Глава 2. Красная смерть

"И тут впервые  я  почувствовал  это.  Я  ясно  увидел,  что  эти  люди,
молчаливо шагающие в солнечном блеске,  омертвевшие  от  усталости  и  зноя,
качающиеся и падающие, что это безумные"
Л. Андреев, "Красный смех"


Народы моря говорили: когда ты идешь по улицам Деспотии, покрытым густым слоем пыли и превращающимися в потоки грязи во время климатических катаклизмов, ты ощущаешь магию страны. Ее изрытые каменистые дороги, не выполняющие свою прямую функцию и будто служащие декоративным украшением, ее нарочно неухоженный вид, словно говорящий: здесь не ступала нога человека. Природа скрывалась за всем - начиная с домов и заканчивая ухоженными садами. Жители Деспотии и не замечали того угнетающего фона, который так резко бросался в глаза народам моря. Если дом обрастал травой, это не считалось аномалией - напротив, таким образом вырисовывалась наглядная связь между человеком и природой. Прошлое здесь не отличалось от будущего. Каждый новый день был похож на предыдущий: восход солнца сопровождался коллективной молитвой, а заход - разгулом бродячих кошек. Никого это не смущало, поскольку становилось бытовой нормой - той нормой, которую не возможно было понять иным народам и той нормой, которая улавливалась в каждом звуке местной природы.

Тяжелая беспокойная ночь заволокла вершины гор. Омар шел в сопровождении безразличного чиновника навстречу неизвестному. Каждый подобный путь - от места задержания до правительственного здания - откладывался в памяти на всю жизнь. Уверенный в неминуемой смерти, человек успевал надышаться окружающим миром так, как никогда этого не делал при жизни. Гармония и органика пронизывали его существо, судорожно охватывали. Омар до поры до времени стоически переносил свое бремя: он не ожидал такой внезапной встречи с властью, как и не ожидал вообще потрясений в ближайшем будущем. Профессия писца, в сущности, ограждала человека от политических волнений, давала путевку в спокойное существование, но, как выяснилось на его примере, это происходило не всегда. По пути перед глазами Омара пробежала вся жизнь - но не в боязненном, а в тепло-нежном ключе. Он шел на встречу концу, но не смерти.

Наконец, они пришли к зданию, в котором располагался так называемый совет десяти. Правитель города Санурсат появлялся здесь во время судебных заседаний, когда ему приходилось исполнять роль верховного судьи, и во время коллегиальных совещаний по вопросам войны и мира. В основном же внутри сидели десять самых мудрых и уважаемых жрецов, занимающихся вопросами религии и народного образования.

Взволнованный и явно не выспавшийся Санурсат сел на трон, сделанный из чистого золота. По краям от него - по пять человек в ряду - расселись жрецы, за каменными судебными столами. К правителю подошел один из чиновников и что-то нашептал на ухо, чем, кажется, еще более растревожил его. На лбу Санурсата пролегали царские морщины, он был воплощением серьезности. Всеми своими телодвижениями и мимикой он скорее играл правителя, причем нехотя и из какой-то нужды. Не вооруженным глазом было заметно, что Санурсату достала государственная служба, ее обязанности и беспрестанная служба. Над ним как будто сквозила аура усталости и отчужденности. Впрочем, какие мысли его посещали в этот момент, догадаться было невозможно.

- К вам прибыл Омар! - громко заговорил чиновник, приведшей с собой склонившего голову писца.
- Благодарю. Теперь оставьте нас наедине, - по-царски распорядился Санурсат и оглядел старика Омара, пытаясь по внешности сложить о нем мгновенное впечатление.

Лысина писца выдавала в нем прожженого жизнью старца, видевшего все на этом свете. Седая борода, спадавшая на грудь, говорила о его любви к мудрости. Все же остальное не являлось отличительной особенностью - ничем экстраординарным от рядового жителя он не выделялся. Омар был небольшого роста, как и множество рабов в Деспотии, ходил ссутулившись, чем необыкновенно напоминал ветхих, ни на что негодных стариков, и вызывал своим внешним видом только жалость. Одежда также не пестрила разнообразием: как и большинство людей, он носил на талии набедренную повязку, крепившуюся незаметным, легким ремешком, а на ногах - папирусные сандалии.

- В чем я провинился? - безразлично выдавил из себя Омар.
- Омар, вы слывете величайшем мыслителем нашей земли, так зачем же задаете глупые вопросы? - высокомерно произнес Санурсат, - мы с вами встречаемся впервые, и в этом моя вина, признаю. Мне очень хочется, чтобы вы приняли участие в нашем коллективном обсуждении.
Омар немного поколебался и ответил:
- Так вы не судить меня пригласили?
- О каком суде может идти речь, Омар? - заулыбался правитель, - садитесь, не стойте, вы, вероятно, устали. Может я и вызываю страх у своих подчиненных, но ведь не смертельный!
- Зачем тогда я нужен вам?
- Омар, в ваших словах сияют нотки подозрения. Не тревожьтесь так, мне не в чем вас обвинять. Мы хотим предложить вам сотрудничество. Наша страна в затруднительном положении, о чем я вам расскажу чуть позже, и мы хотели бы прежде всего добиться народной консолидации. А страх разъединяет, не правда ли?
- Порой страх и объединяет...
- Пожалуй, только тогда, когда есть очевидный враг, - улыбнулся Санурсат - но сейчас иное дело.
- Я слушаю вас, - покорно сказал Омар и скрестил руки на груди.
Санурсат, обернувшись в сторону одного из жрецов, дал ему понять, что пришла очередь говорить младшим по рангу.
- Омар, мы в тяжелом положении, - начал жрец, - страну охватывает неизвестное нам заболевание. Каждый день умирают десятки, сотни человек. Но пока это находится под строгим секретом. Мы не должны распространять эти сведения...
- Умирают сотни человек? - удивился Омар.
- Омар, вы слышите? Только это между нами. Сведения не должны проникнуть за стены нашего здания.
- Если вы хотите заставить меня молчать, то я замолчу.
- Мы не хотим вас заставлять молчать, не поймите превратно. Просто как и каждый государственный секрет, он обязан храниться в тайне.
- Даже если речь идет о человеческих смертях?
- Даже если она идет о них. Поймите, Омар, в этом деле необходимо быть осторожным, иначе...
- Иначе что?
- Иначе мы можем получить волнения в городе.
Омару нечего было возразить, но и соглашаться ему решительно не хотелось.
- Давайте вернемся к сути дела, - встрял Санурсат, не довольный происходящим, - Омар, если вам что-то не нравится, вы можете возвращаться домой. Но помните, что все сказанное здесь, вы немедленно забудете. Не вольно, так насильно. Но если же вы хотите принести пользу народу, то лучше выслушайте до конца наше предложение. Все равно терять нечего. Раз уж вы попали к нам, то смиритесь со своей участью. Пути к отступлению у вас, к сожалению, нет.
- Так что вы от меня хотите?
- Вы, как человек, изучающий нашу многовековую историю, знающий обо всех счастьях и несчастьях, происходивших в отдаленном прошлом, можете нам подсказать как справиться с тем, что мы получили на сегодняшний день, - разъясним жрец.
- Я охотно помогу, но введите меня в курс дела: что сейчас происходит-то?
- Это красная смерь...
- Что?
Жрец вытер пот со лба и продолжил:
- Мы так прозвали болезнь, которая настигла нашу страну. Нам очень мало о ней известно, можно даже сказать - ничего. Без вашей помощи мы не разберемся.
- Хорошо. В чем она проявляется?
- Во всем! - привстал Санурсат, - в лицемерии, во лжи, в притворстве, в заговорах...
- О каких заговорах идет речь?
- О политических, - продолжил жрец, - вы не представляете с чем мы имеем дело. Эта болезнь, всепоглощающая и всеохватывающая, коренится не в теле человека, а в его сознании.
- Я не понимаю.
- Вирус влияет на все. Кто-то сходит с ума и начинает бесчинствовать, кто-то смертельно заражается и в муках доживает последние дни, а кто-то, чье сознание слабо и восприимчиво, перестает подчиняться властям.
- Что вы имеете в виду?
- Слухи, Омар, они распространяют слухи о болезни и тем самым сеют страх. А ведь вы, как мудрец, прекрасно понимаете с чего начинается болезнь..
- Просветите-ка.
Жрец облокотился на судебный стол, за которым молча восседали остальные участники обсуждения, и медленно, размеренно проговорил:
- С веры в болезнь. Распространяя слух о болезни, они ее как бы переносят. Вы понимаете?
- Да, но разве они больны при этом?
- Знаете, Омар, как отличить больного от здорового? - обличительно посмотрел в глаза Омару неугомонный жрец, - больной каждую секунду задумывается над своим здоровьем, а здоровый - нет.

Ответить на это Омару было нечего. Он не понимал, почему вызвали именно его, а не врача, не до конца понимал суть болезни, которая не принимала хоть сколько-нибудь осмысленных границ. Для чего его, человека, обремененного культурной службой, позвали сюда, на встречу с главным лицом в городе? В голове Омара в течение нескольких минут пробежала сотня различных мыслей: и что его обманывают, и что его хотят втянуть в какую-то политическую интригу, сделать пешкой в чужой игре, выставить на посмешище. Но ничто так не удивляло, как мысль о том, что его встреча с Санурсатом - первая в его жизни - носила, откровенно говоря, бессмысленный характер. В жизни Омара было лишь два случая, которые могли привести его к правителю. Однажды, когда разгорелось очередное дело о предательстве страны, связанное с одним популярным в Деспотии художником, к Омару хотели обратиться за помощью. Вся суть происходившего заключалась в том, что художник якобы выполнил заказ какого-то иностранца, нарисовал нечто для его страны, за что и был привлечен к ответственности. Помиловать его могли лишь в одном случае: если бы все знатные люди дружно выступили в его защиту. Разумеется, Омар, как один из прославленных мудрецов, в этот список попадал. Однако до него очередь даже не дошла: уже с самого начала кампании по травле художника от него отказались его друзья. Уж чего было говорить о тех, кто его не знал? Так, первая возможная встреча с Санурсатом у Омара не состоялась. Вторая попытка встречи была связана с нашумевшей историей о споре двух мудрецов. Один из них утверждал, что культура Деспотии не может томиться в узких границах и обязана распространяться по другим землям. Другой же, консервативно настроенный, с пеной у рта доказывал обратное. Судьей в этом вопросе решил стать Санурсат, как главный вершитель всех споров с стране. Не пытаясь встать на одну из сторон, он занимал промежуточную позицию, хотя и склонялся к устоявшемуся консервативному мнению. Тогда ему в голову пришла идея пригласить компетентного знатока культуры, и он послал чиновника за Омаром. Впрочем, даже встреча чиновника с крупным писцом так и не состоялась - по дороге в храм того ограбили бандиты и отобрали все свитки с государственными приказами. Но это никак не повлияло на исход спора - в результате Санурсат самостоятельно принял решение, что конфликт должен быть приостановлен и перенесен на другой день. В общем и целом, мудрое решение, если бы не один факт - на следующей же день мудреца, выступавшего за освоение новых культурных земель, нашли мертвым. Случай ли вторгся в его судьбу или чье-либо намерение - так выяснить и не удалось. Одно лишь было ясно: все, что хотела скрыть власть, оставалось в глубочайшем секрете. Поэтому насчет красной смерти можно было не беспокоиться - если Санурсат пожелал, чтобы о ней никто, кроме избранных не знал, значит так оно и случится.

- Омар, так вы принимаете наши условия? - перебил рассуждения Санурсат.
- Скажите, что вы от меня хотите. Я с радостью сделаю все, что от меня требуется. Но только затем оставьте меня в покое. Мне безразлично все, что связано с политикой, но мне не безразлично то, что связанно с моим народом.
- Омар, посмотри мне в глаза, они не врут, - лукаво поморщился правитель, - Неужели ты думаешь, что мы хотим тебя обмануть? Ты один из самых уважаемых людей в стране, поэтому пригласили тебя. Нам любопытно твое мнение - что ты предлагаешь делать?
- Если бы я знал, что делать, был бы я простым писцом?
- Именно поэтому ты великий писец, - привстал Санурсат, - не смущайся жрецов, не робей, тебя здесь никто не тронет. Даю тебе свое слово.

Слово правителя, как и всякое слово в Деспотии, почиталось особенно. Оно значил многое: люди не только верили в его магические свойства во время заклинаний или молитв, но и считали, что любое другое слово - даже обыкновенное приветствие на улице - несло за собой дух жизни. Только в Деспотии можно было на него положиться, так как в противном случае, при нарушении, человек считался проклятым. Это было больше, чем обещание, это был религиозный обряд, контракт с богами. Поэтому после данного Санурсатом слова, разумеется, все сомнения Омара мгновенно рассеялись, и он почувствовал себя в безопасности.

- Хорошо, введите меня в курс дела, - серьезно заговорил Омар.

Теперь стало ясно для всех - диалог можно вести открыто и без лишних слов. Санурсат кивком головы дал знать жрецу, что тот может начинать свой рассказ. Омар присел, удобно пристроившись возле судебного стола, и стал внимательно вслушиваться, впрочем, не без доли иронии. Оказалось, что красная смерть, о которой ведал жрец, - не что иное, как массовый психоз, не имеющий свою предысторию и рациональное объяснение. Версии было две. Одной из них придерживался правитель - он считал, что впервые зараза попала в Деспотию с севера, во время перевозки рабов. Это была какая-то болезнь, вызывавшая головокружение, тошноту и роковым образом отправляла на встречу со смертью. Вероятно, по этой причине основном районом заражения стал север - самые бедные его поселения. По официальным подсчетам, сделанными государственными чиновниками, более трети этих территорий подверглись атаке неизвестного вируса. Но болезнь развивалась и захватывала все новые и новые пространства. Так, зараженными участками уже считались и центральные части страны, а также часть юга. Второй точки зрения придерживались жрецы. Они считали, что красная смерть - это не столько физические смерти, сколько духовные. Поскольку на севере, где свирепствовал вирус, возникли непредвиденные народные волнения, то было принято решения их подавить. Однако, как показали дальнейшие события, общественный гнев только усилился. Люди одновременно отчаянно боролись с властью и с всеохватывающей заразой. Доходило даже до того, что в своем буйстве, они проклинали самого Верховного правителя, самого чистого и незапятнанного, сына бога солнца. Разумеется, это не могло вызвать реакции со стороны властей - все те, кто выступал с нападками на царскую власть, признавались зараженными «красной смертью». Да, именно тогда вошел в обиход этот термин. «Красной» смерть стала и потому, что подавление волнений сопровождалось кровопролитными схватками, самыми беспощадными за всю историю. Эта смерть проникала повсюду - и в дома простых жителей, и в головы вполне образованных людей. Проблему необходимо было решать немедленно. Во-первых, чтобы опередить болезнь, все государственные институты перешли в режим быстрого реагирования. С самыми влиятельными в стране людьми разговаривали персонально, привлекали к сотрудничеству. Во-вторых, были перекрыты все допустимые источники информации - дескать, о болезни не должен знать никто. А, в-третьих, что вызывало огромные споры и в самой верхушке власти, стали вести борьбу с инакомыслием в принципе. Любой простой житель Деспотии попадал под подозрение, если жил рядом с зараженным районом или являлся чьим-нибудь родственником. Иными словами, под подозрение попадали практически все. Грех становился не только приобретенным, но и врожденным. В какой-то момент система начала работать: замолчали все без исключения. Однако, при этом, все обо всем прекрасно догадывались, и молчание служило скорее не утаиванием правды, а дружным смирением перед всепоглощающей катастрофой.

После завершения речи жреца все замолчали в надежде на весомый ответ Омара, но тот пребывал в оцепенении. Он впервые за свою жизнь столкнулся с двоемыслием - когда думали об одном, а говорили совершенно противоположное. Это было не только в традиции его немногочисленного окружения, но и в традиции всей страны. Ситуация безусловно пугала. Устои рушились. Мораль отступала. Впрочем, когда речь идет о глобальном катаклизме, рассыпается все без исключения перед лицом безграничного страха.

- Правитель, скажи, я должен молчать? Я замолчу. Я должен как-то помогать? Я помогу. Но мне не ясно чего вы добиваетесь, - сказал Омар, разведя руками, - Мне не понятно, что эта за болезнь и каковы ее симптомы. Из ваших слов явствует только то, что она словно заложена в нашу природу. Словно стала частью бытия. Если сначала она еще имела вид настоящей болезни, то теперь она, очевидно, ассоциируется с нападками на власть. Я правильно вас понимаю? То есть тот, кто сражается за свою жизнь, за свою судьбу, борется за личное здоровье, априори может считаться вами больным? Исключительно на том основании, что он наслышан... нет, встретился лицом к лицо с самой красной смертью. Или я ошибаюсь?
- Все так! - грозно ответил Санурсат.
- А разве есть выход в таком случае? - изумился Омар.
- Мы пришли на эту землю не для того, чтобы констатировать безвыходность, а для того, чтобы искать свет даже там, где нет его источника.

От Омара ждали многого и прежде всего согласия сотрудничать. Через некоторое время и сам Омар понял зачем его позвали - им, в сущности, и не нужны были никакие советы, потому что их не мог дать никто, как и не нужны бутафорские консультации, результатом которых становилась лишь трата бесценного времени. Власть требовала от Омара преклонения. Она словно говорила: если ты на ее стороне, жди привилегий, если же нет, то болезнь в скором времени доберется и до тебя. Но это не было сознательной акцией властей. На самом деле они сами не знали что делать в сложившейся катастрофичной ситуации. Действия были оправданны, но спонтанны. Прагматика пропитывалась нервозностью и улетучивалась, как бесцветный пар, неизбежно исчезающий в атмосфере. Никто не понимал, что происходит. Чиновники судорожно искали внутренних врагов, а правители областей - изменников. В какой-то момент уже и исчезла грань между той болезнью, которая пришла с севера, и той, которая олицетворяла непослушание. Красная смерть наступала по всем фронтам, и защититься от нее не представлялось возможным.

Не желая хранить длительное молчание, писец ответил:
- Я на все согласен. На любые условия. Только отпустите меня. Мне нужно закончить перевод.
- Славно! - воскликнул Санурсат, - Отрадно, что вы на нашей стороне. Тогда остается одна просьба. Если вдруг вы встретите нарушителя порядка, если внезапно натолкнетесь на больного, дайте нам знать. Это очень важно.
- Хорошо, выполню любую вашу просьбу.
- Омар, это не просьба, это приказ, - улыбнулся правитель, - Хорошо, идите.... Да! И последний вопрос: а что вы переводите?
- Что перевожу? Да так... Древний миф о камне.
- А, слышал-слышал. Разве о нем еще не все известно?
- Ровно столько же, сколько и о красной смерти... - подвел итог Омар и удалился.

Утомленный Санурсат проводил почтенного гостя равнодушным взглядом и призадумался. Писцы никогда не вызывали у него лишних опасений - они жили своей тихой жизнью, никогда не высказывались по общественным проблемам и полностью посвящали себя науке. Впрочем, некоторые из них все-таки могли угрожать властной системе различным образом - будь то недоверие к верхушке или отступление от норм общественного общежития. Невзирая на то, что встреча Санурсата с Омаром произошла впервые и не при самых благоприятных обстоятельствах, правитель доверял уважаемому писцу также, как своим мыслям. Он не мог даже усомниться в том, что Омар способен солгать. Причина была проста. В Деспотии считалось, что знания делают человека нравственнее и воспитаннее. Чем больше читаешь, тем больше приумножаешь моральных качеств в себе, говорили жрецы. Санурсат, как никто другой, понимал с кем он имеет дело и поэтому пригласил Омара к себе. Он нужен был ему как союзник в надвигающейся войне, как то звено, которое ни при каких обстоятельствах не отколется. Омар, сам того не ведая, подписал договор, который обязывал его не только пассивно молчать, но активно - не выдавая главных государственных секретов, будучи при этом в курсе.

Главный жрец встал из-за стола и без какой-либо театральности подошел к правителю - время для театральности прошло несколько минут назад. Он посмотрел в глаза Санурсату и увидел в них абсолютное безразличие к обсуждаемой теме. Да, быть может, красная смерть волновала его, но исключительно в силу служебных обязанностей. Санурсат устал, в его жизни происходило нечто, что могло обойти по значению все остальное. Он напрягался время от времени, хмурил брови, лениво покачивал головой, но делал это не по причине озабоченности чем-то государственным. Видимо, его тревожило и нечто личное, то, что он скрывал ото всех.

- Правитель, - обратился к нему жрец, - что мы будем делать дальше?
Глаза Санурсата затосковали, а лоб окаменел.
- А что вы хотите делать? - сухо спросил он.
- Больные... Как с ними-то быть?
- Спасать, конечно, спасать... - привстав с трона, пробормотал Санурсат, - Разберитесь далее без меня, я сегодня плохо спал, пойду отдохну.

Не ожидавшие подобного исхода, жрецы красноречиво посмотрели на своего правителя и недовольно зашуршали. Это происходило не в первый раз. Головные боли, физическая слабость, регулярные недосыпания стали повседневностью Санурсата. В самом начале своего правления, когда он был молод и здоров, его ничто не занимало больше, чем государственная служба. Но со временем все кардинально поменялось: Санурсат стал чаще болеть и наплевательски относится к поручениям. Сначала его халатность раздражала - никто из жрецов не мог одобрить такого поведения, - а затем, после появления слуха о красной смерти, стала и пугать. А что если и сам правитель заражен? Что если его недуг начнет развиваться? Жрецы не понимали как вести себя в сложившихся условиях. С одной стороны, нужно было узнать точный диагноз - ведь если он действительно болен, то нужно либо его немедленно вылечить, либо изолировать от окружающих. Но тут-то всплывала и вторая сторона проблемы - как это осуществить? Как подойти к правителю с таким подозрительным вопросом? Ответа не было. Большинство жрецов уповало, что и сам Санурсат когда-нибудь догадается об этом, но время шло, а он безмолвствовал.

Между тем, Санурсат возвратился во дворец, который служил ему и родным домом и местом, где рождались указы. Роскошество дворца и живописность его ковров уже и не бросались в глаза правителю, по всей видимости, отягощенного не только своей физической немощностью, но и злой тоской. Оставшись один на один со своей совестью, он почему-то вспомнил об Омаре, который в этот день его так сильно впечатлил. Писцу он и доверял, и симпатизировал и даже видел в нем братскую душу. При встрече с властью он, казалось, вел себя непринужденно и легко, точно разговаривая в кругу своей семьи. Конечно, Санурсат понимал, что Омар робел - без этого не обходилась ни одна встреча с городской верхушкой, - но делал это достойно, вселяя тем самым большое уважение. Эта встреча была первой, но отнюдь не последней, и если бы даже в ближайшем будущем не появились причины для их встречи, городской правитель их непременно бы выдумал.

Кружил теплый ветер. Ночь подходила к концу, и солнце вот-вот собиралось выйти из-за горизонта. На улицах было пустынно, и только время от времени попадались на глаза охранители общественного порядка, не спавшие по ночам. Но обыкновенно не спали не только они. Деспотия являлась одной из немногих стран, в которых ночью жизнь не затихала. Она, конечно, заканчивалась в своей развлекательной функции, но засыпали тем не менее не все. На ночь зажигались факелы, освящавшие дороги, здания, площади, поэтому безбоязненно прогуливаться было вполне вероятно. Делали это единицы, только те, кто обладал свободным временем, - например, художники, черпавшие в природе силы для искусства. Однако сегодняшняя ночь выделялась чем-то особенным. По дороге в храмовую библиотеку Омару не встретилось ни единого человека. Все они, словно расчистили ему путь, чтобы не мешать интимным рассуждениям. Писец, довольный уличной тишиной, раздумывал о том, что ему сообщили. Ему казалось, что истерия по поводу красной смерти была напрасной. Что все это - очередная выходка властей, сражавшихся за упрочнение своего влияния. Он до конца не мог осмыслить основного положения: как так сталось, что красная смерть прибывает как будто в двух состояниях - в виде болезни физической и в виде болезни духовной? Это простая выдумка или реальное положение дел, с которыми серьезно считается власть? Омара изумило, что именно его отправили на встречу с правителем, человека пусть и заслуженного, но никогда нигде публично не мелькавшего. Строгая и уединенная жизнь Омара была образцовой для государства, но и незаметной. С этой секунды он догадывался, что впредь все будет по-другому: и спокойно жить ему не дадут, и не оставят в покое в случае конфликта, связанного с ним лично, и, вероятно, привлекут в каким-нибудь операциям, которые чуть позже перед ним озвучат. Встреча с властью не доставляла ему особенного удовольствия, ровно как и не вызывала профессионального интереса - ведь получилось все, как с иностранным историком: Омару был интересен исторический контекст, его собеседнику - политический. Опять его ввязывали во что-то нехорошее и грязное, куда он никогда не стремился, но от чего он уже был не в силах убежать. Что ж, с этим приходилось считаться.

Не успев дойти до библиотеки, Омар внезапно наткнулся на выбежавшего откуда не возьмись Нехмета. Пустынные улицы, которые так ласкали глаз писца, на поверку оказались отнюдь не пустынными – во всяком случае на подходе к рабочему месту. Нехмет не мог заснуть после чудовищного случая, произошедшего с его учителем. Когда власти насильно уводили человека, - о чем прекрасно знал Нехмет, как и любой житель Деспотии, - то это приводило к печальным последствиям. Но надежды ученика не умирали до последней капли и последнего лучика солнца. И вот с наступлением утра он все-таки дождался Омара, и, не сдержавшись от восторга, набросился вопреки всем правилам на своего любимого учителя.

- С вами все в порядке? Учитель, они ничего не сделали дурного? – торжествовал Нехмет.
- Нет, сынок, все хорошо. Ты почему еще не спишь? – набросился он на своего сына.
- Я не мог заснуть! Я беспокоился, тревожился за вас! Не обессудьте… - огорченно вымолвил Нехмет, точно обидевшись на упрек учителя.

Омар посмотрел на сына – впервые за долгое время не как на ученика или человека, стоявшего ниже его в жизненной иерархии, а как на равного себе, как на брата. В это мгновение он почувствовал то, что испытывали древние, о которых он читал самые прелюбопытные вещи: например, об их братстве. Не малое количество трактатов было посвящено тому, что человек создан богами добрым и творит зло по своему неведению. Омару не были близки эти идеи – вернее, близки были теоретически, но практически он с ними не соглашался. Опыт его окружения говорил об обратном, невзирая на то, что государственная идеология упорно гнула линию по возрождению этой древней традиции. Но когда Нехмет, ученик, выполнявший поручения по долгу, вдруг испугался за его жизнь по любви, Омару моментально вспомнилось все то, что он читал о братстве. Ясная, отчетливая мысль пробежала в его голове, созревшая именно в кризисный момент его жизни: братство на деле проявляется там, где появляется страх. Ведь когда над людьми нависает немыслимая угроза, когда непомерный ужас охватывает население, сплоченность увеличивается в несколько раз. Висевшая на волоске жизнь Омара подарила ему доказательства существования некого единства, о котором говорили повсеместно. Сейчас он почувствовал себя частичкой единой семьи, но потом он мог и почувствовать себя частью человечества в целом. Однако до этого осознания время еще не пришло.

- Учитель, так что же произошло?
- Я не могу тебе все рассказать. Это тайна, и я поклялся ее не разглашать.
- Но хотя бы в общих чертах! Должен же я хоть что-то знать! Я ведь не успокоюсь! Молчание только накалит мое любопытство.
- Какой же ты неугомонный, Нехмет. Может поэтому я решил взять тебя к себе на работу? – Омар улыбнулся, - Меня вызывали по государственному делу. Они почему-то посчитали, что я могу быть им полезен в этом…
- Вы же мудрый!
- Мудрость здесь, по всей видимости, совсем не причем. Скорее всего, им нужна моя поддержка. Или как сказать… уверенность в том, что я не пойду против них.
- А по какой же причине вы можете против них пойти?
- Вот и мне не ясно. Вероятно, это веская причина, раз они так беспокоятся. Но я так до конца ее и не узнал. Как и собственно проблему. Впрочем, время разберется во всем. Думается мне, этим диалогом все не ограничиться. Как и смерти…
- Какие смерти? – поймал Нехмет учителя на оговорке.
Омар встрепенулся и быстро взял себя в руки:
- А так… Просто предчувствую неладное. Боюсь, нашу страну ждет непредвиденное будущее. Панически боюсь.
- Это только предчувствие или на то есть основания? – продолжал докапываться до истины юркий ученик.
- Какой же ты все-таки приставучий! – по-дружески посмотрел Омар на собеседника, - а ты видишь в этом различие? Предчувствие от чувства отделяется неуловимым мгновением. Порой даже не замечаешь, как первое стало последним, настолько стремительно пробегает момент. Так что пойдем спать, пока мое предчувствие усталости не переросло во что-то мучительно отягощающее.
- Пойдемте, учитель!

Но в эту ночь Омар уже уснуть не мог, как и не мог забыть того, что заставило его так сильно волноваться. Нужно было немедленно что-то делать, забить свою голову другими мыслями – значительными или менее значительными, малыми или большими. Он вспомнил про древнюю рукопись, над которой он довольно долго работал. Миф о камне. Вот она – мечта любого человека! Уединение, смирение гордыни, уход от тревог. Омару вдруг в мыслях захотелось туда, в эти древние времена, о которых повествовал миф, туда, где вершились золотые судьбы мира. Но, увы, пока он пребывал во временах бронзовых, если не сказать – железных. Героем он себя никогда не ощущал и о ските даже не помышлял. Нет, думал он, чтобы уйти, отречься от мира, необходима невообразимая сила воли, которой я не обладаю. Во всяком случае, на текущий момент. Как знать, быть может когда-нибудь я смогу дорасти до полусвятого состояния, а пока остается только тешить себя надеждами. Спокойствие, мне нужно только оно. Но оно никак не наступало, особенно в виду последних событий.

На следующий день Омар проснулся очень поздно. Он не помнил, когда заснул, как и не помнил конец предыдущего дня. Однако все, что сохранилось в его памяти – это сон. Непритязательный и легкий, как перья птиц, и феноменально поэтичный, как их пенье. Омару приснился дом, находившийся где-то в пустыне, в тех местах, куда никогда не ступала нога человека. Во сне он будто стал отшельником, посвящающим себя целиком службе и вере. Но со временем к нему откуда-то потянулись люди – сначала из любопытства, а затем из совершенно иных соображений: мол, он способен вылечить, предсказать будущее и даже оживить из мертвых. Все эти сказки делали из него идола, встраивали в существующую иерархию богов, что до поры до времени не нравилось Омару. Но затем он с этим положением свыкся или «смирился», как ему самому хотелось верить. Вот в таком состоянии Омар встретил события сна, с небольшой предысторией, рассказанной кратко, но прошедшей для него мгновенно. Он вышел из своего ветхого домика, сделанного из кедровой древесины, и встретил очередную гостью. Она выглядела неказисто и ничем примечательным не выделялась.

- Что тебе, заблудшая душа? – спросил он ее.
- Я пришла спросить…
- Хотите узнать будущее?
- Нет.
- Может быть что-то о вашем любимом?
- Нет.
- О вере?
- Не совсем.
- Так о чем же? – озадачился Омар.
- О вас.
- И что же во мне такого интересного?
- Во что вы сами верите?
Омар нахмурился, подумав о том, что к нему наведалась очередная сумасшедшая особа, и твердо ответил:
- Я верю в то, что необходимо вести праведную жизнь.
- А уверены ли вы, что ваша жизнь праведна?
- Что за странный вопрос?
- Может ли быть жизнь праведной, когда вы не нашли для себя бога?
- Что за вздор? Зачем выбирать кого-то из них, когда все хороши!
- Но ведь в конечном счете доверять можно одному.
- Так почему же не себе?
- Потому что вы и сами не уверены, стоит ли это делать…

Омара разговор задел за живое, заиграл на струнах его трепетной души. Он впервые задумался над тем, над чем задумываться никогда не хотел. Или просто не мог. Вопрос «так ли надо поступать?» переродился в более сложную конструкцию: «а почему так ли надо поступать?» Тут ему почудилось, что возле его домика собрались тысячи подобных странной незнакомке и все вопрошали о его праведности. Он вспомнил одну мудрость: если человек заговорил о проблеме, значит она уже существует. Но он не мог понять ее корни, стараясь найти в толпе и разглядеть контуры.

- Исцели! – крикнул один.
- Спаси! – воскликнул другой.
- Подай! – взмолился третий.

Вглядевшись в серую и безликую толпу, он отступился на несколько шагов назад и осененно заговорил:

- Братья! Не взыщите с меня того, чего у меня нет. Оставьте, уйдите! Ищите то, что вам нужно глубоко в себе. Не требуйте с других, когда можете сами заполучить это. Я же, идя на поводу ваших чаяний, сам впадаю во грех, ибо потакаю народному заблуждению. Праведности может достигнуть каждый самостоятельно, в разговоре с самим собой, от меня же не требуйте лишнего.

Пораженный своей внезапной красноречивостью, Омар сразу не понял, что только что высказал народу. Наступило молчание. И чем больше молчал народ, тем сильнее утверждался в правоте своих слов Омар.

Когда писец проснулся, он вновь вспомнил шаг за шагом все перипетии сна. С одной стороны, он отражал его внутренний мир – искусственную отстраненность, дистанцированность от всех процессов, а, с другой, изрекал что-то новое, и это что-то было религиозного содержания. Впрочем, всецело уразуметь увиденное пока не представлялось возможным. Его рассуждения неожиданно перебил стук в дверь. На удивление это был не Нехмет, с которым ему приходилось регулярно общаться, а некто Увар, дальний родственник, явившийся по важному делу. И появление Увара не предвещало никаких благих последствий. Предстояло еще больше окунуться в пучину общественных страданий, еще сильнее вовлечься в то, что чудовищно ему претило. Впрочем, деваться ему было некуда – когда болезнь сваливается на всю страну, только глупец может считать, что его эта напасть обойдет стороной.