Более занятные вещи, чем дождь за окном

За окном льет унылый дождь, на душе как-то по-идиотскому совершенно свежо, в голове почти что пусто, а вот светлые глаза со слишком яркими зрачками косят на сидящего рядом парня. Горький шоколад вечно растрепанных, только иногда приглаженных волос, яркие изумруды глаз, хотя он сейчас чуть ли не вырубается на парте, чувственные бледноватые губы, широкие, но костистые запястья, а тело его... В общем, не парень, а мечта, причем не только девчонок.
Как только я об этом подумал, в мозгу, а, вернее, по телу пробегает одна особо яркая мысль, пышущая энтузиазмом, и я бросаю взгляд на наручные часы. С начала лекции прошло всего тридцать минут... Отлично.
Хитро, но без единого выражения эмоций, обуревающих меня, на лице, мягко пихаю свое солнце плечом, заставляя ошалело открыть глаза. С готовым было сорваться с губ возмущением Ама смотрит на меня так гневно, что я просто растекаюсь по стулу от бесконечного умиления, а затем, хватая свою сумку, выталкиваю парня из-за парты. Хорошо, что с нами никто не сидит: сторонятся моей мрачной морды.
Мне плевать на то, что препод все еще диктует свой материал и вовсе не собирается заканчивать после тридцати минут с начала пары: это просто глупая социология, на которой черт знает что забыл уважающий себя патологоанатом. Мне плевать на то, что Ама вяло сопротивляется, уже в дверях просто до неприличного заинтересовавшийся моей спешкой и неожиданным покиданием аудитории. Причем веду я его не то, чтобы на буксире, но как поршень: подталкиваю воробья к движению. Да, солнышко, вываливайся уже из дверей.
Мы попадаем в коридор, в большой пустующий коридор, и тут на меня обращаются два зеленых изумруда, прожигающих не гневом, так как Готенко сам не дурак свалить с идиотского предмета, а совесть по поводу прогулов его никогда не мучает - я, во всяком случае, не замечал -, а удивлением, заинтригованным, к тому же. Короче говоря, его мучает любопытство да так, что сейчас изведется, если не узнает, в чем, собственно, дело.
- Рельса, да ты просто беспредел творишь! Ладно бы просто свалил с лекции, я молчу про то, что ты ушел почти в самом ее начале и тебе похрен на препода...
Вообще-то ты не молчишь, а сказал уже об этом, но да ладно. Допустим, я пропустил мимо ушей. Или отфильтровал.
- ..так ты еще и меня разбу...!
Хватаю его за талию и утаскиваю за собой дальше по широкому коридору, улыбаясь, что для меня довольно необычно и должно в первую очередь не насторожить, но обратить на себя внимание моего парня, и вынуждаю его завершить свою пламенную тираду прифигевшим молчанием.
- Да ладно тебе, Ама, я тебя будить... - открываю дверь, ведущую в мужскую уборную, вваливаясь туда спиной вперед и беспрекословно утаскиваю за собой Влада, - веду, воробей.
Разворачиваясь, грубо и крепко прижимая к себе рывком своего любимого, целую его в губы, тут же прорывая языком выстроенную губами и зубами линию обороны, и закрываю одной рукой входную дверь. Простите, ребята, технические неполадки или уборка. Идите на другой этаж.
Вялые секунды сопротивления, а затем он перестает быть напряженным, а по его хрупкому, острому плечу сползает сумка, куда-то на пол. Разобравшись с дверью, проползаю уже ладонью под ткань его щегольской рубашки, вынуждая идти вперед спиной и переступая ремень брошенной поклажи.
- Рель... - пытается возмущаться, только неудачно. Снова затыкаю его жадным и глубоким поцелуем, прижимая спину с острыми крыльями лопаток к плиточной стене. Будешь еще что-то говорить - душу высосу, пташек.
Пара вдохов, поглаживаний широкой ладони по приятно гладкой и нежной коже его гибкой спины - и вот он уже не так сопротивляется, обнимая меня за шею, впиваясь ногтями в плечи и яростно стягивая с меня футболку. О да, солныш, если тебя завести, то ты становишься дразнящим, царапающим и провоцирующим хищником. Чтобы тебя крепко схватили, прижали к стене, впиваясь в плечи укусами и оставляя синяки на потрясающе стройном теле, и оттрахали так, чтобы ты потом с глупой, сиюяющей безмятежным счастьем улыбкой двигаться не мог, а просто обнимал и вдыхал в себя запах вспотевшей кожи родного человека. Знаю я тебя.
В одно мгновение я остаюсь без футболки - кажется, она летит на подоконник -, а пуговицы твоей рубашки остаются одинокими без петелек, но не грустят, так как скоро встретятся, разрозненными правда, на полу. Едва тронутые загаром производства летнего солнца, узкие плечи оголяются, когда, целуя тебя в губы и вжимая твою выгибающуюся спину в стену, стягиваю с тебя ядовито-зеленого цвета рубашку, вспоминая, что она идеально насыщает зелень твоего выразительного - особенно, когда злишься - взгляда. Гладкая и абсолютно ровная кожа, обтягивающая не только кости, но и мышцы - ты хоть и хрупкий, но нисколько не дрыщ, зато... Господи, за что некоторых наделяют таким запахом? Пахнешь солнцем - солнце пахнет солнцем, что логично -, сладостями, излюбленными твоими сладостями, и кофе. Блять, а какой ты варишь кофе.... Уму непостижимо.
Моя сумка давно осталась на полу, там же, где и его, я подхватываю своего гибкого, как настоящая кошка, партнера под ягодицы, а он обнимает меня своими шикарными длинными ногами, и теперь мы меняемся ролями. Я оказываюсь прижат голой спиной к стене, а он - восседает на моих руках, крепко обнимая за шею и целуя ухо, пока я губами и языком ласкаю косточку его плеча.
В своих мазках, немного жестких, бесконечно уверенных, но любящих касаниях руками, выражаю ему свои чувства, тогда как не могу сделать этого словами. К черту слова, когда можно действиями.
Замырчав, как весенний кот - хотя, вернее будет: кошка? -, прямо в мое левое ухо, Ама проводит ногтями по моим бокам, и я, стискивая зубы, молчу, только прерывисто дыша, мгновенно беря его крепче и врезая свое солнце, свое любящее повыгибаться и постонать солнце, в стену.
Ну, как тебе такой поворот событий?
Он улыбается в поцелуй, а я ухмыляюсь, пробираясь руками к замку темных джинс.
- Никогда не думал, что ты такой торопливый... - шепчет в ухо, тут же прикусывая чувствительную мочку.
- Говорил же тебе: я экстремал, - расстегиваю молнию на его и своих джинсах.
Ему приходится опуститься с меня, вновь оказавшись на полу, чтобы стянуть джинсы. Обе пары: темные и светлые оказываются рядом, а Ама соблазнительно выгибается, наклоняясь ко мне, и языком проводит от одного соска, чувствительно прикусив его и заставив отрывисто втянуть в себя воздух, изогнувшись, до лобковой полосы, чтобы после, проехавшись руками с моих плеч на бедра, стянуть вниз материю нижнего белья. Переступаю тонкую ткань, оставаясь полностью без одежды, и обманчиво вяло, спокойно проведя ладонью по шее любимого... вжать его снова в стену, будто бы я хотел снять после с мрамора отпечаток этого изящного тела.
- Один - один. - С этими словами бросаю его же брифы туда же, где устроилась остальная одежда, предусмотрительно затыкая Влада поцелуем. Молчи, идиот. И не лыбься. Хотя нет. Лучше улыбайся.
Пусть хоть кто-нибудь из нас так часто улыбается. Ты знаешь, что я обожаю твою улыбку и вообще тебя целиком? Конечно знаешь. Маленький самоуверенный засранец, страдающий нехваткой от меня эмоций.
Поднимая руку на уровень красивого лица своего партнера, с которым знаком и которого люблю уже полтора года, изучаю губами и языком его бархатистую кожу, пока Готенко старательно вылизывает мою ладонь, смачивая ее своей вязкой слюной и умудряясь оставлять больнючие укусы. Но да ладно, я только глубже впиваю ногти в его ягодицу, прикусывая за темнеющий на фоне груди, затвердевший сосок и с удовольствием, поднимающим и так уже давно воспрявшее либидо, ловя слухом его шипение.
Закончив с импровизированной, естественной смазкой, касаюсь губами сомкнувшихся век, проводя скользской ладонью по вставшему члену, а затем беру парня за вторую ягодицу.
- Если будет больно... - касаюсь шепотом уха.
- ..то потом будешь расплачиваться. В розовом фартуке на голое тело. - Ехидна ты, а не любимый мой, зараза.
- *** тебе, - скалюсь, так как мои слова в скором времени станут правдой.
Он фыркает, презрительно почти что, мол: вот идиот у него партнер, а я удобнее перехватываю по-мальчишески стройное тело одной рукой, немного опуская его, чтобы второй помочь направить эректный орган в податливое тело Влада... Не вскрикивая, но приглушенно застонав, он впивается зубами в мою шею, то сбиваясь на поцелуи, то вновь на укусы, чтобы облегчить свою, как всегда первоначальную боль, а я крупными мазками языка по шее успокаиваю его, прибегая к этому же и посредством ласк ладонями. Тихо, тихо, солнце... Знаешь, твой последующий стон, когда запрокидываешь назад голову, встречаясь со стеной затылком, в ответ на мое движение бедер, - это не просто какая-то там музыка. Это то, что заставляет двигаться мощнее и чувственнее, любить тебя сильнее, настолько и так ярко, чтобы ты это четко понимал.
Если бы я хотел слышать от тебя ту мызыку, которую люблю, то ты не выжил бы и после первого раза, Ам.
Лучше давай так же?
Соблазняюще.
Провоцирующе.
Заводяще.
Любяще.
И выводяще из себя.
Виктимище. Галимый виктимище.
Но как ты выгибаешься...

17.05.'10