Женечка и синица

Женя, Женечка ждала меня по-собачьи верно в условленном месте. Кинулась, лижет меня всего, виляя иллюзорно торчащим хвостиком. Я нежно хлопаю и поглаживаю её по спинке, глажу упругий круп, вдыхаю запах чёрной шерсти на черепной коробке. Говорю ей – «Здравствуй». Огромные, щенячьи глаза её подведены довольно торопливо, выдержаны в духе темной и прохладной безлюдной улицы. Ручки Жени лезут в передние карманы моих штанов. Ищут теплоты. Потом, прогуливаясь по наступающим тёплым сумеркам, она держит в моём кармане одну ладошку, потом вторую, неестественно изгибаясь. Молча дёргает за брючину, если я ускоряю шаг и её ладошка выпрыгивает из кармашка. Не любит идти и держаться за руки. Норовит именно запулить прохладную ладошку в передний, а то и в задний карман и семенить так следом. Ещё Женя любит творог с малиновым вареньем или с перекрученной свежемороженой малиной. Хлебом не корми, ей богу. Когда она его ест, то не разрешает при данном процессе присутствовать. Обязательно ждёт, когда я под надуманным её предлогом выйду из комнаты. Так как творог я ем редко, а Женечка бывает у меня довольно часто, то свежий творог я иногда покупаю на рынке на вес. Когда мороженая малина заканчивается, покупаю стакан-другой свежей малины, мну её и кладу в морозилку. Иногда я не кормлю её творогом и малиной, потому что нет этого. А иногда просто откровенно транжирю весь небольшой заготовленный запас себе в чай.
  Вдоволь нагулявшись по ссаным подворотням, уже в потёмках, успешно ткнув магнитиком в домофон, поднимаемся на мой этаж, привычно звонко топая по бетонным ступеням в подъезде. Тут Женя старается как может.
  Затащив в каком-то полупьяном порыве Женьку на кухню, старательно раздеваю её до пояса, длительно целую, копошусь в шерсти на черепе рукой. Не торопясь, подчиняю её полуголое тело своему небольшому усилию. Положив на пол, оставив влажными от слюны части обнажённого тела, а Женю с закрытыми глазами, тяну руку к малиновому джему. Мажу старательно и обильно её грудную клетку в области солнечного сплетения. Наделав алую в крапинку лужицу на «солнышке», приклоняюсь к телу. Задеваю, вытянувшейся в раскорячку, собственной ногой табурет, расположившийся от нас по соседству, который с грохотом падает. И тут же, размазывая далее алое, пытаюсь проделать что-то вроде пируэта из фигурного катания языком, губами по нежному кожаному катку. Коряво шлёпаюсь прямо на катке, и малиновый джем от вырвавшегося дыхания брызжет из-под губ, разлетаясь в Женькины волосы, на пол, всюду.
  - Лучше нормально трахни меня. Это всё могло пойти в чай. Или творог. - Рационально и цинично замечает Женя, продолжая лежать, когда я пытаюсь долизывать остатки джема на ней, не обращая внимания на только что разведённый вокруг малиновый срач.
  Скорее всего, я не любил Женю. Не любил, но спал с ней, проводил львиную долю своего свободного времени тоже с ней в безделье, в «ничегонеделании». Нравилось.
  - Знаю, что мы рано или поздно расстанемся. Но до конца этого года, я думаю, ещё будем вместе спать, - и после паузы, - А вообще хочу и на следующий год есть у тебя варенье.
   В постели Женя довольно эгоэстична. Любит вытрясти в свою пользу всю мою душу. Кончив несколько раз подряд, начинает лениться совсем и никогда не озадачивается дальнейшей логичной развязкой траханья…
   - Не хочу..сегодня..в тебя..на твой живот..можно?
   - Делай, что хочешь.
   Я подолгу не сплю. Она не спит. Смотрю в собачьи не моргающие глазищи. Целую очень чутко, подолгу прислушиваясь, в подбородок, глаз, бровь, нос, шею. Женина грудь, не смотря на небольшой размер, красива. Она не фотомодель, но существо женского пола.
   Ольга, молочных, природных цветов. Цветов полуденного созревшего полевого луга с его запахами, чистотой и свежестью травы и цветков, мелких ягод. Само имя, дополняемое её собственным образом – Ольга – полнозвучное, степенное. Напоминает некую заветную кадушку с дефицитной ароматной снедью, заготовленную на длительную злую зиму. Она хранится так сама по себе в схроне домашнем. И не передать того эгоцентричного удовольствия, что такая кадка есть у тебя. Что ты сожрёшь её
м-е-е-едленно в эту зиму.
   Каждый нормальный ценитель женской красоты, мужчина, мечтал бы заполучить в свои раскалённые от нетерпения ладони её неповторимо округлый и на редкость идеальный детородный круп, сочные икры, голени, ступни с высоким , типично женским подъёмом, которые складываются в геометрию ножек. Она приятна, проста в общении. Она естественна и потому съестная. Грудь высоко сидит под блузками, кофточками и т.п. Человеческий, ну если не шедевр, то точно удачный в своей непринуждённости и необычайности продукт.
   Традиционный софт-приступ как всегда эффектен, но не даёт никаких ощутимых результатов. В дальнешем мне, деморализованному выбранной идиотской тактикой,   глупо и скучно переходить в длительную осаду(сю-сю-ля-ля…долбаный кавалерист…). То ли на какой-то лестнице, то ли где-то на улице я буквально кидаюсь на Ольгу. Распахнут чересчур ворот рубахи. Чёрный сплошной ворс на руках вздыблен как при холоде.  У стены, прижав, вдавив её к стене, после дежурной разговорной фигни, я захлопываю над ней левой пятернёй мышеловку. Сумбур в черепной коробке, первобытная эйфория, ликование, дикое торжество - «вот, твоя! бери и владей! раздирай на части на собственном грубом ложе, выложенным шкурами, соломой. ты победитель! сегодня это твоя добыча!» - как в извилины даёт кипящая моча традиционной цивилизации, моментально подавляющая, вводящая в поле привычного и принятого общественного поведения. Перебойно, в район Ольгиной ушной раковины, стараюсь не дышать, что бы звук не дрожал и не казался сбивчивым. От неё тянет русским полуденным лугом.
   - У нас родится сын, дочь… Ты должна быть моей женщиной. Я жить больше без тебя не в силах. Ходить по земле не желаю, зная, что ты не моя.
   Инстинктивно прижав руки к груди, Ольга, как пойманная синица, смиренно ожидала дальнейшей собственной участи, внимала мою тираду. Через её изящный легких плащик, я чувствовал своей потной кожей бешеное биение синичкиного сердца. Я одёрнул пятерню, ослабил хватку. Синица выпорхнула, села на ветку ближайшего дерева. Долго вертя головкой, сидела на ветке. Я гляжу на её жёлтую грудку, задрав башку к верху. Синичка вспорхнула куда-то ввысь. Чёрный ворс на руках стоит колом, но телу совсем не холодно. Веточка, от которой она оттолкнулась, раскачивается. Потом её качает ветер.
   В следующую ночь я жадно, животно и прагматично трахал Женю. Без лишних слов, прелюдий, ласк. Мне показалось это лишним. Я посчитал это чуждым, несвоевременным.  Резко повернув Женьку  на правый бок, я изготовился завладеть её анусом. Она раскрыла глаза, рот от неприятности, бесцеремонности и боли. «Синичка, синица! Где ты, мать твою?!» Потом курили на пару. Потом молчали.
   Утром, проводив Женечку, я иду на кухню приготовить поесть. Беру в руки картофелину. Ножом выбираю на ней тонкую стружку кожицы. Следом вторую, третью. Что бы пожарить. Шестая  округлая, с впадинками, щербинками, следами небольшой гнилостной эрозии. Пахнет землёй.
   Через полтора месяца я узнал, что инфицирован ВИЧ.

К.В.