Может быть

Пожилой, коротко стриженный, седовласый мужчина лет эдак под семьдесят, или чуть меньше, сидя со мной на лавочке говорил: « А вообще то приехали мы сюда в Жезказган из далёкой России, из села Акузовка. Было это давно, в 1964 году. Вернулся я из армии после службы, думаю, что-то делать надо. А что делать то? Ребята приглашают на шабашку, коровники да колхозные дома строить. Да что это за работа? Вроде бы и есть заработок, да невелик, на свадьбу деньги не скоро накопишь, а честно, не тянуло меня к этому делу, ну никак не тянуло, ей Богу. В те годы из нашего села один парень завербовался в Жезказган на работу, как говорили земляки, не простую, а подземную, ну значит, в шахте что-то добывать. Да, устроился он забойщиком на шахте, через пару лет приехал домой, в наше село Акузовка Новгородской области, собрал мужиков дома, выставил на стол четверть самогона с немудреной, деревенской закусью, да как начал рассказывать о том, что видел, да где работал, так народ и обомлел от удивления. Надо же такое. И оделся, и обулся, и квартиру получил, да ещё родителям немного денег на расходы по дому привёз. Ну просто не верилось.
А Степан не унимается, всё о людях, с которыми под землёй руду крушит, да про заработки высокие, какие крестьянам и во сне не привидятся, всё рассказывает и рассказывает. И нет конца им, этим его рассказам. И как первый раз по штреку с ребятами шёл, вглядываясь в трещиноватую кровлю и мокрые от стекающей воды стены. И как в пещере- камере чуть было не заблудился, попав в  отработанный район на горизонте, и как возле него во время работы сверху камень упал. Разговоров и до утра хватило бы, да мама его, Серафима погнала гостей за полночь, «Полно вам, балаболки, мужика вопросами да расспросами мучить. Время уж спать пора, завтра на работу, Небось ещё наговоритесь и позже, Давайте мужики по домам, пошли с Богом.». Для крестьянских жителей, получавших на трудодень по 200-300 грамм зерна, откровения Степана были заманчивы, очень заманчивы. Кто-то  соблазнился возможностью подзаработать и через некоторое время поехал на Рудник. За какое –то, короткое время на Крестовском посёлке рудника Жезказган около сорока семей бывших хлебо робов из нашей Акузовки обживали новое место, а мужчины работая  на разных шахтах осваивали горняцкие, нелегкие профессии. Кто на какой шахте трудился я не знаю, но все приехавшие были довольны своей судьбой на новом местожитель-  стве в горняцком посёлке. Ну так вот, продолжал рассказчик, встретил вечером, кого-то из ребят, поделился с ними своей заботой. Когда я сказал, что не знаю куда податься, они в один голос мне толкуют: « Да что там долго думать Иван, айда с нами в Жезказган, поживёшь, осмотришься, что да как, а там видно будет как жить дальше. Поехали Ваня, не пожалеешь. Ну, я что, ехать так ехать, согласился с ними, собрался и вот я тут, на Руднике с тех самых пор и  работаю. Начал трудится на 31 шахте учеником бурильщика. Через месяца три присвоили мне третий разряд, взяли в бригаду забойную. Понемногу, начал осваивать смежные горняцкие профессии. И бурил шпуры, и скреперовал руду, и  кровлю крепил металлическими штангами, а однажды вместе со взрывниками заряжал  шпуры и отпаливал руду в добычном забое. Горняцкая наука дело нелёгкое и опасное. Пришлось трудиться и на 42 шахте, и на передовой, в те годы на шахте 51. Много чего  повидал я за годы работы в шахте, всего не перескажешь, брат. 
На моих глазах люди погибали не за понюх табаку. В основном от падения заколов с кровли выработки. Были случаи и другие. Однажды, в конце смены один из наших товарищей задержался на руде над рудоспуском, а в это время на откаточном штреке начали из рудоспуска грузить руду. И как только он попал в разрыв между решетками, не знаю, но ушедшая вниз руда потащила нашего Васю вниз и оказался он в рудном крошеве насмерть засыпанным, и такое случалось. Получить травму  в шахте дело нехитрое, вот не допустить её, это нужно хорошо знать своё дело и быть всегда начеку, не забывать об опасности. Поговорка - «сто лет простоит», не всегда  срабатывает. Бывает и на старуху, проруха, и беспечность человеческая приводит к несчастью. Всякое бывало и в моей горняцкой жизни, всего не упомнишь, но что было, то было. Из песни слово не выкинешь.
И меня гора не обошла своим вниманием. Было время, когда мы  забуривались на сухую, без промывки шпуров водой, и шахтная вентиляция не ахти какая была. Наглотался я в забое газу и пыли, да так, что спустя двадцать лет работы под землёй у меня обнаружили силикоз и вывели на поверхность. Хотел было вернуться в свои родные места, взял  отпуск и приехал в своё село Акузовка. Дом мой и сейчас там стоит в ожидании нашего возвращения. Братовья  в нём иногда живут, когда приезжают из города подышать свежим, деревенским воздухом. Посмотрел я на свое старое, заброшенное, забытое гнездо, Глянул на землю, от которой давно уже отвык  и подумал: тридцать соток не одолеть мне, не обработать, как бывало, в молодости. Силы не те. Вспомнил о том, что печи топить надо, покупать лес, пилить да рубить на дрова, торфяными брикетами на зиму запасаться надо ну и написал в Жезказган своей благоверной « Как ты смотришь, может махнём  назад, в село, на свежий воздух», да куда там, ни в какую. И возраст де не тот, и услуг тебе никаких и туалет с  выгребом во дворе, зимой не набегаешься. Воду с речки или из колодца таскай, скотину держи, иначе, как проживёшь в селе без живности, да никак. И сил прежних уже и нет. Все силы мои и здоровье гора вымотала до основания. А ведь было дело, приучал меня батя к хозяйству. И лошадей, я как он любил  и ухаживал за ними. На базу у нас и коровы и овцы были, свиней по осени кололи. А птицы, птицы полон двор был. И гуси красноносые и утки с хороводами утят в речке, а кур так и не сосчитать весь двор перерыли в поисках червей, что с ними сделаешь. Правда, сельсовет всю эту живность налогами облагал, да ничего, хватало и ему и нашей семье в досталь. Как сейчас помню, дал мне председатель сельсовета для работы конягу с потёртыми боками и холкой и говорит: «Бери пацан работать на ей будешь, сено возить ну и что другое». Ладно, повёл своего коня и не нарадуюсь счастью привалившему. Как не порадоваться, коня ведь мне доверили. Сколько я возился с ним, и овсом  подкармливал, и дёгтем раны мазал, чтобы справным стал он, чтоб бока у него заблестели. Я хотел, чтобы мой Буланый веселей воз с сеном таскал и шибче бегал. Вот упряжи у меня нормальной не было. Что там говорить, взял грех на душу. У проезжих татар оставивших лошадей своих и таратайку у входа в наш дом, снял с лошади уздечку и чересседельник, и вожжи прихватил и был таков. А гости, выспавшись после распития вечером самогона, глянули, что упряжь украдена, поахали, поохали, да и поехали восвояси. Когда я утром вернулся домой, батя позвал меня во двор и говорит: « Что Ванятка упряжь у гостей никак ты спёр?», а я говорю: «Я, батяня, я и есть», а он мне опять своё: «Негоже сынок гостей грабить, не по-людски это, понимаешь, Ваня?  Ну да ладно, что сделано, то сделано, найдут татары себе другую упряжь или сделают, они мастера большие по коже.  Ладно, иди, запрягай сынок своего Буланого в новую упряжь, запрягай и ехай». С тех пор, пока я работал с Буланым, конскую сбрую я носил домой и из дому, боялся, что вдруг её у меня украдут.
На престольные праздники, на Пасху, на Троицу, а бывало и на Масленицу, шли наши мужики к председателю просить аванс на гулянку. Праздник был общий, и гуляли всем селом. Резали скотину, мясо поровну делили по домам, а на столы женщины несли готовые блюда, кто чего мог то и несли. Самогон гнали вёдрами, в монопольку за водкой никто не бегал. Не принято у нас было это. Не обходились эти кутежи без драк. Вроде драки  эти были каким-то ритуалом. Разогревшись самогоном, мужики и парни, вначале  начинали  бороться, а потом эта борьба переходила в рукопашную. Ногами не били, кольями не калечили друг друга. Так, выпустят из себя пар, а на следующее утро идут на работу с побитыми мордами и обмениваются впечатлениями «Ну Пашка, и врезал ты мне вчера, глянь кось портрет как спортил» - говорит один. «А ты то, ты то постарался кулачищами своими пудовыми, шею до сих пор повернуть  не могу». Зла мужики друг на друга не держали, драка дело житейское и привычное, так в нашем селе испокон века было. Правда, отец говорил мне: «Традиция пошла на убыль. Не так мужики теперь дерутся, нет у них былого задора и силы. Нету Ваня, поверь мне старому кулачному бойцу, нету».
Годы прошли, годы полные событий и переживаний. Сейчас я живу в Сатпаеве с дочерью, сын, по специальности маркшейдер живёт и работает где-то под Красноярском, в морозной Сибири». Иван откинулся на спинку скамейки, вздохнул, и закурил очередную сигарету. Мы сидели в скверике у  «Медцентра». В госпитале он и я искали причины своего нездоровья и проходили капитальное обследование организма. Где ты Нижний Новгород, где ты село Акузовка, В голубом, жезказганском небе над нами, куда-то плывут перистые, красивые как птицы облака. Может шальной ветер унесёт их, словно привет в те, дорогие для Ивана, далёкие российские края. Может быть, и донесёт горняцкий привет, хлеборобам  от их бывшего земляка. Может быть.