Чик и... лопнула

               
  Тепло, солнечно… Травка, цветочки, птички, ласковое море… Самое чудесное лето.  Такое бывает в Польше совсем не всегда. Звенит!

  Лётная работа, как бесконечная лента транспортёра, не останавливается ни на один день. Боевое дежурство, большие и малые учения, ввод в строй молодёжи, прибывших из отпусков, выполнение разовых задач, поставленных высшими командирами,  освоение  новых  видов боевой  подготовки, определённых  годовым планом, и многое, многое другое, наваленное на наши плечи и никогда с них не сбрасываемое. Как всегда. Уже стали путать понедельники с воскресеньями и дни с ночами.  Это и называется разгаром лётной работы.
Вот в такой разгар подошёл ко мне полковой врач ( очередной Алексеевич: врачи у нас менялись, а отчество, как нарочно, у всех было одно – Алексеевич ) и говорит:
        -- У Вас кончился срок медицинского освидетельствования.
        -- Помню, но ведь скоро к нам прибудет выездная комиссия, и я пройду её тут, дома,  со всеми вместе.
        -- Нет, нет. Срок у Вас кончился, я не имею права допускать Вас к полётам. Вам нужно ехать в групповой госпиталь.
        А сам что-то не смотрит в глаза, юлит. Я не придал значения его поведению, а сам думаю: «Отдохну недельку, ничего не потеряю,  и без меня пока  в полку обойдутся».

  Долго ли собраться в такую командировку? Бритву, зубную щётку, что-то ещё – в портфель. Зашёл в строевой отдел, где мне вручили командировочное предписание, проездные документы, служебную характеристику на меня (написанную мной же – командирам вечно некогда, в таких простых случаях говорят: «Пиши сам») и пакет. Пакет заклеен и «скреплён печатью». Я знаю – в нём моя медицинская книжка ( их всегда от лётчиков почему-то прятали ). Вечером сел в поезд – утром я в Легнице, в красивом польском ( ранее немецком ) городе, где и был дислоцирован, краса и гордость всех медиков Группы войск, окружной госпиталь.
Госпиталь построен на краю города, в шикарнейшем просторном парке. Построен с размахом, на все случаи жизни и войны, с подземным тоннелем, соединявшим его с вокзалом.  Центральное здание  очень  величаво. Из каждой палаты двери выходили на общие солнечные балконы с обзорным  видом на парк, поля. Зелень, чистый воздух, тишина, птички, ухоженные газоны, чистота и порядок во всём.
 Дежурная сестра:
        -- Ознакомьтесь с правилами поведения.
        Я:
        -- Спиртное не пить, в азартные игры не играть, соблюдать…
        Дежурная  сестра:
        -- Ознакомьтесь хоть с распорядком дня. Утром сдадите анализы кала, мочи…      
        Я:
        -- Кровь на реакцию Вассермана…
        Посмотрела она на меня внимательно:    
        -- Нянечка, переоденьте подполковника.
Пижама, светлая,  уютная палата, новые собеседники. Утром – в парк, сделал зарядку, сдал анализы, позавтракал. Обычная, только несколько, скажу, приподнятая госпитальная обстановка. В ближайшие два дня прошёл осмотр всеми специалистами. Пока «Годен к лётной работе без ограничений».


Понедельник, вторник… Никто мной не интересуется. На среду опять ничего не назначено. Странно. Задаю вопрос старшей сестре:
        -- Кто мой ведущий врач?
        -- Как кто? Отоларинголог Китаев Лев Васильевич,
        -- Где он?
        -- В своём кабинете, вон там.
        Захожу. Тощий длинный медицинский подполковник.
        -- Лев Васильевич, я очень нужен в полку, а сижу у Вас третьи сутки без дела.
        -- А что я могу поделать, если моя операционная на ремонте?
        -- При чём Ваша операционная?
        -- Как при чём? Ваш полковой врач написал, чтоб мы обязательно удалили Вам гланды и пока я их не удалю, Вам допуска к полётам не видеть.
        Вот когда мне стало понятно,  почему наш очередной Алексеевич и в глаза не смотрел, и извивался, как вошь  на стекле. Хоть бы предупредил.
        -- Лев Васильевич, время дорого…
        -- Понимаю. Может быть,  смогу  ускорить.   

        Ну,  было, пару раз меня прихватывала ангина…  Даст ли удаление миндалин гарантию  от  простуд?  А  что  поделать?  Ладно,  перетерплю  и  это.
        На другой день Лев Васильевич сообщил, что они освободили какую-то каптёрку, навели в ней чистоту и включили бактерицидную лампу,  чтоб перебить в  этой кладовке  микробов.
        -- Не  горюй,  мне  приходилось  удалять  миндалины  и  на  пне.
        -- Не  горюю,  но  по  возвращении  в  полк  правый  глаз  Алексеевичу  выну.


       ---   Открой рот широко и привыкай  -- это  надолго.
       Местная анестезия. Левую миндалину подрезал, накинул на неё проволочную петлю из чего-то, напоминающего ножницы, чикнул и восторженно (потом оказалось, слишком преждевременно) забормотал:
       -- Подумаешь, миндалины…  Чик и нет.  Тут дел-то… Больше разговоров, возни с  этими  лётчиками  и  писанины  в медицинских  книжках.  Сейчас  мы и вторую.
       Ничего я ему ответить не мог – рот раскрыт и обе его руки «по локти» в моей пасти. Подрезал вторую миндалину, накинул петлю, чик и… Они же, медики, свой инструмент ( инструментарий! ) постоянно кипятят и никогда не смазывают, вот он иногда и подводит их и нас лишним «удовольствием». 
       … чик и… проволочная петля лопнула. Гавкнул он на операционную сестру, на что она объявила:  « Второго такого инструмента  стерильного  нет».  Тут  и  я пытался  промычать   им  что-то к месту,  на что  врач  рявкнул  и на  меня:
      -- Молчи, и без тебя тошно. А Вы  ( сестре ) не теряйте времени, вставьте другую петлю.
      Что-то  не ладилось,  и она долго вставляла петлю в инструмент. Наконец, взял он эти «ножницы» и опять хотел влезть в рот, на что я ему промычал «Наркоз»  (эффект действия первого уже кончился ) и получил очередную дозу.
      Накинул он петлю на миндалину, чик… Петля сжалась, но гланду не отрезала. Да к тому же не отпускалась. «Ножницы» торчат изо рта, ему мешают, и вынуть их невозможно.
 Стоило всё это перетерпеть, чтоб услышать,  как красиво он ругался. Чудесно! Виртуозно!
      Теперь это смешно, а тогда мычанием я начал высказывать нетерпение и возмущение. И он ( а что ещё можно было сделать? ) стал пинцетом и скальпелем по кусочку добывать из моего рта правую миндалину. Мне показалось, что крошил он  часть моего стройного  тела очень долго, да и держать свою пасть   слишком  распахнутой  ( «Откройте шире!»)  я устал, а посему продолжал мычанием высказывать нетерпение. Видимо, он меня понял правильно, потому что «влил» в мои уши ещё одну солидную дозу витиеватых ругательств.

      Осмотр отоларингологом перед выпиской:   
      -- Левая – люкс, а правая… сойдёт. Да, сойдёт.
      -- Сойдёт, Лев Васильевич, сойдёт. А не вырастет  ли  снова после обильного поливания?
      -- Поливания чем?
      -- Отборной руганью.
      И мы оба от души рассмеялись.


      Наконец-то,  я в привычной форме, в руках портфель с тщательно запечатанной медицинской книжкой, в которой фиолетовым по белому начертан выстраданный мной вывод мед. комиссии «Годен к лётной работе без ограничений».
      -- Вы же, пожалуйста, несколько дней употребляйте щадящую пищу – напутствовала меня старшая медсестра.
      После госпитальных харчей щадящую? Сел в автобус, приехал на аэродром, в лётной столовой вручил официантке три талона на обед и заказал:
      -- Густого горячего борща – ведро, чеснок и кучу чёрных хлебных горбушек.
      Вот после такого обеда можно было пробираться к вокзалу – домой, где, пожалуй, у Алексеевича давно чешется правый глаз.