Пока без названия

Хватит. Ну сколько можно?. Всё, надо завязывать с гламуром и тусовками.
Все эти закрытые фенозепамовые вечеринки с многочисленными чилаутами, заполненными сонными телами.
Треки продиджи, с лирическим, нежным вокалом. Тусовщики -эти вялые сомнамбулы, с модными подушками и пледами от известных кутюрье. Надоело. Так всю жизнь проспишь.
Я вышел из клуба и зажмурился от яркого света. Поморщился и воткнул в опухшую физиономию темные очки. Душки скрипнули, но выдержали. Зевнув, потрогал подбородок. За время сонного марафона отросла приличная щетина.
Лениво попрощавшись с охранниками и фейсером, я поплелся на трамвайную остановку. Там уже торчала парочка девиц.
Вроде бы я видел их сегодня в клубе, они лежали на соседнем диване с парнем и по очереди прикладывались к опиумной трубке. Девицы пытались уехать куда-то на север рублей за 250, но непреклонные водители трамваев не желали работать себе в убыток и с грохотом продолжали движение. Пошарив по карманам, я обнаружил мятую пятисотку и смело тормознул подьезжавший агрегат. Южный акцент водителя прогундосил о согласии с ценой и маршрутом и мы покатили по раздолбаным рельсам.
Под монотонный бубнеж водителя, я благополучно задремал.
Снился мне клуб, скоропостижно оставленный мной совсем недавно. Приглушённый свет, дым от трубок опиумных курильщиков и огромная репродукция фресок Сикстинской капеллы, флорентийца Ботичелли. Я полулежал на диване и рассматривал искушение Пророка и очищение прокаженного.
Немного подавшись корпусом назад, я потянулся, отчего на моей груди, где-то слева, образовался небольшой проем с рваными неровными краями. Медленно погрузив туда руку, я осторожно достал свое сердце, которое валялось там как в птичьем гнезде. Тихонько сжал его в ладони и немного подышал на упругую глянцевую поверхность. Затем, пошарив взглядом вокруг, увидел керамическую вазу и бросил сердце туда. Оно лежало там неподвижно, а потом стенки начали покрываться инеем.
Я встал и стал застегивать рубашку. Рана затягивалась и перед самым смыканием краев проема, внутрь залетел мотылек. И откуда он только взялся в этом беспросветном дыму?
Мимо меня протопала молодая девушка, одетая в вельветовый сарафан, длинною в пол по последней моде. Мощные, простроченные швы перетягивали не менее мощное, откормленное тело. Она что-то жевала на ходу. Ох уж эти девицы, на всё готовы, что бы приблизиться к мировым стандартам моды. Толстушки со страниц глянцевых журналов, заставляли юных модниц изнурять себя поеданием сладостей и питаться пять раз за день. Их не могли остановить даже случаи, когда на модных показах одежды, под моделями проваливался подиум.
Мелодичный, плавный минор группы "Наив" начинал раздражать. Порывшись в карманах, я достал два барабанных кольта Python 357, вставил оба ствола в ушные раковины и одновременно нажал на курки. Когда пули сошлись точно в центре и расплющились одна об другую, мелодия умолкла.
- Алё!! Парень, просыпайся, приехали.
Приехали, так приехали. В мой двор рельсы не были проложены и я потопал пешком, перепрыгивая через провалы в асфальте и обходя мутные лужи.

Во дворе, несмотря на раннее утро, играла детвора. В огромной песочнице ими был построен город, в котором распологался гарнизон солдатиков. На штурм города шли модельки бронетехники и группы солдатиков противника.
Я присел на борт скамейки, стрельнул у малышей папиросу, закурил и стал наблюдать за происходящим на поле боя.
— Дядя, а ты… ты убивал живых людей?
— Да. Но они от этого быстро становились мёртвыми.
Цепочки маленьких танков и бронемашин входили в осажденную крепость. На песочных стенах висел клочок бумаги с надписью "эй ребята, добро пожаловать в ад". Оловянные и пластиковые бойцы безмолвно погибали с обоих сторон. Один из мальчишек по имени Арби, отстригал головы солдатикам противника.
Докурив, я закопал окурок в песок и перешагнул бортик песочницы. Споткнулся об арматуру, торчавшую из куска бетона и упал, выронив от неожиданности автомат. Повезло, в ту же секунду пули выбили кирпичную крошку из стены над моей головой. Сорвав, висящую на шее, бесполезную каску, я снял рожок, патронов было больше половины. Прополз немного назад, и пошарив рукой в цынковом ящике, нашел пару зарядов для подствольника. Засунул их за отворот грязного бушлата и приподнял голову, осматриваясь. Улица была загромождена искореженной техникой. Горела броня, горели здания, горели трупы погибших. Позади моего укрытия появилась бронированная десантная машина. ДШК стрелял, реагируя на вспышки автоматов противника. Растолкав подбитую технику, бронемашина сделала рывок вперед и начала разворот. Тут же на другой стороне улицы, из проема подьезда противоположного дома, выскочил человек. Гранотомет на его плече, огрызнулся залпом и машина подскочила на месте. Повалил дым.
Из люка горящей техники выскакивали солдаты экипажа. Из БМД вылезли только трое.
Четвертый был тяжело ранен и решил прикрывать отход остальных. Воспользовавшись неожиданной огневой поддержкой, я вскочил и пригибаясь побежал за бойцами из экипажа. Я откуда-то знал, что оставшийся стрелок, будет продолжать вести огонь поразительно долго. Горящая машина десанта будет обстрелена еще несколько раз и умолкнет, когда боец погибнет от полученных ожогов. Обгорелый труп запечатают в цинк и отправят домой. А в ответ на прошение матери и ходотайство однополчан о присвоении звания героя, будет получен отказ.
Я добежал вместе с десантниками до бетонного завала, где укрылись и вели огонь несколько бойцов. Я почти успел прыгнуть за спасительный завал, но залп "шмеля" - десантного штурмового огнемета, не дал мне этого сделать. Грохот взрыва. Жар. Сцена, достойная армагедона - несколько горящих на лету птиц, падали на землю и еще продолжали трепыхаться огненными клубками.
Наверное они крии-иичаа-али от боли. Но я этого не слышал. Я лежал на груде кирпича и из моих ушей текла кровь.

Пройдя от песочницы до подьезда, я остановился, роясь в карманах куртки в поисках ключей. Ключи нашлись, но брелок - стальной, пузатый, индийский слоненок, пропал. Это был мой талисман. Однажды зимой, в новогоднюю ночь, маленький, кареглазый ангелочек отодвинул облако в сторону и протянул мне его, смущенно улыбаясь. Вот почему я попал под залп огнемета - удача покинула меня.
Говорят, что перед смертью, перед глазами человека пролетает вся его жизнь.
Наверное я умирал в том горящем городе, когда валялся со сломанным позвоночником на груде кирпичей. Я видел себя ребенком. Я бежал по грунтовой, лесной дороге, сжимая в руках небольшой бумажный пакет. В пакете лежали две булки и нескольколько кусков сахара рафинада.
Это всё, что я взял с собой, убегая из дома. Складной нож с жутко тугой пружиной, я попросил наточить своего соседа заранее. Давно стемнело, но я продолжал бежать. И на всем белом свете не было человека счастливее и свободнее чем я.
Сколько же мне было тогда? Лет шесть - семь наверное.
А вот мне уже лет 9-10. Мы играем. Очередной показ фильма "Стрелы Робин Гуда" вызвал волну довольно жестких игр, в которых мы сражались деревянными "мечами". Мы делились на охотников и тех, на кого охотятся. Охотниками были более взрослые пацаны, ну а нам доставалась роль добычи. Обычно мы проигрывали и наши мечи - палки с полиэтиленовыми крышками вместо гард, ритуально переламывались победителями.
Как-то раз, мы особенно сильно наполучали в боях. Пальцы правых рук были лиловыми от синяков и изодраны в кровь. Синяков хватало и на остальных частях тела. Охотники стояли на небольшом пригорке, а мы на склоне внизу. Наша унылая группа уже была на грани ухода по домам.
Не знаю, что тогда на меня нашло. Я снял грязную, мокрую от пота футболку и намотал на кулак. Взял свой "меч". Так и пальцы будут защищены от попаданий вражеских палок и скользить ладонь не будет.
- Если они охотники, то мы волки.
- Голодные, злобные волки.
- Они - псы, им лаять и вилять хвостом.
- А мы- волки, нам рычать и выть
Говоря это, я пошел в сторону пригорка. Странное у меня тогда было состояние. Обида, злость и решимость шагнувшего с крыши.
- Мы голодные волки, продолжал твердить я.
И услышал шаги за спиной. Они шли, так же, как и я, сняв футболки и рубахи. Потом вдруг кто-то из наших завыл. Потом еще один и вот мы уже завывали всей толпой. С шага мы перешли на бег. Зрелище конечно было еще то. Толпа полуголых мальчишек с палками в руках и безумием на лицах, со свистом и воем несутся по пустырю.
Среди охотников, кто-то из первых рядов начал пятиться назад. Строй дрогнул и стоило одному дернуться назад, как они все побежали. Они убегали от нас!!!!
Мы ловили охотников. И даже после того, как противник пропускал два положенных удара и считался убитым, еще несколько "мечей" втыкались в его тело.
Признаюсь честно, били мы излишне сильно и нас конечно обещали назавтра убить, повесить и предлагали больше вообще не выходить из дома, но наш кураж уже было не остановить. Это был вечер нашей безумной победы. Наконец-то и нам довелось сломать вражеский клинок и сохранить свой.
Повторить такую атаку нам больше не довелось. Но даже став постарше, в моменты страха или нерешительности, вдруг кто нибудь начинал тихонько подвывать и мы улыбались, завывая в ответ. Страх исчезал и казалось, что тебе всё под силу.

Зайдя в квартиру, я направился к холодильнику. На ходу пнул домового, но тот увернулся и шмыгнул за холодильник.
Мне так и не удалось с ним договориться и в квартире регулярно пропадали вилки, ложки и разные мелочи. В морозилке нашлись верные пельмени. Перекусив, я направился под душ, смывать с себя грязь и сонливость.
На следующий день, по пути на работу, я зашел в храм Иуды Искариота. Это был самый большой и богатый храм в городе.
Еще бы. Иуда единственный, кто поддержал Пророка в его решении взойти на трон Рима. Одиннадцать предателей и один праведник. Стены и потолок храма были украшены фресками со сценами пути Пророка. Они  располагались справа налево в хронологическом порядке. Первыми шли фрески со сценами расправы Царя Ирода над Сыном Божьим. Далее следовал фрагмент со сценой просветления Пророка и так до момента, когда он побеждает римских легионеров, ведущих его на казнь. Последней, финальной сценой была фреска с коронованием Пророка, где рядом с ним стоял верный Иуда, а в стороне уходили одиннадцать апостолов, предавшие мессию.
Я купил несколько свечей и жертвенную летучую мышь. Свечи поставил иконе сестры Пророка, сложил руки лодочкой на груди и произнес молитву.
-О сестра, о Страж входа врат священных к пути богов, дай мне силы и мудрости, чтобы постичь мудрость Пророка и ступить на его путь, дай мне солнечных дней, подобных львам, дай мне не сойти с однажды выбранного пути, о великая богиня, не оставь меня, дай мне лицезреть Твой пресветлый лик в поднебесной выси!
Затем, я отнес летучую мышь жрецам храма. Два угрюмых свяшенника взяли жертву. Один из них взял животное за крылья и растянул над жертвенником. Я опустился на колени. Второй жрец достал серебряную вилку - священный символ, точную копию той самой вилки, которой пользовался Пророк на открытой обедне.
Жрецы синхронно начали читать на распев молитву, при этом строя на два голоса.
- И увидел я: сломана седьмая печать,и звучит над миром ангельская труба Исрафила,и стальной  мост Чинвад превратился в лезвие бритвы, и Визареш собирает души павших войнов, и конь бледный, и на нем всадник , которому имя "смерть"; и ад следует за ним; и дана ему власть над четвертою частью земли - умерщвлять мечом и голодом, и мором и зверями земными.
Финальной точкой молитвы стал удар жреца, которым он пригвоздил летучую мышь к жертвеннику.
Кровь, стекавшая по желобам, капала мне на голову.
Закончив с делами духовными, я уже почти собрался заняться делами насущными, но меня остановил первосвященник храма и по совместительству мой брат, Игорь.
- Благословите, святой отец
Игорь поморщился.
- Ты уже получил благословение у жертвенного столба. А вот исповедовал бы я тебя с радостью.
- Я не верю в очистительную силу исповеди, ты же знаешь.
Игорь заулыбался в предвкушении спора.
- Конечно знаю. "Церковь Господа разгневанного" отрицает исповедь, как впрочем и многие другие догмы.
Мне совсем не хотелось в очередной раз спорить с братом на тему моей религиозной конфессии. Тем более, что её обьявили ересью и запретили в любых проявлениях.
- Угу.... а вы, мышек мучаете - противопоставил я свой хилый аргумент.
- Жертвы необходимы. Не ты ли, только что смывал со своего лица кровь?
- Необходимы.... я усмехнулся - Это верно
- Денис, я не понимаю, чему ты ухмыляешься? "Церковь Господа разгневанного", с её обрядами и традициями, более жестока и ориентирована на борьбу и насилие.
- Насилие... И от кого я это слышу? Уж не от участника ли войны между некими горными народами? Не форма ли десантника штурмового батальена, пылится и пропитывается нафталином у тебя в шкафу?
- "И даже убивший дюжину, после расскаяния будет прощен Мной" -смиренно промямлил мой братик.
- Глупый спор, Игорек.  Хочешь я расскажу тебе одну историю про насилие?
Игорь протянул мне папиросу с травкой, которая была легализирована для священнослужителей и закурил сам.
- Ну так вот. Рассказал мне её один мой приятель - Андрей Переседов.


Гранатовый сок стекает по губам.
Чека лежит в моей ладони.
Я всё съем сам, оставив вам
Лишь лужу крови на бетоне.

                (А. Переседов)

-Да! Да, мой сладкий!! - кричал я, избивая его сахарным мешком!.
4 кг сахара! 4 кг, и все приходятся на его хрупкие плечи, ноги, грудь. Иногда даже приходят ему в голову; но редко, я стараюсь все же поберечь ее, и так пустая.
4 кг сахара!
На большее у меня денег не было. А он подошел и спросил: "Эй ты, есть сига?" - и тут же, без паузы - "А мелочь?!"
Чертов тупой гопник! В три часа дня, посреди людной улицы, в 30 градусную жару! Есть ли деньги?! Очень жаль, что нет. Все ушли на сахар.
Он понял ответ по моим глазам и уже начал было замахиваться... но...
Моя нога как в тесто провалилась ему в живот, просто ушла. (ну где же пресс?!...) Я даже на миг испугался, что она там и останется. Он чуть-чуть пролетел и упал. Согнулся, схватился за живот и сморщился. Я сделал два быстрых шага [один по его лодыжке (в ней что-то хрустнуло)],вознес пакет с четырьмя упаковками сахара над головой и... опустил на него, на тщедушное, чахнущее с каждым днем от выпитого и выкуренного тело. Потом еще... и еще... после второго удара я стал кричать...
Он уже почти не дергался. Один пакет порвался и сахар просыпался на него. Ссыпался с худых рук на асфальт и образовывал микробарханы. Прилипал к выступившей на теле крови. Блестящими кристалликами покрыл потную майку.
Я опустился на колени и склонился над ним. Он с ужасом смотрел на меня. Глаза вылезали из орбит.
"Из-за тебя один пакет порвался"- прошептал я и растянутым движением слизал сахар над его правой бровью.
В этот момент по его телу прошла дрожь, его начало трясти, а на глаза стали наворачиваться слезы.
Я поднялся, развернулся, взял мешок с сахаром и пошел домой.
Думаю, я травмировал его не только физически...

Игорь пытался сдерживать улыбку, но выходило у него не очень.
- Всё бы тебе шутить и дурачиться. А что за приятель? Я не знаю его?
- Игорек, да я и сам его не знаю. Обычный парень. Наводчик боевой машины десанта. Виноват я перед ним.
Игорь глубуко затянулся. - Да, я помню ту историю, я понял.
- Ну вот, приходил он как-то ко мне. Говорил, мол глупо винить себя. Говорил, что и сделать-то я ничего не мог. Вид наверно у меня был невеселый, вот он и рассказал эту историю....
- Рад был с тобой поболтать, святой отец. Мирские дела требуют моего непосредственного присутствия - Я показал телефон с кучей пропущенных звонков.
- Рад был увидеть тебя в храме Пророка, не смотря на то, что ты так и носишь символ "Господа разгневанного"
Игорь протянул руку, прощаясь.
- Мне он ближе Господа равнодушного - Я пожал протянутую руку, потушил папиросу и пошел к воротам храмовой ограды.
Как обычно, мы остались при своих мнениях, одинаково недовольные друг - другом.

Закончил работу я поздно. На улице было-бы уже темно, не случись проживать мне в столице державы, летние ночи которой отличались исключительной белизной. В этот период года в город сьезжались многочисленные туристы со всего мира. Гостей из Европейского союза Халифатов у нас всегда хватало. Норманы Балтийской лужи тоже были мне не в новинку. Но сейчас на улицах можно было встретить и кучерявых нубийцев и их соседей - туарегов и надменных американских вождей в разноцветных, ярких нарядах и с неизменным пером в прическе. В прическе перо, во рту гамбургер, а на поясе бутылочка со священным напитком. Делают они его из опилок какого-то реликтового дерева, то-ли "сокисола", то-ли "кислолока", не помню. Их северные соседи решили не отставать и прямо на лесопилках оперативно запустили линии по производству чудного лакомства - смеси кленовых огрызгов с пилорамы и жженого сахара.
Даааа.... Вот бы попробовать.
Прогуливаясь по городу, я задержался на мосту через Неву. Меня заинтересовала фигура человека, который сидел на перилах точно посередине. Молодой светловолосый парень в форменном кителе, но почему-то без погон.
- Привет Ден
- Привет Татарин
Я не сразу его узнал. Мы не виделись лет десять, не меньше. Звали этого белобрысого татарина - Витя Батаев. При первом нашем знакомстве он так лихо махал здоровенным шилом. Повезло, что мы с ним были тогда на одной стороне баррикады.
И хорошо же было, черт возьми, вот так стоять на мосту, курить, болтать ни о чем и вспоминать истории десятилетней давности.
- Ден, а во сколько мосты разводят?
- Да с минуты на минуту начнут. Хочешь разводку посмотреть?
- Не, не хочу.....
Он встал на перила, пошатываясь и балансируя руками.
- Мне пора
В какую-то секунду он поймал равновесие, вытянулся, одернул китель и замер, наклоняясь назад. Отсалютовал он мне уже в падении.
Брызг почти не было, а может мне так показалось с высоты.
- Небо синей скатерти - вот теперь твой дом.
- Самолетом рейсовым прилетай, погреешься – мы ждем…
 - Ндаа.... Что-то часто меня стали посещать, друзья мои убиенные. Вот такой вот год - высокосный.