, на подрыв обороноспособности краснознамённого советского союза. Сей миф заканчивался тем что раскаявшийся боец предстал перед военным трибуналом и был сослан в сибирь убирать снег.
- Весь?
- Весь. А снега там много.
Эта «деза» была направлена, конечно же, не только на мою скромную персону, хотя косых взглядов в на меня и глупого хихиканья по поводу было предостаточно. Направлена эта «деза» была ещё и на то что бы остальным впредь не повадно было зариться на лёгкую наживу путём фарцовки секретными сведениями. За пучёк пятачёк.

ВЫВОД.
Ну а какой тут может быть вывод? О том что не зря служил об этом я уже говорил. О том что не жалею об этом я уже тоже говорил. А что ещё? Можно конечно вляпаться в какую нибудь особо горячую точку планеты, где в данный момент времени идут боевые действия. Где два государства ни как не могут поделить какой нибудь вшивый кусок ничейной и некчёмной земли, абсолютно ни кому не нужной, но здесь, видите ли, дело принципа. В советское время вероятность такого вляпывания была так же велика как и сейчас и не надо питать по этому поводу ложных надежд, что мол тогда служить было намного безопаснее, чушь собачья. А можно ведь даже и добровольно вляпаться, и тогда можно было и сейчас тоже. А можно добровольно «закосить», опять же и тогда можно было и сейчас тоже самое.
Помнится непосредственно перед самой армией, во время моей учёбы в Тюменском ГПТУ № 5, мы всей группой писали коллективное заявление, советскому правительству, с просьбой призвать нас в воины интернационалисты, то бишь для службы в Афганистане. Бог миловал, эта просьба не была удовлетворена, а мог ведь и не миловать. Вполне мог. Через два месяца после моего призыва в армию, из Афганистана начали выводить войска. Не знаю как расценивать сие событие - повезло мне или нет? Скорее да, нежели наоборот.
А что касаемо смерти от пули дуры, так на неё ведь можно нарваться где угодно, и в особенности сейчас. Угодил случайно туда где «рамсуют» две бандитские группировки и получил лишнюю дырку в черепе, а то и две, если на вылет. Терроризм вообще отдельная история. Самолёты с неба валятся как перезревшие груши с яблони. Поезда под откос, многоэтажки в труху. Аварий, пожаров и взрывов не сосчитать - откровение Иоанна Богослова во всей своей красе. Или ещё банальнее: шёл к зазнобе на свидание, запнулся, упал, головой о бардюр «тюкнулся» и очнулся на том свете. Здравствуйте, милости просим, мы вас давненько тут поджидаем, совсем уж было соскучились. Всякое в жизни бывает.
Это я к чему разглагольствую? Да всё к тому же. Если очень уж хочется поиграть в «войнушку» для взрослых, в детстве, понимаешь ли, не наигрался, так в чём же дело? Возьми да сходи, наиграешься до позеленения, раз в детстве ещё не надоело. Не хочешь - не ходи, сейчас законодательство, слава Богу, лояльно к этому относится. Короче говоря - «не парься, будь счастлив». Зато воспоминаний потом будет аж до самой пенсии! Что-то в этом всё таки есть: ползком, на пузе, по пыли, грязи или снегу, с автоматом в руках - честное слово, я не юродствую. Равняйсь, смирно, вольно, разойдись, можно закурить и оправиться. Отставить, медленно. А смерти бояться, по меньшей мере глупо, о ней надо помнить, это да, тут я согласен, а бояться глупо. Все мы там когда нибудь будем, рано или поздно но всё равно будем. Судьба «премудрого пескаря» лично меня не устраевает ни в коей мере.
Второй раз в этот дурдом я бы конечно не пошёл, хотя были такие мыслишки, чего греха таить, и именно куда нибудь в горячую точку, и желательно туда где погорячее. Слава Богу это желание давно перегорело и я этому рад. Сейчас если я куда нибудь и пойду так это в моностырь, там устав и дисциплина ещё по жёстче будет чем в армии, или, например, в монахи-пустынники, с бесами воевать, один на один, в рукопашную. А ну, подходи по одному, мерзавцы, сейчас я вам дам «прикурить»!