Распадская in live

Высокая насыпь железнодорожного полотна с бетонными столбами по краям, опутанными лесками проводов. Всё уходит в перспективу сероватого горизонта. На переходе через ж/д венок в тепловозной копоти, траурный, слегка колыхаемый ветром. Несколько месяцев назад вусмерть пьяный Гриша, из Петькиного звена, возвращаясь поздно со смены, упал на пути перед составом. Машинист его, лежащего, мертвецки пьяного,  заметил в последний момент и не успел сорвать стоп-кран.  Петя встаёт на переходе. Смотрит в устремляющуюся перспективу ж/д. Да, такую они схематично набрасывали на прохладный, молочный альбомный лист на уроках ИЗО в школе. Кто умел это делать лучше, иногда аккуратно пририсовывал хвостатый состав вместе с тепловозом. Запылённый дешёвый веночек скребёт пластмассовыми веточками о бетонность столба на ветру. Шоп-шоп-шоп.
    Вчера закопали ещё шестнадцать человек. Петя из этой партии свежих  шахтёрских трупов лично троих знал. Вместе уголёк ковырять приходилось. А с Колей Паниным с детства вместе вышагивали. Коля после первого взрыва в шахте  вместе с ребятами из своего звена упал наземь, дожидаясь второй, более мощной волны, но самоспасатель включить не успел. Задохнулся. Вчера вот положил к свежему, не просевшему  Колькиному холмику венок: «Николаю Панину от друга Петра Нестерова». У Коли трое малолетних детей.
  Петя оглянулся. Ненасытный зёв треклятого забоя, накрытый различными промпристройками, стал совсем невидим. Запах шпалопропиточной мастики под тёплым солнцем звучит явственней.   
   «Сколько же тебе, падла, ещё надо сожрать нас ?!», - мелькнуло в голове.
   День выдался сегодня тягостным как все последние после аварии. 94 трупа. Хоронит их шахтёрский городишко пятый день. Добрых два десятка тел завалило в забое навсегда. Сегодня, после похорон, в шахту лезть вообще не хотелось. Спустившись по стволу в проход, Петя вспомнил о забытом наверху личном самоспасателе. Бугор Слава Лихой за эсэспэшку гнать на гора Петю не стал – всё равно знал, что работать толком сёгодня никто не будет. Да и не до этого Славе было. У Славы на соседней шахте вообще младший брат остался – поднять тело невозможно. Слава в третьем поколении шахтёр. Дед стал хроническим астматиком, у отца – вибрационная болезнь, у Славки – язва желудка. Слава хочет завязывать с шахтой. Ещё немного угольной пылью подышит и «крякнет» после вскрытия язвы. Что ещё делать в городе? Руки у него, у бугра Петькиного, такие же, как у всей бригады – жилисты, грубы, черны от въевшейся под кожу пальцев пыли. Что ещё шахтёрскими руками делать-то можно? Иголку с ниткой тяжело держать...
   Укрепляли стены квершлага, курили, плевались. Всем сегодня было «положить» на план месячный. Из-за плана ребята на соседней шахте залепливали датчики метановые, дабы те, сработав, не вырубали элэктроавтоматику. Нет плана – нет зарплаты.
   Петя предложил остаться, дружно заклеить метановые датчики, повыкидывать эсэспэшки и слушать, при тусклом свете ламп, хлопки угольной пыли над головой. Шахтёрские вымазанные лица сливались со стенами квершлага. Плавающие белки глаз помогали найти различие. Все молча поддержали Петино предложение.
   Петя жил в «однушке» в «хрущёвке». Возвращался после смены через жилой, преимущественно шахтёрский, частный сектор. Комья высохшей круглогодичной дорожной грязи лежат, облезлые псы дворовые короткими перебежками снуют, яблоньки во дворах. Дед какой-то сидит на крыльце кривом, самосад курит смачно.  Мальчонка голенький, грязненький, обсасывая какую-то палочку. Ни водопровода, ни газа, электричество частично. Начало ХХ-го, беспробудно крестьянского, века.
   В центе серого города проститутки вечерами неброские. Белеет выцветший серп-молот стеллы. Шахтёры бредут после смены угрюмо. В кармане Петра мелочь трёт хлопчато-бумажное дно. По проспектику тянут скверно звук моторов машины.
  - Всё, Петя, завтра голодовку объявляем. Достали, сволочи!, - встречает Петю в парадном сосед Олег с мусорным ведром,- ты представляешь, даже траур общий не объявили! Салютуют, развлекаются…праздник… Какой на хрен праздник, когда столько трупов!
  - Так ведь от ста человек объявляют общероссийский..
  - Бля, да за сотню перевалит через пару месяцев, когда от голода семьи их дохнуть начнут! Без кормильцев ведь остались. Писец !
  - Да уж..
  - Ты представляешь, чё сёдня эта падла говорит?!, - Олег работал на шахте, которая шандарахнула. Была не его смена.
  - Кто?
  - Замзавпромлаг…тьфу ты, сука, ну как его..зам. директор Триблиевский..собрал нас и говорит: «Вы, мужичьё, рты-то свои поприкрывайте! Не надо приезжим много рассказывать. Датчики там перематываете, то, сё. Путин и его люди и так в курсе всех дел. Вы должны думать о рабочем месте, которое вам наше руководство и акционеры предоставляют». И ещё говорит: « Пока, мол, будете сидеть на административном с сохранением среднего заработка». И привет. Но это же ваще задница полная! Как на эти гроши-то жить?! Мы седня с мужиками решили голодовку объявить бессрочную в знак протеста. На крайняк – дорогу перекрывать пойдём. Давайте с нами! Кто у вас бугор? Слава Лихой? Давай, ща я мусор выброшу, сходим погутарить к нему. Всех бугров обойдём с вашей шахты. Мастерам только ни гу-гу..
   - Фамилия как его?
   - Кого?
   - Ну этого..
   - А…Виктор Триблиевский. Мордатый такой. С охраной ходит...Идёшь?
   - Не, ты сам к Славке зайди. Он пойдёт, обязательно пойдёт..

    Казанский. Хачи, барыги, попрашайки, карманники. Вонь от пережаренного в масле теста. С теплым сквозняком подземка. Петька в столице первый раз. Широкий, могучий проспект, высотки. Толпы топчат асфальта твердь. А там, на глубине, они, в копоти, пыли угольной, с метаном в кишках., хватаясь при каждом хлопке за самоспасатель, пихают на гора уголь вперемежку с трупами окровавленными.
  «Восточно-Сибирская угольно-промышленная компания: дело есть дело!»- огромный цветной баннер с лицом шахтера в чистенькой, выглаженной робе, с германским отбойником на плече на фоне ползущих гружёных составов и КрАЗов. Шахтёр картонный сыт, улыбчив. Напротив гиганского баннера подпирает небо стекольный карандашище.
ОАО «Восточно-сибирская УПК». Уставлено всё вокруг стекольного карандашища черными, злыми, квадратными авто.
  - Ваш пропуск, уважаемый!
  - Нет у меня пропуска. Я работаю в этой компании.
  - Сегодня годовое собрание акционеров. Нельзя без пропуска.
  - Что это у вас? Вот-вот, на пиджаке…

… «- Слово о годовом отчёте перед акционерами предоставляется председателю совета директоров…»,- разом речь прервалась. В распахнутых громадных дубовых дверях, Петя не спеша оглядывал конференц-зал  овальной формы. Собравшиеся, человек 60-70, как по команде  - головы к дубовым дверям.
   - Молодой человек, вас кто сюда пустил?! Вы слышите?! Немедленно покиньте помещение! Охрана!
   - Нестеров, ты что тут делаешь?!, - слева от Пети послышалась чья-то реплика.
   - Кто тут Виктор Триблиевский?
   Мордатый, в цивилистом пиджаке соскочил:
   - Что вам нужно, молодой человек?!
   - Вы Триблиевский?
   - Да. В чём дело?! Убирайтесь немедленно!
   Вперемежку с мелочью, на дне хлопчато-бумажном, трут дно четыре чеки. Петя протягивает  обе руки с пригоршнями  пятых эргэдэшэк:
   - На.

К.В.