1 плюс 1 плюс 1

Что бы не забыть и сразу постирать несколько пар носков, Иван отправился к санузлу квартиры. Верфью портовой склонившись над обшарпанной, с изрядно потёртой эмалью, ванной,  держа в руках кусок хозяйственного мыла, стойко пахнущего собачьим жиром и какой-то химией, Иван механически надраивал, полоскал и развешивал на змеевидном регистре носок за носком. Отстирав всё,  Иван проследовал на кухню, скидывая хлопчато-синтетическую шкуру за шкурой в разные углы, в которых он зашёл с улицы. В раковину на кухне, стенки и дно которой лоснились от несмываемого пищевого жира, он выложил грязную тару, в которой ежедневно носит свой обед на работу. Поставив разогревать на плиту позавчерашний недоеденный рисовый суп, Иван смотрел в окно на скучный, дряхлый пейзаж, пытаясь расшевелить палкой мысли собственный головной мозг-муравейник. Тщетно. Не курилось.
   Иван не курил третий день и заметил под потолком в бытовке дымные застоявшиеся облака, тучи. Вот сонце-лампа выглядывает из-за них. Напарник медленно листает глянцевую рекламную прокламацию. Третий долго усердствует с сигаретой, ковыряет в носу и смачно тушит окурок об стену, следом вытирает палец об ту же стену.
 - Во, блин, мне такой телефон нравится.
 - Фигня. Вот эта модель лучше.
 - Тоже крутая вещь. А вот на эту посмотри.
    Медленно, механически глаза бегут по отформатированным строчкам, куском вонючего хозяйственного мыла скользя по мокрой коже. Ничего не впечатывается, не переворачивает в сознании. Тошнит от классиков, тошнит от авангарда, от реализма, сюрреализма, от всяких нео- и пост- измов. Тошнит и скучно. Необъятный, истоптанный пустырь, пустырище, внутри где-то за глазницами. И шагаешь, шагаешь, но не кончается. Вот бежишь уже, а всё одно. Иван закрывает книжонку. Двое, не отрываясь, пялятся в глянцевый проспектик.
    По дороге с работы в маршрутном автобусе протрясает потроха. Входят, выходят уныло. Тётки, дядьки, бабки, дед. Кто тащит новую домашнюю бельевую сушилку, кто баулы, мешки, кули, кто так просто. Вот знакомые лица, узнаваемые, но Иван заведомо и хронически не перенося всякие дурацкие случайные «о/привет/как/дела/всё/норамальные» встречи, намеренно не узнаёт, не смотрит в них. Пусть соседи или иные знакомые. Даже косятся удивлённо, с лёгким возмущением пуча стеклянные зенки, дескать, где же твоё «о/привет/как/дела/всё/нормально». Как не совестно делать вид, будто ты не замечаешь знакомых своих…?!
     Высыпав очередное ведро с пгс в замешиваемый раствор одним худосочным, невысоким, но очень жилистым работягой с цыгаркой, торчащей в его челюстях, Иван бросает пустое ведро на старый ободранный рубероид, бросает пыльные, потные рукавицы тут же. Подойдя к карнизу девятиэтажки, смотрит вниз, видит мелкие точки сидящих рабочих вокруг нового рубероида, прохожих. Что камешек в его руке, что люди внизу – одной величины. Даже меньше. Довольно солнечно. Привычно ветрено как на любой приличной высоте. Оглядывая себя, Иван думает о белой рубахе, накрахмаленном воротничке, манжетах. «Вот жилистый должен мне помочь. Самому как-то не получится. Я только встану у края, а работяга слегка толкнёт в спину. И всё. Нет в этом ничего ужасного, кстати..»
   - Э, чё ты там встал?! Давай ещё пгс!
   Иван тягостно бредёт к оставленному пустому ведру, пыльным рукавицам.
На горизонте впиваются в молоко редкими палками заводские трубы.
 
  Лиза стремительно, на небольших шпильках, набирала ход по длинному коридору, соединяющему два учебных корпуса. Поток студентов, в котором оказалась она, хаотично галдел, жестикулировал на ходу, плевал в разные стороны воплями, смешками, фальцетными писками. Там, где оканчивалась беговая дорожка коридора, если смотреть прямо в потолок, можно разглядеть чёрненькую блямбу, от которой идёт проводка по кабель-каналу. Чёрный колпак герметично, надёжно хранит глазюки легавых по ту сторону колпака от взаимных пристальных разглядываний. Это более всего выводило Лизу, в отличие от всех остальных студентов, проходящих «под колпаком» и, никогда не упуская подобного момента, она высоко над головой, головами других, вытягивала руку с оттопыренным среднем маленьким пальчиком.
   Лиза уже минут сорок неимоверно мучилась на лекциях по правоведению. Пучеглазый препод программным языком излагал принципы законности и правопорядка в системе государственного регулирования. Кто-то конспектировал. Её одногрупницы, все как одна, судорожно тыкали под партами, с ловкостью опытного секретаря-машиниста, по кнопочкам своих мобильников, набирая в жанре смс привычную бестолковую околесицу. Причём, маникюр и гигантские накладные ногти им совершенно в этом не мешают.
   Пространный гул заставил её обратить взор на правую стену аудитории. Стена озарилась яркими, густыми мазками бордово-рыжего. Приближался грохотом космическим табун диких огнегривых скакунов. Стена вот-вот свалится на сидящих в аудитории. Грациозные, изящные, пышущие здоровьем, скакуны, казалось, подчиняются невидимому единоначалию, неосознанно готовятся затоптать. Жар мартеновских печей, языков безобразно разнузданного пламени,  ультрафиолетовых лучей миллиона звёзд постепенно превращал аудиторию в раскалённую до бела сковородку. Присутствующие корчились горящими спичечными палочками, сыпались на пол грудами пепла. Табун несло нескончаемым потоком. Пахло животным, натуральным, лизало щёки. Огонь был её братом.
    …завершает своё бессмысленное половодье слов следующей тирадой:
    - Елизавета, Лиза, я тебя люблю. Слышишь? Знаешь, я жить не могу без тебя…
    - Найди себе полногрудую домохозяйку и каждый вечер после работы, кушая вечерний стряпню и размахивая ложкой, сообщай ей об этом,- и не отталкивает его. Он сам, аки ошпаренный, отскакивает. Молча смотрит в остывающий след. 
    - Как ты себе представляешь себе нашу жизнь среди этого дерьма?! Возвращайся к маме, - Лиза не оборачиваясь и не останавливаясь, отбрасывает под ярким фонарём собственный изящный античный силуэт.

   - Я такой ерундой не занимаюсь. В смысле, все эти митинги бесполезны! Еще и в 10:00! Вы вообще уже на всю башню двинутые!!! Молодёжь поспать подольше в выходной хочет. Ты посмотри на наших бедных студентов! Нормальному студенту это не надо. У  него дел по горло хватает – сессии там, зачёты, экзамен, поиск подработки. А тут ему предлагают несколько часов нормального, полноценного сна отнять!
  - Да, действительно. Этим только бездельники занимаются. Ненормальные какие-то. Ну не ты, конечно, конкретно, а вообще в целом. Мне такое непонятно. У них комплексы огромные. У такой молодёжи. Зигмунд Фрейд в «Теории психоанализа» много про таких писал. Когда их показывают по телевизору, у меня стойкие ассоциации с классическими пациентами доктора возникают.
  - Они же дебилы! Сегодня всё есть. Всё, что нужно человеку. Это не 20 лет назад.
  - Да, нет, они не дебилы. У них просто нет возможности работать на нормальной работе, завести большую семью..
  - Да причём тут семья?! Пусть на Луну летят и там протестуют. Пусть нормальным молодым людям жить не мешают!
     Лиза, выслушивая своих смазливых девчушек-одногрупниц, ощупывала несколько раз свою поясницу, лезла пальцами за поясок юбочки, пытаясь отыскать теплую, прогретую собственным телом, сталь какого-нибудь большого колюще-режущего предмета. Однако, кроме собственного нижнего белья ничего не попадалось.

  Сергей мучительно добивал какой-то материал на ноуте. Что-то там «о региональном сотрудничестве в социально-общественной сфере, сфере толерантности в межнациональных и межрелигиозных отношениях при посредничестве властной вертикали региона и торговой кампании, производящей йогурты и молочные продукты».      
   «Это конец истории? Время, в котором мы живём. Конец или нет?»,- пока стучали пальцы по квадратикам клавиатуры, сверлила мысль,-«Судя по всему –да, конец. Всё было. Предел наступил…в мысли, в развитии, в общественных отношениях.. осень человечества.. тусклые краски…инерция, рефлексия…чахоточность…надеются и далее с помощью подобных мероприятий поднимать авторитет региональной власти…всё. Готово».
  Листался скучно и сонливо Живой Журнал. Перебирались новости на страничках информационных агенств и лент, параллельно дополняясь никчёмной болтовнёй по AСQ с друзьями, бывшими одноклассниками. От плохо утеплённой деревянной оконной рамы тянуло сквознячком.
  Сергей попытался продолжить печатать свой художественный рассказик, но явно не ладилось с правильным построением предложений и фраз. Получалась детская пластилиновая лепня, жижа. Она вязла, плавилась между носоглоткой и внутренней поверхностью покатого лба. Всё это месиво наматывалось на пространную сюжетную линию, недостаток выразительных средств и скудный, сморщенный запасик слов. Повтыкав тут и там ещё несколько фраз в разные концы своего текста, извлечённых из исхудавшей мозговой кисейки, Сергей долгожданно захлопнул ноут. Выдох. Сон наступал неохотно. Голова пухла как спелая дыня от неоднородных и размытых мыслей.   
   - Иди и делай! Редакции деньги нужны, понимаешь?! Тебе самому деньги нужны. Если мы эту работу не выполним, то лишимся не только неплохих денег, но и статуса редакции, которая оправдывает доверие областного руководства и уважаемых руководителей известных региональных холдингов. Ты этого хочешь?!, - Пётр Николаевич ужасно кривил губы, попутно размахивая левой рукой всё сильней и сильней.
   - Ты пойми, я сам всё прекрасно вижу, что они все уроды, но они платят деньги. Если мы им жопу лизать перестанем, они себе других жополизов из соседней редакции найдут! А мы что делать будем?! Писать о том, что всё хреново? Кому это интересно?! Ты пойми, Серёжа, надо освещать события в позитивном ключе, слегка вскрывая локальные перекосы, да и то только в контексте их предстоящего немедленного устранения. Если редакция не будет придёрживаться подобной линии, нам конец. Ты же знаешь, они держат руки не только на административной задвижке, но и на финансовой. Достаточно их пренебрежительного взгляда и у нас перестанут даже размещать рекламу цветных карандашей.
   Что-то краснофлажное показалось впереди, пытаясь вырваться от жидковатой, опостылевшей толпы в свободный полёт, куда-то в стратосферу. Жевали малоразборчивые словеса с импровизированной трибуны. Красное не теряло надежду  высвободиться. Молчаливые угрюмые пенсионеры не обращали на это внимание, решив что красное просто балуется, капризничает, шалит как маленький ребёнок и по-этому не требует лишнего и никчёмного пиетета. Броуновскими молекулами среди толпы бродили несколько человек с кипами газетёнок, молча совали их собравшимся. Лиза сиротски, на фоне серо-красного, стойким оловянным стояла с ящичком на гуди: «В помощь политузникам». Иван тихо подошёл к Лизе, сунул сторублёвку в нагрудный ящичек, смотрит так сверху вниз на неё. Молча смотрит.
   Более всего Сергею вдарились в глаза эти двое молчаливых, ожидающих непременного весёлого конца. Смотрит на их спины. Иван и Лиза жались друг к другу посреди серо-красного.
   Позже, отсиживаясь на не пропаленной  съёмной квартире, всем не раз вспоминался этот день. День, когда они втроём решили уйти в вооружённое сопротивление.