Кассандра настоящего

  (Н. Кузнецов, статья к моему сборнику стихов)

    Истинным поэтом является не тот, кто предсказывает будущее (мы же не Сивиллы какие-нибудь!), а тот, кто умеет разглядеть Настоящее. Большинство людей идут в Настоящее со стереотипами из Прошлого. Они примеряют их и Новой Жизни,   и не могут понять её… Если сказано, что поэт – зеркало эпохи, то это сказано именно в этом смысле. Глядя в него, мы видим то, что вокруг нас. Видим и ужасаемся…
    Зеркало Вадима Элефантова отражает мир, в котором нет места для человека. «Жернова времени в костную муку перемолачивают наши души, рачительно приготовленные на удобрение стерильных всходов» («Неумолимое Завтра»). Человек затерялся где-то между Машинным Разумом и Колесницей Прогресса. И не стоит думать, что это наше Будущее – это наше Настоящее. Так говорит Элефантов. Ключевым для понимания его концепции является образ Говна, вырастающий из одноимённого стихотворения, и простирающий свою тень над всем сборником и Миром. Говно это: «Даос, гниющий в асфальтовой смерти…» Это: «С грохотом трубы насилуют небо…» Это: «Над серой   травой отравленным хлевом Червей проводов вырастает тюрьма».  («Говно»).
       Говно – это продукт человеческой жизнедеятельности в мирском (мерзком?) смысле. Это дымящие трубы, это мёртвый асфальт, это черви-провода. Образ Говна вырастает до размеров Вселенной и заменяет собой Вселенную. Вот почему во Вселенной нет места для человека. Он задыхается в своих испражнениях. Всё дымящее, грохочущее, больное – можно назвать одним словом - Говно . Потому что всё это – продукт жизнедеятельности человека. Человек и оставляет после себя – Говно. Именно в таких условиях существует лирический герой Элефантова. Это человек, не верящий уже в опошлённые земные идеалы: «Колыбель под Луной я уже перерос».         («Господин Солнце»). Он ненавидит подобных себе чужаков в этом мире: «Подруга моя – Ксенофобия».  («Дождь в осени»).  Он сознаёт свою обречённость: «Я прокажён, я проклят сдохнуть. Смерть избрала это тело.»   («Прокажённый»). Выход для него только в мире собственных иллюзий: «Я придумаю мир на этом священном холсте, Вымрут боги небес от зависти к нам.»  («Галатея»). А ещё в образе Белого Слона. Этот образ – по сути – иная ипостась лирического героя. «… В ипостаси иной предстал я слоном».               («Метампсихоз, или Сон   о Белом Слоне»). Но такое происходит лишь во сне: «Я пошел и брякнулся в лужу. Как жалко, что я не слон. Мокрый и грязный – бывало и хуже, - Уснул и увидел я сон…» В настоящей же жизни герой владеет: «…Бесстыжим говном – Двуногим нелепым телом.» Таково наше настоящее. Быть может, читатель воскликнет: «Нет, это не наше!» Что ж, тем лучше.               
               25.10.2000.(11.25).       
                Николай Кузнецов, гл. ред. литературно-                критического журнала «Окраина».