Хрусталь и шампанское

     “...И уверен, я выгляжу очень и очень глупо. Знаю, что может быть через два с лишним месяца наших встреч, я не могу так говорить. Просто не имею на то права. Но всё таки я вновь и вновь произнесу это. Я не могу без тебя. Я не знаю куда деваться, что делать?  Где бы я ни был, твоё лицо передо мною. Оно заполняет меня. Заполняет до краёв и льётся через верх. Я не имею представления, где та грань, через которую я не должен переступать, чтобы не упустить твоё лицо, твою походку, улыбку, глаза, губы! Я схожу с ума, если представляю, что ты не со мной. Может это и грустно осознавать, но это так. Да! Мне почему-то не стыдно в этом признаваться. И я хочу говорить тебе об этом. О том, что ты мне нужна, что не могу без тебя существовать на этой Земле. Что боюсь к тебе прикоснуться, боюсь обидеть и потерять...
             Твои руки! Я люблю смотреть на твои руки. Я помню их, помню до мелочей. Помню даже ту царапинку, не заживающую долгих четыре дня. Знаешь, порою мне кажется, что твои руки, я знаю больше чем глаза. Я так редко в них смотрю. И если наши взгляды встречаются, моё сердце готово выпрыгнуть из груди и покатиться по земле. И если это вдруг случится, пусть оно катится к твоим ногам! И люди, которые увидят это, поймут, что тебя любят. Пусть они это почувствуют от волн исходящих от моего сердца, от этого страшного сердцебиения и сильного чувства вспыхнувшего в середине. Я готов разорвать его, ради твоих глаз и смеха! Я готов взобраться на самую вершину земли и прокричать оттуда, что я тебя люблю! И пусть смеётся весь мир с меня, не верящий в любовь. Я отвечу ему, оттуда, с вершины: ”Нет на земле ничего сильнее и не понятнее чем любовь. И чем больше мы самих себя не понимаем, тем сильнее мы любим... И я люблю! Люди!!!  Вы слышите - я люблю!!! Я полюбил человека, который никогда не был внешним идеалом для меня. Но те ноты, исходящие от моей души при виде этого лица, сильнее нот собственной жизни во мне, сильнее даже чем я сам. Я люблю и хочу чтобы это длилось долго, бесконечно долго. Потому, что никогда ранее я не испытывал этого блаженства, никогда ранее я не хотел быть лучше... И никогда ранее я не хотел так быть самим собой.”
        Вот что я бы им сказал. А если ты меня спросишь, что я скажу тебе, я отвечу: Я люблю тебя, я тебя люблю. Это так мало и так много. И всё-таки я тебя люблю. И за какие-то две минуты после расставания, я успеваю опять сильно соскучиться и хочу вновь видеть тебя. Ты превратилась в мою жизненную необходимость, в какое-то моё второе “я”, с которым я желаю говорить и советоваться.
            Хотя уверен - при встрече я вновь буду бояться дотронуться и взглянуть. Но всё-таки ты знай - я тебя люблю. Не уходи. Будь со мной. Будь со мной всегда, вечно, постоянно и рядом. Ведь я люблю тебя!!!
                Целую, целую, целую...”
            Она аккуратно сложила письмо, вложила листы в конверт и упала на кровать. Наверно уже раз четырнадцатый она перечитывает эти строки и с каждым следующим разом становится обновлённой, готовой к чему-то. К такому чему-то взрослому и существенному. Она это чувствует, это внутри. Оно зажигается как спичка и горит сильно, ярко, со страстью, с переливающимися отблесками всех цветов жизни. Она уверена - она готова. Готова жить, готова создавать и готова быть любимой.
            Резкий толчок руками и она уже на ногах.
“Сколько же мне ещё надо сделать. Скоро отец приедет, надо успеть... А я ещё должна...” 
Она счастливо прикрыла ресницы и  с замиранием сердца, закружилась. Она успеет, всё успеет.
            ...Прозрачные капли медленно скатывались и падали на первые строки. Она смахнула их и улыбнулась. Слёзы и счастье. Счастье со слезами. От счастья слёзы. Как можно в это поверить?!  И как это реально в девичьем возрасте...
            “Милый, дорогой, любимый! Я счастлива от того, что могу тебя так называть. Я сгораю от нетерпения вновь увидеть тебя. Ты мой! Ты мой рыцарь, мой принц, моё блаженство. Не могу налюбоваться порой, надышаться твоим присутствием, насладиться твоими мыслями.
              А ещё я хочу чувствовать твои руки, твои объятия. Твоё сильное
прикосновение. Не бойся. Не бойся меня как в тот бешеный дождь. Ты помнишь?  Дорога. Мы возвращались с пикника. У Джека что-то не ладилось в машине. Ты помнишь? И мы пошли пешком. Помнишь? По дороге, далеко. И тут тучи, стало темно, зябко и пошёл сильный дождь. Ты начал останавливать машины, но они не останавливаясь, проезжали мимо. И мы все промокли. А ты глянул на меня, и тихо сказал:
-Да ты ведь замёрзнешь! 
  И твои руки обняли меня. Они охватили моё тело и заставили дрожать от тебя. Да, да. От тебя. В тот вечер я благодарила Бога за сломанную машину Джека, за пустую дорогу до города, за проливной дождь. И за то, что ты рядом. Я жалась к твоей груди и была счастлива. Знаешь, это наверное мой самый счастливый день в жизни. Было холодно снаружи и тепло в середине. Так хорошо и радостно. И ты меня не боялся. Ты помнишь? Ты укрывал меня от дождя, не думая ни о чём другом. И сейчас мне хочется, чтобы ты  укрыл меня тоже. От жизни худой, от плохих людей, от неудач, от нелюбви. Я хочу любить, хочу чувствовать твою любовь. Хочу!, желаю!, изнемогаю!
Не бойся меня, моей юности, неловкости. Ведь ты научишь меня? Научишь? Научишь для себя, для своих рук, губ, глаз. Я хочу быть твоей скульптурой, твоей картиной, твоим искусством. Я хочу быть твоей, только твоей, навсегда твоей. Ты попробуй меня. Укуси. Укуси  как молодое, кисленькое яблоко. И осыпь его мёдом, мёдом губ своих, и ороши сладкой пыльцой своих глаз, обвей нежными ветвями сильных рук и пей, прошу тебя, пей мой сок. И от тебя, мой милый, он станет вином, хорошим, крепким вином. Но лишь для тебя. И ты будешь пить его и наслаждаться. Я хочу быть твоей.
Ты слышишь - хочу! И я жду тебя. Жду не сегодня, только не сегодня. Жду завтра. Завтра на нашем месте. И желаю быть твоей, стать твоей в эту ночь! Да, любимый, мы будем вместе всю ночь и весь день. Ты хочешь этого? Хочешь? И я  хочу. Хочу быть с тобой, видеть тебя...
            Если бы ты знал, как я благодарна тебе за твою любовь.
Всегда твоя, Лана.”
         
  Она оторвалась от письма и подняла глаза. Ей хотелось его перечитать, сильно хотелось. Но страх, что что-то не понравится, пересилил. Она аккуратно сложила листки, вложила их в конверт и подписала его. Затем достала свою заветную шкатулочку и открыла. В ней было целое состояние. Эти 875 долларов, скопившиеся за последние два года, казались ей баснословно большой суммой. Она их ещё раз пересчитала и отложила из этой суммы двадцать. Немного помедлив, взяла ещё десять.
Нет, она не дождётся до субботнего вечера, нет, это очень долго. Пусть лучше утром. Да, утром будет лучше. Они смогут быть целые сутки вместе.
Господи!  Все двадцать четыре часа! Это счастье!
            Она вновь развернула письмо и дописала:
  “Милый, я жду тебя в субботу, в десять часов утра. Целую, много, много раз.”
И вновь размышления о нём проникли в мечтах. Снова эти мысли разжигали её любовь, мешая сосредоточиться. Отец приедет где-то в восемь, в восемь тридцать. Она встретит отца... И он может...
            Девушка ещё немного подумав, придвинула письмо к себе и перечеркнув слово “десять”, написала “восемь”. Теперь уже окончательно сложила листы и заклеила конверт. Она была уверена, так будет лучше.
Подняв телефон, вызвала такси. Такое письмо нужно отвезти самой и положить в ящик. Нельзя доверять почте. Тем более оно уже не успеет дойти...

  Бодрым шагом он приближался к дому. Вахтенная работа его сильно выматывала, но он знал на что шёл. Ему нужны деньги. Девочка выросла и на следующий год пойдёт в университет. Деньги нужны. И та усталость, всякий раз гнувшая его, была временной. Он это понимал и не любил говорить как многие, что работают тяжело. Он вообще не любил эти разговоры. Усталость можно убрать сном, душем, отдыхом с семьёй. И ему нравилось быть с семьёй. Каждый раз, вот уже на протяжении четырёх лет, по приезду с работы, он забирал дочь и даже не отдохнув, куда-нибудь уезжал на выходные. Они вместе объездили уже все близлежащие уголки провинции. О чём они только не говорили, о чём не спорили, где только не бывали. Его жена и мать девочки, рано их покинула. Однажды, уехав к своей матери, супруга не вернулась. По дороге с аэропорта, на большой скорости в её такси, въехал большой грузовик, гружённый отходами металла. Таксист и мать его дочки, погибли на месте и мгновенно. Водитель трака был пьян, может именно поэтому он только и остался жив. Страховая компания денег не выплатила. Страховки за жизнь, не было. И сколько он не ходил в эту контору, но средства от смерти жены не получил. Контракт был хитро составлен и в нём о смертельном случае  ничего не говорилось. А подавать в суд на богатую страховую компанию, ему не хватило денег. Это было бы всё-равно, что бороться с ветряной мельницей. Да и не нужны ему были эти деньги, хотел справедливости, защитить память любимой и единственной женщины. Водитель самосвала вообще страховки не имел. Вот так и осталась его дочь, в шестилетнем возрасте без мамы. И именно с того дня она повзрослела и благодаря стараниям отца, научилась всему, что только нужно и можно уметь женщине.
А он всё это время боялся одного-единственного. В доме нет взрослой женщины и некому девочку воспитывать в женском, особенном образе и стиле. Но каждый раз он чувствовал, глядя на дочь, что справляется, что получается. И вроде бы будет всё хорошо.
Сразу же убрав куртку в шкаф и поставив в ящик свои рабочие ботинки, он глянул в зеркало. Утренние лучи покрыли пол гостиного хола. В доме было уютно, свежо, чисто.
“Молодец дочь, чистота!” 
Он на цыпочках пробрался в спальню и приоткрыл дверь, боясь разбудить девочку. Кровать была чисто застелена.
            -Лана! - позвал отец, улыбаясь.
“Опять разыгрывает.” 
Дом дышал тишиной и утренним спокойствием. Он тихонько прошёл в ванную и поднёс к губам зубную щётку дочери. Волоски щетины орошили лицо влажностью.
“Странно, куда это она умотала в такую рань?”.
Приняв душ и позавтракав, он прилёг на диван и включил телевизор.  Уверенность, что Лана скоро вернётся, была  стопроцентной и ожидание возле голубого экрана, его вполне устраивало.
            Резко проснувшись, он потёр глаза. 
“Сколько же я проспал?” 
Поднявшись, вышел в гостинную глянуть на часы. Без четверти четыре. “Где же дочь?” 
            -Лана! Лана! -позвал он её ещё раз. По дому раздавались лишь телевизионные звуки.
Умывшись холодной водой, он опять удивился отсутствию дочери и пошёл в её комнату. Порядок оставленный дочкой, заставил слегка успокоиться. Он переложил с места на место её учебники и тетради и не найдя ничего лучшего, побрёл на выход. И только при выходе его глаза увидели на аккуратно заправленной кровати листок. Вначале, крупными буквами было выведено: ”Дорогой папа... “   
Он подошёл, взял лист и присел на кровать. 
            “Дорогой папа!
Ты можешь сделать со мной всё, что угодно. Я твоя дочь и это твоё право.
Поэтому соберись с силами и дочитай до конца. Сегодня я ночевать дома не буду. Не хочу долго объяснять и оправдываться. Это всё ни к чему. Могу сказать только одно - я влюблена. Я люблю юношу и доверяю ему. И эту ночь я желаю подарить этому человеку. С этим чувством я не вправе совладать, я не знаю что со мной, но я не могу без него. Не сомневайся пожалуйста, это искренне и очень серьёзно. Может это и глупо объявлять о том, что я вернусь в родительский дом женщиной, но по другому я не могу. Ты мой отец. И только тебе решать выпроводить из дому или принять меня.
            Хочу сказать - прости! Но это прощение я прошу лишь за то, что не смогла тебя встретить.
              Горячо обнимаю, твоя Лана.”
Четырёх раз ему не хватило, чтобы понять до конца смысл написанных слов. А после пятого, он сел и тупо уставился в телевизор. Мысли терзались в голове колючим  ёршиком, не давая полностью сосредоточиться и взять себя в руки.  Его девочку, такую ещё юную, будут превращать в женщину. Будут трогать это почти семнадцатилетнее тело, ещё не созревшее, доверчивое и стыдливое. Для кого он её растил, для какого-то самодовольного жеребца, для его утех, для его плоти?  Зачем, зачем так жестоко и откровенно? И почему так рано? Ведь она совсем ещё ребёнок. Она до сих пор ведь ещё “барби” одевает.  Когда она выросла, когда успела?  Когда её успели окрутить, посвятить в этот разврат, в эти отравленные сети, в этот зловещий капкан какого-то молодого самца?
И что теперь будет дальше? Что? А если беременность? Аборт? Нет! Нет! Только не это! Это уже слишком. Кто он? Кто? Как узнать? Где искать его? Где искать их!? Обоих! Может ещё успеет он выхватить дочь? Ведь она писала про ночь, а сейчас только четыре. Да! Он успеет. Ведь ещё не ночь.
            Он встал, быстро прошёл в комнату дочери. Открыл ящики в надежде увидеть какие-то записи, бумаги. Но кроме тетрадей и книжек, в ящиках ничего не было. Включил компьютер, просмотрел все файлы, все записки.
Ничего, ровным счётом - ничего. Только занятия, уроки, какие-то стихи, переписка с подругами по электронной почте. И больше ничего.
            Стоп! Он вспомнил. Её заветная шкатулка была сделана в виде книжки и стояла в шкафу с остальными учебниками. Он подошёл и внимательно, переплёт за переплётом начал искать. 
  Да! Вот она! Твёрдый переплёт. Он достал её и открыл. Деньги, заколки, фото мамы, открытки и эмблемы. Всё не то. Он приподнял все бумаги. На самом дне лежал конверт. Конверт пришедший по почте. Без обратного адреса.
Глаза побежали по строкам. Вначале быстро, а затем всё медленнее и медленнее. Он начал читать вдумываясь. Письмо и сам стиль написания, почему-то внушал доверие. Он видел, строки пропитаны искренностью, нежностью.
            Листки опустились. Лёгкая волна стыда прокатилась по всему телу. Стыдно было перед собственным недоверием к дочери, стыдно, что прочитал чужое. Теперь письмо жгло ему руку. Он вложил быстро листы в конверт и положил в шкатулку. На душе стало спокойнее и не так боязливо за собственное чадо.
            Уверенными движениями мужчина приготовил себе простой обед.
Ему нравилось сидеть за столом, за которым всегда сидела его жена, мать девочки. Они часто засиживались с ней до ночи, обсуждая и делясь будничными происшествиями. Теперь он был один.
За все эти неполные десять лет, он так и не нашел женщину. Хотя нередко ловил себя на том, что всё это время искал мать для девочки, а не жену для себя.
Но так ничего и не получилось.
А теперь вот и дочки нет. Ледяное чувство родительского эгоизма начинало постепенно поднимать голову, выдавливая из мужских глаз скупые слёзы.
Он поднял глаза. Есть не хотелось. В голову опять лезли мрачные мысли. Он понимал, ничто не сможет приостановить жизненный круговорот. Одни стареют, их место занимают другие, по-моложе,  по-энергичнее. И дети уходят от родителей, создают свой уют. Он это понимал. Но жестокий, прямой отцовский эгоизм, всё-таки не соглашался.
Как это так?!!! Его девочка, существо выросшее у него на руках, в прямом смысле этого слова - с каким-то другим мужчиной!!! И сейчас, может быть именно сейчас её согревают чужие руки, целуют чужие губы... Кто-то говорит ей на ухо какие-то глупые, слащавые слова. И это всё его, его дочери! Такой милой, такой  нежной, доверчивой. Нет, нет, это невозможно!               
        И опять внутри всё вспыхнуло с новой, яркой силой. Теперь уже раздуваемое чисто родительским эгоизмом. И именно это чувство напрочь забыло письмо, строки, которые только что были прочитаны. От которых веяло искренностью и любовью.
Мужчина зашагал по дому. Большие нервные шаги пересекали гостинную, столовую, коридор - всё что находилось на пути. И самое страшное было то, что этот эгоизм не давал сосредоточиться, успокоится, подумать человеку. Родительские чувства сохранения своего потомства, тянули в обратную сторону.  Это было подобно тому, как птенец вылетел первый раз из гнезда самостоятельно, а мать насильно его загоняет обратно. И уже более не разрешает лететь. Да куда же против Бога, против природы! Это невозможно пересилить. 
Он  криво усмехнулся, преодолевая родительский эгоизм, что зацепился за нужную ему в эту минуту мысль. Присел на диван. Телевизор выключил. Ему на ум пришла давно прочитанная книга. Ещё в далёкой юности. И сейчас это вспомнилось очень хорошо. Он не помнил в точности полноты рассказа, имя писателя, но мог поклясться, что в этом рассказе, девочка, тоже с помощью листка и ручки, сообщает о своём вхождении во взрослую жизнь. Только сообщает матери.  И что мать?
  И мать её понимает. Мужчина ударил себя в лоб.   
“Ну почему? Ну как?.. Ведь можно когда уже вместе... ну это... ну после свадьбы, что ли? А не в семнадцать то лет. Да и тех нет ещё... ”
Он заглянул в свою молодость. У него с женой было другое. Они поженились, когда обоим было уже за двадцать пять. Да и были вместе первый раз после двухмесячного знакомства. А Лана ведь ребёнок совсем. Совсем ещё дитя.
            -Нет, надо идти к жене! Не могу я так! -последние слова вырвались наружу и он сам ужаснулся собственного голоса.
             Солнце уже садилось. Могильные плиты окрасились в мрачные тёмные цвета. На кладбище стояла пугающая тишина. Казалось как специально подстроена под его настроение. Он спокойно подошёл к могиле.
Губы шептали, говорили, разрывая тишину для его собственных ушей. А жена смотрела приятным добрым взглядом с улыбкой на лице. Всё такая же  красивая и молодая.
            -Ну вот вроде бы и всё сказал. Ну что ты посоветуешь? Что? Что мне делать? Как жить? Что говорить ей?.. 
Он замолчал. Опустил глаза в подножье могилы, разглядывая нежно подстриженную траву и каких-то букашек, ползающих вокруг. Из груди вышел вздох. Тяжёлый, с надрывом:
  -О мой Бог!   
Думать уже не было сил. Ноги сами подкосились и тело присело на камень. Мысли, письмо дочери, письмо юноши, его собственные слова к жене – всё сцепившись вместе, кружило холодным, снежным комом в голове. Сколько он так просидел, он не знает...
            -А давно Вас здесь не было.
Мужчина вздрогнул от неожиданно произнесённых слов, поднял глаза. Рядом стояла женщина. Чёрная шляпка, такого же цвета пальто, чёрные колготки и ботинки. Единственно что отличалось, это женская сумка. Она была тёмно коричневая. Но через некоторое время, с наступлением полных сумерек и эта вещь превратится тоже в чёрное. Женщина была уже в возрасте. Высохшее лицо, делало глаза выразительными и большими. Она вообще не имела косметики. Даже губы сливались с общим цветом кожи. И если бы не эти огромные глаза, можно было бы её принять за приведение, у которого вместо лица - белое пятно.
            “Ну и встреча. Прямо одно к одному...” 
Он поднялся, и не глядя на женщину, произнёс:
            -Добрый вечер. Джордж. -он где-то читал, что если представиться в самом начале и очень сухо, официально, то возможно предполагаемый разговор не должен быть долгим. Но женщина на это никак не прореагировала.
            -Я знаю Вас. Десять лет назад, вы хоронили свою жену. -она глянула на могилу. -Красивая женщина. С ней наверно интересно было жить?
Мужчина глянул удивлённо. Ему показалось, что женщина улыбается. Он начал злиться.
”Чего она лезет ко мне? Что ей надо? А может это только кажется?”
Он глубоко вздохнул и начал поправлять перчатки на руках.
            -Извините. Я забыла представиться. Меня зовут Кристина. -она протянула руку. Мужчина пожал её ладонь, с удивлением обнаружив крепкое, приятное давление.
            -Вы меня простите ради Бога, что задаю глупые вопросы. Просто вас здесь давно не было. Кажется уже месяцев восемь? Да?
            -Да. Я перешёл на другую работу. И теперь просто нет возможности.
            -Ясно.
            -Да я и раньше ходил не часто. Раз в месяц, может два. Тяжело здесь почему-то. -мужчина глубоко вздохнул.
            -А мне напротив. Я часто сюда прихожу. Почти каждую неделю.
Поговорю, поделюсь новостями и легче становится.
            -Да-а-а. Вот только если бы ещё отвечали здесь на вопросы... -он виновато глянул на могилу жены, словно извиняясь за то, что сказал.
            -А мне и не нужны ответы. Я уже и так всё знаю. -женщина смотрела своими огромными глазами просто, искренне. Будто они были давно знакомы. Его это слегка задело. И он с тенью недовольства, сразу же ответил:
            -А я вот не могу. Не знаю я ответов, не нашёл ещё...
Он уже хотел было идти, уже даже улыбку подготовил для прощания. Такую дежурную, на все случаи жизни. Но слова, произнесённые женщиной, заставили его остановиться.
            -Так вы ведь спрашиваете у своей жены, а вы спросите душу свою.
Душу, в которой осталась любовь вашей женщины. И тогда поймёте, что я имею в виду.
            -Это уже давно было, уже всего и не вспомнишь...- ему показалось, что он сказал это себе, а не женщине. И что та сила, которая когда-то была в нём, двигала им, сила от памяти о жене, куда-то ушла, испарилась, исчезла. И он её вроде бы потерял. И сейчас уже ничего не знает, ничего не может, ничего не умеет...
            -Вы пришли за советом к ней, да?
            -Да.
  -И что, не знаете что делать?                -Да. Не знаю.
            -Но я помню... тогда на похоронах, вы были с девочкой. Вы потом часто с ней приходили сюда. Это ваша дочь?
            -Да. Это моя дочь.
              -А хотите я Вас научу. Вы посмотрите на дочку внимательно и про себя задайте вопрос, который вас мучает. И тогда ответ прийдёт сам собой. Вам сердце скажет. Сразу. Поверьте мне.
Мужчина сжал кулаки до боли. Сдерживаться не было сил.
            -Да как?! Как я посмотрю на дочь?! Как? Если вопрос, который сидит вот  здесь, - он резко себя ударил в голову, -Именно из-за неё. Как я его задам? ...Она ушла с каким-то... с каким-то... развратником, негодяем... Ушла, оставив лишь бумажку, что эту ночь будет с ним. Понимаете? С ним! А ей ещё семнадцати нет! Она ребёнок. Совсем ребёнок! Вы это понимаете?!!!
            Он резко развернулся в сторону, тяжело дыша. Но странно, после такого повышенного тона, неестественного для этого места, ему стало легче. Мысли перестали путаться. В голове постепенно устанавливался порядок. Он вздохнул. Повернулся к женщине.
            -Извините. Я немного не в себе...   
Женщина стояла и смотрела на него.
            -Извините меня. -ещё раз повторил он.
            -Вы счастливый отец. -тихо она произнесла.
            -Что?
            -Вы счастливый родитель. Ваша дочь уважает вас и считается с вами.
Он повернулся к ней. Ему никак не могло это прийти в голову. Он до сих пор не понимал смысла сказанных слов. Он глупо смотрел на женщину.
Она не спеша подошла к камню, слегка приподняв своё пальто, присела. Положив руки на колени и подняв глаза, тихо произнесла:
            -Если я вам буду говорить о возвышенном, или высказываться всякими теориями - вы меня вряд ли поймёте. И вовсе не потому, что я плохо изъясняюсь или вы плохо слушаете. Нет.  Просто человечество, не понимает теорию жизни, любви... Если хотите. Да мы вообще не умеем любить! Люди, мы.., до сих пор не можем понять, что любовь - одна. Её невозможно разделять на материнскую, отцовскую, мужскую, женскую и прочее. Но это разделять. А вот делить любовь - нужно! Делить между детьми и супругом, между своей семьёй и собственными родителями. Между сёстрами, братьями, друзьями. И делить на всех поровну, никого не ущемляя и не одаривая сверх. Отдавать эти свои частицы и получая их же взамен. На этом построена жизнь. Так было, так есть и так будет. Именно поэтому и существует человеческая, разумная жизнь, которая и держит этот шарик. Я говорю про любовь без эгоизма, без собственнического потребления, с всепрощением и пониманием.
            Так вот, я остановилась на теории. И так довольно. Я просто хочу вам рассказать одну историю, Джордж. Я тоже могу вас так называть?
            -Да, конечно. -мужчина успокоился. Мысли были в порядке, а мозги были напряженны слушать. Они хотели что-то слышать, в своё оправдание, в спасение собственных отцовских, родительских клеток. И он слушал.
            -Замуж я вышла от страстной любви. Я не просто любила его, своего мужа. Я его боготворила. Откуда это у меня, я не имею представления. Может наследственное, может приобретённое - не знаю, не буду что-то утверждать. Это область психологов, а я к ним ходить не люблю.
И прожив со мной четыре года, мой муж оставил меня. Он просто ушёл оставив записку, не зная, что я на втором месяце беременности. Да я это и сама узнала позже, намного позже. Я не искала его. Город был большой, и я просто надеялась встретиться. Но увы, через семь месяцев я родила мальчика, никого так и не встретив. Может униженная своим горем, непониманием, почему он ушёл, а может просто от безъисходности, я обрушила всю свою нежность, заботу, ласку на сына... -она замолчала. Внимательно посмотрела на мужчину и чуть тронув его руку, тихо произнесла:
              -Джордж, я вас прошу, вы дослушайте меня. Вернее просто выслушайте. Я и вам помогу, может возьмёте что-то для себя, да и я наконец-то расскажу хоть кому то свою историю. -она глядела Джорджу  прямо в глаза.
Он смутился её взгляда. Слегка отступил и уголками губ улыбнувшись, ответил:
            -Я слушаю вас, Кристина.
            -Может вам неинтересно?
-Нет, напротив. Я слушаю...
Она отвернула лицо, глаза опять потупились в землю, словно ища чьей-то поддержки. И женщина вновь заговорила тихим, ровным голосом.
            -Рассказывать про то, как я жила со своим мальчиком я не буду. Вернее не буду описывать все эти детские годы. Ни к чему это, да и вам неинтересно будет. Ведь для каждого родителя его ребёнок самый   лучший.
             -Да... это уж точно...-вслух произнёс Джордж, вспомнив дочь. Ему стало не по себе. Он здесь слушает какой-то разговор чужой, может даже выживший из ума женщины, почти уже старухи, а его девочка... там... С кем-то?.. Зачем-то?..
            -Я начну с того, -прервала его мысли женщина, -с чего в сущности и стоит начать.
Когда Питэру было лет четырнадцать, в один день он пришёл избитым. Нет,  это была простая мальчишечья драка. Но это случилось в нашей семье впервые. Я тогда сильно испугалась. За сына, за его здоровье, за будущее мальчика. В голову лезли всякие глупые мысли. И я как и всякая любящая мать, посадила его перед собой и попросила рассказать, что случилось. И Питэр рассказал мне, рассказал всё до мелочей. Он заступился за какого-то мальчика и ему тоже попало. Но не в этом дело. На следующий день я пошла  к родителям одного из мальчиков и поговорила с его отцом, объяснив ему ситуацию. Отцу  мальчика это всё не понравилось и он заверил, что разберётся во всем сам. Уверенная в своём успехе, я вернулась домой, но сыну ничего не сказала. Через день сын пришёл со школы и не говоря мне ни слова, сразу ушёл к себе. Этого раньше не было никогда. Возмущённая таким поведением, я зашла в его комнату. Питэр спокойно сидел за столом.
            -Что случилось? -спросила я.
            -Ничего. -сказал Питэр не отрываясь от бумаг.
            -Почему же ты, не говоришь мне даже “привет”?
Он развернулся. Лицо было серьёзным и спокойным. Но глаза! Это были глаза мужчины. Вы понимаете? Не мальчика - мужчины!
            -Мам, ты ходила к отцу этого Леонардо?
            -Да, а что здесь такого?
            -Ты напрасно это сделала. -ответил он просто и опять углубился в книги.
В тот момент, я впервые в жизни поняла, что переступила какую-то невидимую мне черту, за которой уже следует просто молчание. Тихое, спокойное, без криков и упрёков - но молчание... Недоверие, если хотите... Оно пришло из-за моей любви и начинало забирать у меня моего Питера. Я поняла, что то доверие, те голоса, существовавшие между мной и им, такие невидимые и понятные нам обоим - ушли. Убежали, пропали и уже не вернутся. И в тот момент я ясно осознала свою ошибку. Глупую, которую повторяли сотни, тысячи, миллионы родителей... И всё-таки повторяют.
Я вышла из его комнаты. Мы не разговаривали около двух недель. Для меня это было невыносимо и ужасно. Я думала я сойду с ума. Всячески, я старалась приблизиться к нему. Но Питэр избегал меня. Избегал нарочно и как мне казалось - даже специально, с подростковой злостью и жестокостью.
            Она достала платок и вытерла выступившую слезу, скатившуюся уже до половины щеки. Мельком взглянув в глаза Джорджа, женщина вздохнула.
            -Но постепенно наши отношения наладились. Я старалась не влазить в его дела с друзьями, а он мне больше ничего не рассказывал. И вы знаете,  с каких сторон я не подходила, как не пыталась вывести его на беседу - всё заканчивалось шутками и его собственным смехом. Меня многому научил тот случай, но пожалуй не всему, чему надо было бы.
Я переживала за любую его позднюю задержку, не понимая, что мой Питэр уже вырос. Превратился из цыплёнка во взрослого, семнадцатилетнего парня.
Да, не удивляйтесь, каждая женщина гордится, когда дети вырастают. Но вот когда ребёнок один, без отца, да ещё и противоположного пола - гордость доходит до предела. Порою, я уже тогда, до безумства мечтала о хорошей девушке для моего Питэра. Рисовала её в своей голове. Её покладистый, стыдливый, девичий характер.  Её вопросы ко мне как к старшей и имевшей опыт в жизни, и прочее, прочее, прочее...
         Наверно мои мечты были уж слишком розовые.  Именно поэтому  наверно и случился следующий крах.
            Я его увидела с девушкой. Как она была ужасна!!! Разноцветные волосы, в ушах четыре или пять серёжек, оборванные джинсы, свитер с чужого плеча на три размера больше и ботинки. Эти огромные мужские ботинки армейского образца, времен нашей войны во Вьетнаме! Я еле сдержалась, чтобы не подойти к ним там, прямо в кафе и забрать Питэра. Я чувствовала, она его увлекает, уводит, уносит, завлекая в свои сети... А он?.. А он такой юный и чистый. Воспитанный и учится хорошо, знает много стихов, умеет играть на рояле. А сколько книг перечитал! А какие у него манеры! Хорошие и воспитанные - как и подобает истинному, настоящему мужчине!
И что он в ней нашёл? Что может быть общего? Что? Между этой перекрашенной, принадлежащей какой-то банде девкой и им - моим Питэром.  Огромный гнев, исходящий от меня, кажется разогнал все доброе и хорошее вокруг. И он, именно он, этот гнев, зарождённый как ни странно тоже любовью, эгоистичной, материнской любовью, заставил действовать мои мозги и тело. И я начала действовать! Теперь я уже не желала сама попадаться на глаза моему сыну и предпринимала всё тихо и тайком...
            Она запнулась. Затем с новой, неистовой силой заговорила, глядя куда-то в небо, словно прося прощение.
            -Господи! Да разве может додуматься до такого простой человек! На такие мысли, на такие поступки людей только и может толкать любовь! Эгоистичная, себялюбивая, собственническая, разрушающая всё на своём пути. Но всё-таки любовь! Мужская, женская, материнская, отцовская - какая разница?! Она одна - любовь безрассудная.
            У меня на работе был один молодой мужчина. Жена развелась с ним из-за его донжуанских наклонностей. Он не пропускал ни одной женщины! Для него не существовало ничего, кроме просто женских ног и хороших, круглых   ягодиц. Ради Бога, простите, что так говорю. -она глянула на Джорджа.               
            -Ничего, всё в порядке. Я такую речь слышу каждый день на работе.- Мужчине нравился рассказ Кристины. И больше всего его привлекала её собственная самооценка. Ему было интересно слушать про материнскую любовь. Он находил это тем же самым, что и отцовская.
            -И вот вообразите себе, что я предприняла, -она легонько ударила себя кулачком в висок. -Вызвав на беседу этого мужчину в свой кабинет... Да, как это ни странно, но он был мой подчинённый. Я увидела как он молод. Он был неприлично молод и до возмущения красив. Не знаю, может не стоит так говорить о достоинствах человека, которые в начале жизни есть у всех. Не знаю... Простите эту фразу мне, -она прервалась, опять вздохнула помотав головой,  -Я завела разговор по работе. Спрашивала серьёзно о всяких мелочах, про которые я и так всё знала. Затягивать разговор было моим планом. Мне нужно было только уловить его взгляд на фотографии, которая стояла у меня в офисе.
Да, на ней была девушка, которая встречалась с моим сыном. Я её ненавидела. Всем сердцем, до глубины души.
  ...И разговор не был долгим. Едва он остановил глаза на фото и задержал их на какие-то 2-3 секунды, я сразу же спросила:
            -Нравится девушка?
Мой вопрос застал его врасплох. Он не был готов к такому резкому переходу.
            -Хорошее лицо. -последовал слегка испуганный ответ.
            -Может хотите завести знакомство?
          -Нет, нет! Что вы! Я не о чём таком... даже... не думал...
И вот в этот момент до меня дошло, что это глупость. Большая, огромная
глупость. Но моя материнская искра, заставила достать фотографию, написать на обратной стороне адрес её работы и протянуть ему, пожелав удачи.
Может моя улыбка была не такой, может я вообще ничего не понимала в знакомстве двух молодых людей, но он сразу же наградил меня  вопросом, который и должен был в сущности задать.
            -А откуда вы её знаете? Кто она вам?
Теперь я не была готова. Не знаю даже почему. Он меня заставил растеряться и я выпалила глупейшую фразу:
            -У женщин свои секреты. -и подарила ему улыбку.
Он тоже в ответ улыбнулся и пошёл к выходу.
            -Только не стоит говорить, что её фотография у вас от меня. Не надо вообще упоминать моё имя. -остановили его мои слова уже у двери.
            -Я понимаю.
...Да, иногда боссы пользуются своим служебным положением в той или иной мере. И вот теперь воспользовалась и я. Мне было стыдно, не по себе. Как-то не комфортно в середине. Но мысль о том, что мой мальчик наконец-то будет свободен, была главной и загораживала всё остальное.
            Но радоваться пришлось не долго. Через две-три недели, хотя мне казалось, что протянулись уже столетия, этот “Дон-Жуан” встретил меня прямо на нашей стоянке машин. По-видимому он специально ожидал меня. Его лицо выглядело продрогшим. На улице моросил мелкий, колючий  дождь. Только я отошла от машины, как он сразу же появился передо мной.
            -Я знаю Ваш секрет. -он протягивал руку. На ней лежала фотография.
Я растерялась, уронила ключи, но фото взяла.
            -Извините, ничем помочь не могу. -искренняя, виноватая улыбка появилась на его губах и он развернулся, и побрёл на рабочее место. А я остолбенев, стояла под дождём. Мне казалось, что весь мир против. Даже этот противный, мерзкий  дождь и он не был похож на что-то стоящее. И мой мальчик, мой!..  Опять в её руках...
          Когда я очнулась, у меня появилась куча вопросов к этому Донжуану. Но его искренность, виноватая улыбка вместе с “извините”, так и оставила мои вопросы неразрешёнными.
Я не помню, как я потом жила. Не видя вечерами своего мальчика, чувствуя что он с чужой женщиной, девицей. Разукрашенной до беспредела, которая даже не достойна его. И многое, многое другое бродило в моих мыслях и сердце. Я извела свои нервы, много проплакала, но решение пришло совершенно случайно. И это решение, моё собственное решение и погубило моего Питэра...  Моего мальчика...
Она вытерла выступившие слёзы, замолчала и просидела так минуту, а может и две. Джордж не беспокоил её. Он просто ждал. Тихо, спокойно ждал.
Слёзы остановились. Руки опять легли на колени и губы спокойно заговорили:
-Мы вместе с Питэром покупали продукты. И выходя из магазина, его взгляд приковал красивый мотоцикл. Он отливал блестящими частями и весь светился на солнце.
            -Нравится? -заискивающе спросила я, упрекнув себя в этом проклятом заискивании к собственному сыну. Он это не любил и уже однажды намекнул мне.  Но сейчас весь преобразился и ответил сразу же:
            -Ещё бы!  Это круто, мам!
            -Будет водительское удостоверение, будет мотоцикл. -уже серьёзно произнесла я.
            -Правда?!
            -Правда. -ответили мои губы за меня. А мои мысли уже подсчитывали  сбережения.
Через три недели, Питэр имел удостоверение на право вождения мотоциклом. А ещё через неделю, это серебристое чудовище стояло на нашем заднем дворе. Конечно, я не купила новый, но всё-таки это был мотоцикл. Мои мысли витали вокруг этой идеи постоянно. Я зачем-то уверила себя в том, что если парень будет иметь это чудовище, то и девушки другие появятся.  И их будет много.
Ведь как у родителей? Нам не нравится та, что есть, а другие? А другие будут обязательно лучше. Главное, чтобы этой глаза не видели. Она плохая, нехорошая. Она не достойна моего сына. Ведь так и получается. Решая одну задачу, приводим себя к другим. И никогда не думаем в своих мыслях то, что последующая задача может случиться неразрешимой. И после неё уже ничего не исправишь. И уже ничего может вообще не быть. Ни-че-го! Просто пус-то-та...
Женщина вновь замолчала. Слёз уже не было. Казалось они закончились и уже не появятся.
            -Но мой Питэр первый раз выехал на дорогу лишь спустя две недели.
Всё это время он чистил это чудовище, подкрашивал, доводил до блеска. Он действительно полностью привёл его в порядок. Мотоцикл выглядел новеньким. Да и Питэр на нём был очень красив, и девушки появились другие. С одной он даже заезжал домой. Хорошенькая такая, весёлая...-Кристина замолчала, замерла. Глаза остановились. Взгляд был глубокий и устремлён в небо. Ничто не дрогнуло, только губы прошептали:
            -Всего одну неделю Питэр не дожил до своего восемнадцатого дня рождения...
Кристина опустила голову. Еле-еле улавливалось её ровное, спокойное дыхание. И кто знает, сколько раз про себя она пересказывала этот рассказ.
Кто ведает, сколько времени вспоминая эту покупку мотоцикла, женщина проклинала своё собственное решение и вместе с тем свою судьбу. И какими нечеловеческими усилиями, ей давалось сейчас это ровное, спокойное дыхание. А может просто смирившись со своей потерей, она, утратившая чувство реальности, живёт в своём, лишь ей известном мире?..
          Джордж встал. Виновато улыбнулся. Ему не хотелось её отрывать от этих минут внутренней тоски и отчаяния. И потоптавшись на месте, он тихо развернулся и побрёл прочь.
            -Могу я вас провести? - её голос не был удручённым. А глаза напротив - излучали непоколебимую веру в жизнь и тянули к доброй глубине. Она легко догнала Джорджа.
            -Это ещё не конец моей истории. -наконец проговорила она.
Джордж, погружённый в свои раздумья, от неожиданности вздрогнул и вскинул глаза на женщину. Он не имел представления, что говорить.
            -Да не удивляйтесь, Джордж. Я вас не обманываю. Это действительно ещё не конец. Я понимаю вашу сконфуженность. Казалось, что ещё может быть? Вы знаете, я сама так думала, но увы... наверно я много просила прощения. И скорее всего поэтому, это не конец моего рассказа, моей жизни, если хотите. Как вам будет угодно. -она улыбнувшись, посмотрела на него.
            -Ладно, не буду вас интриговать. Дело в том, что через семь месяцев, ко мне пришла девушка, в которой я с трудом узнала подругу моего мальчика. Крашенных волос как и не бывало, серёжек тоже. Строгая простая юбка и кофточка были на ней. И самое главное - не было этих ужасных ботинок. За эти семь месяцев, я столько передумала, столько пролила слёз в постели, что как ни странно себе самой, я рада была её видеть.
          Весь вечер мы плакали, рассказывали, говорили... И всё о Питэре. Она своё, я своё. Так и пролетело время. Наверно каждой матери важны только её дети. И если кто-то про них вам рассказывает много хорошего, доброго, пусть это будет даже враг, вы таете как лёд на крыше. И вам хорошо, тепло на душе, как будто вы разговариваете со своим сыном, рисуя эти истории произошедшие с ним и этой девушкой, которая когда-то была почти что первой злодейкой на земле.
И вот вызвав такси для неё, уже у самой двери, поздно вечером я ей сказала:
 -Ты заходи, Бэка, заходи когда есть время, когда сможешь... Просто так приходи ко мне в гости. Хорошо?
             -Хорошо. -ответила мне она и уже села в такси. И только сейчас, в самую последнюю минуту нашей первой встречи, она сказала. Даже знаете, нет, не сказала. Тихо, виновато произнесла:
             -А можно я прийду не одна?
Я слегка опешила, эгоистично подумав, что ошиблась в ней, но всё-таки ответила:
             -Можно, а с кем?               
             -С ребёнком. Это мой ребёнок... Мой и... и Питэра. Вы извините...
Кристина замолчала. Чему-то улыбаясь, она спокойно шла рядом с Джорджем, глядя себе под ноги. Это были её самые счастливые воспоминания. Она любила предаваться им вот так. Не спеша, вспоминая каждую мелочь и чёрточку.
             -И после этих слов, я потеряла сознание. Очнулась от того, что Бэка и таксист, брызгали на меня водой. Умереть можно от этих мгновений. Я тогда  первый раз в жизни потеряла сознание от радости. Да по правде говоря и последний тоже. И знаете, Джордж, какой мой первый вопрос был к Бэке, когда я пришла в себя?
             - Какой? - спросил мужчина. Он сам был в восторге от такого поворота событий. Радостно душе было, что хоть кто-то верит во что-то и радуется от жизни. Просто живёт и наслаждается этим.
             -“Бэка, как ты назвала мальчика?” Да, да, Джордж. Это был мой первый вопрос. Вы представляете?!!! У меня даже в мыслях не было, что это девочка! Я была уверена, что родился мужчина.
          -Питэр. -произнесла Бэка. И я заплакала, Джордж. Первый раз за всё это долгое время, я плакала от счастья. Никого не стыдясь и не прячась.
 В этот же день, вернее в ту же ночь, Бэка переехала ко мне в дом. На этом я настояла. Это я уже потом узнала, что девочка родила его месяц назад и всё это время боялась ко мне идти. Думала не поверю.
            Кристина замолчала. Затем чему-то рассмеявшись, весело произнесла:
             -А мне хотелось верить! Хотелось! Я жаждала этого! И как я была
рада вновь раздавшемуся детскому плачу в моём доме...
А потом всё пошло как в хорошем кино. Бэка поступила ко мне на работу. Днём работала, вечером училась. И это моя гордость, Джордж. Гордость за то, что это теперь мой самый близкий человек - Бэка и её сын Питэр. Её сын и мой внук. Она замечательная личность. Выучившись, стала независима. Купила дом и переехала в своё жилище. Но и после этого, я не помню ни одного воскресенья, чтобы Бэка не побывала у меня. Да, действительно всё было как в хорошем, счастливом кино.
Но однажды, оставив Питэра мне, Бэка уехала, сказав, что приедет часов в десять... Тогда она первый раз мне не объяснила куда идёт. Да и я не спросила как-то по привычке...
            Вернулась она действительно в десять. Но вернулась не одна. Рядом с ней был мужчина. Бэка познакомила нас и хотела забрать Питэра. Но я усадила их пить кофе, сославшись на то, что очень соскучилась. Хоть Бэка этому и удивилась, но всё же ничего не сказала оставшись со мною.
            В тот вечер я много язвила, перебивая Бэку, не давая ей договорить, показывала свою злость. Показывала специально, не стесняясь постороннего человека. Забирала Питэра с рук мужчины постоянно.  Вообщем всего не перечислишь - вела себя нехорошо.
            При прощании, в самих дверях, с Питэром на руках, Бэка меня спросила:
          -Кристина, с тобой всё хорошо, всё нормально? -глаза её были взволнованны, перепуганы и чем-то подавлены, угнетены.
          -Да! У меня всё хорошо. -нарочно, с вызовом произнесла я.
            -Ну тогда до завтра. Не скучай! -и Бэка провела пальцами мне по виску, поправляя волосы и поцеловала. Она сделала это обычно, как делала всегда.
          Дверь закрылась за ней. Она ушла. А я как стояла в дверях, так и разрыдалась здесь же. Острой болью, иголками вошли в меня её искренность и моё собственное плохое поведение вечером. И я вдруг ясно осознала всё.
И опять подступивший собственный эгоизм, и эту остроту чувств по отношению к Бэке, и её чистоту по отношению ко мне.
Да кто я ей!? Кто? Обычная чужая женщина! А она ко мне со всей душой, сердцем своим открытым и всепрощающим. А я и у неё хочу забрать это обычное человеческое счастье, счастье быть в паре. Счастье любить кого-то, создать семью и жить переживая все неудачи сообща.
            Кристина замолчала, остановилась и глядя прямо в глаза Джорджу, произнесла:
            -Вот с того самого вечера, я уже не боролась с собою. Не вела эти испепеляющие интриги со своими близкими. Я заставила полюбить своё сердце этого чужого человека, которого выбрала моя дочь, моя Бэка. Я полюбила его как родного сына, как частицу подаренную мне Богом. И это было и есть счастье. И теперь я действительно живу! Знаю зачем и знаю для кого.
Женщина опустила голову. Вечер уже полностью окутал всё тёмным туманом, оставляя лишь очертания. Лёгкий бриз тормошил листья на деревьях, заставляя их шептаться.
            Мужчина вздохнул.
            -Ну вот мы и пришли. Это моя машина. Если хотите я вас подвезу.
            -Нет, спасибо Кристина. Я здесь недалеко. Одна станция метро.
            -Ну тогда - до свидания. И спасибо, что... Что выслушали старую женщину...
Он кивнул, а она так спокойно повернулась и застучала каблуками к машине.
            -Кристина! -окликнул Джордж.
            -Да?!  -она обернулась.
            -Вы извините...-он замялся, -Мне что, дочери вообще ничего не говорить?
Кристина уже открыла дверь своего “Пежо”.
            -Так ведь вы же отец, вот и решайте. -она замолчала, пристально взглянув на него, -Я бы даже добавила - счастливый отец!
Дверь захлопнулась и развернувшись, пежо показал красные огни стопсигналов.

            Никогда ещё Лана не хотела так сильно видеть отца. Ей казалось, что метро идёт медленно, специально подолгу задерживается на станциях, и что вообще всё происходит тише и спокойнее чем обычно.
Те счастливые минуты, проведённые с любимым, эта ночь, прошедшая в тумане неизвестности и счастья, растворила в душе девушки восторг, остававшийся до сих пор. И именно эти неизведанные ранее мгновения прикосновений любимых рук, и заглаживали мысли об отце. Только с того момента, как Лана села в метро, и её глаза оставили любимую фигуру на перроне, мысли возвратились к человеку, вырастившему её.
Она побыстрее хотела увидеть папу, ей хотелось поведать ему о её собственном, девичьем счастье. Рассказать об этом юноше, о его нежности, сладость которой была в середине Ланы и каждую минуту готова была вырваться.  Но мысли сдерживались, тормозили это блаженство влюблённого сердца. И эти мысли были об отце. Она корила себя, что ушла не повидав его, не сказала слова. Да и за то, что начертала впопыхах её рука на листочке бумаги.
Господи!  Как он без неё? Ведь он совсем не может один! А кто приготовит еду, кто будет стирать его рубашки? Кто подарит ему улыбку утром, в ванной?  Кто?!!! 
Вот уже её станция. Она вылетела из вагона и пустилась к собственному дому. 
“О Боже! Ну почему столько людей на улице?! Что они делают здесь в такую рань?!” 
Цепляясь за прохожих, не видя никого, Лана наконец-то вбежала по лестнице к парадной. Вот, уже рядом, ещё одна ступенька! Она схватила дверную ручку и... И остановилась.
Дверь была заперта. Секунда замешательства и теперь уже все мысли направлены на поиски ключа. Вот он! Дверь отворилась.
            -Папа! Папочка!
Лана бегала по дому.
            -Папа! Где же ты?!
Она вбежала на кухню. Дом был пуст.
На обеденном столе, в столовой, стояла бутылка шампанского и на тарелке были разложены фрукты. Самые любимые ананасы и апельсины. Сверху них взгромоздился виноград. На коробке с шоколадными конфетами, лежал лист бумаги.
            “Дорогая Лана! Милая моя доченька! 
Я рад поздравить тебя с вступлением во взрослую, серьёзную жизнь. С теми первыми мгновениями, которые ты испытала вместе с любимым человеком. И я желаю, чтобы ваши отношения любви, были так же чисты, как хрусталь на этих бокалах. И очень хочу, чтобы этот хрусталь, был всю твою жизнь таким же чистым, сверкающим и нежным. И пусть ваша любовь, из этого хрупкого хрусталя, со временем превратится в крепкое, ничему не подвластное стекло, похожее по прочности  на бутылку, что хранит это шампанское. 
Пей доченька, пей и наслаждайся своей любовью и этим искристым напитком.
Целую тебя, твой папа.

P.S.  Извини, но я действительно остаться не могу.  В любом случае я бы приехал только на ночь. Ещё раз прошу прощения за свою работу.
Целую, отец.”
Лана прочитала. Листок выпал и упал на пол. Буквы слились в одно пятно и побежали в слезах по девичьим щекам. Какое-то чувство, неизведанное ранее, но пришедшее так внезапно и стремительно, подсказывало ей, что отца нет дома именно потому, что она его не встретила и не сказала всё словами.  Какое-то непонятное чутьё подсказывало ей это.  Она и не подозревала, что женское начало, так долго дремавшее в девичьем,  нетронутом сердце, начинало поднимать голову, расправлять крылья и просыпаться вместе с шагами её первой любви. И оно превращало девушку в женщину, в супругу, в мать. И заставляло её, Лану, чувствовать то, чего ранее вовсе и не было, да и быть не могло.
          Она плакала тихо, беззвучно. Сидя прямо в столовой, перед шампанским и гроздьями ягод, собравшихся вместе. Просто плакала. Сказать она  ничего не могла.  Да и  говорить было некому.  В доме стояла тишина...

          Он шёл не торопясь. Может даже специально сдерживал свои порывы.  Сердце бешено колотилось в груди, будоража все нервные окончания. Порой ему казалось, что это уже слишком, что не стоит так переживать и думать об этом. Но по другому он не мог. Ему сильно, вопреки всем своим мыслям, хотелось увидеть дочь. Просто увидеть. Хоть за последнюю неделю работа несколько его и успокоила, вернее просто заставила думать о том, что это должно было быть.  Невозможно без этого. Он всё-равно переживал. Он  просто не мог не переживать.  Ведь его дочь, выросшая на руках, воспитанная им и такая... Такая... Самая лучшая!  Но именно сейчас идя  домой, он чувствовал, что многое, очень многое зависит от него. Как он её встретит, так и будет дальше. Либо хорошо, либо вообще ничего не будет.
Может доверие, а может неприязнь. И всё, абсолютно всё зависит от этой первой встречи. От встречи с собственной дочерью. Он уже в сотый раз говорил себе  -ничего страшного не произошло, всё нормально. Но всё-равно в середине сидело животное, готовое ругать, строго спрашивать и нервничать. И все из-за того, что дочь выросла. Только из-за этого. Больше не из-за чего. Он знал, что это глупо, по-дурацки  глупо, но ничего поделать не мог.
          Вырвался тяжёлый вздох. Вот он уже у двери, а так ничего и не придумал.
          Тихо нажал на ручку. Дверь отворилась. Сделав шаг, он застыл.
Напротив него уже стояла Лана. Оба, ничего ни говоря, смотрели друг на друга. Какие-то две, три секунды было оцепенение. Отец и напротив - дочь. И вдвоём не знают что делать.
          “Как она меня ждала!” - подумал он, вспомнив как быстро Лана появилась.  На губах, совсем еле-еле, в уголках, блеснула улыбка. Но этого оказалось достаточно. Лана повисла у отца на шее.
          -Папа! Папочка!.. Как я тебя долго не видела!
          -Ну... Я уже дома, уже дома...
Девочка замолчала, прислонившись щекой к отцовской груди, а затем подняв голову и поднеся губы к щетине, тихо промолвила:
          -Ты меня прости, хорошо? За всё прости, пап...
Он только ещё сильнее обнял дочь и прижал к себе. Зажмурил глаза, не выпуская слёз на волю. Он чувствовал себя счастливым отцом. Лишь в голове кружилась фраза: “ А могло быть всё по-другому, совсем по-другому...”

                Ноябрь 2002