Коридор 2 или Круг замкнулся

из цикла - "коридоры времени и пространства"

прочти - это и про тебя...

Эпиграф и предисловие не должны говорить больше
чем они могут сказать.

Я выпал из чужого измерения измотанный,
как остатки клубка шерстяной нитки.
Кто-то связал из меня носки,
а если хватило материала, то и свитер.


…То, чего хочется, всегда кажется необходимым.
Мария Эбнер-Эшенбах

Мы так привыкли притворяться перед другими, что под конец начинаем претворяться перед собой.
Франсуа Ларошфуко

Идеальная проза – объёмна.
Хорошая – создаёт видимость объёма.
Так же как реальность объёмна, а хорошая изобразительная копия – создаёт перспективу – видимость объёма…

Хорошая проза как слоёный торт. Верхний слой красив и маслянист, но истый гурман вкушает пропитанный корж, смакуя его вкус – вкушает то, что незаметно глазу… Хороший торт должен понравиться каждому, каждому найдётся свой слой…

Хорошая проза подобна айсбергу, семь восьмых которого скрыто под водой.
Перефразированный Эрнест Хемингуей

Нет повторений без глубины.
Григорий Ландау

Самый подходящий момент начать статью наступает, когда вы её успешно закончили. К этому времени вам становится ясно, что именно вы хотите сказать.
Марк Твен

Писать просто и ясно так же трудно, как быть искренним и добрым.
Сомерсет Моэм

Литература – это управляемый сон.
Хорхе Луис Борхес

Когда человек достигает всего, чего хочет, он хочет достичь бессмертия, чтобы пользоваться этим всем вечно, и не достигает его.

Смерть есть освобождение жизни.

Рождённое однажды, даже изменяя всё вокруг, не изменяется само.

Изменение сути – есть суть смерти.

Творчество невозможно в постоянстве.

Многие необходимым считают излишнее…
По Шарлю Монтескье

Нам нужно только то, что нам нужно.
Антон Чехов

Нам нужно только то, что нам нужно, кроме того, что нам хочется…


Круг замкнулся



…Единственная известная мне роскошь – это роскошь человеческого общения.
Антуан де Сент-Экзюпери

Единственная известная мне роскошь – это роскошь человеческого общения.
…жаль, что многим другим известны и другие её виды… из-за них собственно и происходят на земле все неприятности…

Достаточно оказаться с кем-нибудь в одном лифте, чтобы понять, как мало люди могут сказать друг другу.
Славомир Врублевский

Люди одиноки, потому что вместо мостов они строят стены.
Лем

Чем лучше средства сообщения, тем дальше человек от человека..
Ялю Курек

Говорить можно с каждым, а поговорить, почитай, и не с кем…
Феликс Хвалибуг

Круг замкнулся



Даже если ты сумел воспитать себя – это ещё не значит, что ты сумеешь воспитать других…


Шорох в углу заставил меня резко оглянуться. Я понимал, что это бесполезно, в помещении, где царил полный мрак, мне не светило что-либо разглядеть, но моторные рефлексы работали быстрее моего сознания. Шорох повторился. Я напрягся.  Что могло издавать звуки в железном ящике, где, кроме меня, никого не должно быть? Впрочем, чего мне теперь бояться? Неизвестности?  О этот глупый Коркоран.

Я не смогу войти в эту дверь, так как у меня нет ключей, но ключи  за этой дверью…

Никто не сможет помочь тебе, так как никого не будет рядом.

Главное правило скалолаза:
Если не видишь зацепов, двигайся дальше.
 



текст в четырёх частях без частей

Наша система вынуждала нас говорить
недосказанности о ясном. Много сложнее
говорить ясно о недосказанном…

Если круг тебе кажется разорванным, значит,
ты просто вышел за пределы круга…

Для объяснения необъяснимого
нельзя терять сил на объяснения



Волей случая я оказался там, где оказался. Мне некого в этом винить, кроме себя самого. Если, конечно, нужно в этом кого-то винить.






Если кто-то говорит Бог – это ещё не значит, что он говорит о Боге…

Круг замкнулся



Круг замкнулся
Коридор два

Дураки мудрецом почитают меня
Видит Бог я не тот кем считают меня
О себе и о мире я знаю не больше
Тех глупцов, что усердно читают меня
Омар Хайам




- Знаешь ли ты, что самое сложное - это разорвать замкнутый круг? Ключи от дверей за дверью. Чтобы взять ключи, нужно открыть дверь, а чтобы открыть дверь, нужны ключи…
- Я хотел достичь бесконечности.
- Достичь бесконечности, - как эхо повторил учитель и посмотрел мне в глаза. Ты хочешь понять, кто ты?
- Да.
- Поднимись над землёй, посмотри сверху на людей, и ты поймёшь себя.
- Спасибо, учитель.

Третью неделю меня несёт на воздушном шаре  над океаном. Аккумуляторы передатчика разрядились ещё неделю назад. Выберусь, подам рекламацию на обещанный месяц без подзарядки. Тело ощущает непереносимую тяжесть. Я и не подозревал, что устать от одиночества и отсутствия движения можно значительно сильнее, чем от самой тяжёлой работы. Хорошо, товарищи надоумили взять с собой спирт: «В небе может быть холодно, друг, не побрезгуй товарищеским теплом», - сказали они, сунув в руки при старте трёхлитровый бутыль.
Теперь меня разогревает дружеская взаимовыручка. Я ощущаю плечо друга всякий раз, когда перестаю ощущать почву под ногами.
Ха! Сострил. Почва под ногами. Так и уходит, так и уходит.
И вообще, как можно понять себя в состоянии отсутствия тех, кто даёт тебе возможность не утонуть в идее сенсуализма?
Что-то потеплело. Выглянув за борт, я почти не усмотрел разницы. Изменился только цвет волн. Красно-жёлтые барханы слепили глаза, отражая неимоверную жару.
Сколько лечу, не могу понять, двигаюсь или вишу над одним местом. Горизонт застыл. То вода, теперь песок пересыпается подо мной, не давая разобраться, остаюсь я над одной точкой или ветер гонит меня к краю ада. Сегодня особенно мне необходима товарищеская поддержка. Как вообще можно пить в такую жару спирт? Бррр. Как низко я лечу над землёй. Как низко я пал. К чему бы это? Пора принять ещё одну порцию дружеского тепла. Недаром говорят, клин клином вышибают. Это пекло у меня уже в печёнках…  Я по-гусарски опрокинул стакан и, как потом догадался, опрокинулся вместе со стаканом через борт…

Не помню как и когда я пришёл в себя. Никакой, я стоял где-то в пустыне, один, под палящими лучами неприкрытого, бесстыдного солнца и пытался думать. Это единственное, что человек может делать всегда, если он ещё жив.
Совсем другое дело, о чём думать. Что могла дать мне мысль?
Безудержную тоску без какой-либо надежды. Так вот почему люди поклоняются сверхъестественному. Чтобы в моменты жизни, когда ум всё время приводит в одну и ту же точку, и эта  точка очень далека от чего-либо обнадёживающего, можно было сказать: «Всё, мои силы кончились, но не стоит сдаваться, всё может повернуться иначе. Кто знает, чего захочет Бог…»
Я промолвил про себя: «Да будет, Господи, Воля Твоя». Как-то по поводу этой фразы у нас с товарищами возник спор. Мне доказывали, что это молитва. Если любое обращение к Богу – молитва, то тогда выходит, они правы. Но с точки зрения внутреннего смысла – это не просьба, не приглашение к диалогу и даже по большому счёту не совсем обращение. Это, скорее, констатация факта. Вера в то, что Бог относится к тебе не лучше, чем к другим, но и не хуже. И единственным побудительным началом в действиях к тебе есть ты сам. Ибо желание Господа не нарушает его же законы. А твою волю лишь подводит под возможность выбора. Нужно ли бояться Бога? Не усваиваешь уроки – кого винить?
Что это?!
По пустыне ко мне шёл человек. Он был ещё далеко, но я отчётливо видел, что это человек и что он идёт ко мне.
Что мне было делать? Бежать? Ждать? Идти навстречу? Спрятаться? Зарыться в песок? Разве можно убежать от самого себя?
Человек подходил всё ближе и ближе. Я уже начал различать на нём одежду. Белая тога на теле и белый платок на голове.
Когда человек подошёл совсем близко, я увидел, что его кожа, тёмная и грубая, могла принадлежать только человеку, который идёт так уже не один день. И, несмотря на неимоверную жару, его тело было сухо.
Он подошёл совсем близко и протянул руку мне навстречу.
- Иисус, - сказал он.
- Аз, - ответил я.
- Я ищу спасения: вот уже двадцать дней, как я не ел и не пил,  - проговорил он.
По какому-то странному обстоятельству я понимал, что говорит этот человек, но языка его не знал и сказать что-либо в ответ не мог.
Присев на песок, я разровнял его и пальцем нарисовал человечка, а затем зачеркнул его двумя линиями – крестом. И показал на себя.
Иисус воткнул в песок посох, с которым шёл, сел рядом со мной.
- Песок, - сказал он, показывая на песок.
- Песок, - повторил я.
- Небо, - сказал он и показал пальцем вверх.
- Небо, - повторил я и кивнул.
- Солнце, - сказал он, показывая на солнце.
- Солнце, - ответил я и зажмурился, словно от яркого света, прикрываясь ладошкой.
Он достал из котомки кусок сухого хлеба и предложил мне.
Я вежливо отказался.
Он открыл рот и показал почти сухой язык. Я понял, что он всё равно не может есть, у него во рту не хватало слюны размочить сухарь.
Мы сидели друг перед другом, может в центре пустыни, и только солнце было свидетелем этой сцены.
Я взял его посох, снял свою рубаху, привязал рукава за два конца палки и вновь воткнул посох в песок. Немного наклонил его к себе, приподнял один конец рубахи и пригласил путника в образовавшуюся тень.
Он придвинулся поближе.
Я нарисовал лопату, затем уходящее за горизонт светило, человека с лопатой в руках. Мне хотелось изобразить работающего человека, копающего колодец. Не знаю, как это у меня получилось. Работать днём было самоубийством, я не мог себе представить, как Иисус смог под лучами палящего солнца пройти столько, сколько он прошёл.
Как только светило село за барханы, я стал рыть песок руками. Работа шла не то чтобы быстро, но и не так медленно, как я ожидал.
На что я надеялся? Это невозможно объяснить. Нужно что-то делать. Идти? Но куда, как? И мы не шли. Я понимал, что таким образом я расходую свои драгоценные силы, которые, возможно, понадобятся мне для спасения, но вот где придёт спасение? Этого я не ведал. И поэтому копал.
На глубине полутора метров песок был прохладнее. Но, нужно сказать, холода уже и не хотелось: на улице было не просто не жарко, а зябко.
Иисус не помогал мне в работе. Я ничего не говорил ему.
Я надеялся переждать дневную жару в вырытой яме, а затем методичной, ежедневной (точнее еженочной) работой добраться до влаги.
Но, как оказалось, сидеть в яме днём, если я не хотел быть похороненной в ней живьём, было невозможно. Подул ветер, всё, что удалось откопать, занесло песком.
Следующей ночью,  я углубился еще на полметра, так как песок, который ещё не успел слежаться, выбирается довольно быстро…
Днём яму занесло…
Так продолжалось четыре дня.
На пятый день я докопался до скальной породы. Я стоял на дне трёхметрового колодца с каменным дном. Я начал долбить и камень, но мои ногти его не брали. Ничего другого у меня не было.
Уставший, я выкарабкался наверх. Мне было уже всё равно, что станет с ямой ночью. Я сдался. Камень мне было не осилить.
Я лежал на спине, заложив руки за голову, и смотрел на тысячи зрачков звёзд, наблюдающих за мной. Иногда мне казалось, что где-то в темноте ночного неба прячется саркастическая улыбка лица, принадлежавшая одной из пар этих очей. Иногда эти глаза подмигивали мне…
Иисус сидел рядом и наблюдал. Подойдя ко мне, он опустился на колени, достал что-то круглое и поднёс к моим глазам.
Я взглянул на то, что мне показывали, и увидел собственное отражение. А в отражении я увидел свои глаза, в которых отражались мои глаза. И в них, естественно, отражались и глаза и их отражения – и так до самых последних глубин, в которые могли проникнуть мои органы чувствования на расстоянии… Я смотрел вглубь самого себя и пытался докопаться до своего основания. И я не мог понять, где это основание. Я только понимал, что мой взгляд добирался до того места, дальше которого его чувствительности уже не хватало, а умом я понимал, что это ещё далеко не конец. Мало того, умом я понимал, что у этого колодца вообще не может быть дна…
И тут я понял. Каменное дно моего несостоявшегося колодца – это много лучше, чем колодец, у которого вовсе нет дна. Или хуже? Главное – это не одно и то же.
Я встал, отошёл метров на двести от предыдущей ямы и начал рыть вновь. В этом месте я дорыл до скалы за одну ночь. Следующую ночь я не копал, я пытался думать. Я был без воды, под палящими лучами уже почти неделю и должен умирать от жажды, но я всё ещё жив.
Днём на расстоянии с полкилометра от нас я заметил очертания чего-то, похожего на куст. Я перенёс свою импровизированную тень к нему. А ночью начал копать. «Свинья и дуб», - мелькнуло у меня в сознании. Но я копал. Уже первой ночью я добрался до скальной породы, но в этом месте она была не монолитной.
Иисус сидел рядом и не помогал мне.
Корни куста уходили в расселины скалы. Я выковыривал камни, и с каждым днём углублялся всё глубже и глубже.
На десятый день я почувствовал, что камни под руками влажные. С помощью вывороченных булыжников я сделал сверху нечто наподобие круга, перекрывал его сломанными ветками куста и рубахой и таким образом сохранял свой труд днём от сыплющегося отовсюду песка. Ещё через два дня я добрался до влажной глины. Выковыряв небольшую ямку, я стал ждать.
Через два часа ямка заполнилась водой.
Возбуждённый, я выкарабкался наверх и увидел, как Иисус уходил от меня по пустыне. Я был растерян. Если я хочу пойти за ним, я не смогу даже спуститься и сделать глоток: Иисус шёл быстро, и я рисковал не догнать его. Лёгкий ветерок заносил следы сразу после шага. Это испытание для меня было тяжелее, чем предыдущее. В колодце, который я вырыл своими руками, была вода, а что было там, куда шёл Иисус? Неизвестность. Ещё одна неизвестность. Ветерок засыпАл следы уходящего Иисуса.
Если бы он хотел, чтобы за ним шли, стал бы он уходить вот так?
Я посмотрел ещё раз вслед уходящему: он был гол. Я повернулся в сторону и увидел оставленную рубаху и посох.

Прошло два месяца.
За это время я сумел углубить колодец и выложить в нём стенки из камня, соорудить над ним из добытого булыжника, скреплённого глиной, что-то напоминающее арочную крышу, смастерить из веточек ловушки для ящериц; поливая каждый вечер куст, заставить его дать более сочные листья и новые побеги, найти в поливаемом пространстве под кустом ростки какого-то нового растения, сложить из камня небольшое убежище от солнца и ветра, научиться есть ящериц и змей.

Прошло полгода.
Росток неизвестного растения оказался пальмой (я очень надеюсь, что кокосовой). Мой куст саксаула начал засыхать: я думаю, что слишком увлёкся его поливом. Не всё, что хорошо одному, хорошо другому. Я очень переживал, но решил пересадить пальму в другое место, ведь я не мог, поливая одно, не поливать другое и наоборот. Моя кожа стала тёмной и грубой от солнца и ветра. За всё время я ни разу не заболел. Может, микробы не выдерживают здешних условий существования? Ящериц вполне хватает, чтобы не умереть с голода.

Прошло два года.
Пальма выросла и стала уже выше меня. Куст немного ожил, но всё ещё выглядит не так, как в начале моей с ним встречи. Мне пришлось пережить несколько тяжёлых месяцев, когда на нас обрушилась песчаная буря. Больше всего я переживал за пальму. После бури на ней почти не осталось листвы. Что было с ней во время урагана, я не знал, так как не мог даже высунуть нос из своего убежища. Я боялся, что моё сооружение вот-вот может рухнуть.
Заметив направление ветра, я решил возвести стену с этой стороны своего оазиса. За год я смог поднять её почти на два метра и удлинить метров на пятнадцать. И, как оказалось, не зря. В следующем году буря бушевала с десятикратной силой. Только стена спасла мою пальму и мой дом от уничтожения. Глина довольно прочно скрепляет камни, и только продолжительный дождь может представлять для неё опасность. Но за два года тут был всего один дождик, и длился он не больше часа. Иногда собирались тучи и казалось, что идёт дождь, но, видно, капли, не достигая земли, испарялись в воздухе. Я совершил пару вылазок в окрестности своего оазиса и обнаружил несколько растений. Я выкопал их и перенёс к себе. Принялись шесть из восьми. Я смеялся и плакал над ними, как дитя. Моя пальма таки оказалась кокосовой. Ума не приложу, как она тут могла оказаться. Разве что сюда занёс её смерч. Каждый день пишу на песке письма друзьям, а затем стираю их, предварительно прочитав вслух. Иногда ловлю себя на том, что не всегда могу вспомнить названия некоторых понятий. Иногда после длительного усилия вспоминаю, но иногда нет. Мой словарный запас сокращается, и я ничего не могу с собой поделать. Несколько раз наблюдал пролетающие самолёты. Они блестели на солнце, наполняя воздух рёвом моторов.

Прошло ещё два года.
Моя пальма дала первый урожай. Половину орехов - а это шесть штук - я посадил, остальные съел. Из шести орехов принялись три - мне кажется, это очень хорошая всхожесть.
Моя пальма служит мне, кроме убежища от солнца, ещё временнЫм ориентиром. Благодаря ей, я знаю, когда земля, сделав круг вокруг солнца, вернулась в исходную точку и могу сказать, что прошёл год. Я зарос и выгляжу, наверное, как старик, хотя мне всего двадцать шесть. Не очень удобно об этом писать, но моей фантазии уже начинает не хватать, когда я чувствую себя мужчиной, а происходит это не так уж и редко.  С мясом ящериц проблем практически нет. Моя тень (от стены, от дома, от пальмы) единственная на многие километры привлекает всевозможную обитающую здесь бегающую и ползающую живность. Они хотят обрести тут убежище и попадают в ловушку… Не так ли и мы?

Прошло ещё четыре года.
У меня уже шестнадцать пальм. Моя первая достигла высоты в четыре метра. Она уже в состоянии выдержать песчаную бурю, хоть такой, какую я испытал на второй год своего отшельничества, больше, слава Богу, не было.
Место, откуда я добываю камни для построек, в основном для защитной стены, (которую я постоянно удлиняю и поднимаю) достигло довольно значительных размеров – метров тридцать на тридцать. Песок пытается засыпать его, но делает это довольно вяло. Даёт свои плоды защитная стена и пальмы. В некоторых местах обнажилась влажная глина. Я посадил несколько орехов прямо в неё. Если они примутся, это значительно облегчит мне труд (ежедневный полив очень утомителен) и, ко всему этому, даст мне надежду на появление озера.
Эта мысль пришла мне в голову, когда на моём оазисе сделала остановку стая перелётных гусей. Они бродили по моему хозяйству, гогоча, выискивая съедобную растительность. Мне удалось поймать нескольких, не спугнув стаи.
После их отлёта я собрал экскременты и перенёс в район влажной глины: я надеялся, что гуси  питались где-то травой с семенами, и эти семена могут у меня взойти. И я оказался прав!
Двух гусей я решил оставить, а одного съесть. Этот «один» гусь поставил передо мной задачу добычи огня. Он , естественно, не помешал бы мне и раньше, но только гусь поднял проблему на ребро.
Что жечь, у меня уже было. Я регулярно собирал сухие ветви от кустарников и пальм и складывал в построенный просторный дом. Топливо было сухое, как порох, нужна была только искра. Как-то я просидел сутки, пытаясь высечь её, ударяя камнем о камень. Но, видно, это был не мой день. Или огонь мне тогда был не столь нужен? Сегодня пальмовое волокно зажглось, а за ним и то, что я бросил в костёр. Так я приготовил себе жаркое. Пусть вас не обманывают скупые слова. Я был в этот момент на седьмом небе. Я смаковал каждую косточку. Высасывал все позвонки и костный мозг…
Костёр я решил не поддерживать. Дров было хоть и достаточно, но не бесконечное количество. В постоянном присутствии огня я не испытывал необходимости. А если мне удалось разжечь его раз, получится и ещё – решил я.

Следующий огонь, который разгорелся в моём селении, был совсем не тем огнём, который обжигает тело снаружи. Запылало что-то внутри меня. Это случилось ночью. Я увидел сон, который мне показался во время сна совсем не сном. Я шёл за человеком по имени Иисус по пустыне. Я спросил его (я мог говорить с ним): «Когда мы дойдём?» - «Не имеет значения», - ответил он. «Но мы куда-то идём?» - спросил я. «Да, мы идём», - ответил он. «Куда мы идём?» - не отставал я. «Мы никуда не идём» - ответил он. «Зачем же мы идём?» - удивился я.
При этих словах он остановился и посмотрел на меня.
- Разве я звал тебя с собой? Впрочем, не знаю, поймёшь ли ты. Даже если бы ты остался, всё равно ты шёл бы. Каждый проходит свой путь. Путь - это не расстояние. Путь - это не время. Путь - это мысль.
- А как же с теми, кто умер во младенчестве?
- Не только твои мысли, но и мысли о тебе – это путь. Старайся пройти свой путь с радостью. Ты понимаешь? Путь - это не только твои мысли, но и мысли о тебе. Если твои мысли переполняются весельем, а окружающие ненавидят тебя – значит, ты идёшь по скорбному пути.
- Ладно, мысли, а как же их воплощение?
- Если ты мыслишь, ты будешь прилагать усилия. Будешь. Мысль - это не фантазия. Мысль - это путь. Если ты ляжешь и будешь смотреть в потолок, мечтая о женщине и пирожном, – это не мысль – это фантазия. Но, если эта мысль накормит тебя и даст оргазм,  это путь. У мысли есть результат, у фантазии его нет. Но мысли без фантазии не бывает. Фантазия - составляющая мысли. Вот поэтому мысль – это путь. Вот поэтому мысль неразрывна с материей. Не бывает материи без мысли, а мысли без материи. Если твоя мысль угаснет – материя перестанет для неё существовать…
Он посмотрел на меня и продолжил:
- Если ты будешь идти всё время за мной, ты не сможешь пройти свой путь, ты правильно сделал, что остался. И ещё, запомни, я никогда не смогу покинуть тебя, даже если бы ты бросил меня. Я не стану ни ближе, ни дальше от того, думаешь ты обо мне или нет, идёшь за мной или нет. Я не стану относиться к тебе ни лучше, ни хуже от того, как ты думаешь обо мне. Я не стану дальше от тебя, даже если ты не знаешь меня. Но знай, есть путь, который мне не под силу…
- Но как ты говоришь, что я остался, если я иду за тобой?
Он рассмеялся, и в этот момент я проснулся. Моё тело горело изнутри. У меня поднялась температура. Несколько дней я метался в лихорадке. Меня трусило. Через неделю я выздоровел. Мне начали сниться женщины. Если у меня оставалось свободное время днём, на меня тут же обрушивались фантомы. Они обнимали меня, лезли руками в трусы, целовали тело. Я, собственно, и не боролся с видениями. Но боялся, что они смогут заменить мне мои пальмы, траву, кусты, колодец, и они исчезнут. Я боялся, что из-за того, что иногда я стал уделять им времени меньше, чем необходимо, они высохнут, и я уже не смогу воскресить их (я сам не понимаю, о фантомах или растениях говорю здесь). И если колодец я ещё, может быть, смогу вырыть снова, то исчезнувшие растения я не смогу вернуть. Я понимал это и старался убедить себя не изменять тому, что у меня уже было и что позволяет мне время от времени заставлять любую женщину делать то, что я захочу. Это как волки в лесу. Их не должно быть слишком много, но и не должно быть слишком мало. Единственное отличие – регуляция в моём случае была односторонней.

Я так привык жить своими мыслями, что, когда на горизонте показались верблюды, стал искать в голове место, откуда они могли появиться. Но нашёл только женские груди, отдалённо напоминающие верблюжьи горбы. И я испугался. Я так долго не видел людей, что встреча с ними могла оказаться губительной для моей психики. Кто я? Я обладаю неограниченной властью. Никто не может мне сказать, что я что-то делаю не так. Никто не может поставить меня ниже себя. Никто не сможет показать мне мою несостоятельность. Никто не лезет в мои мысли и не говорит, что они ничтожны - в лучшем случае, а в худшем – пошлы. Никто не лечит меня правильным поведением. Никто не требует от меня соблюдать то, что придумал не я. А то, что придумал я, я могу выполнять без ущерба для самого себя. Кем я буду среди себе подобных?
Пока я так размышлял, верблюды подошли уже довольно близко. Я всё ещё надеялся, что они исчезнут, как иногда исчезали появляющиеся в небе самолёты.
Но нет. Караван подходил всё ближе и ближе. На первом верблюде сидел человек.
Я спрятался за защитной стеной. Ещё раз оглядел свои владения. Зелёные лужки вокруг озера, в котором плавали стаи гусей и уток, кокосовый сад, цветочные лужайки, молодая поросль различных кустов и деревьев. Вот далеко не всё, что увидел мой затуманенный от нахлынувших слёз взор. Я жалел себя? Боялся потерять? И только немного думал о том, что я смогу ещё что-то приобрести от приходящих. Кто они? С чем пришли? Зачем? Ведь человек всегда хочет что-то взять у другого человека, а лишь потом думает, что дать. Альтруист? Он ничего не берёт? А уважение? А авторитет? А любовь? А добрые слова благодарности? Я понимаю, что для некоторых эти вещи ничего не стоят, но для некоторых – они не имеют цены! И даже если кто-то получает порой побои, иногда именно они и были целью действия. Получать то, что хочется получить, – вот результат многий действий. Как найти примирение между тем, что нравится всем, и тем, что нравится каждому?
Я открыл глаза. Верблюды вступали на мою территорию. Территорию, созданную моими мыслями и моими трудами. Голодом. Моим потом и порой моей кровью. Кровь была, когда я сорвал, перетаскивая камни, мозоли. Кровь была, когда я получил укус варана. Когда на меня обрушилась стена моего дома и я с огромным трудом сумел выбраться из-под завала с пробитой головой и разодранной рукой. Когда я однажды переработался днём под лучами беспощадного солнца, а затем кожа пошла трещинами, из которых сочилась кровь. И это далеко не все ужасы, которые я сумел вынести. Один! А теперь приходят другие и хотят лишить меня всего этого? По какому праву?! Я буду защищаться!
Верблюды подошли к озеру (скорее всё же не озеру, а луже) и опустили свои смешные плюшевые морды в воду. Седоки соскочили с животных и стали оглядываться по сторонам.
И тут я увидел, что стою за стеной не один. Я вздрогнул. На меня зырил удивлёнными глазами человек, как две капли воды, похожий на меня.
- Ты кто? – немного дрогнувшим голосом шёпотом спросил я.
- Ты! – был обескураживший меня ответ.
- А я кто? – спросил я растерянно.
- Ты – это ты, а я – это я, но ты.
- Откуда ты взялся?
- Я не могу откуда-то взяться, я никуда не девался.
- Но я раньше тебя не замечал.
- Немудрено, как ты мог заметить себя, если рядом никого не было?
- Что за чушь? Причём тут другие?
- Ты сам только что подумал, что всё тут создано твоей собственной мыслью, ищи меня в себе…

- Эй, там, за стеной! – прогремел голос соскочившего с верблюда путника.

Мне ничего не оставалось, как выйти.
«Да будет, Господи, воля твоя», - шепотом сказал  я при этом сам себе.
Лохматый, в оборванной одежонке, стоял я перед благородными людьми, потупя глаза, и ждал своей участи, отдавшись на волю Господа.
- Это вы хозяин сего чуда в пустыне? – обратился ко мне, на мой взгляд, самый главный из стоящих передо мной гостей.
- Я.
- Можем мы напоить у вас верблюдов? А кто там ещё прячется за стеной?
Я вытащил своего двойника за руку из укрытия.
- Вы близнецы? Вы, наверно, отшельники? Мы заплутали, запасов воды осталось на один день, ваш оазис был для нас чудом Господним. Вы подскажете, где мы находимся? Как Вас отблагодарить? – выпалил одним духом путник. Хоть он и старался выглядеть спокойно, был довольно сильно взволнован. Похоже, он всё ещё не до конца верил, что перед ним не мираж.
- Если можете, оставьте нам пару верблюдов. И соли.
И тут я понял, что своей просьбой отрезаю себе путь назад. Я уже, даже если захочу, не смогу признаться, что хочу уйти с ними. Хочу ли?
- Мы можем оставить и больше…
- Нет, достаточно двух, - проговорил мой двойник, -  немного материи, несколько ножей и краски.
На следующее утро караван, пополнив запасы воды, оставив двух верблюдов (верблюда и верблюдицу), соли, зерна, ткани и лопату, двинулся в сторону солнца. Я стоял, опустив подбородок на руки, лежащие на ручке воткнутой в песок лопаты, и смотрел вслед уходящему каравану. Затем оглянулся по сторонам, пытаясь отыскать своего двойника, но никого не заметив, успокоился.

То, что происходило дальше, не имеет никакого отношения к годам.

Я лёг животом на песок и стал рассматривать песчинки. Они были разные. Большие и маленькие. Прозрачные, как капля воды. И жёлтые, как маленькое солнце. Попадались чёрные и красные песчинки.
Я разровнял рукой площадку и представил, что песчинки – люди. Каждая песчинка была плотно прижата к своему соседу.
После этого я начал совершать подкоп. Я выбирал песок сбоку и с интересом наблюдал, как в образовавшееся пространство начинают ссыпаться люди, только что так прочно занимавшие своё место в мире. Потеряв опору, они летели в пропасть и останавливались только тогда, когда вновь упирались в себе подобных. Песчинки держали друг друга. Под силой ветра они меняли своё положение. Одни оказывались сверху, вторые, которые были внизу, выползали на поверхность, и, даю голову на отсечение, они помыслить не могли, что, потеряв друг друга, превращаются в вечное падение…
Я поднял глаза и увидел человека, лежащего, как и я, животом на песке, прямо напротив меня. Он тоже поднял глаза. Мой двойник не исчез.
- Ты говорил, что я мог заметить тебя, только если рядом есть другие.
- Не меня, а себя. Понимаешь, в чём штука: хоть нас и двое, но ты один.
- Я один – это я понимаю. Но нас двое – это для меня необъяснимо.
- Я попробую растолковать тебе. Ты всегда можешь во сне точно знать, спишь ты или нет?
- Нет. У меня бывает, что сон захватывает меня, как жизнь, и я напрягаюсь, думаю, переживаю, боюсь, радуюсь, смеюсь, словно это может как-то отразится на мне.
- То есть, если бы ты не просыпался, ты был бы уверен, что это и есть настоящая жизнь?
- Да. Но чтобы видеть сны постоянно, нужно давать пищу… мозгу и не только…
- Знаешь, ведь есть люди, которые живут не просыпаясь. Их сон – это их жизнь. Некоторых можно разбудить, а некоторых – нет. Ошибается тот, кто думает, что сном можно управлять. Можно сопротивляться во сне, как тебе кажется, нежелательному, можно стремиться к желаемому, и то не всегда и не всем, но это не управление сном. Как ты можешь что-то делать в жизни, стремясь к чему-то, но это не значит, что ты жизнью управляешь. Так вот, мы с тобой - результат сна.
- Чьего?
- Бога.
- Значит, если Бог проснётся, мы исчезнем?
- Об этом лучше не думать, лучше подумай, что сон не поддается управлению спящего.
- Но можно…
- Можно. В этом и дело – всё можно. Волна может идти на парапет. МОЖЕТ. Если хочет разбиться об него.
- Капля точит камень. А волна и подавно.
- Следи за парапетом - и тогда пусть точит. Учись вовремя менять камни.
- Время собирать, время разбрасывать…
- Если ты будешь так долго болтать, у тебя засохнут пальмы.
- А ты не будешь мне помогать?
- Буду. Я буду подсказывать тебе, что делать.
- Хорош помощник. Давай наоборот.
- Давай. Скажи мне, что нужно сделать, чтобы лужа превратилась в озеро?
- Копать. Трудиться до седьмого пота. Вкалывать. Рыть. Грызть зубами. Выворачивать валуны…
- Вот, уже ближе…
- К чему ближе?
- К истине. Так говорят, когда хотят показать правильный ход рассуждения. Не понимая, что истина недостижима. Она сродни горизонту. Ближе к горизонту. Звучит? Тут мой двойник взял меня за руку и повёл к луже. Он подвёл меня к одной из многих трещин в скальном основании и показал на булыжник в щели: – Вынь!

Я попробовал сдвинуть камень с места. Он не шелохнулся.
- Ты не поможешь мне?
- Моё дело давать советы. В следующий раз, может быть, ты дашь совет мне.
Я хотел вспылить. Меня грызла ненависть к человеку, который был мной самим. Как такое могло быть?
- Или ты мне поможешь, или я убью тебя! – взревел я.
- Возле дома лежит посох, пойди возьми его, используй, как рычаг, – это должно помочь, попробуй подкопать с одной стороны.
Я хотел броситься на двойника и задушить его. Но я поплёлся за посохом. Притащил его и стал подкапывать камень. Когда углубление было довольно большое, я вставил посох с другой стороны и надавил на палку со всей силы. Раздался хруст, и я упал лицом в грязь. Камень не пошевелился. Я стал сомневаться в советах двойника. И зачем, собственно, необходимо выворачивать этот булыжник? «Помощник» сидел на берегу и невинными (МОИМИ!) глазами смотрел на мои мучения. Мне стало нестерпимо жаль самого себя.
- Ты мало подкопал камень! Теперь тебе нужно подкапывать ещё больше, твой рычаг стал короче. Не торопись!
Я плюнул в лужу и стал копать. Я копал весь день и всю ночь. Под утро я вставил огрызок посоха между камнем и расселиной и насел на него всей своей массой. Камень сдвинулся и стал выворачиваться. Одновременно с этим из-под камня ударил источник воды. Его напор был так силён, что уже через три часа стало заметно, как в озере стала прибавляться вода. Гуси и утки переполошились и с кряканьем и гаканьем носились по водоёму. К вечеру вода поднялась на полметра и остановилась. Самые ближайшие к озеру пальмы оказались затоплены. Но я не расстраивался. Я кричал от восторга. Обнимал двойника и носился по озеру, разбрызгивая воду руками и ногами, с жадностью наблюдая, как капли разлетающейся воды рисовали радугу.
С появлением настоящего озера оазис начал превращаться в рай. В пальмовом саду появились певчие птицы. Цветы цвели уже не только вокруг, но и в самом водоёме. Появились пчёлы и даже лягушки. Чем питались последние – загадка: ни комаров, ни мух в «раю» не было. По оазису бродило небольшоё стадо верблюдов. Стаи гусей и уток с остервенелой радостью плескались в чистой воде. Даже солнце, казалось, стало не так жарить землю.
После посещения каравана я стал лопаться от гордости. Кто-то нуждался во мне. С удвоенной энергией я продолжал благоустраивать свой мирок. Обставил дом мебелью, изготовленной из камня и пальмовых стволов. Покрыл пол циновкой, сплетенной из пальмового волокна.
С двойником мы мирно уживались. После истории с валуном я стал прислушиваться к его советам и иногда не брался за работу, не выслушав пожеланий товарища. Иногда он исчезал. Но, когда мне казалось, что меня бросили, и я вновь остался один, моя копия возвращалась и рассказывала кучу интересных вещей о своих путешествиях по окрестностям.
Всё шло своим чередом, привычка прогрызала свои глубокие колеи и старалась закольцевать свой маршрут. И эта неомрачимость больше всего затеняла моё безоблачное существование. Меня стали посещать уныние и скука. Свободное время стало губить меня. Когда я боролся за своё существование, мне некогда было задумываться о самом себе. И только когда у меня появилась возможность думать, я понял, что готов превращаться из животного, умилостившего свою плоть, в человека. Но как? Я строил песчаные замки, но тут же рушил их. Выкладывал из пальмовых листьев узоры и, обойдя вокруг них, поддавал их ногой. Меня, безусловно, влекла красота, но почему?
Кто-то из прошлого говорил, что красота рациональна. Чушь? Какая рациональность в килограммовых серёжках в ушах самки? Хотя, ну хотя бы в привлечении внимания самца и увеличении шанса продолжения рода. Но можно ответить и по-другому:  Вы уверенны, что это красота? -Я вообще ни в чём не уверен, но травка, которая щекочет пятки, так приятна и так просится под ноги - как можно отказать ей?
Я оглянулся вокруг. И тут меня осенило: мне было мало того, что у меня есть. Мне не хватало того, чего у меня не было. Но как же это так? Где я мог взять то, что лежало не у меня (или не лежало нигде). Но и это не всё: если бы я взял то, что я не имел, значит, я бы уже его имел, и тогда нужно ли оно мне было бы? Но и это не всё. Допустим, чтобы достать то, что лежит не у меня, мне необходимо было бы потратить своё время и, значит, на это время занять себя и не нуждаться в том, чего у меня не было. И так поступать до бесконечности… Но как быть с тем, чего нет нигде? Мне пришёл на ум Калигула…
Я разровнял рядом со своим оазисом довольно большую площадку и принялся рисовать. Я изображал тучи и солнце, дождь и деревья, траву и цветы, самолёты и слонов, море и рыб… А ещё я рисовал женщин. Самых разных и в самых разных позах. Я с удовольствием любовался своими произведениями, пока их не стирал ветер. Я выражал себя вновь и вновь, пока не стал изображать вещи, которые я изображал чаще всего всё проще и проще. Я упростил изображение слона до хобота, рыбу – до хвоста. Женщину вначале упростил до двух грудей, но часто путал это упрощение с бактрианом и остановился в конце на перевёрнутом треугольнике. Зебру упростил до полосатого копыта, ящерицу – до хвоста, змею – до раздвоенного языка, черепаху – до панциря, самолёт – до прямых крыльев, а птиц – до изогнутых.
Мой двойник обычно сидел рядом и смотрел на мои творения, поощряя или критикуя их
- Вот это ничего. А это полная несуразица.
- Всему есть предел, - сказал он однажды, когда я упростил море до прямой горизонтальной линии, - дай хоть волну.
Я упражнялся в искусстве изображений до изнеможения. Нарисованные мною женщины перестали меня возбуждать, море успокаивать, а яблоки и груши будить голод.
Фантазия требовала пищи, но почерпнуть её могла только из фантазии…
Через год после первого за всё время отшельничества посещения меня караваном извне на горизонте вновь появились гости.
Я лёг на берегу озера и стал готовиться к встрече. Это, на мой взгляд, состояло в том, чтобы как бы не заметить пришедших…
Меня поднял удар кнута. Тонкая полоса обожгла мою кожу от шеи к ягодицам и заставила спину непроизвольно изогнуться. Я вскочил на ноги и предстал перед сидящим на верблюде человеком, похожим на шаха.
- Стоять, когда подъезжает наместник шаха! Сколько лет ты прячешься здесь от хозяина этих земель? Сколько лет не платишь налоги в казну?
Краем глаза я заметил своего двойника, спрятавшегося  за защитной стеной.
- Что это за магическая пентаграмма? - спросил он, разглядев на песке мои последние упражнения в преобразовании чувств в идею.
- Тот, кто коснётся человека, стоящего в этом знаке, может потерять здоровье, покровительство и деньги, - ответил я.
То, что произошло дальше, повергло меня в лёгкий шок. Рука, держащая кнут, стала на глазах усыхать. Наместник шаха завопил нечеловеческим голосом, и прозвучало это как крик вопиющего в пустыне. Слышавшие наш разговор и видевшие результат, сопроводители мытаря непроизвольно отступили на почтительное расстояние. Сборщик податей продолжал верещать.
- Сделай что-нибудь с моей рукой! - вопил он.
- Заговор обратной силы не имеет, - проговорил я, сам начиная верить в то, что говорю. – Но искупление грехов может вернуть руке силу.
- Кто ты такой? – плаксивым голосом спросил меня наместник шаха. – О каких грехах ты говоришь?
- Грех корысти и стяжательства, но выражается он не в величине, а в отношении.
- Перестань говорить загадками! Скажи, что я должен сделать, чтобы вернуть себе утраченную руку?
- Думать! Заслужил ли ты то, что имеешь? Мир не терпит пустоты. Лишнее в одном месте убавляет что-то в другом. Найди лишнее, избавься от него - и вернёшь утраченное.
- Как мне узнать, что у меня лишнее?
- Ты прекрасно это знаешь, просто признайся себе в этом… Вспомни, когда ты потерял радость жизни. Не то веселье, которым ты хочешь заглушить свою скуку и убить свободное время, а то, что пахнет наивностью и искренностью. Впрочем, ты вырос при дворе?
- Да.
- Ты мог и не знать, что такое искренность. Искренность – это когда ты что-то делаешь не потому, что так надо, не потому, что это может принести прибыль, а потому, что это приносит добро. Не то «добро», которым набиты сундуки, а то, что делает людей светлее, чище, человечнее. Ты понимаешь, о чём я толкую?
- Нет. Твой язык недоступен мне. Каждый человек стремится вырвать кусок мяса у соседа и сожрать его сам. Если я не буду сражаться за него, я пропаду.
- А ты пробовал?
- Зачем мне пробовать, что известно и так.
- Кому известно?
- Всем.
- Всем было известно, что земля плоская. И что? Глянь, я не рву ничего ни у кого. И всё ещё живу…
- Разве это жизнь? Ты не пробовал настоящей жизни. Да тебе и не у кого вырывать.
- Но ты признался, что тоже не пробовал другой жизни.
- Я и не хочу её пробовать. Я хочу сытно есть, сладко спать и делать то, что я хочу делать, а не то, что мне приказывают!
- Ты хочешь быть Шахом?
- Тссс, – забеспокоился наместник и умоляюще посмотрел на меня.
- Но разве все могут быть шахами?
- Вот поэтому и существуют войны и недоразумения, хитрости и обман. Все хотят, но не все могут. Одному не хватает ума, другому - силы, третьему - красноречия, четвёртому - смелости, пятому - средств, шестому мешает его мораль. А так как иметь это все в равных пропорциях невозможно, некоторые компенсируют недостачу ума силой, недостачу красноречия - деньгами, недостачу средств – наглостью, избыток морали - красноречием или индульгенцией.
- И чего добиваются те, кто достигает верхушки пирамиды?
- Всего! Неограниченная свобода!
- А могут быть у того, кто на вершине, настоящие друзья?
- А зачем ему они? Друзья нужны для достижения, а когда всё достигнуто, нужны только слуги.
- А любимая женщина?
- Женщины нужны удовлетворять похоть и следить за порядком – этого у него валом, не успеваешь гнать желающих.
- А страх потерять то, чего он достиг, остаётся?
- Это не страх – это чувство осторожности, оно присуще всем людям в большей или меньшей степени.
- Значит, пределом стремления человека есть неограниченная власть?
- Точнее – свобода, а дать человеку неограниченную свободу может только неограниченная власть.
- Значит, самые счастливые люди на земле - тираны?
- На земле нет счастливых людей, но более всего счастливы именно они. Дороже всего ценится то, что редко.
- Истинная дружба, например?
- Это эфемерная штука. Её нет. Её придумали умные для использования дураков в своих целях.
- Так же, как и совесть?
- Да.
- Так же, как и добро?
- Смотря, о каком добре ты говоришь.
- А ты когда-нибудь испытывал чувство благодарности?
- Показывал, что испытываю.
- Ты считаешь себя очень умным?
- Я не глуп, а мою искренность сейчас я могу объяснить только твоим колдовством. Я не могу лицемерить с тобой.
- И как ты себя чувствуешь при этом?
- Какая-то свобода разливается по телу. Я раньше не испытывал подобного.
- Смотри, ты достиг свободы, не достигнув престола.
- Я сказал: «свободы»? Действительно – это необычное ощущение, но мне этого мало.
- Человеку всегда мало. Не это ли губит его?
- Губит? Как может губить стремление к тому, что даёт жизнь?
- Я скажу тебе как. Если у человека нет воды – он гибнет от жажды. Если у человека слишком много воды – он тонет. Вот что значит не понимать, когда нужно остановиться. Именно в этом я вижу ответ: почему самые умные люди никогда не бывают властителями. Слишком много власти так же опасно, как слишком много воды.
- Ты живёшь здесь один. Как ты можешь знать, что такое власть?
- Так же, как может знать, что такое земля, тот, кто никогда не был в космосе, но имеющий глобус. Сегодня я получил очень хороший урок: никогда не думай, что то, что произошло вчера, произойдёт и завтра. Жди восхода солнца, но готовься к тому, что солнце не взойдёт…
- Слишком мрачно.
- Даже подготовку к уборке картошки можно превратить в карнавал.
- Отпусти меня.
- Иди с Богом.
Мытарь развернулся и, придерживая засохшую руку, бросился прочь. Он пробежал метров пять, споткнулся о торчащий камень и уткнулся лицом в песок. Песчинки прилипли к выступившему от жары и напряжения поту и стали похожи на коросту. Он вновь вскочил и побежал ещё быстрее, плюясь от попавшего в рот песка и протирая глаза от слёз. Подбежал к верблюду, что-то крикнул своим спутникам, они бросились подсаживать его. Когда он оказался верхом, то взмахнул своей плёткой и галопом бросился прочь от этого проклятого места.

Но это стало началом новой жизни моего оазиса. Паломники, вначале по одному, приходили ко мне. Я встречал каждого с радостью, рассказывал историю своей жизни, о сборщике налогов, его высохшей руке. Слушал с удовольствием мысли приходящих. Пока не понял, что мало кто прислушивался ко мне, каждый пытался в моих рассказах найти подтверждение своим собственным мыслям, и если не находил того, что искал, то уходил не умиротворённый, а обиженный. Если получал, то довольный. Что они рассказывали обо мне, я не знаю, но посещаемость моего скромного пустынного места увеличилась. Впору было строить гостиницу и брать деньги. Мой оазис был уже не в состоянии прокормить толпы страждущих отыскать самих себя. Мой двойник старался не попадаться на глаза гостям. Чем больше людей приходило ко мне, тем дальше уходил он от дома.
Настал день, когда я понял, что почти ненавижу гостей.
И я начал брать с приходящих плату (ещё вчера сама мысль об этом казалась мне кощунственной), но я не видел другого способа оградить себя от чрезмерного внимания.
Вначале это была мизерная, чисто символическая цена. Это не отпугивало гостей. Я увеличил стоимость самого себя. Но случилось обратное: число паломников не уменьшилось, а возросло, изменился лишь контингент: вместо нищих и обездоленных появились обеспеченные и неудовлетворённые. Наплыв стал так велик, что пришлось нанять охрану, счетовода и обслуживающий персонал. Деньги лились рекой. Я нанял строительную фирму, построил великолепный отель с солнечными батареями и ветряными электростанциями. Очистив часть пустыни от песка, я оградил её защитной стеной, завёз плодородный грунт, посадил диковинный сад, развёл невиданных зверушек, устроил тысячи фонтанов, установил через спутники связь с миром. У меня осталось время только на приём знатных особ. Но и с ними я мог общаться только по предварительной записи, так как желающих было намного больше, чем моих возможностей…
Взлёт был столь стремителен, что я не заметил, как пересёк невидимую черту, за которой необходимое превращалось в придаток к жизни, а остальное стало воплощением желаний.
А есть ли границы у человеческих желаний?

С момента начала паломничества прошло десять лет.

- Светлейший, к Вам наместник шаха, – пропел один из моих слуг.
- Он отметил своё посещение?
- Две недели назад. Как раз на сегодняшний день.
- Проси.
В комнату вошёл стареющий мужчина с высохшей правой рукой. Он бросился передо мной на колени и пытался поймать руку для поцелуя.
Я сразу вспомнил сборщика податей, который поднял меня с земли плетью. А ушёл от меня с покалеченной рукой.
И тут я подумал, а почему, собственно, шах, на земле которого я построил свой оазис, ни разу не посетил меня? Почему он не требует налогов в казну с моего уединённого уголка? Видно, его наместник поведал ему свою историю, и шах решил не искушать судьбу? Если это так, то я в какой-то степени обязан ему своим сегодняшним благополучием.
- Что привело тебя вновь ко мне? – спросил я.
- Моя рука.
- Я, кажется, сказал тебе, что не имею власти над твоей рукой, ты только сам можешь вернуть ей прежнюю силу.
- Скажи, о светлейший, сколько стоит моё исцеление, не гони меня. Я готов заплатить гору золота за свою руку.
- Но ты не готов заплатить своим видением мира. Я скажу тебе так: не всё можно купить за деньги, но всё можно продать. Когда ты хочешь купить, ты платишь деньги и думаешь, что всё упирается только в их количество, не понимая, что некоторые вещи бесценны – их можно подарить, но нет таких денег, за которые их можно купить. Когда ты хочешь продать, то сам назначаешь цену, и всё, что ты имеешь, может превратиться в золото. Если ты получил мудрый совет, ты можешь оставить его при себе, подарить его другу, а можешь устроить школу и продавать его. Всё зависит от того, что ты хочешь иметь: свободное время, друга или золото. Так происходит со многими вещами. И часто не вещи становятся нашими рабами, а мы - их. А деньги – это просто воплощённая, абстрактная вещь. Ты можешь вылечиться, если изменишь своё отношение к жизни. Но подумай, что тебе больше нужно: здоровая рука или твоё нынешнее положение? Пытаясь купить у меня свою руку, ты хочешь обмануть судьбу. Ты надеешься получить здоровье, а затем  добыть ещё больше денег. В этом твоё непонимание: или всё остаётся как есть, или ты меняешь свою жизнь и своё тело.
- Но, судя по дворцам, в которых ты живёшь, они не мешают твоему телу? Я скажу тебе: они больше и богаче, чем у шаха, не говоря уже про меня.
И тут произошло невероятное: моя правая рука начала сохнуть. Мне хотелось вскочить и вцепиться в горло этому подонку. Хотелось крикнуть стражу и разорвать его в клочья. Но, во-первых, у меня пересохло в горле. Во-вторых, я уже не мог вцепиться в его горло с искалеченной рукой. И, в-третьих, и самых главных, я понял, что в этот момент мы поменялись ролями, теперь он давал мне урок. Сумею ли я усвоить его?
- Спасибо, - процедил я сквозь зубы. - Можешь идти, ты получил, что хотел?
- Не знннаааю, - дрожащим голосом проговорил наместник, глядя на мою руку, - этттого ли я хотттел, но сказать, что я не хотел этого, тоже будет неправдой.
Гость встал и, пятясь, двинулся к выходу. Он ожидал от меня пакости и, сказать честно, был недалёк от истины. Но я сдержал себя.
Выпроводив его, я приказал прекратить всякие приёмы и заперся в своей комнате. Я плакал. Я переживал своё непонимание, своё бессилие перед неведомым. Значит, это не я был виновен в том, что высохла рука у наместника, я виновен сейчас в своей болезни. Не всё моё богатство принадлежит мне. Алчность, о которой я предупреждал ранее других, обрушилась на меня. Я боялся, что не смогу справиться с ней. Мне казалось, что, отгородив себя от мира, я перестал принадлежать ему. А значит победил себя! Пусть у меня больна рука, теперь я сам по себе.
Через неделю мне доложили, что, если всё оставить, как есть, через месяц мы разоримся. И при этом я буду иметь не ноль, а минус. Этот минус будет преследовать меня в виде кредиторов, ущемлённых и надеющихся. Этот минус будет неуклонно расти, если я буду продолжать стоять. Именно этот минус толкает цивилизацию к постоянному движению. Ноль – это остановка. Минус – это движение в противоположную сторону – в пропасть – это падение…
Я посмотрел на свою сухую руку. Жертва на алтарь божества? Расплата за самоуверенность? Знак? Что же он может означать?

Я передал дела заместителям, а сам отправился прочь. Один, без денег. Я воздал хвалу за то, что мой портрет не облетел весь мир и не был знаком каждой собаке. Циники знали, что говорили…

Я добрался в город и стал попрошайничать. После того как я скопил денег на билет, возникло первое серьёзное затруднение: у меня отсутствовали документы. Получить новые было практически невозможно. Что я буду говорить в полиции? Тем более мне хотелось оставаться инкогнито, а, учитывая количество выпущенных книг обо мне (я и представить не мог, сколько людей «питается» при моей особе, правда, тут очень скользкий вопрос, кто при ком паразитирует, но всё же), я не мог надеяться, что, называя свою фамилию, не стану в положение слона, доказывающего, что он не верблюд. Чтобы остаться самим собой, мне необходимо было забыть себя. И я нашёл выход. Я украл документы у человека, отдалённо напоминающего меня, не мешкая, отправился в аэропорт, приобрёл билет на ближайший рейс и занял место в салоне.
Я хотел как можно дальше и как можно скорее уйти от самого себя…
Всё прошло гладко, но я подумал, что своими поступками стал причинять неприятности окружающим: встал на путь греха.  Но причинять неприятности себе – тоже грех. Успокаивая себя тем, что попробую в будущем (в ближайшем) отблагодарить одолжившего мне своё имя, я уснул.
Я летел над самой землёй, расправив руки. Затем я останавливался и делал шаг, но я был настолько лёгким, что шаг оказывался равен километрам. Затем я вновь устремлялся вперёд головой, то расправляя руки, как крылья, то складывая их вдоль тела, превращаясь в ракету. Земля проносилась подо мной с невероятной скоростью, но ничто не ускользало из поля моего зрения.
Я видел, как растёт трава. Слышал, как плетут свои сети пауки. Чувствовал запах сероводорода на дне Чёрного моря. Я становился куском единого мира и понимал, что если исчезну, то мир рухнет. Я опирался на что-то неведомое, но и сам был опорой чему-то ещё. Я занимал своё место, но это место было не свято. Стрела летела и не могла добраться до цели. Лысый оказывался до неприличия волосат. Не имеющий рогов носил их, кто с отвращением, кто с гордостью, а кто по неведению. Вселенная оказывалась и конечной, и бесконечной одновременно. Земля была центром мира и крутилась вокруг солнца. Время существовало и было просто проявлением действия. Тень была отсутствием света и игрой его количества. Я был невесом, хоть и ощущал свой вес в этом мире. Как вакуум, казалось бы, отсутствие всего, но, тем не менее, он полон вакуума. Как небытиё не может не существовать уже потому, что названо…
Меня разбудил сигнал сирены. Выглянув в иллюминатор я понял, что самолёт уже не летит, он падает.
«Всем пристегнуть ремни!» - раздалась команда командира корабля. – «Экстренная посадка!»
Я ещё раз выглянул в окно самолёта и увидел безбрежный простор океана. Самолёт неумолимо нёсся навстречу колыбели жизни.
Я закрыл глаза и сказал: «Да будет, Господи, воля твоя». Через секунду послышался резкий рывок ремней, и моё тело повисло в них.
Вновь открыв глаза, я увидел воду. Она медленно сочилась сквозь щели, медленно заполняя салон. Отстегнув ремни безопасности, я начал пробираться в кабину пилотов. Я не мог знать, сколько у меня есть времени. Необходимо было найти плавсредство, отплыть на нём как можно дальше от аэроплана, пока самолёт не пойдёт под воду. Со своей рукой я не продержусь на воде без посторонней помощи и десяти минут.
В кабине в полуобморочном состоянии шевелил губами штурман. Капитан и стюардесса были без сознания. Мне некогда было прислушиваться к бреду штурмана. Я наотмашь ударил его тыльной стороной ладони и привёл в чувство.
- А, а, что, где? – замотал он головой.
- У вас есть что-нибудь из плавсредств?
- Где мы?
- Мы в самолёте, он упал в океан и тонет, - понимая, что без объяснений не обойтись, медленно проговорил я.
- Вспомнил. Отказ двигателя. Падение. Удар.
- Быстрее. Есть спасательные лодки?
- Да. – Он быстро приходил в себя. – Отстегните капитана и стюардессу, попробуйте привести их в себя. Я подготовлю надувную спасательную шлюпку.
Я отстегнул обоих оставшихся в кабине. Их тела начали съезжать в воду. «Вначале нужно было попробовать привести их в себя, а затем отстёгивать», - подумал я.
В этот момент в кабину, пошатываясь, ввалился ещё один пассажир.
- Держите, - приказал я ему, показывая на капитана.
Он схватил его за шею и стал тянуть вверх. Капитан стал задыхаться, и этот шок вывел его из ступора.
- Ах, ах, - глотал он воздух, глядя на нас круглыми глазами.
Затем увидел воду, похоже, вспомнил всё, что случилось, и стал подниматься.
- Займитесь стюардессой, - сказал я пассажиру. – А вы, - я обратился к капитану, - поспешите к пассажирам, - и я потянул его в салон.
В салоне оставалось семь пассажиров, пять из которых уже пришли в себя и пытались помочь оставшимся и штурману. Все понимали, что открывать дверь можно только тогда, когда все будут готовы покинуть самолёт.
Одна женщина вопила: «Достаньте мой багаж - в нём моё свадебное платье!»
«К чёрту платье», - пробираясь в багажный отсек уже по колено в воде, шептал себе под нос молодой человек: «Мои алмазы».
Кто-то ещё кричал, что у него в багаже собачка, кто-то вспомнил про свою рукопись, кто-то - о приёмнике. Один пассажир пытался позвонить по мобильному. Сеть отсутствовала.
Когда лодка была готова к выгрузке, решили открывать дверь.
- Открывать дверь нельзя, - сказала, глядя на нас невинными глазами, маленькая девочка лет восьми, - мы все утонем. Вода начнёт заливать салон, случится паника, и никто, понимаете, никто не сможет выбраться.
Мы стояли с открытыми ртами, глядя на умного ребёнка.
Собачка на руках импозантной дамы тоже глядела на маленькую девочку широко открытыми глазами, время от времени наклоняя голову то в одну, то в другую сторону.
- И что прикажешь делать? - с ехидцей спросил капитан.
- Нужно вылезать через окна, они ещё выше воды, - сказала девочка, кивая на иллюминаторы.
Капитан не стал долго раздумывать, притащив кувалду, он начал выбивать стёкла.
- А как с лодкой? – спросил штурман, - она в иллюминатор не влезет.
- Её нужно вынести через кабину пилотов, - сказал я, схватил кувалду левой рукой, и погрёб к кабине. За мной штурман и молодой человек потащили свёрток.
Выбив лобовое стекло, мы вытащили его из самолёта. Штурман нажал кнопку - и лодка стала разворачиваться, наполняясь воздухом. Баллон со сжатым газом ещё шипел, а мы уже гребли к иллюминаторам. Все пассажиры, капитан и стюардесса уже выбрались из самолёта и ждали нас. Подобрав всех, нужно было как можно скорее отплыть от той воронки, которую сотворит погружающаяся в пучину авиамахина. А это должно было произойти вот-вот. И тут мы услышали вопль. Все переглянулись. Капитан треснул себя рукой по лбу.
- Нет одной пассажирки. Она была довольно упитанна, видно, не пролезла в иллюминатор и направилась за вами в кабину. Но вас там не застала, видно, вы работали очень споро.
- Мы можем не успеть, капитан. Волны уже захлёстывают окна, – заметил помощник.
- К чёрту окна! Кто хочет, может прыгать за борт, мы плывём к кабине.
Мужчины налегли на вёсла.
Подплыв к кабине пилотов, мы остановились в растерянности: кабина  была пуста.
И тут вопль раздался от только что нами покинутых иллюминаторов.
- Так, не застав никого в кабине, она бросилась в салон, – предположил капитан.
Он прыгнул в воду, оттолкнул шлюпку и сказал:
- Я останусь здесь на случай, если она вернётся, а она вернётся, так как не пролезет в иллюминатор. И задержу до вашего возвращения, а вы плывите к окнам сказать ей, если ещё её там застанете, чтобы она возвращалась в кабину.
Мы налегли на вёсла. Нам нужно было благодарить Бога за безветренную погоду. Как и предполагал капитан, пассажирки возле иллюминаторов не оказалось, она вновь, похоже, рванулась к кабине. Мы погребли назад.
Когда мы вернулись, то увидели бой. Капитан, рискуя утонуть, держал Люси (так звали нашу в меру упитанную пассажирку), стараясь задержать её в кабине. Она брыкалась, ругалась и между руганью вопила о том, что её бросили, и этот дурак капитан верит в благородство и наивно думает, что за нами вернутся. Её плющила паника. Увидев лодку, она немного успокоилась, оттолкнула капитана и буквально ломанулась к нам. Оказавшись в шлюпке, она окончательно успокоилась и благородно подала руку барахтающемуся в воде капитану.
Когда все оказались в «безопасности», я и помощник капитана налегли на вёсла. Я грёб одной рукой, но этого пока было достаточно. Отплыв на безопасное, по нашему мнению, расстояние, мы стали наблюдать за самолётом. Он держался на плаву ещё два часа. Затем вода попала в кабину, ринулась потоком внутрь самолёта, он, как бы пикируя, наклонился мордой вперёд и очень быстро скрылся под водой. Воронки почти не было.
- Сколько полезного можно было собрать за это время, - с жалостью проговорил молодой человек, который вторым за мной прошёл в кабину пилотов.
- Знать бы, что упадёшь, то, может, и не упал бы вовсе, - с сарказмом ответил ему мужчина лет под пятьдесят.
- Что всё-таки произошло, капитан? - спросил я.
- Мы попали в грозу. Похоже, разряд нарушил навигационные системы и рацию.  Час мы летели вслепую, затем вышел из строя правый двигатель. Самолёт начал стремительно терять высоту. Я понятия не имею, как нам удалось так благополучно сесть на воду.
- Значит, мало того, что мы упали, мы не знаем, где мы? Ни мы, ни диспетчер? Нас будут искать, но вовсе не там, где мы оказались? – тихо, с дрожью в голосе, прошептала стюардесса. Бог просто дал нам время помолиться перед страшной, мучительной смертью от жажды и голода. Спасибо ему и за это.
Два дня мы болтались в океане. Еды и воды пока хватало. Гребли мы неохотно и нерегулярно. Как знать, удаляемся мы от нашего спасения или приближаемся к нему? Все вели себя пока смирно. Изредка только заплачет кто из женщин. Да ночью подвывал маленький пёсик.
На ночь развешивали все имеющиеся у нас матерчатые вещи и утром выжимали упавшую на них росу в тазик. Достойно вела себя и девочка.
Так прошла неделя. Начал ощущаться дефицит воды и еды. Я вспомнил свои дни в пустыне. Тогда мне некого было винить в излишнем аппетите. Не за кем было следить, пытаясь уличить в воровстве. Некого было убеждать в неправоте. Мне было плевать, хороший я или плохой. Тем более пользы от моих соседей не было никакой. Только вред. Они ели пищу и пили воду, которую мог съесть  и выпить я.
«Какой ужас», - подумал я, если это же посещает головы моих спутников. С этого момента я стал плохо спать. Между аморальной фантазией и действием - целая пропасть, она очень глубока, хоть и узка. Ничего не стоит перешагнуть её. Точнее, не перешагнуть, а спрыгнуть. Дело в том, что другая сторона ниже той, на которой ты стоишь. И дело тут не в страхе, дело в «стороне». Пока ты на этой стороне, ты легко можешь спрыгнуть на другую. Но как только ты оказываешься с противоположной стороны - одного шага назад оказывается недостаточно. Высота ступени намного выше твоего роста. А пропасть гулким эхом холодит пальцы. Подняться одному обратно невозможно. Но захочет ли кто протянуть тебе руку? Вдруг ты стянешь его вниз, к себе. Совершить мерзкий поступок легко, нужно просто иметь в виду, что вернуться обратно к жизни, в которой можно полагаться на друзей, любимых и просто людей, будет очень сложно, и винить в этом тебе придётся только себя самого…
С такими мыслями я засыпал. И просыпался в холодном поту.
Мы таяли на глазах.
Капитан, штурман и стюардесса, дочка с матерью  и два приятеля – Стивен и Вили – были как вкрапления в общий раствор, они составляли как бы маленькие коллективы в большом, остальные жили в своём углу убеждений и надежд. Может быть, если бы нам удалось объединить наши желания, то эгрегор* вывел бы нас, куда нужно, но достучаться друг до друга бывает иногда намного тяжелее, чем до Бога.
«Да будет, Господи, воля твоя», - прошептал я, засыпая на восьмые сутки. Это был мой самый спокойный сон за всё время пребывания на воде…
- Земля! – разбудил меня сумасшедший крик прямо над моим ухом.
И, действительно, с противоположной стороны от восходящего солнца чернела полоска берега. Мы налегли на вёсла.
Мы гребли уже три часа, а берег не приближался.
- Либо берег очень велик и находится очень далеко, либо мы боремся с течением, - предположил я.
Наши силы и так были не на высоте, а изматывающая борьба со стихией подточила и оставшихся, мы выдыхались.
Подняв вёсла и отдохнув с полчаса, мы увидели, что берег отдаляется. Нас сносило течение.
- Нужно попробовать плыть вдоль берега, под небольшим углом к нему, - предложил штурман.
Мы вновь взялись за вёсла. И это сработало! Остров, хоть и медленно, стал приближаться. Надежда добавила нам сил. К концу дня уже можно было различить крупные предметы на берегу. Два холма. И ещё мы поняли, что двигаемся по большому кругу. Мы приближались к острову. Когда к вечеру мы оказались с его противоположной стороны, течение несло нас на берег. Все боялись, как бы в темноте не проскочить мимо и не потерять его вовсе. В открытом море это вполне возможно. Но Бог миловал, и где-то в полночь мы ступили на твёрдую почву.
Лодка ткнулась носом в песчаный берег – и все по одному выползли на землю.
Двенадцать человек и собачка. Капитан – Джон Провойта, его помощник – штурман Мартин Блек, стюардесса - Джанетта, импозантная дама – Анна, мама с дочкой – Мария и Натали, пышная пожилая леди – Люси, молодой человек – Виктор, два товарища – Стивен и Вилли, пожилой мужчина – Андреа - и я.
Я встал на колени и поцеловал песок. Позвал Вилли со Стивеном и стал вытаскивать шлюпку на берег, как можно дальше от воды. Эта посудина восемь дней удерживала нас на плаву, спасла нас от дна морского, где сейчас покоится авиамашина... Она заслужила стать нашим идолом. Но объяснимые вещи не становятся предметами поклонения, ими просто пользуются, а затем, когда они приходят в негодность или становятся ненужными, выбрасывают. Хорошо, что лодка ещё может нам пригодиться – это может продлить её жизнь.
Итак, нас было: шесть молодых мужчин, один в возрасте, одна девочка, одна пожилая дама и три молодых женщины. За время дрейфа по морю мы довольно близко познакомились друг с другом. Даже стыд стал чуть податливей: разве можно в море отойти по нужде в кусты? Необходимость вырабатывает свои законы и правила. Но, в отличие от теста или пластилина, даже если людей бросить в одну кучу и помять вместе, каждый всё равно останется самим  собой. Человек, как фигурка в пентамино, старается занять своё место, если хватает сил, сообразительности и… места, но никогда не смешивается с остальными фигурами, правда, может, в отличие от элементов пентамино, менять свою форму, цвет и даже размер…
- Нужно найти место для жилища, - сказал капитан после того, как мы все собрались у разожженного костра.
- Нужно дождаться утра, - возразил пожилой мужчина.
- Я и не имел в виду, что это нужно делать моментально, пытаюсь планировать завтрашний день.
- Бросьте, капитан, планировать нужно, если хотите сэкономить время, а нам придётся его не экономить, а убивать. Не пройдёт и недели, как вы будете выть от его избытка. Вы не будете знать, куда себя деть, прячась от свободного времени, а оно будет доставать вас везде, пролазить во все щели и давить, выжимая из вас сок под названием «скука».
- Но только в том случае, если тут есть вода, пища и тепло, и нам хватит этого всего на всех, - вставил я. – Давайте дождёмся утра и затем решим, от чего нам нужно будет спасаться: от скуки, от голода или друг от друга…
Наступила напряжённая тишина, все глаза обратились в мою сторону, я просто физически ощущал взгляды, направленные на меня.
- Фу, - сказала девочка, - вы плохой. Разве нужно говорить о плохом, если его ещё нет?
- Лучше пережить возможность гадости, чем саму гадость, - возразил я. - Лучше поднять голову и, увидев летящий на тебя камень, отскочить в сторону, если успеешь, чем закрывать глаза - в этом случае у тебя почти нет шансов.
- Давайте и об этом завтра? А? – предложил Андрей. - Ужасно хочется спать. Мы будем выставлять дежурных? Мы даже не знаем, одни ли мы на этом острове.
- Мы даже не точно уверены, что это остров, – вставил Вилли.
- Это остров. При падении предела воде я не увидел. А мы не так долго плыли, - грустно возразил капитан.
- Слава Богу, что на нём есть растительность, значит, должна быть и вода, - закончил на мажорной ноте Андрей.
И, действительно, мы сидели в тропическом лесу, который подобрался почти к самому берегу океана. У нас были инструменты (пила, топор, ножи), спички и двенадцать пар рук, нет, простите, одиннадцать с половиной. Был  материал для строительства и костра – значит, замёрзнуть нам, похоже, не грозило. Есть ли тут вода и пища, увидим завтра, я надеюсь, что увидим. С этими мыслями я заснул.
Меня разбудило ласковое прикосновение. С ленцой приоткрыв веки, я увидел солнце. Оно всплывало над океаном, теребя своими лучами мои волосы и лицо. Я перевернулся на спину, раскинул руки и отдался во власть ласки светила. Минут через пятнадцать я ощутил лёгкую боль на открытых участках тела. Излишняя страсть солнца грозила сжечь меня. Я приподнялся и перелёг в тень, мимоходом заметив лежащую в моей позе стюардессу. Джанетта нежилась на солнце в нижнем белье, не скрывая своих прелестей. Я лёг, закрыл глаза, но перед глазами продолжала стоять, точнее лежать, Джанетта. Это возникшее чувство заглушало лишь чувство голода. Хотелось есть, но не хотелось вставать и куда-то идти. Но Джанетта тоже хочет есть, мелькнуло у меня. Если я первый предложу ей плод, может быть, мои плоды окажутся не напрасными? Я приподнялся на локте… и от досады стукнул кулаком по песку: ВиктОр угощал Жанну бананами. Убрав локоть, я стукнулся головой об песок.  Полежав так несколько минут, я услышал, как гудит мой желудок. Вновь приподнявшись, подобрав ноги, я обхватил согнутые колени рукой. Справа от меня Вилли со Стивеном обхаживали Анну. Капитан с Мартином ещё спали. Ещё правее почти в моей позе сидела Мария. Натали кувыркалась на песке возле воды. Я оценивающее окинул взглядом женщину. Вполне прилично. И собирался встать, чтобы подойти к Марии, когда почувствовал на своём плече руку.
- Вам придётся кормить не только её, но и Натали. Вы чувствуете в себе силы? – рядом со мной на песок присела Люси.
Я недовольно посмотрел на немного похудевшую, но всё ещё внушительную фигуру соседки.
- Всё равно это будет легче, чем кормить Вас, - с грубостью ответил я.
- Фе, Вы грубиян, - расхохоталась Люси.
Её смех привлёк внимание спутников. Мария тоже повернулась в мою сторону. Я покраснел.
- Тем более с такой рукой, - вбила в мой гроб последний гвоздь собеседница. - Вы думаете будете нужны такой женщине, как Мария, Когда вокруг столько ЗДОРОВЫХ мужчин? – продолжала ковыряться в моём самолюбии пышнотелая красавица.
Я встал и пошёл в лес. Не пройдя и ста шагов, я наткнулся на заросли бананов. Съев на месте с десяток, я сорвал две огромные грозди и направился к берегу. Подошёл к костру, вытащил из лодки полотнище, расстелил и положил на него гроздья плодов. Я сделал это без всякой задней мысли, но, похоже, этот мой поступок стоил больше личного подношения. Личное внимание во сто крат дороже после вашего успеха у общества. Я приободрился: мы ещё повоюем. Вновь отправился в лес. Нужно было найти воду. Нет, это глупо, плутать по джунглям в поисках ручья. Если он есть, он стекает в океан. Я вернулся на берег и поплёлся вдоль воды. Идти по песку возле самых волн было легко. Я оставлял свои отпечатки - ноги погружались в песок чуть-чуть, а затем, обернувшись, наблюдал, как волна смывает мои следы. Так я прошёл два часа. Два холма на острове повернулись ко мне другой стороной, речки не было. По моим размышлениям, я обогнул четверть периметра острова. Всё тот же песок и джунгли, подходящие почти к самому морю. Ещё через час я нашёл то, что искал. В океан впадал небольшой поток. Я поднялся немного вверх по ручью, наклонился и с наслаждением припал к студёной жидкости. В этот момент боль пронзила моё тело, в голове потемнело, и я упал в воду. Уткнувшись лицом в песок на дне, я потерял сознание.
Очнулся в пещере. Рядом со мной сидел человек странной наружности, держа в руках внушительных размеров дубину. Совершенно голый, он смотрел на меня своими выпученными глазами и силился улыбаться.
- Не болит? – на сносном английском проговорил гоменид.
Я инстинктивно тронул тыльную сторону головы. Сзади была довольно приличных размеров шишка и ссадина с запекшейся кровью. В ране отдавался стук сердца. Голова побаливала.
- Болит немного, – ответил я. – Какого чёрта вы ударили меня?
- Потерпите, я попробую Вам всё рассказать, - и, собравшись с мыслями, продолжил: - Это случилось лет десять назад, я был молод и недалёк. Моя самая большая глупость заключалась в стремлении всё переиначить: жизнь других людей, историю, философию, самого себя. Когда я получил от жизни несколько чувствительных пощёчин, я стал аккуратнее в своих желаниях и стремлениях. Понять, что происходит вокруг без посторонней помощи, я не мог. Книги не помогали. Мне нужно было найти учителя. И вот однажды я услышал о человеке, который живёт в пустыне и легко разрешает проблемы пришедших. И я направился к нему. Он сказал мне тогда: «Ты плывёшь по течению, и к тому же в чужой лодке. Построй свой плот и спусти его на воду с близким человеком, найди свой остров в этом океане жизни и жди. К тебе придёт человек, который сможет помочь тебе, но хотеть этого он не будет, тебе придётся применить силу для того, чтобы заполучить его. Будь постоянно готов к его появлению». Я отправился на берег океана, связал со своей спутницей бальсовый плот и отдался на волю волн. Через два месяца нас выбросило на этот остров. И вот уже десять лет я жду тебя. Как к тебе обращаться?
- Антон, - назвался я именем своих документов.
- А я Сем, - очень приятно.
«Видно, я здорово изменился за эти десять лет, если он не узнаёт меня», – подумал я.
В этот момент в пещеру вошла его спутница. Тоже абсолютно голая, она подошла ко мне, села на корточки и положила руку на лоб.
Мужчина вышел из пещеры.
- Небольшой жар, - сказала она.
- Давно я у вас лежу? – мне почему-то показалось, что я валяюсь тут не первые сутки.
- Третий день. Я вначале испугалась, что он Вас убил. Вы потеряли много крови.
Я попытался приподняться.
- Лежите, Вам нужно набираться сил, - и она рукой, положенной на плечо, вернула меня на подстилку из сена. Как вы попали сюда? Мой мужчина (слово мужчина она произнесла с гордостью) немного не в себе, он верит, что вы тот, кого он ждёт здесь уже почти десять лет. Не разубеждайте его, может, ваши слова помогут ему избавиться от навязчивого стремления узнать какую-то тайну, и мы, наконец, покинем этот безлюдный рай в пещере. Она говорила что-то ещё, но я плохо слушал её.
- А как вы собираетесь выбраться отсюда? Если на плоту, то знайте, что второй раз остров спасения не обязательно окажется у вас на пути.
- Главное иметь желание, остров найдётся.
Я гонял мысли по голове, пытаясь понять, как мне себя вести. Ко всему, меня ещё сбивала её нагота. Я пытался вспомнить этого паломника у себя в пустыне, но не мог. Их было так много, что все они казались на одно лицо.
- Сколько вам лет? – спросил я.
- Вот-вот будет двадцать восемь.
- Почему Вы согласились на это плавание?
- Я готова была с ним отправиться и на край света.
- А вы знаете, где вы находитесь?
- Нет. Где-то у нас была карта, но во время плавания мы не следили за движением. Мы специально отдали себя на волю случая.
- Как вас звать?
- Аня.
- Знаете, Аня, я тот человек, который посоветовал вашему мужу построить плот и найти остров. Только я имел ввиду не конкретный плот и не конкретный остров. Наверное, пока не стоит этого говорить вашему спутнику.
Женщина застыла с открытым ртом.
- Неисповедимы пути Господни, - вернулся к ней дар речи с этими словами.
Затем я рассказал этой женщине всю свою жизнь - от жизни в пустыне до момента удара палкой по голове.
- Значит, Вы не один оказались на острове?
- Нас спаслось двенадцать человек.
- Они станут Вас искать.
- Это будет не просто, мои следы слизали волны, а вверх по реке я шёл по руслу.
- Всё равно, рано или поздно мы встретим оставшихся или другие твои спутники встретят нас. Остров мал. Расскажи мне, как ты, учивший стольких людей находить своё место в жизни, попал сюда?
- Может, это и есть моё место в жизни? Ты говоришь «учитель». Знаешь, учитель не может научить жить. Я скажу тебе больше, если ты следуешь советам учителя (не получаешь образование, а веришь ему на слово, поддаёшься его обаянию), ты теряешь свою личность. Если человек слушает уроки учителя, он не станет повторять совершённых кем-то ошибок, но нет гарантии, что чьи-то ошибки не станут твоим спасением и наоборот… - моя здоровая рука потянулась к ноге женщины. Слушательница внимательно провожала её взглядом, но когда пальцы почти коснулись её тела, положила на них свою руку…
В этом момент в пещеру ввалился хозяин. Женщина вскочила - то ли от испуга, то ли от неожиданности.
Перед ней стоял её спутник с разбитой головой, опираясь дубинкой о пол пещеры, по лицу лилась струйка крови, глаза застилал пот.
Он доковылял до своего ложа и упал на траву. На его голове была рана, похожая на мою.
- Он прибыл не один, - прошептал Сем. - Только что трое похожих на него, - он ткнул в меня пальцем, - пробирались по лесу. Я подкрался сзади и оглушил одного из них. Второй мгновенно сделал ноги, а пожилой мужик успел ударить меня по голове. Я ушёл, и он не преследовал меня – видимо, решил помочь раненому. Кто они?
- Сем, их двенадцать человек, они спаслись с упавшего в воду самолёта. Это только что мне рассказал наш гость.
- О, Господи, - прошептал мужчина и провалился в обморок.
Женщина ещё немного посидела рядом с ним, послушала его сердце и, почему-то успокоенная, пересела ко мне.
- Ты только что говорил про уроки, помнишь?
- Да.
- Мой мужчина (теперь в её голосе уже не было гордости) только что получил то, что три дня назад совершил с тобой. Я часто замечала и раньше, что поступок через какое-то время возвращается, нужно только уметь распознать его. Она положила руку мне на грудь и слегка поскребла пальцами.
– Я схожу к твоим спутникам.
Из учителя я превращался в ученика. Я терял контроль над собой. Схватив её ладошку, я прижался к ней губами. Она не убрала руку.
- Может, тебе стоит прикрыться? – заволновался я.
- Что-то я не слышала от тебя такой просьбы, когда оставалась с тобой наедине, – и она усмехнулась кончиками губ. Затем подняла с пола какую-то тряпку и, набросив на себя, вышла из пещеры.
Через три часа в пещеру прошло четверо из нашей компании: Мартин, Стивен, Вилли, Виктор, и Аня.
Мартин присел возле моего ложа.
- Как самочувствие?
- Хреново. Голова раскалывается, тело ломит.
- Чего это он такой агрессивный? - Мартин кивнул на Сема.
- Получил предсказание, теперь выполняет его.
- Мы пришли перенести тебя в наш лагерь. Ребята построили две небольшие хижины, для женщин и мужчин, там за тобой будет нормальный уход. Нормальное питание. Хавки на острове хватает. Тут даже есть свиньи.
Я краем глаза посмотрел на стоящую возле стены Аню. Она потупила взгляд и смотрела, как её пальчик ноги что-то выводил в пыли.
- Боюсь, это может отразиться на моём самочувствии, -  понимая, что говорю ненатурально, я издал звук боли: - Ааа, - и потянулся рукой к голове.
Аня бросила на меня испытующий взгляд и вновь уткнула его в пол.
- Мы будем навещать тебя и приносить пищу. Я надеюсь, он, - и Мартин показал на Сема, - не опасен?
- Нет, что вы, - заволновалась Аня.
- А как его самочувствие?
- Ему не впервой. Однажды он сорвался со скалы и, пролетев метров десять, ударился головой о дерево. Дерево сломалось, а у него небольшая рана, – успокоила Мартина женщина. - Ваш удар получился скользящий, немного повредилось ухо, а так… не волнуйтесь.
- Я надеюсь, после выздоровления мужчин мы познакомимся поближе? - И Мартин вызывающе посмотрел на Аню.
Я аж скрипнул зубами. Мартин с недоумением скосил на меня глаза. Я успел скривить рожу, словно от боли, и ещё раз заскрежетал зубами.
– Я буду смотреть за ними, пока Антону не полегчает и его нельзя будет забрать к вам, не беспокойтесь, - сказала Анна, - А как тот, второй, которого ударил мой муж?
- С ним всё в порядке.
- Видно, тебе, действительно, несладко, - Мартин посмотрел на мою рану, – солидный удар. Мы принесли йод, Анна сейчас обработает рану. Если с головой всё в порядке и не будет заражения, через недельку поправишься.
Мартин поднялся на ноги, ещё раз внимательно посмотрел на меня и сказал на прощание:
- Мы уходим, работа не ждёт, нужно кормить женщин и вас, - он неопределённо махнул головой, обводя взглядом пещеру, - выздоравливай.
Штурман с товарищами ушли. Анна присела возле меня и стала обрабатывать рану йодом.
Вот тут, действительно, стало нестерпимо больно, и я потерял сознание.
Очнулся  я от яркого света. Солнце глядело прямо в отверстие пещеры и слепило мои глаза. Я повернулся в сторону и увидел Анну, лежащую возле входа. Она была ничем не прикрыта, руки раскинуты в стороны, одна нога согнута в колене и немного отставлена. Волосы, разбросанные по земле и подсвеченные восходящим солнцем, создавали магический ореол. Она была необыкновенно красива. Я любовался её, когда вдруг она открыла один глаз и улыбнулась мне. Затем подобрала второе колено и расставила ноги в стороны. Открыв второй глаз, она улыбнулась ещё шире и встала.
- Вы очнулись? Или я вам снюсь? – проворковала она.
Затем подошла к своему мужчине и поправила легкую простынку.
Простыня, которой был прикрыт я, не могла скрыть моего к ней отношения. Она саркастически ухмыльнулась и накинула свою лёгкую одежду. Впрочем, от этого она не стала менее привлекательна. Воображение всегда рисует больше, чем может дать банальная нагота. Может, в этом главная причина появления одежды? Чем богаче у человека фантазия, тем ярче у него восприятие мира…
- Аня, уроки, которые даёт нам жизнь, некоторые называют их знаками, всегда зеркальны?
- То есть? - не поняла женщина.
- За удар палкой – тоже удар палкой, за кражу – потеря?
- Если это возможно, то да, но далеко не всегда. Если ты обесчестил девушку, не обязательно то же сделают с тобой. Иногда нужно смотреть в корень. В данном случае ты взял то, что тебе не принадлежит. Ты взял на себя смелость растолковать чью-то беду, возможно, эта беда придёт к тебе. Иногда, чтобы понять людей, нужно встать на один с ними уровень. Чтобы понять человека, нужно стать этим человеком. Не выше не ниже…
Я вспомнил высохшую руку наместника шаха, посмотрел на свою, и обомлел: рука была здорова. Круг замкнулся в очередной раз. Значит, нужно посмотреть на него с другой стороны и, возможно, увидеть спираль.
Я пошевелил пальцами. Пальцы работали. Рука двигалась, я почувствовал колоссальную энергию. Чувство неполноценности, сопровождавшее меня, пропало. Я готов был свернуть горы. Я ликовал. В этот момент краем глаза я заметил Анну, незаметно наблюдавшую за мной.

Осознание - первый шаг на пути к благополучию. Если это тот урок, который я должен понять, то я усвоил его. Теперь следующий шаг. Хватит ли у меня сил сделать, а точнее, не сделать его?

Аня медленно вышла из пещеры, обернулась, прищурилась. Её груди колыхнулись. Соски напряглись. Она повернулась, и медленно, грациозно переставляя ноги, как бы приглашая за собой, двинулась в сторону леса…










Как создавалось это произведение?
Почти детективная история. Я знал, что я хочу сказать, можно даже сказать – как.
Я написал: «Круг замкнулся»… Написал и забыл. Через несколько дней я открыл эту страницу, мир требовал воплощения, он рвался наружу. Мне было жарко. Ощутив обжигающий озноб, я почувствовал себя в пустыне.
И я написал: «Я стоял где-то в пустыне…»
Далее  всё происходило как обычно, герои вели меня по миру, который создавали, я пытался не отставать, записывая события, в которые меня втягивали персонажи. Когда я поставил первую промежуточную точку, то осознал: не всё, что понятно автору, понятно читателю. Спасибо за это дочке редактора, моей однофамилице Зайцевой. И самый первый вопрос: почему человек оказался в пустыне?
Понимая, какова суть написанного, я пытался подвести к этой мысли читателя и непроизвольно, разговаривая пером сам с собой, накалякал: «круг  замкнулся…» И тут меня осенило! Я уже видел это словосочетание!
Быстро вернувшись к началу, я убедился, что прав. Всё моментально стало на свои места, пара фраз разъяснила разорванность круга и сплела понятную страховочную петлю…



почему Коридор два? (и хотя это очень просто объяснить, я и не буду сейчас этого делать)
Эпиграф Хайама

Neminem laede
(нэминэм лэдэ)
никому не вреди

Nemini nihil satis est
Никто никогда ничем не довольствуется





Если кто-то говорит палец – это ещё не значит, что он говорит о пальце…

Круг замкнулся
сколько верёвочке не виться?..



КТО МЫ?
2005 год

у кого возникнет желание написать автору: prozaitsev@ukr.net