Первая боль

Боль – это не вещь, которую можно потрогать, ее можно почувствовать физически или эмоционально. Как-то так случилось, что ушибы и прочие неприятности я переношу без особых волнений. А вот боль причиненную душе долго таю в себе, словно боюсь отпустить, вдруг она достанется кому-нибудь еще.
Первый раз это страшное чувство я испытала, когда пришла на работу в роддом в детское отделение. В том роддоме было так заведено, что приходящие молоденькие медсестры, как необстрелянные бойцы, направляются в «Травму» (интенсивную терапию для новорожденных). Жуткое место, заполненное мониторами, кювезами, капельницами с первого дня произвело на меня удручающее впечатление. Но понемногу я освоилась. Уже через месяц мне перестали сниться кричащие младенцы, руки не дрожали, когда брала в них маленькое тельце весом чуть больше килограмма.
Но было еще одно место, куда мы тоже бегали работать. Оно располагалось этажом ниже, рядом с родблоком. Туда попадал малыш, который не мог дышать самостоятельно. Каждый из этих малюток остался в памяти. Одни от радости, что смогли выходить, другие от боли, что не справились. 
Так вот, самая страшная боль была, когда впервые умер малыш на моем дежурстве. Мы долго боролись, но все тщетно. Монитор не показывал ни сердечных сокращений, ни частоту дыхания.
-Время смерти…. Неси мешок, - сказала врач-педиатр, снимая перчатки, но глядя на мои тупые глаза, сама принесла его.
Мне казалось, что слезы катятся прямо из сердца. Вот я снимаю датчик от монитора, капельницу из вены на почти безволосой головке, пупочный катетер.
Страшно взять на руки еще теплое, мягкое тельце и засунуть его в мешок из грубой рыжей клеенки. Но еще страшнее нести его по коридорам, на лифте, зная, что оставлю малыша в холодильнике. Я шла и баюкала, прижимала к груди маленький кулек, оттягивая момент расставания. А когда оставила его одного, то бежала бегом, размазывая слезы по щекам.
Это была первая боль, которая до сих пор никуда не ушла.