Об охоте к перемене мест или чужой хлеб

На фото обувь, принадлежащая людям без дома, без страны, без семьи. Я щелкнула  мимоходом, когда наша группа передвигалась по одному казенному помещению. Об этом читайте ниже.
 
Сын Иван вырос в чужой стране. Он «офинился»: говорит по-фински без акцента, по внешнему виду ничем не отличается от коренных жителей Суоми. Я попросила перевести на финский этот текст про беженцев. Ваня не понял, что такое «субботник». Пришлось объяснять, что в нашей стране (это которой? ) был обычай: каждое 22 апреля, в день рождения Ленина (это он совершил переворот и стало всем плохо?), выходить на улицу для уборки территории. Процесс перевода у нас затянулся – Ванька слишком хорошо владеет разговорным финским, но слишком плохо «моим» русским.
 
- Вань, а ведь ты стал закрыт, как многие финны, – вдруг замечаю я.
- Натурализовался! - сын шутит, но как-то нехорошо, глаза грустные.

Дочка Лиля по-русски не говорит, но понимает меня, когда я общаюсь с ней на родном языке. Лиля начинает испытывать трудности в общении со сверстницами ( у нас в доме только ее подружки, период мальчиков еще не наступил) из-за того, что у нее мама не такая. Лиля стесняется меня. Впрочем, я к этому отношусь философски: сама такая была, сама унижала бабушку в присутствии сверстниц. Самоутверждалась!

Предлагаю вашему вниманию очерк, который мы обязательно с Ванькой переведем на финский и поместим на наш новый сайт. Об этом проекте позже.



Чужой хлеб


Вчера мы были в двух центрах для беженцев. Мы — переводчики, пытающиеся сдать государственный экзамен на профессию, которая еще не признана в Финляндии официально, но широко используется. Это так называемый ситуативный перевод. Власти приглашают переводчиков в тех случаях, когда нужно осуществить право человека — пациента, подозреваемого, беженца — на коммуникацию на его родном языке. Лихо завернула? Да мы сами толком не разобрались, что же это за профессия!
Раньше эту функцию выполняли случайные люди, более ли менее владеющие языком. Но в начале 2000-х муниципальные бюро переводчиков пошли в наступление на рынок переводов, установив монополию на предоставление переводческих услуг. Возник институт подготовки профессионалов, которые не без успеха «лечат» представителей всех уровней власти, заверяя последних, что только они могут выполнять такого рода переводы.
 
Министерство трудоустройства Финляндии выделяет деньги на программы, способствующие продвижению безработных на рынке. Таким образом решается проблема занятости: одни учат, другие учатся. Вот от таких курсов я попала в захолустье, в северо-восточную Финляндию, чтобы в качестве студентки-переводчицы посмотреть на живых беженцев, которые дожидаются решения своей судьбы в специальных местах — Центрах по приему беженцев.

Первый такой Центр оставил мрачное впечатление. В старом здании больницы, вернее, тубдиспансера, расположен приемник, где проживают беженцы.
Согласно Европейской конвенции по соблюдению прав человека Финляндия обязана предоставлять убежище всем, кто его просит. Люди на границе объявлют финским властям мотивы отказа от своего государства, после чего попадают в такие приемники. Всего их на территории Финляндии около сорока.

Не буду сейчас описывать процесс перехода и дальнейших действий в отношении беженцев. Скажу только, что по истечении  неопределенного времени некоторых возвращают, некоторым предоставляют убежище, тогда начинается «натурализация» или адаптация в новой стране.
 
В первом заведении поразил стойкий запах бедности,  неухоженности и неприкаянности. Представители разных народов, беженцы из самых разных, иногда относительно благополучных, не шатались по этажам (здание многофункциональное, кажется, на одном этаже продолжает работать тубдиспансер), а организованно передвигались. Вот группа темнокожих закончила урок финского языка и направилась на обед. В их распоряжении общие кухни, гостиные с телевизором, компьютеры с инетом. В коридоре мужчина непонятной национальности держит  на руках чернокожего ребенка, вдруг заговаривает на чистом русском: «Похож я на его папу?»
Я пытаюсь взять интервью, но меня тянут — пошли, нет времени! Успеваю выяснить, что мужчина из Ярославля, армянин, попросил убежища, уже год находится в Центре в ожидании решения своей участи.

Организаторы курсов решили нас угостить, предложив бесплатный обед. В столовой сидели очень пожилые люди, видимо, тут же и дом престарелых?
Впервые я попробовала еду «богоугодных заведений» Финляндии. Кормили салатом, лазаньей с мясом, для вегетарианцев лазанья с овощами. Это было очень невкусно, как-то по-сиротски убого. Нас этой едой угощали, а беженцы и старики, а также пациенты тубдиспансера за это платят.

Второй центр отличался от предыдущего тем, что в нем проживают семьи, дети (малолетние беженцы без родителей перемещаются по всему миру), подростки, поэтому общее настроение все-таки более жизнеутверждающее.
 
У обитателей приемника был суббоник. Люди убирали старые листья, подметали двор. В качестве угощения нам предложили кофе и чай с пончиками. Здесь жители заведения готовят еду сами, сами и обслуживают. Улыбчивый африканец  с радушием хозяина (еще бы, он живет здесь уже несколько лет) протянул мне чай с гвоздикой, очень ароматный. Без особой брезгливости я вытащила из бумажного стаканчика длинный черный волос.
 
В столовой мы обратили внимание на пару светлокожих людей. Молодая женщина была в положении, ее спутник, с каким-то изуродованным лицом — напоминающем физиономию бывшего президента Украины, когда он пострадал от отравления — тихо говорили по-русски. Как только мы все выстроились в очереди у прилавка с яствами, пара замолчала. Видимо, их смутила наша русская речь. Я заметила, что у бедно одетого мужчины был очень дорогой телефон. Мобильник лежал на столе и не мог не приковать нашего любопытствующего взгляда. Заметив это, молодые люди поднялись и вышли.

Ведущий проекта в первом центре рассказал нам о всевозможных способах, к которым прибегают иностранцы, чтобы получить убежище и остаться в стране. Это целый бизнес, о котором представители властей Финляндии хорошо осведомлены.
Я не могу осуждать людей, желающих любой ценой вырваться из страны, где они родились. Возможно, речь идет о спасении физическом, когда нужно просто выжить.
Сотрудники приемников смеются: «Наверное, эти несчастные иностранцы очень любят нашу зиму, поэтому рвутся сюда!»

Для нас же, ситуативных переводчиков, поездка оказалась полезной. Очень захотелось вернуться домой, чтобы забыть гнетущий запах казенного дома. Чтобы не видеть детей, которых отчаявшиеся родители переправляют на чужбину. Во втором центре я запомнила чернокожих детишек, безропотно волочащих резиновые сапоги в жаркий солнечный день. Белая тетя, по долгу службы напялив в марте на негритят финские кондовые сапожки, уже работает в другом месте, а новой сотруднице снять их не резон. Зачем суетиться? Финское лето коротко, глядишь, и осень на дворе.