Раритет

               

          Вот он, вот. Стоит в книжном шкафу моя величайшая неиссякаемая гордость. Стоит спокойно.  Редко стал я его тревожить, редко стал читать, заглядывать в него. А ведь не только читать его нужно, а представлять себе, что мог бы этот раритет рассказать. Рассказать не только содержимое своих страниц, написанных русским гением, а всё, что он, этот том, видел, живя в нашей семье много (не менее  восьми – точно) десятков лет,  обо всёх дорогах, что он проездил с нами,  обо всех,  кто,  где и  как его читал.

Помню его ещё в первом типографском тёмно-синем переплёте с золотым тиснением наискосок. Вместе с такими же древними изданиями    М.Ю.Лермонтова, И.А.Крылова, Т.Г.Шевченко (1913 год; возможно, одной серии) они были  самыми  любимыми нами книгами, ещё в довоенном Ленинграде. Тогда я уже окончил 2 класса, читал хорошо, но мама по вечерам, если не была занята рукоделием  (она постоянно что-нибудь шила или вышивала), читала мне «с выражением» сказки, басни, стихи, разъясняла непонятное. Думаю, и приобретение этих книг – мамина идея.

Грянула война. Фашисты стремительно продвигались к Ленинграду. Семьи командиров вынуждены были эвакуироваться в тыл. «Берите с собой всё необходимое на большой срок – месяца на три»,  напутствовали организаторы эвакуации. Месяца на три… Ведь должна же непобедимая и легендарная Рабоче-Крестьянская Красная Армия ответить тройным Сталинским ударом поджигателю войны!  Вот и взяли наши мамы самое необходимое на такой большой срок – месяца на три.
        Как наша мама догадалась на эти «месяца три» взять швейную машинку, которая и кормила нас длинные военные годы, да плюс тяжкие неурожайные  три  года,  и (не забыла мама своих деток) этот фолиант – полное собрание сочинений А.С.Пушкина?
Как он помог нам выжить! Длинными зимними вечерами, при слабом свете семи-, а то и пятилинейной керосиновой лампы, сначала мама нам, а позже  я сам сестричке и бестолковому сыну хозяйки, Шурке, читал «О попе и работнике его Балде», о неуёмно – алчной старухе деда – рыбака, о Шамаханской царице и золотом петушке на шпиле у городской площади и многое, многое другое, не менее интересное и увлекательное. В быстро остывающей избе, под неумолчное завывание почти не  утихавших на западно-сибирской равнине ветров, если не приходилось, засыпая стоя, вращать ручку нашей  кормилицы – швейной  машинки  подольского  завода (мама шила на заказ), я читал сестричке бесконечно добрые сказки Арины Родионовны, изложенные мелодичными стихами Пушкина. Читал сам, сам и объяснял, с маминых слов, непонятное, неизвестное. Это и были, как я теперь думаю, самые полезные нам уроки добра и чести, справедливости и мужества, любви к могучему, мелодичному русскому языку.
Пушкин! Это и было всё для души. Привезла однажды мама какую-то книгу из Абатского (райцентр Омской обл.), но она радовала нас совсем мало, т.к. была на еврейском языке, а «неозвученные» картинки быстро потеряли наш интерес.

Работать в колхозе я начал в одиннадцать лет.  Сильно уставал. Вставать приходилось совсем рано, с зарей,  а с началом сенокоса подолгу жил (т.е. и ночевал) в поле, у стога. Так что летом было не до «литературных вечеров», а вот зимой, когда темнело рано, времени для уроков и изучения обстановки у дуба зелёного, росшего у Лукоморья, было в достатке. Вот тогда мы и отправлялись то на поиски Людмилы, похищенной Черномором,  то отсчитывали щелчки жадному попу, то восторгались петушком, наказавшем нечестного Додона за нарушение условий договора. Читали и многое другое, но   именно эти, незамысловатые народные наставления и отложились  в детских душах  на всю жизнь.

В  послевоенном  Долбино  Белгородской  области,  чтения продолжались для сестрички и её подруг. Пусть и не так часто, но – были. «Замотанными» были годы моей учёбы в Харьковской спецшколе, когда попытки выучить уроки возникали на фоне постоянного чувства голода, а затем…  Затем я вырвался на свою дорогу, «ведущую в небо», и начала мотать меня авиационная судьба по белу свету. И любимый нами том Пушкина новым переплётом радовал мои глаза только во время   редко  мелькавших  и  быстро  проскакивающих  отпусков.
Только теперь, «на полном досуге», я осознал, какая он ценная память об очень многом, что было у нас в жизни,  обо всех тяготах и страданиях, выпавших на долю «безотцовщины»,  и о постоянном стремлении  к прекрасному.

Спасибо. Большое спасибо мамочке за эту родовую реликвию, за бережное  сохранение её, невзирая на такое тяжёлое время.  Очень жалею, что слишком  мало мы благодарили маму, совсем недостаточно мы  «возвращали ей» и её  родительскую  заботу,  и её, мамино, тепло, которыми всю свою жизнь она окутывала и сына, и дочь.  И это – во   время  войны, голода, неустроенности, неизвестности,  в те годы,  когда и самой ей не  хватало того же – ощущения  чьей-то заботы,  нежности,  да и просто   ласковых  слов.

А сам фолиант…  Более 1738 страниц, 160 чудесных иллюстраций ТОГО времени. Многие из них исполнены при жизни Александра Сергеевича. Гравированный портрет Пушкина работы В.Матэ.  Всё!  Всё, что было написано пером нашего гения: поэзия, проза, письма, дневники, записи в альбомах и прочее. Всё, что сочинил и написал Пушкин,  и было сохранено или найдено  к 1913 году,   на этих пожелтевших листах.

Сейчас думаю как много (считай, всё!) дала нам наша мама. И вновь и вновь,  с благодарностью  к ней,  смотрю  на  этот  фамильный  раритет.
Низкий  поклон тебе,  наша  родная  мамочка.

  Иллюстрация  с  места дуэли из  РАРИТЕТА.