Печать

Такая весна была в этом году, что, казалось, вовсе и не в этом году она была, а вечно: с самых древних времён до нашего двадцать первого века не прекращалась. Казаться, впрочем, и не такое порой может, а вот  сидящий у окна и смотрящий на эту весну Пётр Семёнов был самый что ни на есть действительный живой человек. Родись он где-нибудь во второй половине восемнадцатого века, всякий, взглянув на его лицо, сказал бы, что Пётр Семёнов – пономарь. Двадцать первый век, конечно, такими догадками пренебрегает, а всё же иной раз взглянешь на Петра Семёнова – и не удержишься не крикнуть: «Экий ты пономарь, Пётр!» Такие уж лица водятся на свете.

Увидел Пётр Семёнов, что к нему по какому-то делу идёт его друг по фамилии Михайлов, и поплёлся к входной двери.

- Здравствуй, дорогой! – воскликнул обрадованно Семёнов. - Что-то ты грустный сегодня какой-то. Не приболел ли?
- Здравствуй, брат! Не знаю, как и сказать, с чего начать…
- Что же такое?
- А мне снился старик – чёрт знает, какой, плохо я его наружность запомнил, только и помнится, что весь серый какой-то. Да… Вот этот старик-то и пристал ко мне: что-то долго мне про жену мою рассказывал, а потом как закричит! «Поставь, - говорит, - печать, а не то…» - и кулаком пригрозил. Ты уж будь добр, поставь мне печать, а? А то и в самом деле… всякое… у него кулак-то…

Перекрестился Пётр, хотел было уже ставить печать, да остановился. Задумался, заробел.
- Слушай-ка… я, видишь ли, как бы это так сказать… не очень… то есть, беден я. А дети да жена и вовсе разорят… такая уж судьба. Ты, брат, мне тоже того, ага?..  Печать-то. Вдруг мне через неё какая помощь придёт? С печатью-то всё надёжней себя чувствуешь.

Михайлов только улыбнулся смущённо, после дело и сладили – печати друг другу поставили и разошлись. Пётр, конечно, теперь, в веке двадцать первом, вовсе не пономарь был – никто и не знает, кем Пётр работает, только и известно, что печати ставит – всем и по любому делу. Такие уж дела на свете водятся.

Только ушёл Михайлов, как в квартиру к Петру позвонил ещё один друг его – Головастов.

- Здравствуй, дорогой! – воскликнул обрадованно Семёнов. - Что-то ты грустный сегодня какой-то. Не приболел ли?
- Здравствуй, брат! Начинать бы всегда с хорошего надо…  впрочем, тяжко мне, хлопотно, хорошее уж и не снится.
- Что же такое?
- Не знаю, что и сказать… Знаешь ли, у нас болезнь новая ходит по городу. Так уж боюсь её, что так… это… Мне печать бы, чтобы… ну… точно уж чтобы. Я тебе помогу, конечно, всем, чем смогу, но и ты тоже не оставь меня в беде. Я, конечно, здоров, и никто не подумает, будто бы я болен, но с печатью-то всё как-то надёжнее.

Перекрестился Пётр, хотел было уже ставить печать, да остановился. Задумался, заробел.
- Слушай-ка… я, видишь ли, как бы это так сказать… не очень… то есть, беден я. А дети да жена и вовсе разорят… такая уж судьба. Ты, брат, мне тоже того, ага?..  Печать-то. Вдруг мне через неё какая помощь придёт? С печатью-то всё надёжней себя чувствуешь.

На том и порешили. Петру, как Головастов ушёл, плохо стало. Слёг Семёнов на несколько дней в постель. А Головастову на душе полегчало; пришёл он домой, сел у окна и задремал прямо на подоконнике. Вдруг видит Головастов сквозь дрёму – Михайлов стоит на улице, что-то говорит да  в окно стучится. Отворил Головастов окно, высунулся на улицу и вопросительно уставился на Михайлова. А Михайлов обрадовался было, когда окно отворилось, но чем дольше на него Головастов смотрел, тем больше смущался. Наконец решился Михайлов начать разговор:
- Здравствуй, брат! Не знаю, как и сказать, с чего начать…
- Здравствуй, брат! Начинать бы всегда с хорошего надо…  впрочем, тяжко мне, хлопотно, хорошее уж и не снится.
- А мне снился старик – чёрт знает, какой, плохо я его наружность запомнил, только и помнится, что весь серый какой-то. Да… Вот этот старик-то и пристал ко мне: что-то долго мне про жену мою рассказывал, а потом как закричит! «Поставь, - говорит, - печать, а не то…» - и кулаком пригрозил. Ты уж будь добр, поставь мне печать, а? А то и в самом деле… всякое… у него кулак-то…
- Не знаю, что и сказать… Знаешь ли, у нас болезнь новая ходит по городу. Так уж боюсь её, что так… это… Мне печать бы, чтобы… ну… точно уж чтобы. Я тебе помогу, конечно, всем, чем смогу, но и ты тоже не оставь меня в беде. Я, конечно, здоров, и никто не подумает, будто бы я болен, но с печатью-то всё как-то надёжнее.

Впустил Головастов Михайлова к себе в дом. Поставили они друг другу печати, посмотрели из окна на улицу, где на деревьях уже появлялись первые листья, да и разошлись.