Прощание

               
 
Последнее их соитие оказалось настолько  долгим, сладостным  и страждущим, что она в экстазе едва не потеряла сознание, в мучительном стоне, сплетённом с судорогой попытавшись выплеснуть переполнявшую её страсть Всё тело жарко напряглось и словно раскрылось в наплывшей истоме. И это было уже что-то почти запредельное, словно бы унесшее её  за грань реальности, так что чёрточки повседневного  тихо вздрогнули и исчезли в никуда.  Так пришёл долгожданный и показавшийся сначала вечным покой.
Он медленно, хотя отчасти и деловито  сполз с неё в сторону, всё ещё мягко и нежно поглаживая её грудь рукой. Видимо, и его тоже охватила сладкая истома, но вскоре. – увы! – тихое дыхание  сменилось посапыванием, и ей стало ясно, что он спит. Спит тихим и младенческим сном человека, исполнившего свой долг.  По её лицу пробежала лёгкая, немного ироническая усмешка. Она сладко потянулась в постели  и со светлым ощущением внутренней радости  подумала: «Вот и всё! Рано или поздно счастью должен прийти конец, - и время   вышло? ».
Она достала из-под матраца загодя приготовленное с удобной пластмассовой ручкой шило и, ни минуты не раздумывая и не примериваясь, ловко воткнула его своему кавалеру  под левый сосок. Крови почти не было - так , несколько капель, но тело вздрогнуло и мягко расслабилось, как будто погрузившись  в долгожданный и манивший сон. Стало совсем тихо. Она осторожно припала ухом к груди – последний полувыдох легонько просипел из полуоткрытого рта.
«Слава тебе господи, отмаялся, наконец», - прошептала она  и быстро смахнула слезинку, невольно выступившую где-то в уголке глаза, и тоскливо побежавшую по щеке. Вновь внезапно захотелось нежности, и она в последний раз прилегла к начавшему уже остывать телу, ласково поглаживая его  по лицу, рукам, по когда-то такой доброй и мягкой груди. Но время шло, и наступило время сосредоточиться.
Сначала следовало слить кровь. Для этого она быстро достала чистую полиэтиленовую клеёнку  и умелыми, но неторопливыми движениями расправила её  под трупом.  Пятен на мебели оставаться не должно, да и потом с этим будет легче. Ведро тоже заранее было приготовлено на кухне – несколько надрезов и через точно вставленные катетеры кровь по трубкам зажурчала в приготовленную посудину. Она уже потемнела и не казалась такой празднично-яркой, как при случайных ранах.
«Милый, милый, всё ты понимаешь. Всё будет хорошо», -тихонько шептала она, ласково улыбаясь  и всё ещё машинально поглаживая остывающее тело. Наконец, и эта важная часть ритуала  была закончена. Труп приобрёл естественный  синевато-зеленоватый оттенок, лишившись и былой  внутренней полноты,  и ещё остававшейся где-то почти незаметно телесной внутренней гибкости. Особенно осунулось лицо, глаза, так и не открывавшиеся, глубоко запали в глазницы, а внезапно истончившиеся губы полуоткрыли ряд неровных зубов. Жёлтая кожа обтянула нос, и запавшие щёки, на которых вдруг отчётливо проступила тёмная щетина, дополнили ощущение внезапно  выступившего черепа, словно таким и надо было быть  ему – милому и доброму  лицу этого человека, честного товарища и верного любовника. Когда-то… Теперь уже «когда-то».
Настало время вынуть шило – так и есть, лишь несколько капель крови скатились на бок, которые она тотчас же и вытерла заранее приготовленной марлечкой.  Одеваться ей не хотелось, да и не было смысла: отстирывать кровь всё равно не такая уж приятная работа.  А вымыться под душем, куда как проще, да и приятнее. Как ни будь осторожной, всё равно запачкаешься. Опыт обладает интересным свойством: он начинает соседствовать с небрежностью, а то и прямо –таки непозволительной безалаберностью, если в таких случаях можно пользоваться этими терминами.
Она осторожно вылила кровь в унитаз и, тщательно ополоснув ведро,  убрала его на антресоли, где оно всегда и должно было находиться.  Теперь надлежало перейти к главному. Несколько точных уверенных надрезов скальпелем вдоль  груди и живота, и кожа с кое-где  небольшими, а где и побольше внутренними  наслоениями жирка, как бы сама собой  раздалась в стороны. Она стала срезать её сразу большими кусками, вместе с жиром, стараясь только, чтобы они  были по возможности равными, и укладывала на дно специально приготовленной детской пластмассовой ванночки приятного тёмно-зелёного цвета.
Сложнее было, конечно, с суставами на руках и ногах. Сломать их вручную было довольно тяжело, но тут незаменимую помощь оказали хирургические клещи, тоже, разумеется, припасённые заранее. Впрочем, для расчленения ног  нельзя было обойтись и без электрической пилы. Но пока работа шла под клеёнкой, брызги в сторону не разлетались, так что всё обошлось сравнительно спокойно. На минуту она грустно задумалась  перед тем органом, который когда-то ( теперь уже «когда-то»!) доставлял им обоим минуты радостного наслаждения . Но и тут ничего было поделать нельзя – и всё это шлёпнулось в ванночку вместе с другими кусками плоти.
Наибольшие трудности доставляло  извлечение кишечника. Его приходилось резать на небольшие части по метру- полтора и выдавливать в унитаз содержимое – иначе общий вес  ванночки с частями тела  был бы явно чрезмерен. Разрезать на части позвоночник и удалить рёбра  особого труда не представляло.
Сначала она хотела распилить череп и вынуть мозг, но всё же бросить его в туалет было бы неосторожно, и пришлось ограничиться только тем, что и голова была отрезана вместе с другими частями тела. Каким-то судорожным движением она прижала её  к себе лицом , медленно поводила по запачканным брызгами крови грудям, с вдруг напрягшимися сосками, затем почему-то опустила к животу, но, словно собрав последние остатки воли, оторвала от себя  и, не глядя, положила в общую кучу затылком вверх.
Нужно было помыться. Душ как всегда работал неважно, да и вода была холодноватая, но это скорее освежало, чем заставляло зябнуть. И всё же необходимость не просто сполоснуться, а основательно вымыться требовала спокойствия и даже методичности. Немного успокоившись, - нервы ещё дрожали – вернулась в комнату. Разумеется, окровавленные клеёнки и бельё были сразу же  положены в особый полиэтиленовый мешок. «Ладно, пятна и брызги протру завтра», - махнула она  рукой.
На улице морозило, и ванночка с частями  тела, когда она, её тщательно прикрыв, вытащила на балкон,  уже к утру должна была превратиться в смёрзшийся комок. Там остатки тела могли ещё спокойно лежать несколько дней, да и спешки особой не было. В принципе, расчёт  был продуман изначально, и никакого сбоя не должно было быть.  Неожиданности были, говоря математическим языком, элиминированы. Гостей она не ждала, случайных знакомых здесь не бывало, а если кто и завернёт на огонёк, то уж, конечно, не полезет на заснеженный балкон. 
Ну, вот, наконец, и в последний путь. Она бережно переложила ванночку, тщательно обмотав её одеялом, на обыкновенные детские санки, плотно привязав её верёвками, а рядом – ёмкую канистру с заранее приготовленной по-домашнему  весёленькой смесью бензина  с сахарным песком, приладила сбоку удобный карманный взрыватель, который ласково называла «мой дурачок» и вывезла свой, не такой уж лёгкий груз на улицу. Сутки минули, и снова начало темнеть. Дом их стоял на пригорке, а внизу вольно раскинулось море ночных баров  и клубов. Всё было залито светом, музыка грохотала на все лады. У дверей, ещё не заходя  в помещения, толпились весёленькие пары, кидаясь снежками и отплясывая что-то несуразное.
- Тебе будет нескучно, дорогой, - на прощание шепнула она и толкнула саночки с горы вниз, уже не вглядываясь в то, что произойдёт. И когда серия раскатистых  взрывов взметнула дыбом обломки  зданий  и вздыбившуюся мёрзлую землю, а обломки и куски неизвестно каких конструкций сгустили  воздух, она также спокойно и твёрдо возвращалась к себе домой.