Vincolata. Часть 7

“Приехала в Э. Сижу одна, жду интернет. Ждать еще два дня. Cтуденческая жизнь, в студенческом общежитии. Все планы опять связаны с освоением на новом месте. Город показался скучным и безлюдным, но может это первое впечатление, центр пока не видела.
Кругом снег и очень холодно.
     Без интернета, без телевизора одной опять скучно. Связь пока только с моим итальянцем из З. и с одной девочкой. Знакомый мне давно брат с Z., который все время собирался приехать, чтобы увидеться в C., отказался выйти на связь, - вероятно у него уже давно другие планы, или он, как и многие другие, так же боялся жены..
     По дороге сюда постоянно думала о моем бывшем болгарине. Я его очень сильно еще люблю, хоть связь уже оборвана. Он у меня сохраняется в мыслях и в сердце, как ни печально мне самой это сознавать.
    Опять китайские супы в пакетиках и бисквиты. А что здесь дальше делать, я пока не знаю. Писать - пока фантазия не приходит, я уставшая. И чувства как будто атрофированы.
     Меня звали на праздник, но я была не в состоянии прийти из-за усталости за эти два дня, и сапоги были совсем промокшие.
     Люди в 23 года здесь очень развитые, начитанные, но опыта у них как будто на 16. А у нас наоборот, хоть у женщин образования и нету, но они в 16-18 лет уже успевают пройти жизнь, прожить с мужем, иметь детей, увидеть горе в семье и страдание, и войну, или узнать серьезные вещи хотя бы вместе с мужем. А здесь все иначе.
     Надо привыкать жить на местный лад. Здесь все имеют не мужа, а бой-френда.
Наверное для них это нормально, и то, что делал со мной этот болгарин. Нерешительные мужчины, годами отталкивающие женщин, не уверенные в своей любви, выбирющие. Как  все это мучительно. А наши наоборот, решительные и уверенные в том, чтобы сделать быстро брак, но и живущие в нем иногда не долго, или заводящие новых. Уж лучше так, чем терпеть чье-то выбирание и общение с другими, тупое расставание «друзьями».         
    
     Хорошо, что я привезла обогреватель, хотя здесь топит батарея. Все равно мерзну.
Завтра надо будет поехать в центр. Тишина, как в гробу. Что же делать? Кино посмотреть на компьютере, которые все уже смотрела 200 раз? Скучно. Читать нечего. Учить ничего не взяла, было тяжело нести чемодан.
     Тут приятно. Я постепенно начинаю привыкать. Только на улице очень холодно и по выходным очень безлюдно. И автобусы вместо трамваев, в которые, бывает, еще нужно влезать, и ждать их долго. Это все мучения маленьких городов, но все разные. Даже по сравнению с нашим местом, образцом медлительности, здесь все еще дольше.
     Спокойствие на улицах вселяет в меня страх и подавленность, к спокойствию я не привыкла. Я хорошо ощущаю себя в гонке, в беготне крупного города, но только там, где все удобно.
     Ради хорошего человека, ради семьи я готова была остаться где угодно, если бы все сложилось, даже в мизерном городке, но в этот раз не сложилось, значит не была к этому судьба. Я не оставляю интереса, только через скорбь, через боль от тоски по нему, - нужен только интернет. Хотя в этом городе неизвестно, с кем познакомишься, сюда, по видимому, особенно туристы не приезжают.
     Моя цель в дальнейшем: крупный город. Или подхоящий человек для создания семьи.
Муж, бой френд, гражданский муж, религиозный муж – какая разница, как это назвать. Главное, чтобы были чувства друг к другу, и какая то зависимость друг от друга в чем-то по жизни, и обязательное желание детей.”

     Исмина пошла по улицам города. Кругом был снег. Она шла и думала, как странно поворачивается судьба, каждый день приносит что-то не ожидаемое, и нет ничего прогнозируемого. Город оказался красивым и спокойным, удобным для жительства. Но это опять не была ее конечная остановка. Так складывалось само собой. Здесь ей предстояло только пожить некоторое время. Она уже жалела о том, что это время не может быть долгим.
     У нее была бессонница. Ночью она не могла вообще спать, если у нее не была перед этим усталость в два дня бессонной ночи. Она привыкала к этому городу. Все расстояния показались ей сегодня достижимей и короче, все обозримей и доступней для понимания и обладания. Но она была одна, одиночкой, и как будто плывущим посреди всего ледником. Завтра предстояла встреча с хозяйкой и с куратором. Надо было делать все на свежую голову, но она не могла спать. Мысли приобретали очертаемую форму. Но впереди не было ничего определенного, а все планы были только моральной поддержкой, для придания мужества. Что было в них толку, если все равно все менялось само собой. Руки болели от ношения чемодана.
     Он приходил в ее воспоминаниях. Приходил как что-то далекое, как то, что могло случиться, но не случилось. Она продолжала искать этому объяснение. Завтра она настроит компьютер на новые связи. Может даже в этом городе она найдет кого-то для общения, пусть даже сначала не итальянцев. Здесь было какое-то кафе-мороженое «Il sole», может там был хоть один итальянец? Надо было одеваться красиво, и выглядеть опять хорошо. Но было очень холодно, и все усилия ее были направлены на то, чтобы просто не замерзнуть по дороге. У нее не было с собой теплой одежды. Не было много средств для ухода за собой. Она только что приехала. Тогда нужно бы было брать с собой не один, а десять чемоданов. Приходилось пока обходиться тем, что есть.
     От своих сборников итальянских песен она приходила в восторг. Немецкий перевод дал ей понимание трудного и не привычного итальянского диалекта. Оказалось, что все это - о ее жизни, как она и подозревала. Не было ничего настолько режущего сознание и душу, и настолько близкого по содержанию, чем этот “шансон”. Эти песни слагались о людях чести, и речь шла для них о вещах, которые государство не признавало. Исмина чувствовала каждое слово этих песен изнутри, как будто проживала заново жизнь, и с болью, и с восторгом, - и со словами о желании умереть ради “священного сообщества” чувствовала солидарность. Этого ничего не было в реальности в той форме, в какой многие хотели бы это видеть, - и также изменение нравов на более грубые, на нравы «отморозков» было отражено в этих текстах..
   
   “Я до сих пор переживаю. Переживаю от его отсутствия. Никакая М. мне этого не заменит. Никакая преданность, никакие интересы. Никакое общение, никакая учеба, и даже никакие деньги. Ничто не заменит его тепла, которое я ощущала каждый день, и его любви. Если бы я согласилась на то, чтобы признать, что я не мусульманка, может быть у нас все пошло бы как по накатанной. Может быть, ему запретили жениться на мусульманке, и это была не его воля. Может быть, его покровители ему запретили. А мне запретили предавать, говорить, что я другой религии, хоть бы даже для меня это и не имело значение. Ведь речь в браке шла не о религии. Но он отказался сразу. И дальше пошли мои отказы, потому что мне не оставалось выбора. Прошло больше месяца. Но я до сих пор переживаю о нем и сердце мое болит и ноет каждый день и ночь, и я не могу думать ни о чем другом, не могу полноценно общаться ни с кем другим. Потому что в моем сердце остается он. Никакое богатство, никакая карьера мне этого не заменит. Никакие интересы. Ничто на свете на заменит его близости. У меня этого не было ни с кем другим. Некоторые из наших не способны к такой любви, в которой именно у меня и есть потребность. Я все готова была бы отдать ради нее, а он бы мог только требовать. Он мог бы потребовать отказаться от учебы – я бы отказалась, отказаться от средств – я бы отказалась, от страны, от всего, переселиться к нему – я бы переселилась. Одеть джинсы – после недолгой ломки я и на это согласилась. Но перейти в христианство?. Он же меня совсем не знал, и не захотел узнавать больше и глубже. Он не знал, как я мыслила до того, как пришла к пониманию Ислама, да и какая разница. Разве он не увидел во мне светского человека, просто прилипшего к некоторым внешним формам, в силу своего прежнего окружения? Я же все ради него сделала, и оделась, как он хотел. Я бы все ради него делала и по дому - он просто не знал еще, что такое «чеченская жена».. Но он не мог потребовать у меня отказаться от Ислама, и перейти в христианство – даже если его покровители этого хотели. До сих пор он возбудил у меня этим ненависть и этот плач раздается в моей груди, каждую секунду, когда я вспоминаю его, и его слова. Он не должен был, он не имел права мне этого говорить. Он не любил меня, - как бы он ни говорил об этом, как бы он ни показывал этого, и как бы ни казалось это истиной!
     Если только ему ни приказали.. Может быть, ему приказали, а он пешка, и игрушка в их руках, и я его за это не осуждаю. Я тоже игрушка и пешка.. Но только не покровители играют на мне, как на дудке. Нету такого, кто стоял бы надо мной и играл, как на инструменте. Но внутренний голос, священный голос, правильный голос приказывает мне не предавать, где бы я ни стояла, и где бы я ни была. За что мне выпали такие мучения? За что мне дано страдать так за вещи, которых я и не способна глубоко придерживаться? Почему нужно было разрушить наши отношения из-за религии? Неужели покровители были этому причиной?
     Неужели и с меня потребуют этого, если я заявлю о желании куда-то принадлежать?
Я всего лишь хотела семьи. Я всего лишь жила преданностью и любовью. Я не хотела никого использовать ни для чего. А ты не частный человек?
     Горе мне, горе. Я сумею остаться частным человеком, какому бы сообществу я ни принадлежала. Иначе грош этому человеку цена, который не умеет сохранить свои частные вкусы и их отстоять. Если бы ты боролся, тебя бы акцептировали. Но ты не стал. Вы все отступаете.
    Я хотела одеть и джинсы, и все ради тебя, и теперь я это делаю сама, уже без тебя. Но ты хотел все быстро, за один день, тогда как я пришла к этому позже. Но все же, я дала тебе согласие и на это, сначала не на джинсы, а просто на элегантные брюки. На следующий же день ты совершил это предательство. Знаешь, я вижу, что ты бываешь в сети, ты никак не можешь быть счастлив с кем-то одной, потому что тебе нужны многие, и так и будет всегда. Это обман, что другая будет счастлива с тобой. Ты поживешь с ней так же неделю, а потом ты будешь искать новых знакомств, и новых «подруг». Твоя жена через 14 лет общей жизни, имея общих детей, не смогла жить с тобой, а тебя не устраивала ее «ревнивость». А это была не ревнивость, а нормальное чувство самоуважения женщины. Потому что помимо подарков, красивых слов и общей постели нормальная женщина только тогда чувствует себя уважаемой, когда к ней проявляют верность. А ты и правда на это не способен. Сколько у меня было любви к тебе, столько и презрения.
     Ты ищешь сейчас себе не мусульманку, чтобы твои покровители были удовлетворены, ты говоришь ей слова любви, как говорил и мне, обещаешь ей свой развод с женой и жилье, дорогие подарки, как было и со мной. А в чем состояло мое «мусульманство», ты так и не смог бы мне сказать, и не смог бы сказать никогда, потому что я не дала бы тебе этого знать. Для тебя это заключалось только в моих словах. Словах, за которые судят, и от которых я не могу отступить, хоть ты и твои покровители стали бы меня пытать. Не важно, что бы это было, - было бы другое – я бы и от другого так же не отступила. Зачем ты меня призывал стать “pentito”? Дело было не в религии. Ты ничего не знаешь об Исламе. Ни из Ислама, ни из иудаизма не переходят в христианство. От того, где находятся, как бы плохо это не соблюдали, никогда не отходят. Я даже соглашалась врать ради тебя многое для света и для твоего успокоения, но только не официально перейти. Я буду всю жизнь тебя проклинать за то, что ты это потребовал.
    Другие будут несчастными со мной, потому что в отношении них у меня не будет больше ничего святого. Как поступили со мной, это сидит во мне, и не уйдет, пока не выльется на кого-нибудь другого. Месть за месть, а кому – для меня без разницы. Это закон нажатия пружины в одном месте, а разжатия – в другом. Часто, к сожалению, именно так и происходит, потому что нельзя войти в одну и ту же реку дважды, и отомстить нельзя в одинаковой мере. Но в другой мере, все же, можно.
     Я страдаю. Ты был здесь три часа назад. Ты не знаешь больше ни мой другой ник, ни мой другой телефон, ничего. А мсн-адрес ты стер, потому что ты сам не захотел им пользоваться. И я написала тебе хорощее проклятие. Проклятие, заставляющее почувствовать и мою слабость, и мою силу.
     Моя слабость в том, что ты продолжаешь жить в моем сердце, когда ты уже, может быть, не помнишь обо мне. В том, что я вернулась к тебе два раза после ссоры, сжигая перед этим почти все мосты. А теперь я сожгла все мосты, но только после того, как ты сжег его, этот единственный мост, который между нами был. Ты сжег главный мост, и поэтому я сожгла остальные.
    Мне очень плохо, ведь я думаю только о тебе, вспоминаю только тебя. Ничто, ни поездки, ни таблетки, ни несчастья, ни даже трагедии не дали мне забыть тебя, и отдалить из моего сердца. Когда ты заканчиваешь любить, я продолжаю любить, и в этом моя мука.”


                ---
 
События, мысли, чувства, ассоциации в этом произведении являются частью вымышленного дискурса.
(Примечание автора).