Часть I Там, за поворотом... Детство и двор

Худ. Н.Т.В. / Мама, 2010 г.

ДЕТСТВО И ДВОР


          "Меня зовут Гарик и родился я в Ереване.
         Когда мне исполнилось 6 лет, я узнал, что я армянин.
         Через три года мы переехали в Москву, где я стал лицом кавказской национальности.
         Однажды на каникулы я поехал в Литву и там играл в футбол вместе с другими представителями русскоязычного населения.
         Потом мы поехали в Америку, где меня почему-то стали называть русским.
         Когда мне исполнилось 20 лет, я стал космонавтом и полетел на Луну, где встретился с представителями инопланетной национальности. И они спросили меня: „Кто ты?“. Я попытался им объяснить, но они ничего не поняли и сказали:
         „Давай мы будем называть тебя просто – Гариком.“
         (Письмо-сказка, написанная ереванским мальчиком и зачитанное диктором программы „Время" )


         Как до обидного мало, оказывается, сохранилось картинок детства! Тех, что являются самыми чистыми и светлыми. Не замутненные ничем, никаким влиянием из мира взрослого, чужого и - как вскоре придется убедиться - жестокого, полного лжи и коварства. Так хочется поглубже и понадежней спрятать их от этого мира . Для того, чтобы иногда, когда уже совсем станет трудно дышать, нырнуть туда за очередной порцией кислорода. Я с удовольствием хотел бы там остаться, но, к сожалению, мне пока это не удается. Как тот ныряльщик, которого нужда заставляет в очередной раз погрузиться глубоко в воду, чтобы, получив со дна морского заветную жемчужину, поднять её с собою в тот мир, где она будет выменяна на какие-то совершенно ненужные вещи, а кроме того, потускнеет вскоре и сама от прикосновения многих рук.
         Эти картинки детства близки мне ещё и тем, что там нет ничего лишнего и непонятного: есть только светлая радость и тихая безмятежность. Там нет места никаким богам: нет ни Христа, ни Аллаха, ни Яхве, ни Будды...
         Там не существуют ни русских, ни узбеков, ни евреев, ни таджиков...
         Там нет ни белых, ни красных... Ни черных, ни цветных
         Там есть только двое: ты и Вселенная. Такая же необъятная и свободная от любых условностей, как и твоя изначальная душа, которая только-только осознала свою обособленность, отделившись от божественного источника, но ещё не успевшая запачкаться миром взрослого.
         Двор. Наш милый добрый двор. Прости меня, пожалуйста, за то, что я вынужден, буду только вскользь "пробежаться" по тебе, хотя ты, безусловно, заслуживаешь отдельной большой книги. Ведь, я не свободен, а зажат рамками определенного жанра, и это обстоятельство не позволяет мне уделить тебе должного внимания. Я прекрасно понимаю тебя: ты дал нам всем поистине настоящее счастливое детство, сварив и сплотив в своем общем котле-пространстве очень многое, что на долгие годы потом выльется в тот основной стержень-фундамент, на котором будет возводиться всё остальное. И потому, вправе ждать от меня хоть какой-то благодарности, в виде отдельных воспоминаний.
         Не волнуйся: за мною не заржавеет. Конечно же, вспомню!
         Хотя, ты меня, недавно здорово расстроил...
         Вероятно, права, все же, старая поговорка, гласящая: "В одну и ту же реку не войти дважды"...
         Как-то, будучи в очередной раз в Бухаре, вместе со своими повзрослевшими детьми, я решил, во что бы то ни стало, показать им наш двор, в котором прошло мое детство: такое полное и насыщенное всевозможными играми.
         Мне и раньше доводилось взахлеб рассказывать им о нём, о многочисленных друзьях, о невероятных историях и приключениях, а потому неудивительно, что дети не скрывали своей зависти к моему детству. А тут представилась возможность - увидеть своими глазами этот легендарный двор.
         Пока мы шли, я прожужжал детям все уши, припоминая недосказанное или упущенное прежде. Глаза их светились веселыми искорками и неподдельным восторгом - "поскорей бы взглянуть на месте на это чудо!"
         Наконец, когда мы вплотную подошли к нашему старому дому, я внезапно смолк и, сбавив постепенно свои шаги, окончательно остановился, не в силах более сдвинуться с места: моему взору предстала совершенно чуждая картина.
         Некогда живой неугомонный улей был безжизненно пуст и неузнаваем. Это был совершенно "мертвый город" среди джунглей. Из всех жильцов, что жили прежде, я с трудом узнал тетю-Люду - мать моего товарища Сережи - которая, из некогда живой и энергичной женщины превратилась в сгорбленную старушку.
         Комок подступил к горлу. Я хотел плакать и рыдать. Было только одно желание: поскорее покинуть это страшное место и бежать! Мне сделалось ужасно стыдно перед собственными детьми, словно я их коварно обманул и предал. Словом, это была настоящая трагедия.
         С тех пор, я обхожу свой бывший двор стороной. Все, что было связано с ним, останется только в моей памяти и моем сердце. И это - самое родное и близкое - я постараюсь запрятать  как можно глубже в себя. Я не хочу более расстраиваться. Мне хочется вновь уйти в небытие только с этими немногими сохранившимися картинками моего далекого детства.






Моя первая пасха


"На златом крыльце сидели
Царь, царевич, король, королевич....“
(Из детской считалки)



         Манзурка выбежала из соседнего подъезда как раз в тот самый момент, когда я поравнялся с ним. Лицо её излучало неописуемую радость и ликование. В каждой руке было зажато по яйцу.
         - Что это у тебя? - ошалело уставился я на не виданное прежде диво.
         - Крашеные яички! - Она разжала кулаки и демонстративно подняла руки на самый верх: на ладонях, протянутых к солнцу, ярко запылали два яйца - одно красное, а другое оранжевое.
         Я завистливо впился на них, не в силах оторвать взгляд от этого великолепия.
         - Если хочешь, то и тебе могут дать - завидев, как у меня потекли слюнки, пожалела соседка - Надо только сказать: "Христос воскрес, дайте одно яичко!"
         Это было просто, невероятно! Неужели - только и всего?!
         - А где? - справился, на всякий случай.
         - У тети-Вали, на втором этаже.
         В ту же секунду, я рванулся в подъезд, торопливо перепрыгивая через ступеньки. Глубоко втайне надеясь, что и на мою долю что-нибудь должно остаться. Достигнув заветной двери, выждал немного и, отдышавшись, робко постучал в квартиру Давыдовых. Вскоре за дверью послышались шаги, затем звуки отпираемого замка и наконец, дверь распахнулась. На пороге стояла Лариса, изумлённо уставившись на меня: она была несколько старше по возрасту, а потому круг её общений никак не пересекался с моим.
          - Чего тебе, Галиб? - улыбнувшись наконец, спросила она.
         И тут до меня дошло, что начисто забыл "пароль"! Надо же: ведь, ещё с минуту назад я его повторил несколько раз про себя. И теперь стоял, как дурак, уставившись на соседку и хлопая своими ресницами. Однако, медлить было нельзя и потому, набравшись смелости, робко произнес:
         - Крест на крест - дайте одно яичко...
         - Мама! - прыснула громко Лариса и, повернувшись в сторону кухни, неожиданно засмеялась. - Мама, ну иди же скорее! Тут Галиб, просит "крест на крест" яичко!
         "Ну, всё: не видать тебе никакого яичка!" - сник окончательно, жалея себя. "Пароль" не сумел запомнить".
         И тут на пороге появилась сияющая тетя-Валя. Она, молча, поцеловала меня в лоб и, промолвив: "Воистину воскрес!", протянула аж целых три(!) разноцветных яйца: одно было такое же красное, как и у Манзурки, второе - голубое как небо, а третье - ярко желтое, как солнце.
         Не помня себя от радости, я выскочил на улицу, дабы похвастаться своим "уловом" перед соседкой, но её уже не было: как назло, двор был пуст. Я задрал голову кверху и замер. Во всем мире нас было только трое: голубое безоблачное небо, весело подмигивающее солнце и я, с крашеными яйцами в руках.






         Советское вавилонское столпотворение смешало всё и вся: пространство и время, границы и государства, народы и судьбы, вылепив, в конечном счете, внешнюю идиллическую картину общества, которое в скором времени должно достигнуть своей конечной цели - коммунизма - где, наконец-таки, все люди станут братьями и сестрами и где человечество обретет долгожданный покой.
         Улица 40-летия Октября, на которой находился наш дом, как бы условно делила город на две части: с одной стороны оставался старый город со всей его инфраструктурой (c многочисленными кварталами, обставленными глинобитными хижинами каркасного типа и знаменитыми древними памятниками архитектуры), являясь музеем-заповедником, а с другой - обустраивались новые микрорайоны с типовыми панельными блоками-коробками и широкими заасфальтированными улицами, по бокам которых росли молодые саженцы.
          Нам повезло: наши дома были одними из последних, что явились плодами изысканий проектировщиков "до хрущевской" эпохи. Потом уже такие дома строить было нерентабельно. Это были добротные двухэтажные кирпичные дома, которыми было застроено несколько кварталов.
          Во дворе почти каждого из этих домов находился бетонированный круглый бассейн (пожарный хауз), диаметром 3 метра и примерно такой же глубиной. Почти все они были пусты и заброшены, заваленные всяким хламом и строительным мусором. И только в нашем дворе хауз соответствовал своему предназначению. По инициативе самих ребят, бассейн в кратчайшие сроки был вычищен от мусора. От каждой из квартир собрали взнос (по 1 рублю) и на вырученные деньги договорились с водителем поливальной машины, который сделав четыре ходки к нашему бассейну, доверху наполнил его водой, заработав 16 рублей.
          Известный на весь город доктор Иосиф Рафаилович Альпер, которого мы все звали просто - дядя-Ёсик, позаботился о том, чтобы вода в хаузе непременно была обильно посыпана хлоркой, и наказал нам выждать три дня. Естественно, вся детвора уже на следующий день барахталась и плескалась в искусственном водоеме. Наши черные сатиновые трусы вмиг приобрели серовато-белесый вид, но это была такая мелочь по сравнению с тем, что мы приобрели взамен, что даже смешно об этом вспоминать. Зато, через три дня вода в хаузе приобрела такой идеально голубой цвет, напоминая бассейны известных зарубежных кинозвезд и миллионеров, и наш лягушатник в короткий срок стал предметом зависти соседних дворов.
          Мы переехали в наш 16-ти квартирный дом в конце 1959 года, когда мне было два с небольшим годика. Почти впритык к нам стоял ещё один 10-ти квартирный дом. Вместе два дома составляли единое целое, образуя собою букву "Г", упираясь одной своей открытой стороной в забор золотошвейной фабрики, куда мы совершали набеги по весне - воровать неспелый урюк (давчу), а другой выходил на широкий пустырь, служивший многочисленной детворе футбольным полем и площадкой для всякого рода игр.
          Таким образом, двадцать шесть квартир, что составляли наш двор, по сути, являло собой СССР в миниатюре.
          Сейчас, когда межнациональные и межконфессиональные конфликты достигли своей высшей точки накала, мне становится как-то по-особенному тепло и уютно, когда я вспоминаю наш двор и его обитателей. Жизнь моего поколения пришлась на период относительного затишья: страна, оправившаяся от недавней Великой Отечественной войны, жила в созидательном ключе. Мы первыми запустили в космос искусственный спутник, а вскоре в полет отправился и первый советский космонавт - Юрий Гагарин. Страна ликовала. Все были полны надежд на скорое счастливое будущее. Тем более, что сам Н.С.Хрущев заверил нас, что коммунизм наступит уже при нашей жизни: ждать оставалось всего каких-то 20 лет. И, как бы в подтверждение этому, как-то по-особенному, ласково, тепло и радостно светило солнце, пробиваясь сквозь густую крону дерев, отплясывая многочисленными своими лучами-зайчиками по всему нашему уютному двору. В атмосфере было разлито столько благости и умиротворения, что казалось, это будет продолжаться вечно. А может быть, это была просто очередная весна? Или потому, что мне повезло с детством: настоящим, полным и всеобъемлющим, насыщенным самыми разнообразными событиями?
          Теперь, по прошествии более полувека, оглядываясь назад, в свое прошлое, я начинаю осознавать, что именно те самые первые 15 - 20 лет и сформировали по существу мой основной духовный стержень, что я пронес через всю свою жизнь. Потому что, по большому счету, я, оказывается, нисколько с тех пор не изменился. Тем трепетнее и нежнее я отношусь к событиям моего детства, бережно сохраняя остатки своих воспоминаний и ревностно оберегая и пряча их глубоко в своем сердце, в своей памяти.
          Наш двор был составлен из совершенно необычных и уникальных личностей, волею судьбы оказавшихся в Бухаре и успевших проникнуться ответной любовью к этому городу. Кто-то был выслан в наши края за свое вольнодумство, кто-то бежал от имевших место погромов, ну а кого-то судьба пощадила, эвакуировав в безопасный и гостеприимный уголок во время Великой Отечественной войны. Все они, очутившись на новой почве, обрели здесь свою вторую родину.
           Это теперь, задним числом, пытаясь вспомнить нации и народности, составляющие наш двор, я с удивлением констатирую, что он представлял из себя настоящий конгломерат различных народностей: узбеки, таджики, русские, евреи, татары, украинцы, белорусы, корейцы, иранцы, арабы, немцы, цыгане. А тогда... Тогда нам даже и в голову не приходило разделять друг друга по национальному или иному признаку. Правда, чтобы не лукавить, отмечу: да, многие у нас имели клички, порою довольно обидные, но они отнюдь никак не были связаны с национальностью конкретного человека. И если кого-то бывало, недолюбливали, то это было обычно связано с какими-нибудь негативными качествами, чертами характера которые осуждаются в любом обществе: жадность, скупость, лицемерие, эгоизм и т.д. Но, чтобы ненавидеть человека только за то, что он родился русским или узбеком - такого я не припомню. Я знал, что такие люди существуют на свете, но ничего, кроме жалости они во мне не вызывали, потому как такое явление всегда расценивалось как патология, а больных следует жалеть.
          C малых лет, играя в общем дворе как "в одном общем котле", мы настолько крепко привязались друг к другу, что даже сейчас, спустя столько лет, разыскав кого-либо из знакомых моего детства, я с волнением отмечаю про себя, что то трепетное воспоминание, которое я испытываю к своему прошлому, одинаково дорого и моему знакомому, увлажняя обильно его глаза.


          "- Детей надо баловать: только тогда из них вырастают настоящие разбойники!“
         (из к-ф "Снежная Королева")


          Возможно, когда-нибудь, играм нашего двора я посвящу отдельную книжицу, а пока всего лишь перечислю те, что сохранила память: ахрычки, рогатки, лянки, аккол-дукол, чеканки, лапта, классики, халохуп, казаки-разбойники, пятнашки, куликашки, камешки, айрам шум-шум, гургурак, гаранги ("воздушные змеи"), трах-трах (или "войнуха"), джами, ножички, танки, футбол, гандбол, волейбол, баскетбол, регби, ватерпол, хоккей. Это то, что память выдала с ходу. А сколько игр, не имеющих названия, таких как, катание велосипедного обруча с помощью палочки-хворостины, ходьба на ходулях, всевозможные сражения, сидя верхом на товарище. Кроме того, следует особо отметить опасные игры: карбид и взрыв-пакеты, путешествие во времени и фокус с тремя спичками, лук со стрелами и оружие с "венгеркой".





Айрам шум-шум

         С новой игрой нас познакомила Таня, недавно возвратившаяся из "Артека". Перекочевав с теплого и ласкового берега Крыма на знойную и жгучую почву Бухары, эта невинная артековская игра советских пионеров явно требовала доработок и усовершенствования. Что и было незамедлительно претворено в жизнь нашими сметливыми старшими товарищами.
         Изначально её правила были достаточно банальны и скушны: водящему плотно завязывали глаза, ставили в центр хоровода и, под всеобщие бормотания ("Айрам-шум-шум, айрам-шум-шум, арамийя бисила, бисила, бисила"), взявшись за руки, начинали медленно кружить вокруг несчастного, которому оставалось, наугад вскинув руки с галстуком вперед, заарканить свою "жертву". После чего, "жертва" и водящий поворачивались спиной друг к другу (на достаточном расстоянии) и на счет "раз-два-три" обязаны были повернуться лицом к лицу. Если оба участника синхронно разворачивались с одной стороны, то они обязаны были, чмокнув друг друга в щечку, мирно расстаться. Если же поворачивались "вразнобой", то бывший водящий встраивался в общий хоровод, а на его место заступал "новичок".
         Налицо - явный непорядок.
         Саша был лет на пять старше нас, а потому совершенно резонно предложил несколько усовершенствовать игру, с учетом, так сказать, бухарской специфики, а точнее - специфики нашего двора.
         Во-первых: повязка на глаза совершенно излишняя вещь, позорящая доброе и светлое имя пионера, одним из качеств которого всегда являлась честность. Будет вполне достаточным полагаться на это качество. Это предложение было встречено с пониманием. Особенно мужским электоратом, которому не очень-то "светила" перспектива чмокаться с приятелем.
         Во-вторых: целоваться следует "по-человечески", то есть, в губы. Женская половина смущенно молчала, что было справедливо всеми сочтено за согласие. Игра заметно оживилась, обретая с каждым днем новых поклонников.
         Аппетит, как известно, приходит во время еды: следующее нововведение касалось продолжительности поцелуя. В ходе довольно бурного обсуждения, стороны, все же, пришли к взаимному согласию: было решено считать до десяти.
         Ещё через какое-то время, тот же Саша счел неприличным целоваться у всех на виду и предложил "идеальный" вариант: хоровод зрителей громко продолжает считать до десяти, но... уже повернувшись спиной к участникам эксперимента. Эта существенная поправка позволила снять скованность в отношениях, добавив игре шарма и своеобразного очарования. Игра постепенно приобрела сумасшедшую популярность, вытеснив такие игры нашего двора, как "казаки-разбойники", "догонялки" и всякие викторины.
         И, тем не менее, один момент в этой игре нас явно смущал, а именно: как угадать с синхронностью разворота партнеров в предвкушении долгожданного поцелуя?
         Но Саша не был бы Сашей, если б не его смекалка: ведь не зря же он учился в институте.
         - Надо встать плотно затылками друг к другу и взяться за руки - совершенно объективно и непредвзято заключил он.
         Воцарилась тишина. Чувствовалось, что идет интенсивная работа мозга.
         И, буквально, в следующую секунду, лица всех участников заметно просветлели и оживились.
         "Взяться за руку". Вот оно, то спасение, что дает надежду, а вместе с ней и десятки способов и ухищрений для того, чтобы передать незаметный условный знак своему партнеру (партнерше), начиная от постукивания, поглаживания и до обыкновенного легкого сжатия руки...
         "Бедные артековцы!" - искренне жалели мы несчастных отличников и очкариков всего Советского Союза. - "Если б они только знали - насколько мы усовершенствовали эту настоящую пионерскую игру!"





Анга

         Анвар от рождения был заикой. Причем, заикой необычным. Чаще всего затруднения у людей с подобного рода дефектами речи возникают при произношении согласных: у одних - звонких, у других наоборот - глухих.
         У Анвара почти любое слово начиналось с протяжной гласной "А".
          - А-а-дядь-Риза, а-а-к-когда едем а-а-н-на рыбалку? - обращался он к отцу моего приятеля - тоже, заядлому рыбаку.
         - На выходные готовься: нерест уже вовсю пошел. - заверял его дядь-Риза.
         Как и в любом дворе, наша ребятня делилась на возрастные группы. Анвар принадлежал к старшему кругу товарищей, которые были лет на пять-шесть старше нас. Хотя, на самом деле, он жил в каком-то своём обособленном мире, ни с кем особо не общаясь. Даже со своими сверстниками. Близких друзей у него я что-то не припомню: возможно, и были один-два, таких же любителя рыбной ловли. В общем, друзья ему давались также трудно, как и слова.
         Однако, похоже, что это нисколько его не расстраивало. Сложившийся с самого раннего детства "робинзоновский" образ жизни по-видимому, вполне устраивал этого смуглого и загорелого детину, отчасти действительно похожего на известного литературного персонажа, за что и получил свою кличку "копченый". Другое прозвище происходило от его укороченного имени - "Анга", с ударением на первом слоге.
         - Анга!! - нарочно окликали мы его ночью, лежа на тапчане соседнего огорода, который служил нам в летнее время общей спальней на открытом воздухе. Анвар же, со своей раскладушкой располагался на своём участке, в двадцати метрах от нас.
         - А? - вскакивал спросоня ничего не подозревающий сосед. Эту букву он произносил на удивление чётко, совсем не заикаясь.
          - Х#й на!! - хором орали мы и тут же, нервно хихикая, прятались под одеяло.
         Почерневший от злости, с горящими как шекспировский мавр глазами, в одних сатиновых трусах, он в мгновение ока преодолевал короткое расстояние и, остановившись у самой калитки, гневно вопрошал:
          - А-аа-к-к-какая а-с-с-сука это а-а-а-с-сказала?!
         Каждое слово давалось ему с превеликим трудом, заставляя напрягать для этого почти каждый мускул тела. При этом, он часто-часто моргал своими большими фаюмскими глазами, которые принимали самое активное участие в общем процессе.
         Заткнув себе рты обеими руками, и сжавшись в комочек под одеялом, мы тихо тряслись от смеха и страха, прилагая неимоверные усилия для того, чтобы случайно не расхохотаться в голос и тем самым не выдать себя, заработав, при этом, заслуженную порцию тумаков.
         Загорелое тело, темные трусы и черные как смоль кудри, с трудом просматривались на фоне южной ночи, сливаясь и делая его почти невидимым и оттого ещё более грозным, и только страшные белки его огромных круглых глаз светились ярким прожектором в этом мраке, наводя на нас ужас и вызывая в нашем воображении образ ревнивца Отелло из одноименного произведения классика мировой литературы.
         Потоптавшись ещё немного и обложив нас матюгами, он злой, как черт, возвращался в своё логово, бормоча себе под нос проклятия по нашему адресу и пытаясь, наконец, заснуть.
         А спустя неделю повторялось примерно то, же самое.
         - Анга!!
         - А?
         - Да кунат танга!! (тадж. "В жопу тебе монета!")

         Как это ни странно, но, несмотря на явное затворничество и одинокий образ жизни, Анвар был женат. Правда, никто и никогда не видел их вместе. Да и образ самой супруги за давностью лет совсем стерся из памяти. Тем не менее, она у него, все же, была. Точно была.
         Оттого удивительной неожиданностью прозвучала новость, как гром среди ясного неба, обрушившаяся на нас и мгновенно распространившаяся по всему нашему дому: "У Анги в семье родился ребенок!"
         Казалось бы, ну что в этом особенного? Однако, даже такое событие ребята нашего двора не преминули обыграть в свойственной нам жестокой манере.
         Саша был ровесником Анвара, но в отличие от своего угрюмого соседа обладал поразительным жизнелюбием, общительностью и оригинальным ироническим чувством юмора. Когда ему сообщили, что у "копченого" в семье прибыло пополнение в лице ребенка женского пола, он, поначалу решив, что ослышался, переспросил:
         - У Анги родилась дочь?
         И на наш утвердительный кивок, он на несколько секунд погрузился в прострацию, после чего, придя в себя, заботливо справился:
         - Ну и как она - не заикается?

         Сейчас, по прошествии стольких лет, мне как-то неловко и немного совестно перед своим старшим товарищем: я ведь, также принимал самое активное участие в этих дурацких и озорных проделках. А потому, искренне раскаиваясь в своих грехах, пусть и поздно, но хочу исправиться:
         Прости меня, дорогой Анвар! Прости не только за себя, но и за всех ребят, которые (я нисколько не сомневаюсь в этом!) с теплом и нежностью вспоминают не только тебя, но и наш милый двор, наше детство, наши игры, наконец - нашу дружбу. Которая, до самого конца останется с нами, в наших сердцах, согревая и помогая нам преодолевать любые трудности и продолжать верить. Верить в то, о чем мы мечтали в юности, о чем думает любой человек, не теряя надежду. Надежду на лучшую и достойную человека счастливую жизнь.
          - Ты ведь, меня слышишь, Анга? А!?"

Далее: http://proza.ru/2010/05/20/891