Стальное сердце

- Не годен ты!

Старушка виновато улыбнулась. Для Влада это прозвучало как приговор.

- Нет, ты плохого не думай! – вдруг засуетилась Евдокия, словно подметив, какая тень накрыла лицо парня, гордившегося своей вечной невозмутимостью – сила-то в тебе есть! Много той силы! Да не та она! Вот смотри…

Знахарка села на лавку и уже ровнее продолжила:
- Лихоманку «тетушкой» звать надо, да из тела гнать уговорами да посулами, она и выйдет. А ты к Митьке подошел, посмотрел, топором ему в изголовье кровати как двинул! Да еще сказал: «чтоб тебя больше не видел!» Так было?

- Так – мрачно подтвердил Влад, уже заведомо зная, что чем бы он не оправдывался, спор не имеет смысла, - но ведь и лихоманка прошла! Легкие застуженные на следующий день прочистило.

- От твоего «заговора» – внезапно хихикнула знахарка – не то, что лихоманка, Митька больной чуть не выбежал! Лечил-то ты, хоть и верно, да по-своему! А такое лечение не всякий раз сгодится. Да и чуешь ты плохо… Не хватай ты свои стекляшки! Зрение тут не при чем, хотя и оно помеха: за месяц трав нужных меньше принес, чем я за час! Ты мира живого не чувствуешь…

Она вздохнула.

- Вернее, людей, да их боль – чувствуешь. Но боится тебя мир. Знает, что ты, хоть и мрачный, да не злой, а все едино – боится. Не страхом исходит, а показываться тебе не торопится. Тебе богом иное положено.

 Влад молча поднялся. Целый месяц напрасной жизни. Еще через неделю только можно будет уезжать. И всю эту неделю остается только рвать себе душу за бестолковость. А раньше уехать не получится: хатка у Евдокии разваливалась основательно, и, хотя за месяц он почти полностью подлатал ее, оставались еще многие мелочи, которых не стоило так бросать. Ведь, в конце концов, не сельские алкаши же помогать старушке станут. Хотя при недугах бегают как рысак по весне.

Впрочем, работа сделала свое дело, и уже через час, проводя кабель по стене, Влад счел, что поездка была не столь уж бессмысленной. В конце концов – месяц на природе, свежем воздухе, при физическом труде (сказать по чести, именно он взял на себя все хозяйство знахарки, не желая жить нахлебником при море работы), вдали от семейных забот, от гребанного автосервиса, где приходилось за свою зарплату толстосумам чуть ли не языками вылизывать глушители с их «бэх»… И, что самое важно, знахарка сумела поправить больное сердце. Нынешняя медицина ведь – три месяца занимай очереди, покупай талоны и направления, метайся по врачам, сдавай непонятные анализы, чтобы услышать многозначительное «здоров» с тонким намеком на то, что бесплатного лечения не существует. А платное лечение – того хуже: пока клиент платежеспособен, врач будет тянуть с лечением до последнего гроша. Хотя, Влада к Евдокии привело не столько сердце, сколько гордость. Бабка хорошо знахарила и к ней многие рвались в ученики: от шарлатанов и психопатов, до распиаренных экстрасенсов. Особенно лезли какие-то истеричные дамочки, которых затронула мода на потустороннее или до визга в заднице хотели научиться присушкам (для мужиков и карьеры) и порчам (для конкуренток, начальства и мужей). Последние наивно считали, что их желание (почему-то вкупе со стереотипом именно ЖЕНЩИНЫ-колдуньи) и возможность слышать голоса после второй бутылки ликера дают им какие-то преимущества и лучшие рекомендации. Что же, парочку таких Влад за этот месяц лично спустил с крыльца. Не без удовольствия кстати. В последнем случае полез было бычара-муж разбираться, но натолкнувшись на вилы и уточнение, что закопанных здесь обычно не ищут, передумал и, отъезжая, пообещал подогнать братву. Впрочем, не пригнал: видимо справедливо рассудил, что поднимать бригаду из-за бабского каприза – авторитетом не быть.
Но это дела недавних дней, а тогда Влад пришел на понте. Язычник и потомок колдуньи, работник, знающий, что такое добывать деньги пОтом, семейный человек, а не прожигатель бабла. Уж он-то, по собственному мнению, точно должен был стать преемником Евдокии. А вышло вот оно как. Евдокия тогда ему не отказала. Но и обещать ничего не обещала. Просто-напросто взялась выхаживать больное сердце и помогать с давно посаженным зрением. Сердце теперь не тревожило, глаза, хоть и перестали болеть, но еще не вернули прежнюю остроту зрения… А вот с учением не заладилось. Сила-то была. Толи от бабки, толи от языческой веры… А вот мастерство не давалось. Да и многое из узнанного не поворачивалась рука воплощать. Как в тот раз, когда надо было улещать грызущую человека болезнь. Что же, скоро в город. Надо будет хоть постараться самому кого присмотреть, да бабке отправить в помощники да ученики, а то и сама живет не богато, да и силу передать некому… А приедет какой бычара и начнет права качать, али Волкабак проведает про Евдокию, да заглянет…
При воспоминании о Волкабаке, лицо Влада перекосила злоба. Вечно пьный жирный дурак, напяливший на себя бабский воротник и шатающийся по всем мероприятиям с толпой собутыльников, дабы своим присутствием «освятить» тот или иной обряд, да поорать прилюдно о засилии жидов, щедро сдобрив речь сортирными терминами. Этот приехал бы сюда всей гопотой да поселился бы у старушки на «правах жречества славянского». На тех же правах обжирали бы ее, да на тех же правах изводили ежедневно, чтобы выведать секреты волошбы, которые один черт не дались бы ушлепкам. Нет, надо точно найти человечка ей в помощь. Да и самому летом с семьей приезжать: и себе радость, да и жене с сыном тоже полезно…
Последний гвоздь был забит звонким хлопком. Оглядев свой нехитрый инструмент, привезенный из города женой специально для помощи по хозяйству, Влад решил заглянуть на старую кузницу: так уж повелось, что, имея маркер, можно расписать все, кроме этого маркера, а имея два маркера, можно расписать вообще все. Вот и сейчас – требовалось вправить инструмент, а голыми руками этого не сделать.

…Заброшенная кузница встретила Влада мертвой тишиной и гулким эхом его собственных шагов, родившихся в ощерившейся пасти горна. А еще запахом. Запахом железной и угольной пыли, остывшего шлака, едва ощутимым ароматом машинного масла. Последнее вызвало недоумение, но, покрутив головой, парень сориентировался: кузница была заброшенной, но во времена колхоза была обставлена и некоторым современным оборудованием: горн имел воздушный поддув на электромоторе, в углу стоял слесарный верстак с тисками и печь для отпуска металлов, а возле наковальни находилось две емкости, из одной как раз и тянуло маслом, видимо, использовавшимся для масляной закалки.

Загнав в ручку молотка расшатавшийся клин тройкой хороших ударов о наковальню, Влад занялся остальным инструментом. При наличии тисков, стола, наковальни и вечной русской помощницы – Такойтоматери, управиться удалось очень быстро. Вот только уходить не хотелось. Влад вспомнил, что еще в городе собирался смастрячить для маленького идольца Перуна настоящий железный меч, но в автосервисе не доходили руки, а дома не было ни материалов, ни нужных условий.

Найдя на полу более или менее подходящую железку, Влад притащил и пару полешек, которые положил в горн. Поддув, разумеется, не работал без электричества, но при должном терпении, получилось раскалить заготовку докрасна и на простой щепе. Потом, дождавшись пока она остынет, Влад зажал ее пассатижами и, положив на наковальню, начал охаживать ее молотком. С первых же ударов, парень довольно отметил, что правильно сделал, проведя предварительный отжиг: хороший металл без термообработки не поддался бы простому ручнику.

Руки довольно быстро вспоминали старые навыки. Плох тот слесарь, который не умеет деталь в пассатижах удержать, да молотком обработать. Вроде и не велика хитрость, а сколько практикантов получало в табло заготовкой, вырвавшейся из неправильного хвата тисков при неправильном ударе. Однако, одно дело, справно слесарить, и совсем другое – ковать. На последнее Влад и не претендовал. Звуки ударов умирали едва рождаясь. Тишина и ветхость кузницы, казалось пожирали их, стремясь вернуть прежнее безмолвие. Скоро маленький бутафорский клинок приобрел сносный вид. Нужно было бы обработать его напильником, но не в этой же кузнице его искать… Все давно растащили. Влад с досадой снова взялся за молоток…

Этих навыков у него не было. Да он и не знал, что такое возможно… Руки точно начинали понимать, что им нужно сделать… Утоньшить края гладящими ударами… Срубить заусеницы или переплющить их на цельную сторону заподлицо…Навести скосы на клинке нанося удары под углом… и самое удивительное – разровнять изрубленную поверхность простыми ударами до зеркально блеска!

Влад отметил одну особенность. Если в первый раз звуки молота гасли едва родившись, то теперь в такт им чуть вибрировали стены…

- Интересно девки пляшут… - протянул парень и собрался было уходить.

Уйти не удалось: нога зацепилась за кучу просыпавшегося из мешка угля и Влад чуть не припечатал лицом косяк. Когда же он наклонился, чтобы посмотреть, не порван ли ботинок, интерес быстро переключился на иное… В угольной куче лежали клещи. Простые, на одну руку. Чуть копнув кучу, Влад нашел и большие, что впору держать лишь двумя руками. Подчиняясь простому любопытству, Влад перерыл весь угол, и понял, что теперь технически разбогател. Каким образом под забытым углем оказались еще и напильники с двумя молотами – думать не хотелось. Можно было лишь винить советскую бесхозяйственность, да посочувствовать, что не сохранилось большого молота – Балды. Впрочем. И того что есть хватило бы на среднего умения кузнеца.

- «Надо будет кабель кинуть, что ли…» - мелькнула ненужная мысль…

…Кое-какой металлический мусор нашелся во дворе кузницы и в самом помещении. Что-то еще можно было переправить. Но пока Влад больше пробовал себя с инструментами и железом, находя новые приемы, а временами и новые маты. Кузница, после капитальной приборки и проветривания приобрела почти домашний вид. От занятий отвлек кашель… Смахнув с очков тыльной стороной ладони металлическую крошку, Влад погладел на вошедшего.

- Ты, значиться, у нас тут теперь куешь? – спросил незнакомый мужичок, и, не дождавшись ответа, продолжил – хорошо. А то я иду, слышу – стучит в кузне кто-то, и дымок идет. А меня как раз третьего дня скоба поломалась. Не перекуешь ли?

- Не кузнец я, дядя – ответил Влад – перековать не смогу, а вот если дашь посмотреть – может новую сделаю из чего…

Работа оказалась плевой. Даже не кузнечной, а слесарной. Просто из железной пластинки пришлось быстро выточить такую же скобку и пробойником прошить в ней отверстия на глаз. Мужик, назвавшийся Артемом, не слушая возражений, положил на слесарный стол полтину. Это было еще пол беды: Артем оказался треплом, каких еще поискать, и на следующий день в кузницу к Владу повалил народ. Кому-то что-то распрямить, кому заплющить… Пробовали сделать заказ, но услыхав, что нет материала и электричества, покачав головой отходили.

Вечером Влад чинил колесо у тачки, благо тут потребен был не кузнец, а гайковерт, когда снова услышал покашливание Артема.

- Ты, того… - помялся мужик – говорил днем, что электричества нет. Я тут к председателю заглянул. Он что сказал… Если кто ковать возьмется, говорит, пусть кует, только за электричество пусть платит.

Он кивнул на молодого человека, которого привел с собой: «вот, племяш мой, электрик. Он тебе завтра со столба кабель проведет. А за плату, ты не сомневайся: ежели что, мы там чего оплатим… Рукастый-то кузнец нам нужон!»

«Влип» - обреченно думал Влад через три дня. Мало того, что ему провели кабель, так еще и приволокли разного лома для будущих перековок. Более того, только вчера к нему прислали паренька на подхват, будто к матерому мастеру. Парень попытался выделываться, но огреб по хлебалу свежевыточенной рукоятью для балды (заготовку Влад нашел в ломе) и больше не повторял ошибок. Новоявленный кузнец ожидал, что придется выслушивать от родни парня за эту воспитательную меру, но те, напротив, оказались еще и благодарны: «помогало» на досуге поразмыслил, почесал больную челюсть и решил, что с кузнецом ссориться – себе дороже, а за работу еще и деньги перепадут, чем и прикончил свое лоботрясничество.

Спал Влад теперь только в кузнице. Он не видел снов, замучанный утренней работой, но каждый день он учился чему-то новому. Ошибки бывали все реже и реже.

Таня не узнала мужа, когда тот высунулся из кузницы, держась за оба косяка.

- Ты, жена, как хочешь, а жить мы здесь будем! – заявил он вместо приветствия. И прежде, чем жена переварила новость добавил:

- Жить у бабки Евдокии будем, она не против, а нам полезно. Все равно в городе хату снимаем.

- А работа? – возразила было Таня

- У меня ее – задом ешь! Кстати, привези мои старые справочники по металлургии: я температур закалки не помню, а скоро пригодятся.

- Ты что? Работу нашел?

- Более того – довольно ухмыльнулся Влад – я сам ее создал. Ничего так по деньгам выходит, да я и навык повышать думаю. Так что книги не забудь привезти. Те самые, мои, по металлургии, по которым я в путяге учился.

- Эй, пацан!!! – внезапно рявкнул он развернувшись - Ты, что, спишь? Если железо в горне остынет, я тебя туда запихну разогревать!

- Извини – он виновато улыбнулся жене – помошничек зафилонил. Ты сейчас к Евдокии иди, а я вечером подойду, как с работой разгребусь…

… С того дня прошло три месяца. Влад стоял после смены в кузнице по  привычке, прибирая рабочее место, вспоминал все события того времени. Жена даже не ломалась: ей, выросшей в далекой деревушке, город никогда особо не нравился, и навыки работы по хозяйству она имела. Именно на ней сейчас возлежала большая часть работы по огороду: Влад не отказывался ковыряться в земле, но толковым огородником он никогда не был. Жили они у Евдокии, благо старая знахарка, соскучившись за годы по новым людям, была только рада тому. С месяц назад они прикупили оборудование для пекарни, и выпечка хлеба стала серьезным подспорьем: в деревушке не было русских печей и обычные «комины» могли только обогревать дома, а хлеб приходилось покупать на далеком рынке. Председатель смотрел на это нововведение косо, но после того, как на него надавили всей деревней, махнул рукой и выделил небольшой сарайчик, который Влад с Таней и приспособили под выпечку и продажу. Хлеб получался быстро сохнущий, но отменный. Таня наловчилась с учения бабки Евдоши выпекать даже узорные караваи, которые на любых праздниках были желанны.
Сын тоже мало огорчался. Сверстников, конечно было очень мало: люди предпочитали, повзрослев, уезжать в город, ближе к карьере и астме. Потому детей привозили в основном на каникулы и праздники. Впрочем, остальное время он либо был под присмотром одиноких стариков, чьи внуки давно выросли, либо сам гордо шнырял по окрестностям. Влад поначалу опасался за него, зная, что тут есть змеи, но увидев один раз, как сын что-то прошептал и бурая гадюка торопливо уползла из под ног, бояться перестал: Евдокия, видимо, научила ребенка некоторым своим заговорам.
Вовка, данный в помощники, заматерел. Уважением у сверстников он стал пользоваться достаточно давно, но уважать его Влад начал только после того, как тот поленом выбил за дверь кузницы местного дебошира, а на гневное «чего во взрослые разговоры лезешь», обиженно заявил: «а чего он в нашей кузнице, как у себя дома?!» Именно тогда Влад и стал его уважать. Не за поступок, а за то, что работа для бывшего раздолбая стала чем-то очень важным, за что стоит радеть.
Влад все работал в кузнице. За эти месяцы он значительно повысил навыки, и единственное в чем не стал бы состязаться с профессионалами, так это в изготовлении булата и работе гидравлическим молотом. Кузница не была стабильно доходным местом, и потому иногда Влад помогал трактористам в починке их «коней». Не то, чтобы он сильно в этом смыслил, но прошлая работа в автосервисе позволяла быть ценным помощником. Однако, даже в выходные дни Влад бывал в кузнице. Даже не по нужде – для дома что-то сковать, а просто для души…
Часто, с подначки знахарки, к нему несли хворых детей, с просьбой перековать их на здоровых. Влад не отказывал. Он тушил горн и трижды на руках проносил ребенка над его тлеющими углями. Потом он ковал что-то для той семьи – иголку, которой шили бы ребенку одежду, гвоздик, который вбивали в изголовье кроватки, ножницы для кройки пеленок… Евдокия его тому не учила. Он сам помнил те традиции славян, что читал в книгах еще в бытность горожанином. Денег за кузнечную волошбу не брал: с ними могла уйти и вся его сила. Но благодарные матери часто норовили чем-то помочь их семье. А если и не благодарили, Влад не обижался: доброе дело награды стоит, но никогда ее не требует. Иначе добрым быть перестанет.

… Стук в дверь прервал размышления. Влад подошел, удивляясь, что жена не стала дожидаться его дома, и открыл дверь… Это была не Таня… Незнакомка стояла в легком городском платье, почти сливавшемся с сумерками и на туфлях-шпильках, столь нелепых для местности. Чуть приглядевшись, Влад заметил, что туфли ничуть не сбиты и не запачканы. Вот тут-то стало страшно…

- Загостился ты тут. – сказала незнакомка.

- Ничего, что я здесь, вообще-то,  живу? – ощерился Влад, больше для храбрости.

- Ты здесь не живешь – незнакомка невероятным образом покачивалась с каблука на носок, что вообще выходило за грань понимания, при толщине тех самых каблуков.

- Ты здесь не живешь. Ты загостился. Эта деревушка лет через двадцать вымрет. Ты останешься единственным стариком в ней. Брошенным и забытым. Ты думаешь, что сын решит остаться тут, когда в городе столько всего? Ты помнишь, как некогда жена ушла в город, бросив, забыв свое село? Пошли!

Ее тон стал приказным. Это дало Владу еще немного храбрости: он терпеть не мог, чтобы ему кто-то приказывал. Особенно – в его кузнице.
- А меня в городе кто-то заждался?

- Да – женщина, кажется была неуязвима для ехидства – тебя ждет твоя работа. Тебя ждет твое жилье. Тебя ждет твой город.

Работа – бесконечный мутный поток, слитый из интриг, вымаливания, лебезятничества, унижения и бесполезной траты сил, направленной на чужую роскошь. Жилье – непрерывная череда квартир с соседями, доживающими свой век в бесконечных пьянках, разборках и воровстве. Город – набор домов из пыли, между которыми течет смог, называемый по ошибке воздухом, стоящие на углах проститутки и лежащие у стен бомжи, вопли зомбоящиков, неоновая реклама увеселительных заведений с их синтетической радостью…

- И ТЫ ТУДА ВЕРНЕШЬСЯ! -  даже не приказала, а констатировала очевидное гостья.

С рыком Влад толкнул дверь и захлопнул ее перед лицом говорившей

- Хрен я вам туда вернусь!

И вот тут проснулась старая болезнь… Сердце истошно заколотилось о ребра, точно стараясь вырваться из груди. Подкосились ноги. Воздух будто ушел из легких. В такт пульсу, тощее тело швыряло по кузнице из стороны в сторону.

- И ТЫ ТУДА ВЕРНЕШЬСЯ!

Влад нащупал молот и клещи. На наковальне остался неубранный днем кусок металла. Влад еще раздумывал тогда – выкинуть в перековку или еще сгодится. Теперь уже не раздумывая, он зажал его клещами и стучал ручником. Попадал по куску, по клещам, по наковальне… Безо всякой цели. Так ползет умирающее тело, которому никак не верится в свою смерть, даже если в нее поверил разум…
Резким толчком боль отпустила. Влад, задыхаясь, но уже дыша, упал рядом с наковальней. В руку ему упало изделие. Маленькое стальное сердце. Кузнец дрожащими руками поднес его к глазам, желая рассмотреть поближе, а потом сильно сжал в кулаке…

… Открыв глаза, Влад с удивлением отметил, что чувствует себя вполне нормально. Попытался отыскать маленькое сердечко, но его не оказалось ни на полу, ни в одежде.

- Приснилось, что-ли?

Не было даже той усталости сердечной мышцы, которая всегда оставалась после приступов по нескольку дней. Однако руки гудели, как будто лупили по наковальне со всей дури в течении часа.

- Значит волошба…

Влад понял, что впервые в жизни сковал не просто здоровье, а смог, подобно древним легендарным кузнецам, сковать собственную судьбу. Вот только одно его беспокоило: не станет ли его новое сердце бесчувственным, стальным до самой своей глубины?

Когда за кузнецом захлопнулась дверь, луна осветила через окно металлические завитушки на стене, оставшиеся еще от колхозных кузнецов и те послушно сложились в бородатое лицо. Лик ободряюще улыбнулся во след Владу.