Поединок

    - Придет Шаляпов, - сказала жена, как можно безразличнее. – Ты ему зачем-то нужен.
    У Петрова заныло под ребрами.
    И что за удивительная способность приходить на все готовенькое и чтоб его ждали. Ведь и двух мазков на холст не положит... прости, Господи! Но все вот в меру... В меру и начитан, в меру и тон подобран в костюме... Петров вспомнил подкарауливающий, насмешливый взгляд Шаляпова и возмутился, затвердел. Вспомнилось, как Шаляпов "укрощал" девушек в реставрационной... Вот – "ловит в сеть" быстрым-осколочно-холодным... Вот, прервав шутливый, на недомолвках, разговор с дамой, уходит к другой... вот задвигает ногой ящик своего стола, за который села неукротимая новенькая... Петрову, признаться, и то досадны все эти штучки. А уж женщины, женщины...
    Петров вдруг представил в реставрационной беззащитно-голубоглазую и непосредственную, как стрекоза, жену – и вновь задохнулся тоской. Правда, у нее устои. Но что такое устои у молодой, пусть и ушедшей в семью, женщины?..
    Шаляпов пришел лишь на следующий день. И без звонка. (Как, впрочем, и предвидел Петров). Извиняющийся, в сером облегающем костюме. Всем было ясно, что он мог бы вообще не придти, если бы не служебная надобность...
    - Вот какие мы выросли! – сфокусировала жена Петрова всеобщее внимание на выбежавшем в прихожую сыне.
    - Ну-ка, ну-ка! – проговорил Шаляпов и не успел Петров вмешаться в ход событий, уже шагнул вслед за Ленькой на кухню и, развалившись на стуле, уставился холодным любопытствующим взглядом в доверчивые глазенки...
    И случилось неизбежное. Ленька вдруг заслонился, замахал ручками, как от яркого света и заорал так, как не орал, когда обжегся сковородкой. Петров враз подхватил сына и вынес в соседнюю комнату. Он носился с ним по комнате, строил кубики, катал машины, а он все поглядывал и поглядывал в  т у  сторону... И Петрову очень хотелось вытащить оттуда и другого – голубоглазого и взрослого – ребенка...
    - Ну и глаз у тебя! – напрямую сказал Петров Шаляпову, усаживаясь напротив него, когда сынишка ушел в игру.
    - Да... мне говорили... – невозмутимо ответствовал Шаляпов.
    - Наверное, девушки... – вставила жена Петрова.
    - Нет, мужчины тоже... – сказал Шаляпов.
    - А уж о девушках и говорить нечего... – констатировала жена Петрова. – Ты уж и забыл, как это делается, - обратилась она к мужу.
    "Та-ак", отметил Петров, чувствуя в груди привычную разливающуюся боль.
    - Я на них рычу, - дурашливо заорал он, - а они не боятся...
    - А все дело – в молчании, - сказала жена.
    "Та-ак", опять отметил Петров, сдерживая в себе бешенство. Все оборачивалось явно не в его пользу.
    - Я и молчу, - сказал он, - а они говорят: что молчишь?
    Прозвучало это по-идиотски.
    Шаляпов отрешенно молчал. Жена тоже – молчала. Молчание это длилось...
    И Петров затвердел. Ладно!
    - Я и  т а к  молчал, - сказал он.
    Легкий интерес мелькнул в глазах Шаляпова.
    Молчание потекло в новом измерении.
    - И  т а к ... – сказал Петров минуту спустя.
    И снова молчание перелилось в следующую, подставленную кем-то, тару...
    Нарастало разряжающее изумленное веселье. Это молчание уводило, Бог весть, в какие глубины сознания, где побеждал тот, кто глубже перенырнет другого... Что-то окончательное, пугающее было в этом состязании...
    Можно было бы еще сказать: "и  т а к", и тогда бы все рассмеялись... Но Петров молча положил на стол руку. Волосатая рука его смотрелась внушительно и убеждающе. Он не видел глаза жены, но знал, что они в ту минуту теплели и ... смеялись.
    ...Все бы, наверное, так и вышло, как грезилось Петрову, когда он сидел дурак дураком, а его жена сливалась в этом жутком молчании с Шаляповым...
    Но вышло по-другому и совсем уж неожиданно. На кухню, сшибая подрамник, вдруг ворвался его двухлетний сынишка и вручил Шаляпову... большеглазого зайца...
    - Медиум! – воскликнул Шаляпов. И все засмеялись.
    "Ну и ну", подумал Петров.
    Заговорили о делах. Потом Шаляпов ушел – как концы обрубил.
    Петров наверстал свое. Он вошел в ванную, где жена расслабленно лежала в воде, поднял ее и врезался в мокрые рыбьи губы мстительно и крепко, как никогда.
    - Какой же все же пижон Шаляпов! – сказала жена, переведя дыхание. И ничего тайного не смог выудить Петров в чистой голубизне жениных глаз. – Ты заметил, как он  одевается?..
    Потом они пили чай, и в окнах висели звезды.
    А на душе у Петрова было тягостно. "Тоже хорош... гусь... нечего сказать", думал он, отстраняя скрытое довольство собой. Ему вдруг стало жалко себя, жалко Шаляпова: что-то неуловимо, безвозвратно уходило, уносилось в эту пустую, прожорливую воронку, ничего не оставляя взамен, делая их старее...